Андрей Самцевич
Марш Смерти Русского охранного корпуса
Вербовка за пределами Сербии, 1941 г
Ресурсы потенциальных добровольцев среди русской эмиграции в Сербии стали постепенно подходить к концу. В этой обстановке все большую роль для развертывания новых подразделений стали играть рекруты из других стран юго-восточной Европы. В числе первых среди них 29 октября из хорватского Осиека в Белград прибыли казаки бывшего дивизиона Императорского конвоя. Военнослужащие этой лейб-гвардейской части весь период эмиграции держались вместе и организованно прибыли в корпус в собственной форме и со своими штандартами. Там они были зачислены в 1-й полк как 7-я рота III батальона под командованием Гауптмана Николая Галушкина, а хор трубачей дивизиона стал оркестром полка. Интересен факт, что германское командование разрешило бывшим казакам-гвардейцам сохранить свою старую униформу, которую они носили в небоевой обстановке вплоть до включения в состав Вермахта[133].
Основным органом, осуществлявшим вербовку на территории Хорватии, был военный отдел Представительства русской эмиграции при правительстве НДХ под руководством генерал-лейтенанта Даниила Драценко. В начале 1942 г. он сам вступил в РГЗО и покинул территорию Хорватии, назначив своим заместителем генерал-майора Ивана Полякова. Известно, что перед отъездом Драценко поручил своему представителю в Травнике капитану Шмарову сбор группы рекрутов в жупах Лашва Глаж, Плива Рама, Усора и Соли, Посавье. Ее отправка в Сербию была назначена на 28 февраля [134].
Вербовка добровольцев велась при помощи хорватских властей, причем, по некоторым свидетельствам, имели место случаи принуждения. Так, в послевоенных югославских документах есть упоминание о русском эмигранте из Карловаца Стогарове, арестованном властями (вероятно, Усташской надзорной службой). В тюрьме его посетил другой эмигрант, Евгений Борделиус (в 1934–1938 гг. занимавший пост председателя местной русской колонии), и предложил Стогарову свободу в обмен на вступление в РГЗО. Последний принял данные условия и был немедленно освобожден, но в ту же ночь бежал к партизанам. В том же источнике говорится, что вербовкой в Карловаце руководил Леонид
Иванов, уполномоченный генерала Полякова в городе. В корпус записались русские карловчане Михаил Цертов и Гречкин[135].
Среди добровольцев были и офицеры хорватской армии Всеволод Колюбакин, служивший в штабе одного из военных округов Домобранства, и подполковник инженерных войск Всеволод Лавров, оставившие службу ради вступления в ряды русского формирования[136]. Но в целом поток рекрутов из Хорватии был относительно невелик и состоял в основном из представителей неквалифицированных профессий. Этому способствовала высокая занятость русских граждан НДХ, в том числе на неплохо оплачиваемой военной и государственной гражданской службе.
Еще одной соседней с Сербией страной, где осенью 1941 г. активно велась вербовка в РГЗО, была Венгрия, получившая после апрельской войны, в дополнении к ранее проживавшим на ее территории русским эмигрантам, значительную их колонию в бывших югославских районах Баната с центром в городе Нови-Сад. Впоследствии в одном из донесений «СМЕРШ» 3-го Украинского фронта говорилось, что: «Ближайшим его [Штейфона – А.С.] помощником являлся генерал Апухтин, именовавший себя «русским военным представителем при королевстве Венгрии». Апухтин руководил формированием «корпуса» в пределах провинции города Нови Сад». Имеются в донесении сведения и о других участниках набора русских в южной Венгрии. Например, 19 ноября 1944 г. СМЕРШ 17-й воздушной армии в Нови-Саде был задержан бывший полковник инженерных войск армии Врангеля Александр Сахновский, отвечавший в аппарате военного представителя за комплектование саперных частей РОК. Тем же органом был арестован и начальник штаба Апухтина – бывший руководитель канцелярии штаба КИАиФ Алексей Мариюшкин[137].
Русское военное представительство являлось структурой, объединившей в своих рядах все эмигрантские организации югославского периода. Апухтин поддерживал тесный контакт с оперативной командой СД «Нови-Сад» в лице ее руководителя унтерштурмфюрера Карла Памера, который докладывал в Белград обо всех его связях[138].
Согласно данным Юдит Пихурик, в одном из адресованных министру внутренних дел Венгрии донесений сообщалось, что осенью 1941 г. немецкое командование в Белграде провело переговоры с Апухтиным на предмет набора проживавших в Венгрии русских в возрасте от 18 до 50 лет. Отмечалось, что многие эмигранты протестовали против этой акции, кроме того в венгерских силовых структурах существовали подозрения, что эти недовольные могут донести о вербовке в английские и американские дипломатические органы, представив ситуацию в «тенденциозном виде». Говорилось также о возможной политической борьбе и интригах за право распоряжения 1 500 000 пенге, выделенных венгерским Генеральным штабом на проведение набора. Вместе с тем необходимо отметить, что немецкая сторона брала на себя все расходы, связанные с вербовкой и транспортировкой добровольцев. Совершенно беспрецедентным является тот факт, что об этой акции первоначально не имели представления ни Министерство иностранных дел, ни премьер-министр Венгрии[139].
По воспоминаниям Владимира Черепова, он был первым из русских, отправленных Апухтиным в сербскую столицу для проведения переговоров о вербовке. Там апухтинский курьер имел встречу с оберстом Кевишем, который обещал полное содействие венгерской акции. Черепов взял на нее своего друга-эмигранта, бывшего капитана югославской авиации, выполнявшего функции переводчика с немецкого. По нашему предположению, речь может идти о бывшем югославском майоре Борисе Климовиче. Свое последнее звание он получил перед самой войной, 31 декабря 1940 г., поэтому Черепов мог не знать об этом производстве. В довоенный период семья Климовича проживала в Нови-Саде. В заводской охране Борис прослужил очень недолгое время, уволившись, чтобы перейти на службу в ВВС Хорватии[140].
В конечном итоге Апухтин получил одобрение премьер-министра Венгрии вербовки. Известно, что русский военный представитель выдвинул немецкой стороне условия обеспечить бесплатный проезд, возможность увольнения со службы желающим и одобрение акции со стороны начальника Генерального штаба Венгрии. Определенные трудности вызывало то, что большинство добровольцев не являлись венгерскими гражданами. В Нови- Саде из стекающихся русских формировали группы по 125 человек и после медицинского освидетельствования транспортировали в Сербию. Первая из них планировалась к отправке 15 декабря[141].
Один из добровольцев, Леонид Трескин, в своих мемуарах дает более подробную картину переброски пополнений. По его словам, непосредственно на месте был сформирован подотряд, командиром которого стал Александр Черепов (отец Владимира Черепова). В 1-ю сотню отбирали исключительно бывших офицеров (ее командиром был назначен сам Трескин), во 2-ю (Пантелеймон Козинец[142]) – кавалеристов (преимущественно бывших солдат) и в 3-ю – во главе с Михаилом Зозулиным – казаков. Первой в Белград на грузовиках отправили 3-ю сотню, за ней – 1-ю и, наконец, последней – 2-ю. Вербовка в Нови-Саде проходила в снятом специально для этой цели доме на улице Царя Николая II, где поместилось представительство РГЗО, которое возглавил Апухтин, а начальником канцелярии стал бывший гвардии полковник Георгий Дворжицкий[143].
Акция по вербовке русских получила освещение в венгерской печати. 8 апреля 1942 г. в «Ведомостях Охранной группы» был помещен краткий обзор данных публикаций: «Уже некоторые венгерские газеты приводят сведения о Гоуппе и даже помещают фотографии. Одна из газет пишет, что с формированием частей Группы эмиграция активно включилась в борьбу против коммунистов. Даже упоминается казак Жарков – он и все его 4 сына вступили в ряды бойцов»[144].
Вместе с тем были и обстоятельства, затрудняющие работу вербовщиков: среди эмиграции прошел слух, что сформированные части немцы не задействуют в боях с коммунистами, а отправляют для несения службы в Голландию. Имел место эпизод, когда трое рекрутов из одного из сел в Южном крае, заявили, что в ноябре они поступили на службу, полагая, что набор обязательный и лишь в декабре им объяснили про его добровольный характер[145].
Подразделение Черепова по прибытии с Сербию положило начало формированию 3-го отряда в качестве его I подотряда. Но набор русских жителей Венгрии на этом не закончился. Доброволец Николай Коровников вспоминал: «ввиду того, что я говорил по-венгерски – меня не взяли сразу на Ванницу, а оставили при Апухтине. Там был у нас этап: приезжали русские из других мест, останавливались на этапном пункте и оттуда ехали дальше в Корпус»[146].
Согласно свидетельствам Анатолия Янушевского, уже осенью 1941 г. в ряды группы были зачислены несколько эмигрантов из Франции, которых он называет своими знакомыми, из чего можно сделать косвенный вывод, что это были люди среднего возраста, вероятно ветераны Гражданской войны [147].
Рассмотрение обстоятельств вербовки подтверждают сделанный выше вывод о большом значении, которое имело развертывание частей из эмигрантов в глазах немецкого командования. В то же время качество личного состава вспомогательного формирования, уровень его подготовки и вооружение оставались на втором месте: осенью 1941 г. ставка делалась лишь на набор в кратчайшие сроки максимального числа добровольцев.
Глава 3
Первые бои, конец 1941 г
В период развертывания РГЗО командованием германских вооруженных сил был принят целый ряд других мер для подавления восстания. 18 сентября 1941 г. в Сербию из Афин вместе со своим штабом был командирован командующий XVIII горного армейского корпуса генерал Франц Бёме, перед которым были поставлены три основные задачи:
– обеспечить работу железнодорожной связи между Белградом через Ниш на Солун и Софию, а также сообщение по Дунаю;
– обеспечить добычу меди на Борском руднике, а также сурьмы в Митровице и к западу от Вальево;
– используя свежие немецкие силы, переброшенные в страну, подавить партизанское движение и очистить Сербию от повстанцев.
Для их решения Бёме были подчинены 342-я и 113-я пехотные дивизии[148]. Кроме того, на протяжении осени немецкая группировка в Сербии усиливалась за счет поступления тяжелого вооружения, в частности, танков. Так, в дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Франца Гальдера записано, что 17–18 сентября в Сербию были отправлены 75 трофейных французских танков «Рено»[149].
Для сдерживания партизанской активности были приняты и меры устрашения – приказом генерала Бёме от 10 октября 1941 г. была введена практика расстрелов сербских заложников в ответ на убийства повстанцами представителей оккупационных сил и администрации. Отныне за каждого убитого немецкого военнослужащего подлежали расстрелу 100 человек из числа местных жителей и захваченных боевиков, а за каждого раненого – 50 (на практике данные цифры часто варьировались в большую или меньшую сторону). Массовые казни начали осуществляться уже спустя несколько дней военнослужащими блокированного немецкого гарнизона Кральево. Первые 300 арестованных сербов были расстреляны 15 октября, а на следующий день, за погибших накануне при отражении партизанско-четницкого штурма 25 солдат и офицеров (в том числе сербского поручника), казни подверглись еще 1755 заложников (в том числе 19 женщин) [150].
На прошедшей 14 и 17 ноября в Белграде конференции руководителей немецких штабов и служб в Сербии было определено, что ликвидация занятой партизанами зоны на западе страны вдоль реки Морава с центром в Ужице (так называемой «Ужицкой республики») является первостепенной задачей из-за огромного хозяйственного значения богатого стратегическим сырьем региона. Окончательный план по ее зачистке и разгрому потрепанных в предыдущие месяцы партизанских отрядов был утвержден 18 ноября, а сама операция должна была начаться 25 числа того же месяца[151].
Основная роль в ней отводилась частям 342-й дивизии (113-я перешла в наступление лишь 27 ноября), разделенным на три боевые группы (БГ):
– «Запад», в составе I и II батальонов и штаба 699-го пехотного полка, двух артиллерийских дивизионов и 1-й батареи и взвода горных орудий 342-го артиллерийского полка, 3-й роты 342-го саперного батальона, связных и санитарных подразделений, 2-й и 6-й дивизионных колонн снабжения. Общая численность – примерно 3100 солдат и офицеров. В задачу группы входило наступление по направлению Вальево – Любовия – Байна Башта, а затем – от Рогачицы и Байна Башты через перевал Кодиньяче на Ужице;
– «Север А», в составе 698-го пехотного полка, 2-й роты I батальона 202-го танкового отряда, 342-го противотанкового батальона (без одного взвода), 342-го саперного батальона (без 3-й роты), III дивизиона, 7-й батареи и 2-го взвода горных орудий 342-го артиллерийского полка, роты тяжелых минометов, I батальона 697-го и III батальона 699-го пехотных полков, подразделений 342-й роты связи, хирургической группы, 5-й и 10-й дивизионных колонн снабжения. Общая численность – около 4000 человек. Задача – наступление по линии Вальево – Косерич – Ужице;
– «Север Б», в составе штаба и II батальона 697-го пехотного полка, 3-й роты I батальона 202-го танкового отряда, подразделений 342-й роты связи, 1-й и 4-й дивизионных колонн снабжения. Общая численность – примерно 1500 военнослужащих. БГ оперировала в районе Вальево, осуществляя тыловое прикрытие группировки и являясь ее оперативным резервом[152].
1-й отряд РГЗО, по замыслу немецкого командования, в ходе операции должен был усилить БГ «Север А». Кроме того, 21 ноября уполномоченный командующий в Сербии выпустил распоряжение, согласно которому РГЗО с начала декабря передавались под охрану хозяйственные объекты белградского акционерного общества «Антимон». То есть русский отряд должен был сначала принять участие в освобождении промышленных объектов в Подринье, а затем приступить к их охране, что позволяло высвободить части Вермахта для непосредственного решения задач по окончательной очистке территории от партизан[153].
1-й отряд против Ужицкой республики, ноябрь 1941 г
Переброска в район предстоящей операции отряда Зборовского была произведена тремя эшелонами в период 20–23 ноября: железной дорогой по хорватской территории подразделения отправлялись на станцию Кленак, откуда пешим маршем доходили до Шабаца. Общая численность части на тот момент составляла 1318 человек (73 офицера), а материальное имущество включало 161 лошадь, 13 повозок, четыре автомобиля и 157 велосипедов (1-я сотня была велосипедной)[154]. Другие подразделения и штаб группы в эти дни «переехали» из Топчидера в новое место дислокации – бывшие югославские казармы в белградской Банице.
Многие служащие оставили воспоминания об отправке на ту, первую для них, антипартизанскую операцию. Например, очень подробно описывал события служащий II подотряда Алексей Полянский: «20-го все люди уходящего батальона были отпущены на весь день для прощания с семьями.
В 4 часа утра 21 ноября мы были подняты звуками «Старого Егерского марша», столь знакомого всем служившим в Русской армии. Полковые трубачи играли под окнами нашей казармы. В 7 час[ов] ясного осеннего утра этого дня батальон в походной колонне, имея впереди хор трубачей, выступил из Топчидерских казарм на товарную станцию Белград для погрузки. Шли через «Топчидерско брдо», Сараевской и Караджорджевой улицами. Мы уже знали, что идем для очищения от коммунистов Подринского края. После погрузки, состав был переведен на пассажирскую станцию, где собралась большая толпа родственников и близких провожать нас. Последние поцелуи, пожатия рук, пожелания, слезы, сигнал отправления и поезд тронулся. Было около 10 часов утра».
В Кленаке выгрузились около 18.00. Дальнейшее движение могло осуществляться лишь пешком, так как железнодорожный мост был взорван и по нему с трудом проезжали даже конные подводы. На другой его стороне подотряд встретил Зборовский с оркестром, под звуки марша подразделение вступило в город. Вдоль тротуаров стояли толпы горожан. «Темнота не позволяла видеть – выражали их лица симпатию или ненависть». 6-я сотня разместилась в помещении городской гимназии, а 4-я и 5-я были отправлены в находящееся за чертой сторожевого охранения здание сельскохозяйственного училища[155]. Григорие Бабович оставил в своем дневнике запись о прибытие в Шабац 2000 «русских белогвардейцев». В воскресенье 23 ноября их хор пел в местной церкви[156].
Ill подотряд был выделен для участия в общем наступлении 25 ноября, поэтому накануне узкоколейкой был переброшен на станцию Лешница, откуда перешел в Лозницу. Остальные два выдвинулись пешим маршем, и утром 26 ноября развернулись в курортном поселке Баня-Ковиляча.
Основные силы повстанцев в районе Крупаня составляли три роты Вальевского отряда, усиленного Подринским. Из-за рассредоточенности и отсутствия возможности для переброски каких-либо подкреплений на данный участок эффективного сопротивления германским частям они оказать не могли. В итоге немцы в течение первого дня наступления продвинулись на 25 км и достигли населенных пунктов Става и Иве. Отступая, партизаны пытались замедлить продвижение противника, уничтожая дороги. Так, командующий БГ «Север А» докладывал в штаб дивизии, что под населенным пунктом Ластре путь был разрушен на протяжении 300 метров, которые было невозможно ни обойти, ни восстановить, так как участок находился под постоянным огнем[157].
Ill подотряд совместно с III батальоном 697-го пехотного полка при поддержке двух танков наступал на Заячу. Продвижение проходило тремя колоннами: две немецкие роты по горам обходили поселок с севера, 7-я и 8-я сотни, тяжелый взвод немецкого батальона и танки двигались по главной дороге, а 9-я сотня и рота 697-го полка – по горам в обхват с юга. В конечном итоге, Заяча была взята в тот же день после достаточно ожесточенной перестрелки в районе высот к западу от города. Как говорилось в донесении командира III батальона, наступающие сблизились с противником на 100 м, но повстанцы не приняли ближний бой и отступили, оставив 25 трупов. Потери немцев составили одного раненого, а трофеи – две винтовки. Чуть позже партизаны, двигаясь с юга, попытались контратакой отбить фабрику, но были отброшены. Рудник был занят русскими, а на прилегающих высотах выставлено охранение[158]. На следующий день в донесении генерала Бадера командующему юго-востока в числе прочего сообщалось и о том, что одно из подразделений РГЗО впервые было задействовано в акции[159].
Остальным силам отряда возможность принять участие в боевых действиях представилась позже – они вошли в состав группировки, собранной для наступления на Крупань. II подотряд покинул Баня-Ковилячу уже утром 27 ноября, имея задачей занять исходное положение у села Радаль, чтобы на следующий день совершить бросок на высоту Мачков Камен и 29 числа атаковать Крупань с юга. В свою очередь юнкера, двигаясь горным массивом Гучево, в течение 28 ноября должны были достичь села Горня-Борина и на следующий день наступать на город с запада. 9-я сотня III подотряда, высланная из Заячи, осуществляла охранение на пути движения I подотряда. В Баня-Ковиляче оставался 3-й взвод 1-й сотни.
С севера, по главной дороге Лозница – Столица – Крупань, наступала колонна III батальона 697-го полка с артиллерийской батареей. При ней же находился майор Зборовский со штабом отряда. Замкнуть кольцо окружения вокруг партизан должен был немецкий мобильный отряд в составе трех танков, саперного и конного взводов, в задачу которого входило, продвинувшись до села Мойкович, долиной реки Ликодры наступать с востока[160].
В течение 28 ноября II подотряд дважды имел столкновения с повстанцами: 5-я и 6-я сотни у высоты 645 под Миатовичами, а 4-я – у Турски Гроба (получил ранение, но остался в строю унтер-офицер Алексей Дуброва). Первую засаду устроила партизанская рота Живорада Любичича. Партизаны пропустили вперед передовой отряд примерно в 20 человек и атаковали основные силы, заставив их отступить к Радалю. Решив, что противник не станет наступать снова, партизаны занялись готовкой пищи, но русские атаковали людей Любичича, занимавших позиции в окопах времен Первой мировой войны и отбросили их к Столице. На высоте Турски Гроб в засаде было уже не только прежнее подразделение, но и подошедшая на помощь рота Бука Цвияновича. Партизаны снова планировали пропустить авангард колонны и атаковать основные силы, но на этот раз это у них не вышло. К вечеру подотрядом было занято село Планина, где служащие расположились в школе и прилегающих к ней домах. Два человека были арестованы как партизанские агенты, а еще одна женщина – как курьер (при ней была найдена записка с информацией о действиях РГЗО) [161].
Ill батальон 697-го полка смог в течение дня продвинуться до высоты 253. Его командир дважды докладывал об ожесточенном сопротивлении противника по обе стороны дороги. Продвижение осложнялось завалами на пути и разрушением трех мостов. Потери за сутки составили три человека ранеными, а урон повстанцев (на участке держали оборону Лозницкая и Баяличинская роты) был оценен примерно в 40 убитых. Основные силы группы заночевали в центре села Костайник. При этом противники находились в непосредственной близости – дошло до того, что в деревне Петрич, рядом с селом, в 500–600 м друг от друга остановились на ночь немецкий и партизанский отряды, не знавшие об этом соседстве. Местные жители бежали от боев в леса, поэтому репрессивные меры со стороны Вермахта ограничились отправкой в Шабацкий лагерь нескольких подозрительных лиц, а также поджогом стогов и двух-трех хлевов. Во дворе молодой селянки Виды Стефанович были обнаружены боеприпасы, несколько ранцев и котел, брошенные жившими там партизанами, за что она, по утверждению Драгослава Пармаковича, была изнасилована и убита[162].
I подотряд перед началом наступления столкнулся с проблемой отсутствия проводников, решить которую было поручено унтер-офицеру 1-й сотни Анатолию Янушевскому. Тот нашел достаточно хитрый способ: «Надо сказать, что каждую пятницу приходили на базар мужики соседних деревень. Тащили на продажу древесный уголь и всякую всячину. И вот я подумал, что они были бы великолепными проводниками.
Пошел на базар, у трех сербов купил древесный уголь и привел их в казармы, где им уплатили и сказали: завтра будете нашими проводниками»[163].
В течение дня подотряд полностью выполнил задачу, достигнув Горня-Борино, где встретился с 9-й сотней. Последняя, выполнив свою функцию, отступила в Заячу, а юнкера расположились на ночлег в районе села.
Наиболее тяжелый бой в тот день имел наступавший с востока мобильный отряд. Партизаны заранее располагали данными разведки относительно его состава и численности и основательно подготовились к засаде. В течение ночи ими был разрушен деревянный мост на реке Ступница между Бризьяком и Драгинцами, а силы роты Лале Станковича заняли позиции на высотах вдоль пути по линии: высота 144 – высота 214 – правый берег реки, имея отличный обзор всей местности. Сигналом к началу атаки должен был стать огонь тяжелого пулемета с правого фланга, где находился взвод под командованием Йозефа Антоловича «Хорвата» и ротного комиссара Радоицы Ненезича. Утром, когда отряд был вынужден остановиться перед разрушенным мостом, люди были прижаты к земле плотным огнем с трех сторон. Ситуацию осложняло отсутствие связи с другими наступающими подразделениями. В итоге выйти из-под обстрела удалось лишь к сумеркам. Один солдат погиб, семеро получили ранения, было потеряно 12 лошадей[164].
Этот бой имел важное значение для истории РГЗО благодаря тому, что в его ходе отличился находившийся при группе врач 1-го отряда Николай Голубев. Получив ранение, он под огнем противника продолжал оказывать помощь раненым немецким солдатам, сделав в общей сложности 22 перевязки, пока не был ранен вторично, на этот раз – тяжело. Германское командование не обошло вниманием его поступок, наградив медалью заслуг Ордена Германского орла с мечами[165].
Эта медаль (в данном случае, вероятно, серебряная), как и сам Орден Германского орла, представляла собой «дипломатическую» награду, предназначенную для награждения иностранных граждан за различные заслуги перед Рейхом[166], чем и объясняется ее вручение, в то время как боевых наград Германии служащие группы получать не могли. Само вручение состоялось 15 мая 1942 г., когда группенфюрер Нойхаузен, в сопровождении ряда германских офицеров и Штейфона, посетил в госпитале продолжавшего лечение Голубева [167].
29 ноября наступление на Крупань было продолжено. В некоторых послевоенных эмигрантских публикациях приводятся противоречивые описания перестрелки, которую якобы имел в тот день I подотряд. Но более правдоподобными представляются слова Александра Янушевского, по которым: «Никакой перестрелки не было вообще. Выстрелы, может быть, один-два, были где-то вдали, но не рядом с нашей колонной». Зато не вызывает сомнений другой эпизод, произошедший в тот день. Снова предоставим слово Янушевскому: «Я шел в этой колонне, сзади. Шли, курили, разговаривали, не строем. Партизан вышел сзади, и говорит: Братья русские (по-сербски). Он был с красной звездой – мы догадались, что он партизан, и вызвали начальство, как раз был корнет А. И. Янушевский, и рядом с ним был Константин Дрейлинг. Отец велел какому-то юнкеру: Чтоб партизан не удрал, срежь с него пояс и отрежь пуговицы со штанов. Его должны были передать в штаб. Но когда юнкер вынул перочинный нож, партизан подумал, что его будут резать, закричал: Не надо, не надо! Рядом был овраг, и партизан побежал туда и покатился в овраг. Юнкера, 2–3 человека, которые стояли рядом, стали в него стрелять и его убили. Его обыскали и нашли документы. Я документов не видел, и потому его фамилии и имени не знаю»[168].
Захваченный повстанец был уверен в заявлениях коммунистической пропаганды о скором прибытии советского десанта и принял бойцов I подотряда именно за этот мифический «десант»[169].
Все очевидцы однозначно сходились на том, что пленный был не рядовым, а «комиссаром» или «главарем местных партизан», в том числе основываясь на найденных при нем документах и записной книжке. На участке наступления I подотряда действовала партизанская рота Петра Савича, отступившая на Боранью, при этом сам командир роты погиб[170]. Вероятно, именно он и был тем партизаном, совершившим роковую для себя ошибку, выйдя к русской колонне.
В конечном итоге примерно к 16.00 подотряд вышел на заданный рубеж – к высотам на западной окраине Крупаня, а 2-я сотня смогла установить связь с II подотрядом. Примерно в это же время с северо-востока появилась белая сигнальная ракета, обозначавшая подход немецкого батальона[171].
По воспоминаниям Алексея Полянского, II подотряд в тот день начал наступление еще до восхода солнца. Под селом Кржава, отделявшим их от Крупаня, одна из сотен огнем отогнала разведку повстанцев, после чего русские ускорили марш и вошли в этот, расположенный на перевале, населенный пункт. Партизаны не оказали сопротивления и отступили, бросив две подводы (на одной из которых были котлы с пищей, а на другой – коммунистические газеты и литература) и четырех запряженных в них лошадей (одна пара была передана штабу подотряда, а другая оставлена в обозе захватившей трофеи 5-й сотни). После выхода на позиции и установления связи с соседними частями 4-я и 6-я сотни были брошены во фронтальную атаку на Крупань, а 5-я – через Томню на Баньевац, с целью отрезать партизанам пути отступления. Задача по занятию обоих сел ею была выполнена, но предотвратить отход противника все же не удалось[172].
Крупань был взят немецким батальоном, а позже под его контроль с боем перешел и Толисавац, на чем завершилась двухдневная операция по овладению важным в промышленном отношении районом Крупань-Столица [173].