bannerbannerbanner
Хроники безумной подстанции, или доктор Данилов снова в «скорой»

Андрей Шляхов
Хроники безумной подстанции, или доктор Данилов снова в «скорой»

Полная версия

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Вы простите за всю эту канитель,

но дело, видите ли, в том, что всякий раз,

когда я пишу Вам, мне хочется наговорить

Вам чего-нибудь такого, отчего Вам

было бы и весело, и приятно и вообще

легче жилось на этой довольно-таки

дрянной земле.

Из письма А. М. Горького А. П. Чехову

Доктор Данилов не только хороший врач и хороший человек, но еще и хороший рассказчик. Только ему все никак не выпадало случая выступить в роли рассказчика. Теперь эта вопиющая несправедливость ликвидирована. В этой книге рассказывает о себе и не только о себе сам доктор Данилов.

Все истории абсолютно и полностью реальны, а не просто «основаны на реальном материале». Только имена и фамилии действующих лиц изменены, за что доктор Данилов просит действующих лиц на него не обижаться.

Пятьдесят оттенков красного

Многообразие бытия не находит своего отражения в поводах к вызову «Скорой помощи». Болит живот, высокая температура, плохо с сердцем, задыхается, травма, отравление, кровотечение… Ну и еще кое-что. Если систематизировать по всем бюрократическим правилам, то получится десять групп состояний, представляющих угрозу жизни. Ключевые слова, если кто не в курсе, – «представляющие угрозу жизни». Именно при таких состояниях положено вызывать «Скорую помощь». И это вроде бы все знают…

«Плохо с сердцем» – самый распространенный повод. И совсем не факт, что, приехав на этот повод («приехать на повод» – это выражение из скоропомощного лексикона, а не проявление моей неграмотности), бригада не наткнется на ножевое ранение, белую горячку или, скажем, на элементарный гоп-стоп с целью отъема сильнодействующих препаратов или денег. Да-да – денег. В некоторые головы порой приходит «гениальная» мысль ограбить сотрудников «Скорой», которые на каждом вызове гребут деньги лопатами. Организация подобного грабежа сложности не представляет, поскольку скоропомощную бригаду можно вызвать в любое подходящее для преступных намерений место. Повод к вызову «мужчина 40 лет, перелом ноги», а на самом деле в подвале многоэтажки бригаду поджидают два алкаша, которым не на что опохмелиться…

Всяко бывает. Жизнь на «Скорой» тяжелая, но скучной ее назвать нельзя. Широкое употребление повода «плохо с сердцем» (или если точнее, то злоупотребление им) представляется мне довольно обоснованным и логичным. Посудите сами – почти все болезненно-травматичное, начиная с торчащего в спине ножа и заканчивая абстинентным синдромом, в той или иной мере отражается на сердце. Или оно начинает болеть, или сбивается с ритма, или норовит остановиться… Но оставим прикладную кардиологию в покое, сейчас речь не об этом.

В моей практике, на втором году выездной работы, однажды произошел такой вот случай. Приехав на повод «женщина 30, плохо с сердцем», я застал на месте, причем не в квартире, а в подъезде «нехорошего» дома, аж троих кандидатов в пациенты:

1) женщину тридцати лет с закрытым переломом костей левого предплечья, обширными ожогами кипятком и сотрясением головного мозга;

2) мужчину тридцати лет с обширными ожогами кипятком и переломом костей носа;

3) мужчину сорока пяти лет в состоянии алкогольного опьянения с сотрясением головного мозга и переломом нижней челюсти.

Неплохо, очень неплохо, особенно с учетом того, что работал я в ту смену один, без фельдшера. Вообще-то, по канонам, писанным золотым пером на белоснежных облаках, фельдшеров в одной бригаде может быть даже не один, а целых два, но то каноны, а то жизнь. Фельдшер тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Он может заболеть, уйти в запой, внезапно уволиться и даже (не про нас с вами будь сказано) скоропостижно скончаться, иногда даже прямо во время работы на линии. Вот и приходится врачу временами работать в одиночку. Врач тоже человек, и с ним тоже всякое может случиться. Тогда в одиночку будет отдуваться фельдшер. Но фельдшерам чуточку легче, поскольку на серьезные поводы вроде «задыхается» или «потерял сознание» принято отправлять врачебные бригады. При наличии свободных, разумеется. Если под рукой у диспетчера нет свободных врачебных бригад, то к потерявшему сознание отправят фельдшера. Ну и опять же, серьезность повода и тяжесть состояния пациента не всегда взаимосвязаны. Вызывающие нередко «утяжеляют» состояние, считая, что в таком случае бригада приедет быстрее. А иной раз при весьма серьезных проблемах со здоровьем вызывают на «головную боль».

Упомянутый мною «нехороший» дом – это не булгаковский дом на Большой Садовой. В районе обслуживания каждой подстанции есть свои «нехорошие» дома, куда вызывают часто, чаще всего не по делу, да вдобавок на большинстве вызовов происходят скандалы. Наш «нехороший» дом был бывшим общежитием деревообрабатывающего комбината, населенным простой и бесхитростной публикой. Основным развлечением жильцов были пьянки-буянки. Пока дом считался общежитием, там имелся какой-никакой комендант, у входа дежурила вахтерша, а чрезмерно пьющих и особо буйных увольняли с работы и автоматом выселяли из общаги. Короче говоря, там было некое подобие порядка. С началом приватизации жилья общежитие превратилось в обычный дом. Коменданта и вахтерш не стало, выселять уже никого не выселяли, потому что практически невозможно выселить человека из принадлежащей ему квартиры или комнаты, разве что посадить. Подобие порядка исчезло напрочь. Если вызов в «нехороший» дом обходился без какого-либо ЧП, то это считалось большой удачей.

Вселенский закон подлости применительно к скоропомощной работе звучит так: «Чем меньше в бригаде народу, тем круче нагрузка». В те редкие светлые дни, когда со мной ездили аж два фельдшера, я ложился спать в половине двенадцатого вечера, зная, что вызовов ночью не будет, и спал обычно до семи утра сном праведных (ах, если бы знали вы, как сладок сон за деньги, да еще и с ночной надбавкой – м-м-м!). А если работаешь один, то носишься как савраска. Закон подлости из тех законов, которые не знают исключений.

Пострадавшие находились на лестничной площадке, возле лифта. Не потому, что заранее приготовились к эвакуации, а потому, что лестничные площадки в бывшей общаге были чем-то вроде клубной зоны, где жильцы могли общаться друг с другом. Многие площадки шестнадцатиэтажной башни были благоустроены – два-три старых стула, такой же столик, пепельницы из консервных банок, какое-нибудь чахлое растение на подоконнике.

Женщина лежала посреди площадки на обычном «постельном» матраце. Молодая, симпатичная, совершенно голая, кое-как укрытая сверху ситцевым халатом. Левая рука ее была прижата к груди и поддерживалась правой рукой. Даже с учетом того, что руки находились под халатом, можно было сразу и уверенно диагностировать перелом костей левого предплечья. Практически для каждого перелома есть свое «любимое» положение травмированной конечности. Кожа на лице и ногах была красно-белой – белые ожоговые пузыри на красном фоне. Женщина была в сознании – то закрывала, то открывала глаза и тихо страдальчески стонала. Уже только по громкости и тональности стонов было ясно, что ей очень плохо, то есть очень больно.

Люди, которым очень плохо, не орут во весь голос. У них на это нет ни сил, ни энтузиазма. Те, кому очень плохо, тихо стонут или вовсе молчат. На этом, собственно, и основан главный принцип сортировки пострадавших при различных массовых ЧП – в первую очередь занимаемся теми, кто молчит, во вторую – теми, кто стонет, а те, кто орет, подождут, с ними в целом и общем все в порядке.

Женщину утешали трое или четверо подруг, стоявших вокруг нее на коленях. Подруги то и дело стреляли глазами влево и вправо. Влево они смотрели сочувственно, а вправо – негодующе и с презрением.

Слева в углу сидел на корточках парень лет тридцати с залитым кровью лицом и тянул из бутылки пиво. В отличие от женщины он был относительно одет, на нем были семейные трусы с алыми лампасами. «Генеральские», – машинально подумал я. Торс парня тоже был покрыт ожоговыми пузырями. Рядом с парнем сидел приятель, одетый в спортивный костюм. Приятель тоже пил пиво и что-то негромко бубнил в успокаивающей тональности. Слов не разобрать, но ясно было, что смысл сводится к «все хорошо, не нервничай».

Справа на подоконнике сидел мужик среднего возраста, относящийся к категории «ханыга» – плешивый, небритый, грязноватый, красноносый, опухший. Обеими руками он придерживал нижнюю челюсть – еще один перелом. На меня он посмотрел радостно и с облегчением, как на своего спасителя.

В первую очередь я занялся женщиной. Не потому, что вызов был сделан к ней и не из галантности, а потому, что она выглядела наиболее тяжелой. Сняв халат, которым она была укрыта, я увидел, что у ней спереди обожжено практически все тело. Но, к счастью, дальше второй степени, то есть дальше пузырей, дело не пошло. Без расспросов было ясно, что она обожглась кипятком. На пострадавшей левой руке болтались наручники, свободное кольцо которых было сломано.

– Это у нее от горячей воды так, а еще закрытый перелом левой руки и сотрясение головного мозга! – доложила мне одна из подруг. – Сознание потеряла, когда ее муж ударил, – кивок влево, – но ненадолго.

– Не надо про это, Тань! – простонала пострадавшая.

– Почему не надо?! – возмутилась Таня. – Я же по делу говорю! Но муж, конечно, не виноват, это все этот… – последовал кивок в сторону сидевшего на подоконнике ханыги. – А вообще, доктор, все это дело житейское, в милицию сообщать не надо…

– Я этим не занимаюсь, – уклончиво ответил я, имея в виду, что обо всем противоправном в милицию сообщит врач приемного отделения стационара, ему положено это делать. – А вы, как я погляжу, медсестра?

– Да! – гордо кивнула Таня. – В здравпункте на комбинате работаю.

 

– Замечательно! – похвалил я. – Тогда будете мне помогать. Для начала сходите, пожалуйста, к машине и скажите водителю, чтобы принес носилки, шины и стерильную простыню…

Пока Таня ходила за водителем, я успел сделать обезболивающий укол женщине, осмотреть ханыгу и наложить ему фиксирующую повязку на сломанную челюсть. Обезболивать его я не стал, поскольку он был сильно пьян. С одной стороны, боли практически не ощущал, только неудобство, а с другой – на фоне выраженного алкогольного опьянения обезболивающие препараты могут действовать не совсем так, как им положено. Здесь же к алкогольному опьянению добавлялось еще и сотрясение головного мозга. Жаловаться ханыга не мог, он только мычал, но уж если удар был таким, что сломал довольно крепкую нижнечелюстную кость, то сотрясение мозга, хотя бы в легкой степени, непременно имело место. Тут уж, как говорится, к гадалке можно не ходить.

Явившийся водитель – мастер на все руки, при помощи своего складного ножичка в несколько секунд снял с запястья женщины наручники. Я наложил шину на левую руку женщины и занялся парнем, который пострадал меньше всех. Перелом костей носа, ожоги, но в целом он держался бодро, пьян был не сильно (по меркам «нехорошего» дома – так практически трезв) и жаловался только на то, что не может дышать носом. Еще бы! Кровотечение к тому моменту прекратилось, так что вся моя задача свелась к осмотру.

По-хорошему (и по инструкции тоже) мне следовало бы вызывать «на себя» две другие бригады, а не превращать свой бригаденваген[1] в подобие маршрутки, но свободных бригад на подстанции не имелось – январь, эпидемия, лихолетье, все пострадавшие были стабильными, а ехать до больницы совсем недолго – каких-то семь минут с мигалкой по ночной Москве. Дама, как и положено дамам, поехала лежа, со всеми удобствами, а мужчины – сидя. Ничего, нормально доехали. В приемном отделении, правда, немного удивились тому, что одна бригада привезла сразу троих, причем не с улицы после какой-нибудь аварии, а из дома, но дело не в этом…

Дело в том, что меня из чистого любопытства, а не ради сообщения в милицию интересовали обстоятельства случившегося. Мозг врачей так устроен, чтобы непременно докапываться до самой сути. Если убрать ожоги, то пазл складывался довольно просто – парень застукал свою неверную жену в объятьях ханыги и устроил скандал с мордобоем. Невзрачность ханыги значения не имела. Может, парень – импотент, а невзрачный ханыга – гибрид Казановы с Дон Жуаном. Всякое в жизни бывает. И наручники как элемент ролевой игры особого удивления не вызывали. У многих, знаете ли, чувство несвободы усиливает ощущения. А возможно, что и ревнивый муж приковывал ветреную жену к батарее, чтобы она в его отсутствие не могла бы никуда отлучиться, но герой-любовник или пришел сам, или нашел возможность освободить любимую… Короче говоря, многое можно объяснить, но только не эти чертовы ожоги кипятком. У двоих есть, а у третьего нет, хотя если он любовник, то ему вроде как положено их иметь…

– Что мы имеем, Ватсон? – сказал бы гениальный Шерлок Холмс, окажись он на моем месте. – Мы имеем довольно нестандартный набор травм, обнаженную и обожженную леди на лестничной площадке, покореженные наручники на сломанной руке леди и пар, много пара…

Да, прошу прощения, я забыл сказать, что на площадке довольно сильно «парило». Не так, конечно, как в бане, но близко к тому. В рабочей суете я не придал значения этому обстоятельству, не учел его. Решил, что тут так сильно натоплено и еще сильно надышали. Когда ты один на троих пациентов, как-то некогда задумываться над влажностью воздуха. Не до нее.

В стационар мы ехали недолго, считаные минуты, но этого времени мне хватило для того, чтобы разговорить парня и выяснить все обстоятельства случившегося. Почему именно парня? Да, собственно, никого другого я и разговорить не мог, потому что дама, получив положенное ей обезболивание, задремала, а из ханыги со сломанной челюстью собеседник был никудышный. При помощи мычания можно общаться лишь в том случае, если оба собеседника знакомы с азбукой Морзе. Я же из нее знаю только «три точки – три тире – три точки» – международный сигнал бедствия SOS, так что вариантов общения с ханыгой у меня не было.

– Мы с женой играли, – разоткровенничался парень (врачи вообще располагают к душевному общению, к тому же после потрясений некоторых людей конкретно пробивает на откровенность). – Разнообразили сексуальную жизнь. Нам такое психолог посоветовал, когда у нас после трех лет совместной жизни охлаждение друг к другу наступило. Мы разное пробовали, а в этот раз решили, что я буду похитителем, а Вера – жертвой. Ей эта роль очень нравилась. Я приковал ее руку наручниками к трубе, у нас прямо у кровати батарея, очень удобно. А когда после хотел открыть наручники, то сломал ключ. Половина застряла в замке, замок заело. Я попробовал ножовкой, но у меня ничего не получилось. Металл хороший, да и Вера все время дергалась. На нервной почве ей стало плохо, и я пошел к соседу, чтобы вызвать «Скорую» (дело было в «малосотовом» 1995 году, а стационарные телефоны в бывшей общаге были редкостью). Этот м…ла, – парень сурово посмотрел на ханыгу, – предложил перепилить наручники болгаркой. Я сдуру согласился, не посмотрел, что он пьяный. А он вместо цепи резанул по трубе, хорошо еще, что не по руке. Кипяток ударил фонтаном. Я пытался отцепить жену, а этот м…ла, вместо того чтобы мне помочь, убежал и болгарку унес. А трубу перерезал не до конца. Я уж и не помню, как отцепил жену, вот – руку ей сломал, но все же сумел. Она в панике меня по лицу ударила, нос сломала, пришлось стукнуть ее разок, чтобы не мешала спасать, короче, обоим досталось. Я вышел в подъезд сам не свой, а там этот тип стоит и ухмыляется. Ну, я от всей души и дал ему в зубы…

«При чем тут оттенки красного?» – спросите вы, дочитавшие мой рассказ до конца. Ну, во-первых, при том, что игры с наручниками вызывают определенные ассоциации. А во-вторых, оттенков красного в подъезде было предостаточно – кровь на лице, кровь на руке, кровь на полу, ожоги разной степени выраженности, багровое лицо соседки снизу… Нескучная, в общем, выдалась ночка, и вся в красных тонах.

Мораль (да, у этой истории есть мораль) такова: прежде, чем приступать к ролевым играм, обзаведитесь гидравлическим арматурорезом или гидравлическими же кусачками. Про кусачки не я придумал, про них водитель сказал. Надо же учитывать, что замок может сломаться.

«Ibi victoria, ubi instruendum», – говорили древние римляне – там победа, где оснащение соответствующее.

Берегите себя! Думайте о последствиях!

Легенда о пионере

Фельдшеру Ларе нравился водитель Витя Кузьмин. И доктору Оле он тоже нравился. Неизвестно, до каких потрясений на одной отдельно взятой подстанции могло бы дойти соперничество двух женщин, если бы Лара и Оля не были бы близкими подругами. Более того они работали вместе, на одной линейной бригаде, а это уже больше, чем просто дружба, это нечто вроде фронтового братства, или, если точнее, сестринства. А еще обе они жили в одном офицерском общежитии, и у обеих мужья так крепко дружили с зеленым змием, что на жен у них ни времени, ни сил не оставалось. Не оставалось напрасно и совершенно незаслуженно, поскольку что Лара, что Оля были красавицами. Лара в кустодиевском стиле, этакая Златовласка в теле, но без чрезмерно-неэстетичных излишеств, а Оля походила на актрису Одри Хепберн, вроде бы по отдельности и ничего особенного, но в комплексе все смотрится очень даже неплохо.

Водителя Витю Кузьмина на подстанции прозвали Пионером. Не столько за детскую наивность, которую он умудрился сохранить до тридцатника, сколько за постоянную готовность к любовным утехам. «Клич пионера: «Всегда будь готов!» – помните? Вот и Витя всегда был готов. Его «всегда» означало именно «всегда и постоянно», а не «часто» или «нередко». Приедет бригада на вызов, доктор с фельдшером уйдут помощь оказывать, а Витя пригласит в салон проходящую мимо любительницу развлечений и отлюбит по полной программе. Или по неполной, если врач с фельдшером скоро вернутся. Или, скажем, отдыхает бригада на подстанции в перерыве между вызовами, а Витя слиняет тихонько в машину с кем-то из своих многочисленных любовниц и «дает стране угля». Весельчак доктор Туркин даже песню о Вите сложил, на английском. Точнее, не сложил, а переиначил старую песню группы «Бони Эм» о Распутине. Пел: «Ku-Ku-Ku-Kuzmin, Russia’s greatest love machine…» Витя не возражал, ему нравилось, когда им восхищались.

Несчастная Витина жена, родившая от беспутного мужа трех прелестных девочек, отчаянно старалась сохранить семью. Поначалу она даже приходила на подстанцию устраивать скандалы Витиным пассиям. Но что она могла сделать – одна против целой орды? Пассии у Вити были не только на подстанциях, но и на районе, и в приемных отделениях разных больниц, и вообще где их только не было. Витя обладал каким-то невероятным магнетизмом, женщины тянулись к нему, как пчелы к меду. Витина жена очень скоро отчаялась и смирилась. Решила вместо семьи сохранять ее видимость. Разводиться Витя не хотел, поскольку очень любил дочерей и вообще считал, что «хрен на хрен менять – только время терять». Жена утешалась тем, что муж у нее хоть и гулящий, но зато непьющий, всю получку домой приносит исправно. На пассий своих Витя не тратил ни копейки, у него все было бескорыстно и по доброму согласию.

Насчет детской наивности я не преувеличиваю. Природа щедро одарила Витю всем, кроме ума. Если бы им всерьез занялись психиатры, то поставили бы диагноз дебильности в легкой форме. Но психиатрам до Вити не было дела. Окончил восемь классов, выучился в ПТУ на водителя, отслужил в армии, работает на «Скорой помощи» – с чего бы психиатрам им заниматься? У них и без этого дел хватает.

Если бы, конечно, природа Вите и ума отвесила той же мерой, что и красоты с обаянием, то не вышло бы никакой истории.

Оля с Ларой имели в анамнезе[2] любовные эпизоды с Витей, но относительно редкие эпизоды их мало устраивали. Они решили улучшить это дело и вместо того, чтобы выцарапывать друг другу глаза или прибегать к столь любимому всеми медиками мышьяку, поступили умнее. Договорились любить Витю вдвоем. Одновременно. А пуркуа не? Что тут такого? Во-первых, Витиных сил хватало и на обеих сразу (да его бы и на семерых хватило бы, жеребца этакого!). Во-вторых, любовь втроем Вите очень нравилась, и он практически целиком стал принадлежать Ларе с Олей. Во всяком случае, на дежурствах – уже большое дело. В-третьих, сохранилась и ничуть не пострадала крепкая женская дружба, а ведь такая дружба очень дорого стоит. И в-четвертых, в курилке (тогда на подстанциях еще были курилки) Лара с Олей признавались заслуживающим доверия личностям в том, что втроем все же гораздо интереснее, нежели вдвоем.

Почему «на дежурствах»? А где еще, скажите пожалуйста? Приводить Витю в офицерское общежитие было не с руки. Не те условия, кругом глаза и уши, контроль на входе, у некоторых жильцов табельное оружие при себе, дети дома… Совсем не вариант. Дома у Вити были жена, которую хронические измены мужа превратили в нечто среднее между фурией и Медузой горгоной, дети и теща. Кто-нибудь да всегда дома. К тому же Лара с Олей дежурили сутки через двое (на полторы ставки), а в промежутках между дежурствами подрабатывали. Лара – медсестрой в частном медицинском центре, а Оля – коммивояжером в фармацевтической фирме. Обе копили деньги на самостоятельную жизнь – развестись с мужьями-пьянчугами, съехать из общежития на съемные квартиры, обзавестись всем самым необходимым и жить – не тужить. Так что у дам оставался всего один выход – предаваться любви во время дежурств. В машине. На подстанции им не хотелось. Коллеги шуточками задолбают. Не все же такие толстокожие и бесхитростные (бесстыжие?), как Витя, который на вопрос «Где ты был?», не моргнув глазом отвечал: «Люсю (Надю, Машу, Лену…) в машине трахал».

Действовали так. Ночью Витя кидал по телефону из водительской уличный ложняк (то есть делал ложный вызов к человеку, якобы находящемуся на улице). «Алё! Скорая? На улице Прокатчиков возле восьмого дома, на углу мужчина лежит! Без сознания. На вид ему лет пятьдесят. Нет, вроде бы водкой от него не пахнет…» Классика жанра.

 

Все на подстанции знали, почему у 14-й бригады через две ночи на третью (в дежурство Оли, Лары и Вити) ночью всегда бывает уличный вызов, но помалкивали, потому что влюбленные вели себя честно по отношению к коллегам. Во время запарки, когда вызовы сыплются один за другим, ложняков не кидали, несли службу, как и все остальные. Ну а когда все спокойно, то почему бы людям и не расслабиться? Всю троицу на подстанции жалели – у девок мужья алкаши, у мужика жена мегера. Должна же быть у людей хоть какая-то радость в жизни… О том, почему Витина жена стала мегерой, никто на подстанции не задумывался. Как говорится, «на хрена нам нужен анамнез, если патогенез[3] ясен?». Мегера, и все тут!

Дело было в благословенные доджипиэсные времена, когда члены бригады чувствовали себя в машине хозяевами, а не галерными рабами, за которыми денно и нощно бдит недремлющее хозяйское око. Витя отгонял машину в укромное местечко на берегу Москвы-реки, где примерно в течение сорока-пятидесяти минут (служебные нормативы надо блюсти, без этого никуда) троица самозабвенно предавалась любви.

Любовь затмевает разум. Троица забыла одно очень важное, пусть и негласное, скоропомощное правило: «В одном и том же месте два раза подряд не «отстаиваются». Но больно уж место было удобное: тихое, спокойное, и машину с дороги не видно. А то ведь народ как «Скорую» видит, так сразу с просьбами да вопросами лезет. Кому давление померить, кого по поводу застарелого геморроя проконсультировать… Ни минуты покоя.

Но правила, особенно негласные, нужно соблюдать. Легкомысленное пренебрежение чревато серьезными последствиями. Влюбленные пренебрегли правилом и были жестоко наказаны безжалостным провидением за свое легкомыслие.

Машину, часто появляющуюся в одном и том же укромном месте, приметили наркоманы. В те благословенные, как уже было сказано – доджипиэсные времена (а именно – в середине 90-х) многие бригады «Скорой помощи» приторговывали наркотиками и прекурсорами[4], причем – в изрядных количествах. Так что любая скоропомощная машина представлялась наркоманам настоящей пещерой Аладдина. Ради трех ампул наркотиков, которые были у врача официально, и пяти-шести ампул димедрола, что лежали в ящике у фельдшера, они, может, и не стали бы нападать на машину толпой. Добыча – мелочь, на всех не разделишь. А вот «торговый запас» бригады – совсем другое дело. Некоторые сотрудники вели торговлю весьма широко. Их суточный запас считался не ампулами-упаковками, а целыми коробками.

И вот в одну зловещую ненастную осеннюю ночь наркоманы толпой напали на ритмично колыхающуюся и абсолютно беззащитную машину «Скорой помощи». В целом эта публика довольно безалаберна и не склонна к четким слаженным действиям. Но когда дело касалось добычи вожделенных субстанций, могла творить чудеса. Налетели скопом, разом перебили все окна, кричали устрашающе, отжали ломиком дверь салона… Ломик заранее припасли! Вот как основательно готовились, оцените.

Витя после говорил, что нападавших было десять. Лара с Олей называли гораздо большие цифры – до двадцати с гаком. Но не в конкретных цифрах было дело, а в том, что сопротивляться не было смысла. Да и все оружие – молоток, нож, гаечные ключи – хранилось у Вити под его водительским сиденьем, а застали его в салоне, когда он… Ну, впрочем, эти подробности можно опустить, поскольку для сюжета они значения не имеют. Достаточно понимать, что все члены бригады находились в салоне в чем мать родила, беззащитные в своей беспомощности. Опять же, нападавшие действовали наверняка. Вите, как самому опасному из троих, досталось ломиком по плечу и по колену, отчего он совершенно утратил способность к активным действиям. Хорошо еще, что без переломов обошлось.

Забрав то, что было у бригады официально, нападавшие потребовали неофициального, которого у бригады не было, поскольку наркотиками Оля, Лара и Витя не приторговывали. Но пойди объясни наркоману, что его вожделенная пещера Аладдина пуста, – не поверит же. И эти не поверили. Вышвырнули незадачливую троицу в чем мать родила (в том виде, в котором застали) из машины, а саму машину угнали, чтобы разобрать ее в своем укромном месте на атомы и найти все попрятанные заначки. Вышвыривание сопровождалось нанесением побоев, нападавшие вымещали зло на ни в чем не повинных членах бригады. В результате прошло не меньше получаса, а то и час, до тех пор, пока Витя, Оля и Лара пришли в себя и обрели способность передвигаться.

Пошли к родной подстанции. А куда же им, бедолагам, еще было идти? Домой к Вите? Или же в офицерское общежитие?

Призовите на помощь все свое воображение и вообразите эту картину – осень, ночь, ливень, грязь, три голых человека крадучись пробираются к подстанции окольными путями (ну не по улице же прямиком топать в таком виде!)… И нарываются они на милицейский патруль, который их, естественно, задерживает, не слушая сумбурных объяснений. В Москве с середины двадцатых годов прошлого века перестали раздевать догола при ограблении. Так что у милиционеров было два варианта мнения о нагой троице – или чокнутые, или обдолбанные. Вероятнее всего, второе.

Если вы думаете, что на этом проблемы и приключения закончились, то сильно ошибаетесь. По приезде в отделение выходивший из милицейской машины Витя поскользнулся (не привык он босиком по мокрому ходить), ударился головой о бордюр и потерял сознание. Разумеется, дежурный по ОВД вызвал «Скорую». Приехала бригада с соседней подстанции (свои все были в разгоне) и увидела незабываемую картину – голого Витю, лежащего на кушетке в позе спящей Данаи, и сидящих по бокам от него Лару и Олю. Женщинам сердобольные милиционеры выдали одеяла, в которые те завернулись наподобие тог. Получилась такая картина в древнеримском стиле – две рабыни охраняют покой спящего господина… Но дело было не в Витином бессознательном покое, а в том, что эту картину увидели «чужаки». Приехали бы свои, было бы не так стыдно и оставался бы шанс как-то выкрутиться, сгладить дело. Полюбовно договориться со стражами порядка проблемы не составляло. Задержанные были не правонарушителями, а пострадавшими, да и редко ли когда «скоропомощники» выручали милиционеров? А вот соседи-медики сразу же растрезвонили о происшествии. Назавтра об этом на «Скорой» уже знали все – и те, кому положено знать, и те, кому не положено. А то можно было бы сказать, что машину остановили по дороге на вызов и так далее…

Но тем не менее все закончилось более-менее хорошо, могло бы быть и хуже… Машину нашли неподалеку от подстанции и не сильно раскуроченной. Витя неделю пробыл на больничном. Оля получила выговор за то, что, возвращаясь с вызова на подстанцию разрешила водителю остановиться по личному делу (формулировка из ее объяснительной), а Ларе ничего не было. Финансовые потери влюбленных свелись к одежде, которую наркоманы забрали с собой явно с целью продажи.

Гораздо значительнее был моральный ущерб – заведующая подстанцией, получив нагоняй от начальства, взъярилась и навечно разлучила влюбленных, расставив их по разным сменам. Вы только представьте себе эту ситуацию! Люди работают порознь сутки через двое, значит, каждые сутки кто-то один из них находится на линии. Не встретиться втроем никогда, не отвести душу…

В результате большому и светлому чувству быстро пришел конец. Оля развелась с мужем и вышла замуж за одного из фельдшеров, но не со своей подстанции, а с соседней. Лара тоже развелась и стала жить с подстанционным охранником, но без регистрации брака. Витя вскоре уволился и начал перегонять из Германии подержанные автомобили… Злые языки судачили, что после всего случившегося его любовный пыл немного поутих. То ли нападение, произошедшее в самый интересный момент, наложило свой отпечаток, то ли черепно-мозговая травма была тому виной. Или же Витя просто охладел к производственным романам…

Мне хочется думать, что у всех героев этой истории дальнейшая жизнь сложилась хорошо.

1Жаргонное название машины «Скорой помощи» (в переводе с немецкого – «бригадная машина»).
2Анамнез – совокупность сведений о развитии болезни, об условиях жизни пациента, перенесенных им заболеваниях и т. п., получаемых при медицинском обследовании путем расспроса самого пациента и/или знающих его лиц.
3Патогенез – механизм зарождения и развития болезни.
4Прекурсор – вещество, участвующее в реакции, приводящей к образованию конечного вещества.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru