Сегодня трудно поверить, что в разрушенной Первой мировой и гражданской войнами России издание научно-популярной литературы составляло более трети всей книжной продукции – 36 %. Что произошло в начале XX века в России такого, что все более или менее заметные издательские фирмы считали своим долгом выпускать огромное количество научно-популярных серий? Основываясь на богатом архивном и библиографическом материале первой трети XX века, на малодоступных или полузабытых первоисточниках, автор делает попытку реконструировать социальные механизмы становления научно-популярного жанра.
Для широкого круга читателей, интересующихся проблемой междисциплинарного знания, историей науки и техники, культурной антропологией. Книга также полезна для студентов, аспирантов и профессорско-преподавательского состава гуманитарных и технических (технологических) университетов, научных работников.
Потеряли мы, значит, научно-популярную литературу, а «библиографический и архивный материал первой трети XX века» поможет нам понять, где мы ее потеряли. Задача понятна – поехали разбираться.На книге значится: «Научно-популярное издание». Придется огорчить автора, но у издания нет признаков ни научности, ни популярности. В роли научности, видимо, выступает авторская «гипотеза», повторенная слово в слово трижды – по числу глав в книге, как их наиглавнейший (и единственный) вывод:
Интерес общества к науке слабо зависит от тиражей научно-популярной литературы. Это именно промышленное развитие тянет за собой развитие системы научно-популярной периодики и литературы. Не наоборот.
Очень оригинально. К несчастью, «гипотезу» уже множество раз до Ваганова повторили настоящие исследователи советской популяризации: Лев Разгон, Элеонора Лазаревич, Вячеслав Иваницкий, Александр Ивич, Даниил Данин и Николай Маевский. Этих имен в библиографии книги нет, а значит, нет и обзора сделанного до «исследования» автора. Приводимые в качестве авторитетов библиограф Арон Черняк, украинская исследовательница Швецова-Водка и лингвист Валерия Чернявская имеют к этой истории весьма касательное отношение. Не удивительно поэтому, что автор искал-искал, да так и не нашел определение понятия «научно-популярной литературы». Порешили, что феномен научно-популярной литературы на данном этапе развития науки осмыслению не поддается. Ну да бог с ней, с научно-популярной литературой, тем более что Ваганову куда больше нравится слово «научпоп». Научпопом, а еще пейпербеком и покетбуком решил называть журналист Ваганов то, что обычные люди называют просто книгой: Автор этого покетбука – Павел Степанович Кудрявцев (1904-1975), один из самых известных советских специалистов по истории физики.
Еще заявлено, что это очерк, т.е. публицистические рассуждения об осмысленных автором явлениях действительности с привлечением статистического материала. Ну статистических выкладок в книге столько, что зубы сломать можно: перечни серийных и периодических научно-популярных изданий по годам и их тиражи, постатейный список номеров журналов, данные о грамотности населения, ставки оплаты труда литературных работников, показатели импорта оборудования по пятилеткам.А вот с осмыслением вышла незадача. Тех научно-популярных книг, о которых он рассказывает, автор и в руках не держал: ни Бутлерова, ни Рубакина, ни М. Ильина. Если бы держал, то сумел бы дать свою оценку книге, а не списывать из журнала: «По своему содержанию эта книжка представляет нечто краткого катехизиса для изучения пчеловодства. В самых кратких положениях в ней сообщаются точные сведения о жизни и деятельности пчел, об устройстве ульев и пчельника и о способах ухода за пчелами. При своей краткости и обстоятельности и при большой дешевизне, без сомнения, эта книжка будет доступна для многих бедных русских людей и принесет несомненную пользу всем, кто пожелал бы следовать данным в ней наставлениям относительно занятий пчеловодством.»
Кстати о цитатах. Их так много, что с трудом можно найти, где же вставляет свое «публицистическое рассуждение» журналист Ваганов. Как и автор, я неравнодушна к статистике и не поленилась посчитать соотношение цитат и собственного текста автора в этом очерке. В первой главе цитаты занимают больше трети текста главы: почти 4 страницы из 11. Во второй главе закавычена почти половина текста: более 30 страниц из 67 (но я дошла только до 93 страницы – завтра досчитаю, но результат вряд ли изменится). Автор явно видел свою задачу в том, чтобы изредка деловито вклиниться в цитируемое: , – пишет Рубакин. –
, – жалуется несгибаемый И. Степанов. –
, – то ли сокрушается, то ли радуется неутомимый М.А. Блох, в очередной раз обозревая перипетии научного книгоиздательства в Советской России. –
На 1947 году автор остановил свой исторический экскурс и перешел к стандартному набору охов и ахов современного науковедения: люди перестали читать, российские ученые не котируются, респонденты не могут назвать ни одного имени российского ученого, студенты не могут назвать ни одной научно-популярной книги – дальше будет только хуже!!!
Э… а с себя начать не пробовали? Планочку чуть-чуть повыше щиколотки поднять, нет? «Госиздат не будет издавать макулатуры…» А как насчет АНО Журнал «Экология и жизнь»? И вообще, Ивану Сапрыкину книжка понравилась! Фактурная, говорит, книга, с интереснейшими разделами. А что такого? Честная и объективная оценка работы собственного начальника. …Где-то я это уже слышала… Ах, да! На защите диссертаций – на бумаге все сплошь Нобелевские лауреаты, а наука почему-то в … ну там же, где мы и «научпоп» потеряли. Короче, поздравляю с отличной книжкой – если не приглядываться, то на Букера вполне потянет.