Андрей Римайский
Дневник Арти
Из записок бойца 2-й пехотной
Во дворце с самого утра голосили. Нет, конечно, там и прежде сильно голосили. Особенно, когда ко двору являлась со своими фрейлинами девятнадцатилетняя принцесса Элиза. Но сегодня, в этот летний день 1222 года по династийному календарю, юной барышни и близко не было во дворце. Она путешествовала по реке.
Но что же тогда так взбудоражило всех? Почему прислуга носилась с кухни в столовую и обратно, накрывая столы, почему слуги спотыкались на ходу, сбивая друг друга, почему в конюшне стоял непрерывный гул лошадиных глоток?
Мартин, юный слуга его величества, один из десятка, стоял с увесистой тубой. При щелчке механизм плавно раскручивал сложенный в нее лист и все присутствующие имели честь видеть славную историю правителя королевства, его подвиги, его родословную и его геральдическую лилию (поскольку каждый король предпочитал чуть-чуть, но видоизменить ее, внеся свой особенный изыск). Вот и все то немногое, что требовалось от Мартина: нажать на потайную кнопку и стоять с невозмутимым видом. Но в этот день Мартин был сам не свой: он переживал больше обычного. Но не за себя, а за свою сестру Танину, молодую красавицу, работавшую на кухне в качестве подсобной прислуги.
С ней творилось что-то неладное. Начать с того, что у нее был особый талант выдраить до блеска самую замусоленную поверхность. Повара поражались волшебству, когда на их глазах мебель, которую считали пропащей и готовились выбросить на дрова, вдруг отдраивалась от самых почерневших мест и преображалась едва ли не в новое изделие. Что и говорить о самой кухне? Где всё всегда вымыто до блеска, отполировано и расставлено по нужным местам! И вот всё это волшебство самым непонятным образом исчезло в день, когда оно было нужнее всего!
– Ты же здесь пробыла всю ночь! – сказал ей Мартин, когда зашел утром на кухню и застыл, словно пораженный молнией среди ясного неба.
Известие об общем сборе прозвучало еще вчера. Так что самую важную часть доверили Танине: приготовить кухню к утренней бурной деятельности. И что же? Посуда валялась по всем столам, следы прошлых трудов жирными пятнами расплылись везде, где только можно! Такого безобразия не было с времен правления Грогара Безобразного, который любил во всем нечистоту. Но когда это было?!
– Что же ты тут делала? – недоумевал брат.
Танина, миловидная девушка с густыми, едва вьющимися волосами, тонким, чуть вздернутым носиком и по-детски чистыми, невинными карими глазками, смотрела на него, казалось, с тем же самым недоумением.
– Ты мне не поверишь, – чуть слышно прошептала она, – но и сама не знаю. Казалось, будто бы я была не тут, а в какой-то полутемной комнате… Единственное окно было занавешено плотной тканью, а незнакомое небо слепило мне глаза бесчисленными звездами.
– Что за фантазии у тебя теперь? – развел руками Мартин.
– Сама не знаю, – согласилась она. – Вот только очнулась, и вижу, что ничего так и не сделала. Да и не успею уже… Слышишь? Топот многих ног? Это повара и их помощники уже поднимаются по винтовой лестнице!
Мартин и сам слышал… Что оставалось им делать? Дальнейшее Мартин не хотел вспоминать. Это было начало бесконечно сумбурного и суетливого дня. Теперь юноша едва стоял на ногах, сжимая в онемевших пальцах важную тубу.
Так бы он и стоял дальше, если бы чей-то локоть не ткнул его немилосердно в ребра. Рядом с ним вырос Грегор, старший слуга, и зло глазами показывал ему на тубу, дескать: “Не спи, уже пора!”
– Ну что же? – раздался зычный голос королевского герольда (Мартин вздрогнул). – Сейчас мы увидим славную историю подвигов нашего венценосного монарха Фридриха Августина.
Мартин увидел на себе взгляд сотен глаз и шипение позади. Он точно очнулся и нервно, совсем не так, как проделывал это десятки раз на домашней тренировке, забарабанил пальцем по тубе, пытаясь попасть в секретную кнопку. Механизм все-никак не поддавался, пауза затягивалась. Весь двор косил взгляды в его бок.
«Да что же ты, давай!» – выругался про себя Мартин и из последних сил ткнул тубу. Сработал рычажок, что-то защелкало, заклокотало и вместе с первыми звуками труб началось долгожданное действие.
Мартин выдохнул с облегчением и только теперь рассмотрел зал, полный пестрых гостей в бархатных накидках всевозможных цветов, платьях, камзолах с блестящими пуговицами. Восторженные глаза дам, серьезные и властные глаза кавалеров пристально следили за проносившимися событиями, титулами, регалиями, победами, которые прокручивались на больших плакатных листах через тубу с последовательными и обстоятельными разъяснениями герольда.
– О, да здесь сам Готфрид Несокрушимый, – шепнул Мартин Грегору.
Старший слуга сощурил маленькие глаза, разыскивая того.
– Верно, – подтвердил он и зашамкал губами. – Если граф Гор здесь, значит, дело нешуточное!
– Что-то затевается, – так же тихо прошептал Мартин.
А между тем представление короля подошло к концу, и герольд призывным голосом возгласил о входе монарха в зал. Придворные застыли в поклоне с расставленными в стороны руками, а гости склонили головы на бок. Через минуту томительного ожидания появился и сам король – облаченный в королевскую мантию с изысканными фиалкового цвета лилиями, он важно вышел из позолоченной двери. Гости оживленно зашушукали, и, наконец, после его приветственного жеста радостно взорвались многоголосными воззваниями. «Да здравствует король Фридрих!», «Да будет вечно жить род Августинов!», «Слава королю!» – слышалось на разные голоса.
Король прошествовал к своему тронному креслу и не спеша сел на него, важно осматривая вельмож. Фридрих Августин был уже не молод, но и не стар. Для своих тридцати шести лет он выглядел закаленным бойцом, предводителем, полководцем и монархом. В нем сочетались всевозможные достоинства и навыки. Он успел побывать в десятках сражений и нескольких походах по году, в которых повидал немало такого, о чем оседлые жители приморского королевства и не помышляли. Поэтому для многих, если не для всех, он пользовался заслуженным авторитетом. Любое его слово воспринималось как приказ, немедленно исполнявшийся.
– Прошу всех располагаться! – широким жестом взмахнул рукой король, и десятки слуг со всех сторон вбежали в зал с удобными маленькими стульчиками с мягкими подушками. Ловко порхая, как бабочки, меж гостей, слуги придвинули каждому стульчик.
Когда все сели, король еще раз дал знак, и все слуги понеслись обратно. Грегор потащил в том числе и Мартина за рукав.
– Ты что-то сегодня спишь, – пробурчал Грегор, давая ему пинков и подзатыльников.
Мартин рассеяно кивнул, потирая ушибленные места, и покорно поспешил за ним. Уходя, он слышал, как король приветствовал гостей.
– …и затем дамы смогут любоваться нашими оранжереями и библиотеками, – говорил король, – а мы с мужчинами удалимся в зал совета.
За Мартином захлопнулась боковая дверь, что вела в комнаты для слуг. Отсюда он легко мог по коридорам добраться на кухню, что и решил немедленно проделать. Благо, Грегор отлучился получать следующие распоряжения, и слуги оказались предоставлены сами себе, разбредаясь по служебным помещениям.
– Ты здесь! – воскликнул сестре Мартин, едва отдышавшись. – Ну что, рассказывай же скорее, как всё прошло? Что тебе будет?
Танина стояла, наклонив голову вбок, немного призадумавшись.
– Ну уж ты распереживался! – внезапно вспыхнув, девушка пошла на него в атаку, звучно хлопнула ладошками, отставляя ногу в сторону.
Мартин, будучи хоть и старшим братом, с детства избирал защитную тактику в отношениях с ярой сестрой. Ох, сколько родители намучились, заискивая, бывало, перед соседями за очередную «танинину шалость». Сколько стоптано клумб с красивыми цветочками, сколько заборных досок расковыряно! «Зато, – вспоминал Мартин, – в случае разборок с мальчишками с соседних улиц Танина всегда была в первых рядах!»
– Я-то? – отступая на шаг, запротестовал было брат.
– Ты-то! – не сдавалась сестра. – Что думаешь, меня теперь казнят, или вышлют из замка? Или города? Или того хуже – королевства?
Мартин замялся. Что он мог возразить? Конечно, он и впрямь переживал за сестру. После того, как они остались без родителей, сам чувствовал, что именно он теперь в ответе не только за себя, но и за нее. Не только за ее жизнь, но и за благополучие. А благополучие за пределами замка, города, а уж тем более королевства, где действовали совершенно другие, нечеловеческие законы… Нет! Он этого не допустит!
– Ты никогда не любила признавать свои ошибки! – подытожил Мартин, прохаживаясь вдоль кухонных столов, наполненных всевозможными блюдами, и стен, на которых на крюках висели чаны с горячими блюдами.
– Ну, не дуйся, – сжалилась сестра. – В конечном итоге, всё же обошлось?
– Это как посмотреть, – протянул Мартин.
– А ты знаешь, из-за чего весь этот сыр-бор?
– Нет, но намереваюсь узнать во что бы то ни стало!
– А ты никогда не мог обойтись без своего любопытства, чтобы не засунуть куда-нибудь нос и получить потом по нему! – рассмеялась в свою очередь Танина.
– Вот как ты обо мне думаешь! – рассмеялся в ответ юноша. – Без моего любопытства мы бы до сих пор жили в приюте для тех, кто потерял родителей. Нет, не так, не жили бы, а просто пошли в услужение первому же ремесленнику! И никогда бы не оказались в главном дворце королевства! Кто засунул свой нос вовремя в свое время?
– Ладно тебе, – согласилась неохотно Танина. – Признаю за тобой это не только как недостаток, но и как весьма полезный навык.
– Так-то лучше, сестрица! – ободрился брат. – А теперь я пойду разнюхивать, чего это со всего королевства съехались все важные персоны?
– Говорят, сам могучий граф Готфрид прибыл? – прошептала Танина.
– Да, – протянул Мартин.
– Нехороший признак.
– Верно.
– Если он здесь, значит, готовится что-то серьезное?
– Вот это я и хочу узнать.
– Так давай же! Не медли, – поторопила его сестра. – А вечером приходи обязательно ко мне! И всё расскажешь!
– Ладно!
Они обнялись, и Мартин через черный ход на кухне прошмыгнул в подвальные помещения. Здесь, среди бочек лучшего вина, запасов свежих овощей, изысканных копченостей, бочек с дарами моря, Мартин и затаился.
Ждал он недолго. Каких-то пару часов. Но что это такое, когда ты в кладовой королевского замка? И не на правах (а точнее, их отсутствии) какого-нибудь злостного вора, а как доверенное лицо его величества. «Ну, пусть не его величества, – подумал Мартин, – но старшего слуги его величества. Что почти одно и то же! – радостно закончил он мысль, налегая на припасы». Так что время пролетело незаметно.
С сытым желудком и довольным видом встретил он Томмазо – младшего слугу, одного из многих ему подобных, которые прислуживали гостям, поднося угощения и отличное королевское вино. Да что там и говорить: слава чудесных вкусовых свойств последнего часто приводила ко дворцу как званых, так и незваных гостей. В прежние времена, бывало, встречали всех и каждого, как желанного гостя. Но во время правления отца нынешнего короля дворцовые правила ужесточились, требуя от входящих четко обозначить цель визита. Фридрих продолжил дело отца, и теперь самостоятельно определял кого хотел видеть, а кого нет. Всех незваных гостей провожали в отдельную башню Ожидания. Некоторым приходилось ждать неделями и даже месяцами приглашения. Разумеется, если их фигура заинтересовывала монарха.
– Томмазо! – окрикнул Мартин слугу.
Тот смешно выглянул из-за бочки, обескураженный, что здесь застал еще кого-то.
– А, это ты, Мартин! – выдохнул Томмазо. – Как ты здесь очутился?
– Слушай, Томмазо. Начну сразу с главного.
Томмазо напрягся.
– Ну да, – кивнул ему Мартин точно в подтверждение опасений, что выдало лицо того. – Кража тобой того кубка так и останется тайной для всех, как и была до этого, если…
– Если?
– Да. Если. Если ты окажешь мне услугу.
– Мартин. Но мы же с тобой одного поля ягоды. Вырвавшиеся с улицы бродяги! Мы должны друг другу помогать.
– Вот именно, мой молочный брат! – Мартин заключил две его руки в свои. – Я и прошу тебя о помощи! Помоги мне!
– Так чего ты хочешь?
– Ты подаешь сегодня угощения в зал Совета?
– Да. Вот как раз пришел за десятком лучших бутылей нашего вина.
– Позволь в этот раз мне потрудиться вместо тебя!
– Но как же это, Мартин? – удивился Томмазо.
– Проще простого! Чему тут удивляться? Грегор дал передышку слугам с торжественного зала. А поскольку я скучать не люблю, то вот и решил тебя подменить. Ты отдохнешь пока, а я за тебя поприслуживаю за гостями и его величеством. Что же тут плохого?
– Ох и смельчак ты, Мартин, однако!
– Это ты еще с моей сестрой плохо знаком.
– А это не та девушка, случайно, что в позапрошлом году устроила большой конфуз, когда участвовала в балу вместе со знатными дамами королевства?
– Ага, – рассмеялся Мартин. – И уверен, что никто из них так и не догадался, что имеет дело с простолюдинкой.
– За ней еще тогда весь вечер ухаживал один кавалер…
– Да… – протянул Мартин, но не будем об этом. – Это грустная история длиной почти два года.
– Но послушай, – спохватился Томмазо, – а его величество спросит вдруг: «А где Томмазо? И почему слуга с зала торжеств прислуживает в зале Совета?»
– Думаю, у его величества есть более важные вопросы и дела сейчас.
– А если слуги увидят, что вместо Томмазо с угощениями пришел Мартин? – настаивал собеседник.
– Ничего страшного, – заверил Мартин. – Или ты думаешь, что кто-то посмеет заикнуться в разгар совещания о том, что где, дескать, Томмазо?
Тот пожал плечами.
– Конечно, нет! Так что тебе беспокоиться нечего. А потом я вернусь, и ты вернешься туда как ни в чем не бывало.
– Ну, хорошо, – согласился Томмазо, видя, что деваться некуда.
– Вот и славно!
Мартин перехватил у него в корзину то, что Томмазо уже собрал. И пошел дальше по рядам вместе с ним.
– А это брать? – восклицал он, указывая то на солености, то на сладости.
Томмазо где-то кивал, где-то мотал головой. Через десять минут Мартин обвешался корзинками получше портового торговца.
– Что ж. Я пошел, – сказал Мартин и шагнул на выход из кладовой дворца, или паласа, как еще его называли.
Палас имел много удобных помещений для приема гостей и для жизни вообще, но как оборонительное сооружение не представлял никакого значения. Мартин проходил по пышным коридорам, украшенным картинами славных предков, огибал приемные, будуарные комнаты, и достиг, наконец, зала Совета – просторного, вытянутого в длину помещения с расставленными по периметру креслами у столиков. Огромные золоченные люстры висели в начале, середине и конце зала, блистая под дневными лучами солнца хрусталиками прозрачных украшений.
В самом зале, несмотря на его размеры, находилось всего человек десять знати и куда больше прислуги. Последних было легко отличить по их невзрачным серым, бурым одеждам, по тому, как они подчеркнуто смиренно стояли, предугадывая любое желание знатных гостей. Знать же выделялась короткими и длинными туниками различных оттенков фиолетового цвета: лавандовые, нежные и светлые, фиалковые, пурпурные, сливовые. Сам король восседал на возвышении в начале зала. Он также облачился в камзол не броского, но и не яркого цвета королевского пурпура, расшитый золочеными лилиями, в туфлях с удлиненными носками, с небрежно лежащей на поручне кресла рукой в перстнях, Фридрих слушал обращения к нему.
– …и мой сосед, благородный барон де Мюа, видимо, случайно забредший в мой лес, перестрелял нескольких оленей, за что я ему и отправил с посланцем мое возмущение! – сетовал один из знатных гостей.
– Возмущение в виде тушек моих же фазанов! – запротестовал барон.
Мартин не стал вдаваться в детали беседы и, пользуясь минутой, когда все взоры были обращены на говорившего, проскользнул вдоль стен к компании слуг с таким же набором угощений, как и у него. Слуги покосились на него недоверчиво, но через пару секунд отвернулись, потеряв интерес.
С этой минуты Мартин обратился весь во внимание, не упуская ни одного слова, ни одного взгляда. Впрочем, не забывал он и прислуживать, несколько раз поднося угощения и добавляя вино в кубки. Так он обошел не один раз всех гостей. Кто еще может быть неприметнее в королевском зале, нежели слуга? Лица знатных гостей попеременно обращались то на короля, то друг на друга. Кто смотрел с неким недоверием, кто – с уважением и желанием получить поддержку.
Мартин многих не знал. Понятно было только, что сюда съехались правители всех окрестных замков не только с этого королевства, но и с соседних. Вот правителя Графства Гор Готфрида Несокрушимого нельзя было не узнать, даже если ни разу до этого его не видел. Правитель соседней области, он всегда был предан династии Августинов, как и его предки до него. Этот незыблемый альянс, союз великих с гордыми, негласно существовал веками, скрепленный сотнями совместных походов и сражений. А иначе и быть не могло: как соседи, они зависели друг от друга так же крепко, как полная влаги цветущая долина под сенью горы. Снеси гору – и палящее солнце иссушит долину. Иссуши долину – и после утомительных странствий по горным кряжам негде будет передохнуть и набраться сил.
Готфрид, как и его предки, был частым гостем в королевстве. Хотя нет – даже не гостем, а желанным родичем, которого ждут и тут же зовут к общему столу. А сколько за последние века было заключено браков между правящими династиями графства Гор и Королевства Лилий! И правители по крови уже и не могли бы сказать, кто какого родства!
Мартин сжал поднос с такой силой, что едва не перевернул тот: король встал и приступил наконец к главному!
– Огласите же, сэр Тоннэри, зачем мы здесь собрались!
И Фридрих недвусмысленно посмотрел на мужчину средних лет, чуть младше его, но гораздо более искушенного в военных делах: раскосые шрамы на щеках говорили о многом, а острый, пронзительный взгляд выдавал сильный, волевой характер, не привыкший уступать ни на долю.
Сэр Тоннэри, а точнее герцог Жан Тоннэри, правитель западной части королевства за изгибом реки Луа, которая разделяла королевство на две неравные части (относительно небольшую западную – герцогскую, и гораздо большую восточную – королевскую) и брала свой исток где-то среди острых скал Великой Горы, а впадала, собственно, в само море, – так вот, этот сэр встал с готовностью, точно только этого и ждал, и, вперив взгляд разом во всех, бросился в атаку:
– Все церемонии хороши, господа, среди королевских чертогов, среди надушенных спален и столовых с гобеленами, но им не место в пыли сражения и схватки со смертью! И выдержать ее в силах далеко не каждый! И чем дольше мы будем распылять наши силы на слова, а не на действия, тем всё более наглым и решительным будет наш враг! Кто бы им не был! Собственно… – сэр Тоннэри замешкался. – Это-то и предстояло выяснить нашим силам, что составили авангард королевского войска!
– И где же этот авангард теперь? – насмешливо вставил барон Анри де Мюа, владевший замком на левом берегу реки Луа, на самой дальней излучине королевской части. И он и не раз и не два с нескрываемым интересом посматривал на близлежащие соседские земли за рекой.
– Ради этого мы здесь и собрались! – отрезал герцог. Он прекрасно знал о притязаниях барона и за это, мягко говоря, недолюбливал его.
Герцог щелкнул пальцем, и слуга, стоявший рядом, подал ему свернутые в трубку письма. Миг истины настал.
– Вот эти записки мы обнаружили, можно сказать, совершенно случайно. Наши разведчики на островах Азора, прочесывая местность в районе заброшенного форта, наткнулись среди прочих корабельных обломков на небольшой деревянный ларец с искусной резьбой. Он привлек их внимание. Когда же вскрыли его, то и обнаружили эти самые записки.
– Скажи, Жан, когда это случилось, – добавил король.
Жан почтительно кивнул.
– Это случилось три недели назад…
– Когда пронесся тот самый шторм по морю, что снес не одну прибрежную деревушку! – воскликнул барон де Мюа.
– Верно, – многозначительно сощурился Фридрих.
– Сами знаете, – продолжал герцог, – как именно выборочно проносился тот шторм… И вот эти записки! Мы долгое время не верили им. Всё думали, что это – очередные происки врагов.
– Как уже не раз бывало, – глядя в потолок, заметил барон.
– И то спорно… – хотел было возразить герцог, но взял себя в руки, – не в этом дело; мы установили, что этот боец действительно числился во второй пехотной когорте его величества. Благо, записи сохранились.
– Так что же там? – несколько голосов в зале явно истомились от ожидания.
– Дело не терпит времени, – ровно сказал герцог, – но не терпит и поспешности. Если мы поспешим, под угрозой окажется не только наша столица, город Тысячи Солнц, но и ваши владения, барон де Мюа, и мои, и даже ваши, сэр Готфрид.
Вельможи заерзали на стульях.
– А потому, – продолжал герцог, – нам нужно принять единственно правильное решение. Именно поэтому мы здесь. А для этого нужен трезвый, холодный ум и здравое суждение.
Герцог прошелся по залу, словно обдумывая дальнейшие слова, но, видимо, ни на что не решившись, развернул записи.
– Я пропущу долгое предисловие, известное всем… о подготовке когорт, сборе, погрузке на корабли и отплытии. А вот начну с самого интересного.
И герцог стал читать записки.
*
«Февраль, 15, 1222 года по династийному календарю.
Вечер. Мы высадились поздно. Луна уже освещала прибрежную полоску этого заветного южного берега, когда мы ступили на землю. Сэр Мерион первым спрыгнул с лодки в холодную воду. За ним бросился следом его верный оруженосец Брониус, верзила лет двадцати пяти, еще тот увалень, но наглый и дерзкий до отчаяния, – хотя я и не понимаю, как он с такими физическими формами хочет выслужиться до рыцаря? А дальше уж вся команда наша поспрыгивала, роняя сотни брызг по сторонам. Окатили и меня, черти этакие! Многие такие же дубы, как и этот Брониус. Что не удивительно – они тоже с графства Гор. Не знаю, что в них хорошего находит король, но я бы не доверил им свой меч.
Как ни удивительно, но здесь и вправду намного теплее даже ночью. Меховую накидку и плащ, пожалуй, стоило оставить на корабле. Хотя, думаю, завтра будет собираться команда, лишнее отвезут обратно, ну, а основное, тюки, обмундирование, походное снаряжение сгрузят в первый лагерь на этой новой земле.
Впрочем, она новая только для меня лишь! Сколько столетий уж окропляли кровью эти берега наши ребята? И что толку? Где прошлогодние форпосты? Наверное, первым делом мы двинемся к ним?
Но пора спать… Трубят отбой. На часы мне заступать через троих, так что есть время немного выспаться.
Февраль 20.
Обеденный перерыв. Нашел, наконец, свободный час, чтобы сделать эту запись. На вербовочном пункте не говорили, что будет столько бессмысленных шатаний, которые они называют походными маршами на новой территории. Ну, во-первых, территория новая только для таких вот новобранцев, как я, а во-вторых, что хорошего в том, что каждый день мы нахаживаем вдоль побережья по 30-40 километров туда и обратно, и ночью едва живые добираемся до наших лежанок, чтобы свалиться мертвецким сном? Все же эти командиры из Королевства Лилий – да не прознают они моего мнения о них ненароком, – но немного не в своем уме: у них только муштра перед глазами, постройка гарнизонов, стройматериалов, занятие позиций… И никто, ни один из них не задается вопросом: а почему прошлогодние форпосты точно слизало с земли? Где гниющие кости солдат, где останки обмундирования, доспехи, мечи, щиты, поножи? Где крытые навесы складов, где укрепленные стены и ворота, земляные насыпи, дозорные башни? Где, где все это? Почему нет к этому ни малейшего интереса?
Этот вопрос меня беспокоит не только потому, что, может, офицеры не распространяются об этом с солдатами, но ведь и сами солдаты, когда мы остаемся одни в казармах, – они же тоже молчат! Никого не беспокоит: «А что же сталось с теми, кто был здесь в прошлом году до нас? А не постигнет ли и нас такая же участь?» На их лицах – ни облачка волнения или беспокойства! Кажется, только одного меня это и заботит!
Февраль 24.
Дорассветное утро. Еще все спят. Есть время посмотреть на догорающие звезды и поговорить с моим дневником. Как сейчас помню, когда началась перемена в нашей жизни.
*
– Здесь, – прервался герцог, – докладчик уходит несколько в сторону… кхе-кхе, в свои личные переживания, только иногда перекликающиеся с тем, что нас интересует. Я немного растерян: стоит ли зачитывать все эти записи?
Зал дружно загудел. Здесь было большинство светских вельмож, не военных. А уж личная и частная жизнь – это было то, что интересовало их едва ли не больше всего. Когда видишь целыми днями одни стены, пусть и торжественные, в картинах и цветах, то поневоле ищешь разнообразия в беседах и любопытных историях.
– Непременно! Обязательно! – послышался дружный крик нескольких дюжих глоток.
– Что ж, – замялся герцог, – пусть будет.
И он продолжил читать.
*
Ты сказала, что нам нечего будет и есть, не говоря уже о крыше над головой. Что мои труды в песенном жанре не достучатся до сердец суровых жителей гор, что наше маленькое гордое королевство дало столько известнейших певцов, что мне с ними тягаться не под силу. Но раньше же ты в меня верила! Что же случилось? Почему ты так охладела?
А я тебе скажу. Чтобы уйти – всегда тысячи причин. Чтобы остаться – довольно одной. И это – любовь. С ней одной все остальное сложится должным образом. Без нее тысячи других успехов будут, что красота розы на участке без садовника. Видела ли ты когда-нибудь это печальное зрелище: розу без заботливых рук? Да, в своей лучшей поре она стоит красивая, безумно прекрасная, благоухает. Но где тот, кто вдыхает ее аромат? Кто любуется ею?
А что происходит, когда ее красота увядает… Я наблюдал однажды такие розы. Это – несчастнейшие создания. Да, порой рука садовода срезает розу и в хрустальном графине ставит посреди стола. Но и тогда ведь ее красота служит многим и радует многих!
Февраль 28.
Мы все еще стоим в расположении.
Ты помнишь тот день, когда мы разошлись? Кажется, я так и не достучался до тебя…
Есть девушки как малина: сладкие на вкус, но, чтобы добраться до них, нужно потолкаться в малиновых зарослях, истечь не одним литром пота, да и смотреть под ноги, чтобы не наступить на ужа, или, чего похуже, змею.
Другие же – как ежевика: вот они рядом, легко добраться вроде, и вкусные. Но с какой стороны не подступись – а непременно исколешься о колючие стебли. Да так, что потом еще с целый час будешь весь чесаться от множества царапин на руках.
Вот я и думаю – кем же есть ты для меня? Я не говорю «была». Это ты так можешь думать. Но я же и записался добровольцем в пехотную когорту лишь бы быть подальше от той сладостной боли, что несет твоя близкая даль.
Я принимал и таблетки антитанина, что выписал местный знахарь. Ты еще спрашивала меня, что это такое? Помнишь? Знахарь сказал, что лучшее средство утолить боль – перестать так часто произносить твое имя, когда тебя нет рядом. Он говорил что-то такое заумное, чего я не понял. Ну, ты же знала нашего местного знахаря? Он еще дружбу водит с нашим звездочетом! Может, от него набрался этого? Говорил что-то, что «на силу нужно воздействовать ее противоположностью, что есть такой закон физики». А значит, твое имя с противоположным посылом должно уменьшить мою боль.
Но знаешь… Я принимал долго, усердно и послушно. Но это средство не помогало. Я не смог забыть ни тебя, ни твою бурную, кипучую натуру, ни наших отгадываний мыслей друг друга. А ты говорила, что я легко отказываюсь от тебя. Но ты меня совсем не понимала.
Надеюсь, ты счастлива. А вокруг меня такие удивительные вещи происходят, что не успеваю удивляться. Запишу в другой раз. Надо переосмыслить.
Март 8.
От любви к себе мы, спотыкаясь, идем к любви к другому. Но по привычке ищем в нем себе подобного, свое отражение. Словно нарциссы, хотим мы видеть в нем себя. Может, и ты хотела видеть во мне кого-то, кем я не являлся? И рассудком задушила чувства? Когда мы последний раз писали весточки друг другу? Осенью прошлого года? Ты писала (или я) одно… не важно. А в мыслях, в голове, да и в сердце – другое! И поди разгадай, не видя блеска глаз! Хуже того: начинаешь вести разговор с самим собой. Как будто говоришь другому, а он и не слышит. А ты считаешь: ну вот, он виноват, я же говорил ему!
И вот сколько уж времени тишина…
Без средств сообщения люди прямодушнее, что ли. Когда видишь человека и говоришь с ним вживую. Я знаю точно, что чувствую, и как ты дорога мне. Но удастся ли свидеться нам вновь?
Апрель 22.
Я вспоминаю о тебе каждый день. Тучи сгущаются. Сэр Мерион перебросил первую когорту на остров южнее нашего. Оттуда, пройдя через два острова, вытянутых, словно шеи верблюдов, можно уже попасть на далекие южные земли. А наша, вторая когорта, остается пока здесь как аванпост нашего цивилизованного мира. Расскажу тебе, моя Танина, как проходят обычные наши ежедневные дела…
*
Мартин весь покрылся потом, оставил поднос с остатками блюд на краешке стола для слуг и, съежившись как ночь, шмыгнул беззвучной стрелой из зала. Едва ли кто обратил на него внимание – настолько все были увлечены тем, что читал герцог.
Мартин бежал по коридорам паласа, разбирая дорогу каким-то звериным чутьем. Вот поворот, еще один, лестница, подъем, знакомые узорчатые стены, витражи стекол, мельтешение поваров. О да, столовая! Где же ты, где? Мартин едва не сбил сестру, когда выскочил из-за угла.
– Мартин! Чтоб тебя! – вспыхнула та.
– Нет, нет, не перебивай, – затараторил брат, – просто слушай!
– Но…
– Тихо, тихо! Слушай! – сбивчивым голосом он пересказал ей все, что слышал в зале.
Сестра слушала сперва с удивлением, потом с волнением, и, наконец, с бездонными озерами в красивых глазах.
– Но как… Я думала, он пропал!
– Нет же!
– Так зачем ты мне это рассказываешь, теряя время? Вместо того, чтобы слушать, что же там дальше?! – сестра напустилась на него, как хлесткая ива во время сильного порыва северного ветра. – Бежим!
– Куда? – удивился Мартин.
– Думаешь, один ты знаешь, как можно попасть в зал Совета так, чтобы тебя не замечали? Ты, как всегда, недооцениваешь меня!
И она побежала. Мартин едва поспевал за ней.
– Ты о таких закоулках дворца, небось, и не слышал? – довольно бормотала она.
– Нет, признаться! – согласился Мартин.
Это были какие-то повидавшие виды чуланы с заброшенными вещами, тряпками, тюками. Судя по всему, склады придворных нарядов, которые некогда пользовались успехом, но потом забросили и забыли. Через несколько таких помещений со сужающимися стенами и потолком приходилось пробираться, переставляя корзинки, ящички с места на место. Но усилия не пропали даром: они очутились в низенькой комнатке, в которой и двум-то было тесно! Пришлось на корточках проползти последние метры до дубовой перегородки с мелкими дырочками.
