Андрей Воронин
Му-му. Заброшенная могила
© Харвест, 2009
Глава 1
Отполированный до блеска штык лопаты раз за разом вонзался в податливую весеннюю землю Троекуровского кладбища. Рабочий Гера Шалименко углубился в яму по грудь и решил, что настало время покурить. Он вытащил из кармана пачку «Кэмэла», щелкнул зажигалкой и выпустил струю дыма в теплый апрельский воздух. Потом достал из другого кармана плоскую фляжку и сделал солидный глоток.
– Гера, скоро клиента привезут! – раздался откуда-то сверху голос бригадира. – Потом покуришь!
Гера вздохнул, бросил сигарету на дно могилы и снова воткнул в землю лопату. Через минуту он заорал:
– Кира, мать твою! Тут кости!
Над бруствером могилы появилась мощная фигура бригадира.
– Какие там кости? Место вроде чистое…
– Посмотри сам…
Кирилл Волынов нагнулся над ямой.
– Во, холера, точно, кости… А там что? Остатки гроба? Глянь…
Гера наклонился и лопатой пошевелил землю.
– Ну… чья-то могила. Что делать будем?
– А ничего. Сейчас тару принесу, ссыплешь все в нее и…
– Кира… А… если кто-то из потомков появится? Ты же мне сказал, что на этом месте не было захоронения…
Волынов, который вчера с помощью особо приближенных рабочих снес с этой заброшенной могилы старый памятник и надгробье и увез в неизвестном направлении, ответил:
– Дурак ты, Гера. Круглый дурак. Вся Москва… да что там – вся Россия на костях стоит. Давай выкапывай!
Гера содрогнулся. На кладбище он работал недавно, был принят сюда по рекомендации завмага с должности грузчика при магазине, где не смог работать по причине перманентного пьянства коллег и его самого, что отражалось на нервной системе беременной жены, родственницы того самого завмага. Да и платили тут в три раза больше… Жену и будущего сына он, несмотря на неожиданную женитьбу по залету, готов был полюбить. Но выкапывать столетние кости… Брать их руками и класть в какую-то тару… Геру чуть не вырвало. Но что оставалось делать?
Гера копнул лопатой. На поверхность выскочил череп. Белый, вылизанный смертью и временем. Нижняя челюсть отвалилась…
…Он никогда не играл черепами в футбол, в отличие от пацанов, которые жили возле старинных кладбищ, стараниями большевиков превращенных в парки «культуры и отдыха». В первые годы советской власти такие «парки» были усеяны останками их прадедов и прабабок. Гера родился намного позже – в те времена, когда вражда предков и потомков была сведена к «решениям партии и правительства», регулирующим всего лишь порядок захоронений, но не их полное уничтожение. Поэтому выкопанные кости для него были просто человеческими костями, но не останками «классовых врагов», покоившихся под мраморными памятниками кладбищ старой Москвы. И Гера заорал:
– Кира! Я не буду их выкапывать!
Вася Протас, худощавый сорокалетний мужичок, исполнявший при кладбище самые разные обязанности, никогда официально не состоял в штате. Тем не менее считался здесь незаменимым специалистом, потому что обладал одним весьма полезным качеством – полнейшим отсутствием брезгливости.
Вася прибился к Троекуровскому кладбищу лет пять назад. Никто не знал, откуда он родом, да и навряд ли кому-то приходило в голову интересоваться этим. В один из холодных зимних вечеров кладбищенский сторож обнаружил среди могил почти до смерти замерзшего бродягу, пожалел его, отогрел с помощью испытанного средства – чистого медицинского спирта, и с тех пор Вася так и жил в сторожке, показав себя человеком не болтливым, что тоже было качеством немаловажным в похоронном деле.
Бывший бродяга привязался к кладбищу так, как добропорядочный семьянин привязывается к собственной квартире. Никто из кладбищенских служителей не удивился бы, узнав, что у него тут в хороших знакомых числится паратройка местных привидений, с которыми он иногда по ночам пропускает по стаканчику-другому. Во всяком случае, лишь он один готов был всегда спуститься в раскопанную могилу и голыми руками сложить в пластиковый мешок найденные там человеческие останки. А ведь иногда в заброшенных могилах, которые никто не посещал чуть ли не столетие, находились почти целые гробы, в которых лежали прекрасно сохранившиеся тела покойных. Вася не задумывался над тем, были эти люди святыми или просто могила попала в какую-то загадочную точку пересечения не менее загадочных полей. Он просто выкапывал гроб, обвязывал его веревками, с помощью рабочих вытаскивал из могилы, грузил в машину и дальше о его судьбе заботился не больше, чем хозяин квартиры о мусоре, выброшенном из нее после ремонта. «Утилизацией» старых покойников, вынужденных уступить свое место новым, занимался сам Волынов. Василий же, по всей видимости, относился к этому делу действительно как к уборке квартиры.
– Вылазь, Гера, – скомандовал Волынов. – Вася идет.
Протас молча спрыгнул в яму, из которой с помощью бригадира только что выбрался Гера, и привычно начал собирать в мешок кости бывшего хозяина могилы.
* * *
Профессора МГУ, доктора филологических наук Кана Савинского убили ранним утром в понедельник, 12 мая. Три дня назад ему исполнилось 35 лет.
Директор детективного агентства «Ольга» Сергей Дорогин узнал о том, что его друга застрелили у подъезда своего дома, через час после того, как прогремели выстрелы. Мертвый женский голос в трубке мобильника медленно произнес:
– Сергей, Кана убили…
Дорогин, ехавший на работу, резко свернул в первый попавшийся переулок. Поскольку он знал, чем занимается профессор в свободное от лекций и семинаров время, это известие вроде и не могло его удивить…
– Вообще-то, я не боюсь умереть, – заметил Кан в прошлую субботу, когда собрал друзей на свой день рождения, наливая Дорогину рюмку коньяку и отвечая на какую-то его фразу о жизни и смерти. – Есть вещи поважнее, чем собственная жизнь, чем простое выживание…
– Например? – посмотрел на него в упор Дорогин. – Идея, что ли?
– Нет, за идею умирать глупо. За идею жить надо, чтобы ее отстаивать.
– Что же тогда?
– Жизнь, как это ни парадоксально звучит. Жизнь любимого человека. Умереть, чтобы он жил… – Кан мечтательно посмотрел куда-то поверх Дорогина. – Но только чтобы жил. Если не получается, как у меня, – тогда мстить тем, из-за кого он погиб. И, опять-таки, жизни на это не жалеть, но только если месть принесет пользу другим. Если у тебя, например, другой мужик подружку отбил, что – убивать или умирать из-за этого? Кому ты что докажешь?..
Бывшая студентка профессора Савинского Вероника, недавно ставшая его женой, молча улыбнулась и на мгновение прижалась щекой к его плечу. Уж она-то прекрасно знала, что каждое слово мужа было им выстрадано. И поэтому за свои слова он отвечал, как никто.
…В 1973 году, когда Кан появился на свет, вьетнамская война близилась к завершению. Было подписано Парижское мирное соглашение, американцы выводили войска, но до полной победы коммунистов оставалось еще почти два года.
Отец Кана, подполковник Главного управления КГБ Самуил Савинский, происходил из семьи потомственных советских дипломатов и разведчиков. В то время, когда евреев за границу практически не выпускали, а если и выпускали, то не поручали им ответственных государственных заданий, он стал редчайшим исключением, зарекомендовав себя не столько принадлежностью к преданной советской власти династии, сколько личными качествами. Если дед Кана Моисей Савинский, светловолосый великан с голубыми глазами и арийским носом, всю Вторую мировую войну провел в Германии, снабжая командование бесценными сведениями, то Самуил Моисеевич работал на Ближнем Востоке, порой даже против своих соплеменников, и зарекомендовал себя как «преданный делу марксизма-ленинизма» «боец невидимого фронта».
Когда в Индокитае запахло жареным, подполковника Савинского перевели из Египта во Вьетнам, хоть он и заявил честно, что не очень хорошо знаком с тамошней спецификой. Но приказы не обсуждают, и в середине шестидесятых годов новоиспеченный сотрудник советского торгпредства в Ханое приступил к исполнению своих официальных и неофициальных обязанностей.
Самуилу Савинскому пришлось заниматься обеспечением поставок вооружения и других грузов из Советского Союза.
Подполковник не отсиживался в Ханое. Сидя в столице, обеспечивать поставки грузов и переброску людей по тропе Хо Ши Мина, которую вьетнамцы с помощью китайских рабочих прорезали в горных джунглях, было невозможно. Тропа никогда не была одной дорогой, а являлась сетью дорог и тропинок, вьющихся через горы Труонг Сон вдоль границы между Вьетнамом и Лаосом. С 1964 по 1971 год около шестисот тысяч военнослужащих Северо-Вьетнамской армии и десятки тысяч тонн снаряжения попали на юг по этой тропе.
Сорокалетний подполковник Комитета Госбезопасности СССР, до сих пор не нашедший родную душу женского пола в границах своей страны, нашел ее, как он сам выразился через много лет, «у черта на куличках».
Девушке по имени Ли Куок исполнилось двадцать лет. Она была дочерью коммуниста, близкого соратника Хо Ши Мина. Савинский познакомился с ней, понятно, не на улице – Ли выполняла задания вьетнамской разведки, часто ее направляли в Сайгон для связи с вьетконгом. Девушка была маленького, как и большинство вьетнамок, роста, с черными как смоль длинными волосами и крошечными детскими ступнями, которые больше всего умиляли Савинского.
Вьетнамца, который два года был переводчиком советского подполковника, убили во время налета американской авиации, и Ли Куок поручили его заменить – девушка прилично владела русским.
За месяц, который они провели вместе, практически не расставаясь, подполковник убедился, что Ли – это нечто совершенно удивительное. Как в свои двадцать лет она успела получить неплохое образование, выучить русский и английский – для него было загадкой.
Так получилось, что с первых дней у них сложились отношения ученика и учителя. Причем каждый был обоими в одном лице – Ли рассказывала ему о своей стране и с интересом вслушивалась в его рассказы о Советском Союзе, стране, где она побывала лишь раз, по приглашению ЦК ВЛКСМ, с делегацией молодых вьетнамских коммунистов. В тот вечер, через месяц после знакомства, они тоже разговаривали – подполковник хотел уточнить кое-что из древней истории Вьетнама.
– Ли, послушай, разве Вьетнам не всегда был единым государством? Я не успел как следует познакомиться с вашей историей…
– Нет, Самуил. То, что Вьетнам поделен на две части, – не заслуга политиков XX века. В Средние века, хотя династия Ли была признана единственной законной правящей династией во Вьетнаме, соперничество между фамилиями Трин, из которой я, кстати, происхожу, на севере страны, и Нгуен на юге стали причиной множества войн. У Нгуенов были португальские военные советники, которые руководили сооружением двух огромных стен, пересекавших главные дороги севернее Гуэ. В течение пятидесяти лет сражений Тринам ни разу не удалось преодолеть ни одну из этих стен, и в 1673 году река Лингх была признана границей между двумя территориями. Так продолжалось много лет, Юг и Север все больше отдалялись, даже кухня у нас, на севере, отличается от южной. Французы страну объединили, но она была тогда колонией, а ведь по-настоящему единой может быть только свободная страна, все искусственные объединения недолговечны. Особенно если в одной стране живут люди разных национальностей.
Подполковник удивленно поднял брови:
– Но у нас в стране…
– Я не имею в виду Советский Союз. Я говорила о колониальных державах, как, например, Франция или Англия. Что от них осталось? Только метрополии, колониям пришлось дать свободу. Правда, не все сумели ею воспользоваться. Некоторые живут хуже, чем при колониализме…
Савинский решил сменить тему и неуклюже высказался:
– Свобода – это не всегда хорошо. Вот я, например, свободен… – И, только заметив, как покраснела девушка, понял всю двусмысленность произнесенной фразы. Но было поздно. И тогда в силу своей профессии никогда не красневший подполковник КГБ ощутил, как к щекам приливает кровь.
Молчание, которое длилось, как им казалось, целую вечность, было красноречивее любых объяснений. А дальше все было замечательно.
Когда еще через месяц Савинского вызвал руководитель резидентуры КГБ, подполковник на прямой вопрос: «Что у тебя с дочерью члена политбюро компартии Вьетнама?» – только развел руками и ответил так же прямо: «Любовь!»
И влюбленных оставили в покое.
Это тоже было чудом – невесты сотрудников Конторы проходили сквозь такое же сито проверок, как и сами сотрудники. Связи с иностранками, даже с такими, как дочки руководителей братских компартий, отнюдь не приветствовались. Но этот роман под американскими бомбами получил благословение с самого верха: оказывается, по просьбе Ли Куок ее отец вышел на связь с одним из секретарей ЦК КПСС, изложил ситуацию и отбил-таки дочь и будущего зятя от грядущих неприятностей.
Самуила Савинского оставили во Вьетнаме и даже повысили, назначив заместителем резидента. Это ничем не изменило его жизнь – он так же продолжал курировать поставки оружия и, подвергая свою жизнь опасности, ездил вместе с Ли Куок по всему Северному Вьетнаму. А незадолго до вывода американских войск, в 1972 году, во время американской бомбежки Хайфона девушка чуть не погибла. Здание, в котором они находились, было накрыто бомбой, и, если бы не брат Ли по имени Кан, который в качестве уполномоченного правительства ДРВ сопровождал «сотрудника торгпредства» и его переводчицу в этой поездке, ее бы раздавило бетонной плитой. Кан, увидев, что плита начинает падать, вытолкнул из-под нее сестру, а сам выскочить не успел…
Когда через полтора года, уже в Москве, в семье Самуила и Ли Савинских родился сын, его назвали Каном.
В руководстве КГБ брак подполковника вызвал некоторую растерянность. Савинский, о котором, оказывается, знали на самом верху властной пирамиды, приобрел большой вес, но стало ясно, что на прежней работе за границей его использовать нельзя. «Угораздило его на этой дюймовочке жениться! – ругалось начальство. – Готовый шеф резидентуры пропал! Третью звезду на погоны – и вперед с песней… Ну куда его теперь такого пошлешь…» Впрочем, звание полковника ему все-таки дали. Но решили перевести Савинского в аналитическое управление, за столом сидеть, бумажки писать, отчеты шпионов читать.
Затосковал Савинский. Не по нему была такая работа. Даже запил слегка, хотя где вы видели запойного еврея, да еще в чине полковника КГБ? Единственным утешением был новорожденный Кан. Счастливый отец уже предвкушал, как после армии (конечно же, ВДВ!) его сынок поступает в МГИМО, потом оканчивает школу при Конторе и отбывает на задание, провожаемый слезами матери и мужественными напутствиями отца…
Отец жестоко обманулся. В год восемнадцатилетия сына Советский Союз с треском развалился, а шестидесятилетний генерал в отставке Самуил Савинский, вместо того чтобы с оркестром отправить сына служить Отечеству, вынужден был «проглотить» известие о том, что Кан блестяще сдал экзамены на филологический факультет МГУ.
Мать, Ли Куок, по советскому паспорту Лия Ивановна Савинская, только улыбалась на упреки мужа и говорила, что гены филолога победили гены разведчика. Крохотная вьетнамская переводчица стала профессором кафедры зарубежной литературы того же самого факультета, куда поступил сын.
Сказать, что в школе, а затем в университете Кан отличался особой усидчивостью, – значит погрешить перед истиной. Делать домашние задания по математике, физике и химии так, как это делали его сверстники, просиживая часами за столом, он просто не находил нужным – зачем, если все успеваешь на переменах? Кроме чтения, конечно. Книги Кан поглощал в невероятных количествах и с невероятной скоростью. А уж тетрадки с его сочинениями попадали на стол академикам от филологии, долгое время считавшим, что их мистифицируют. Ну не может пятнадцатилетний пацан, хоть и круглый отличник, анализировать Достоевского и Толстого на уровне кандидата наук. А уж когда узнавали, что юный гений считается своим человеком в среде дворовых хулиганов…
…Аспирант Кан Самуилович Савинский и кандидатскую написал на уровне докторской. Рассуждая о сюжетных заимствованиях в творчестве Пушкина, он не просто проанализировал произведения поэта с указаниями на источники сюжетов в иностранной литературе того времени, но вывел общий принцип классификации сюжетов. Вскоре в литературоведческих кругах заговорили даже о «школе Савинского», которой пророчили блестящее будущее.
А сам родоначальник «школы», кандидат филологии, мастер вьетнамской борьбы Нят Нам, автор десятка научных работ, в свои двадцать семь лет первый раз влюбился по-настоящему. Само собой, Кан никогда не был отшельником, мало того, девчонки бегали за ним табунами, но что-что, а легкомыслие не принадлежало к числу качеств Савинского-младшего. Да и пример отца был перед глазами.
Избранницей Савинского стала его ровесница, преподаватель физфака Ольга Литвина, тоже кандидат наук. Они были настолько разными и по характеру, и по роду занятий, что, когда он предложил Ольге руку и сердце, она сказала:
– Савинский, ты знаешь, что бывает от контакта вещества и антивещества?
– Аннигиляция, – тоном студента на экзамене ответил Савинский. – Но, по-моему, нам это грозит в меньшей степени. Согласно закону сохранения, даже если мы с тобой и аннигилируем когда-нибудь, у нас останется одно или несколько вещественных продолжений. Мужского и женского пола.
Ольга засмеялась и бросилась Савинскому на шею. Через месяц они поженились.
Два года Кан и Ольга прожили в мире и согласии. Только вот «продолжения» все не было, хотя оба были абсолютно здоровы и в постели вытворяли такое, что у соседей снизу осыпалась с потолка побелка. Врачи только пожимали плечами. И только съездив в Швейцарию на консультацию к известнейшему специалисту, они узнали, что детей у них не будет и виной всему – крохотная генетическая аномалия, которая выявилась у Ольги. Это даже не заболевание, а встречающееся раз на несколько миллионов человек незначительное отклонение в генном механизме. Лечению оно не подлежало.
Для нее это стало трагедией. Да и Кан ходил словно в воду опущенный. Он настолько любил свою жену, что готов был даже продать душу дьяволу, только чтобы не видеть слез в ее глазах.
После того как стало известно о ее бесплодии, Ольга быстро стала меняться. Веселая, невероятно красивая тридцатилетняя женщина прямо на глазах превращалась в ведьму. Истерики стали настолько частым явлением, что даже соседи к ним привыкли. Причем слышали они только голос Ольги, Кан отмалчивался, понимая, что это горе говорит в женщине. Кан терпел. И готов был терпеть до конца жизни.
А потом и вовсе начался ад.
Ольга впервые попробовала наркотик прямо у себя в учебной физической лаборатории. «Вечный аспирант» Коля Шатунов, который писал диссертацию уже седьмой год и по этому поводу жутко комплексовал, для того, чтобы загнать свои комплексы как можно глубже, использовал пришедший на русскую землю кокаин. Он и предложил Ольге понюхать белый порошок.
И кокаин стал неотъемлемой частью ее жизни. Кан до поры ничего не замечал, но вскоре зелье перестало оказывать на Ольгу прежнее действие, и она решила попробовать более сильные средства. Через несколько недель кандидат физико-математических наук Ольга Савинская стала героиновой наркоманкой.
Савинский не мог видеть, как на его глазах гибнет любимая. Чего он только не делал! Как он только не спасал женщину, которая с каждым прожитым днем теряла человеческий облик! Он помещал ее в лучшие клиники – она сбегала оттуда. Он подмешивал в наркотик сахарную пудру, чтобы уменьшить дозу, – она замечала и швыряла в него тарелками. Он дошел до того, что позвал в когда-то счастливый дом колдуна, который, по слухам, мог вылечить наркомана, – она издевательски хохотала и демонстративно втыкала иглу в вену на почерневшем сгибе левого локтя.
В конце концов студенты заметили, что их кумир доцент Савинский не в себе. Особо ушлые решили разузнать, что же гнетет учителя. Составилась группа парней и девушек, которых можно было назвать любимцами доцента. Послали разведчика на физфак – сама собой напрашивалась версия о том, что не все в порядке с женой Савинского. Оттуда разведчик вернулся с самыми мрачными вестями.
К тому времени Ольга уже не работала. Не могла. Подсела на иглу так, что никакое лечение не помогало. Но она еще жила. И эта жизнь приносила и ей и ее мужу такие муки, каких можно пожелать лишь самому страшному злодею мира.
Кан постепенно сходил с ума. Он сам приносил жене наркотики, не в силах слышать ее жалобные стоны. Ольга почти не вставала с постели, к концу второго года ходила под себя. Она стала инвалидом, и только забота мужа держала ее на этом свете. Два раза она пыталась покончить с собой, но Кан был начеку. Не получалось самому – просил побыть с Ольгой мать или отца, которые все понимали, но все, чем могли помочь, – это посидеть с несчастной женщиной.
Мысль о том, что самое страшное зло на свете – наркотики, пришла к нему не вдруг. Он это выстрадал. Кан понимал, что, не будь этого яда, Оля могла бы в конце концов смириться с тем, что у нее не может быть детей. Усыновили бы брошенного ребенка. Нашли бы суррогатную мать. Да мало ли что! Но уже после первого укола героина обратной дороги не было.
Савинский целыми ночами ходил по своему кабинету из угла в угол, прислушиваясь к прерывистому дыханию жены, доносившемуся из соседней комнаты. Он не знал, что делать. Молился – не помогало. Пробовал пить – стало еще хуже. Поделиться горем, кроме матери и отца, он ни с кем не мог – при множестве добрых знакомых близких друзей у него не было. Оставалось терпеть. И он терпел. Приходил на кафедру осунувшийся после бессонных ночей, хриплым голосом после десятков выкуренных сигарет читал в аудиториях лекции, на полном автомате принимал зачеты и экзамены. Куда делся блестящий оратор, лекции которого приходили послушать студенты-филологи всех вузов Москвы?..
Последнюю «дозу» Савинский принес жене за день до Нового, 2006 года. Он купил героин на Арбате, у скользкого мужичонки с крохотными бегающими глазками. Он запомнил его хорошо, как и многих, у кого покупал зелье. Так, на всякий случай. Пока – без какой-то определенной цели.
Кан вернулся домой, снял полушубок, постоял минуту у елки, которую он, несмотря ни на что, принес с елочного базара и нарядил старыми, купленными еще в его детстве елочными игрушками. Вынул одноразовый шприц, приготовил раствор, подошел к жене, которая, укрывшись пледом, неподвижно лежала на тахте и тихонько стонала. Скорее почувствовав, чем услышав его приближение, она приоткрыла глаза.
– Принес? – еле слышно спросила Ольга. – Спасибо, родной мой.
Кан протер спиртом руку и сделал укол. На лице Ольги появился румянец, она еле заметно улыбнулась и дотронулась до его колена тонкой, словно веточка, рукой. Кан нагнулся и услышал шепот. Ольга повторила:
– Спасибо, родной мой…
Когда через час генерал Савинский открыл своим ключом дверь и вошел в комнату, его сын сидел на тахте и баюкал на руках мертвую Ольгу…
* * *
Прошел год. Кан существовал в двух мирах. В одном из них он был университетским преподавателем, у которого постепенно сошли черные круги под глазами, восстановился голос, прежде всегда хмурое лицо иногда проясняла улыбка. В другом мире этот человек был беспощадным убийцей. Мстителем. Чистильщиком мира от падали.
Был еще и третий мир, соединявший два первых. Через сорок дней после смерти жены Кан Савинский отправился в мэрию с пакетом документов, нужных для регистрации общественного объединения, целью которого была борьба с распространением наркотиков и помощь пострадавшим от них людям. Организация, которую зарегистрировали без малейших проволочек, называлась «Тхе Хук», что в переводе с вьетнамского означало «место, куда падают первые лучи утреннего солнца».
И вот случилось непредвиденное. Кана Савинского больше нет.
…Похороны Кана назначили на пятницу, 16 мая. Покойный профессор лежал в открытом гробу – пулевое отверстие в его высоком лбу умело загримировали, другая же пуля попала в сердце. Вероника Гаршина, вторая жена профессора, сидела рядом с его родителями у гроба. Всегда подтянутый отставной генерал КГБ Самуил Савинский за несколько дней превратился в согнутого горем старика. Мать Кана, вьетнамка Ли Куок, в черном платке, прикрывавшем седые волосы, не отрывала взгляда от гроба, где лежал ее единственный сын.
Дорогин вошел в квартиру Кана за десять минут до выноса тела. Он заметил занимавших позиции вокруг дома «наружников» разных ведомств – от ФСБ и МВД до службы охраны нового Президента Российской Федерации. Директор детективного агентства прекрасно знал, что убийство Савинского получило широкий общественный резонанс и на фоне только что прошедшей инаугурации новому первому лицу государства было весьма неприятно получить известие о террористическом акте – именно так интерпретировали происшедшее в верхних эшелонах власти. Действительно, что могло послужить причиной убийства видного профессора, который бизнесом не занимался, с криминалитетом связан не был, правда, вел не очень заметную общественную деятельность в качестве председателя общественной организации «Тхе Хук», которая помогала жертвам наркотиков? Совсем немногие знали, чем на самом деле занималась эта организация…
…Мелкого торговца наркотиками Гришку Шаболтасова в его кругу называли «Батоном». Этимология «погоняла» была проста, как две копейки образца 1961 года. Минимум два раза в день Гришка рассказывал бородатый анекдот про булочку с маком и батон с героином и сам же смеялся, прищурив крохотные глазки с красными прожилками.
Тело Батона нашли в одном из Арбатских дворов, недалеко от места, где он в розницу продавал разбавленный тальком героин. Жильцы дома, около которого это произошло, сначала подумали, что на лавочке у подъезда заснул перепивший бродяга, но, когда он пролежал там долго, вызвали милицию. Была оттепель, труп успел завонять, и сержанты из патрульно-постовой службы только чертыхнулись, когда поняли, что придется помогать грузить его в труповозку. Впрочем, эти парни к такой работе были привычные.
Патологоанатом удивленно присвистнул, обнаружив в брюшной полости покойного десяток пакетиков с наркотическим веществом.
Сперва смерть списали на разборки наркоманов, которым вместо героина подсовывали какую-нибудь похожую по консистенции дрянь. Но при более тщательной экспертизе выяснилось, что в крови Шаболтасова присутствует весьма специфический наркотик, называемый в среде спецслужб «сывороткой правды». И маховик расследования закрутился.
В ближайший месяц в Москве зарегистрировали еще десять трупов распространителей наркотиков, принадлежавших к разным кланам. На Петровке сделали правильный вывод: «работает» «мститель», у которого от употребления наркотиков умер или умирает близкий человек. Даже психологический портрет составили: «Предположительно отец юного наркомана, бывший, а то и действующий сотрудник правоохранительных органов, судя по тому, насколько «чистыми» являются убийства…». И т. д.
Аналитики МВД предупреждали, что вслед за убийствами мелких последует устранение крупных фигур наркобизнеса. Они не ошиблись. И если «мелочь» убирали просто – с помощью ножа или пули, то смерть «королей» не была такой легкой.
Первой по-настоящему серьезной акцией «неуловимых мстителей» стало нападение на особняк «наркобарона», известного в определенных кругах под именем Миша. В один прекрасный день у него собрались гости на «планерку», посвященную поиску и уничтожению «мстителя». И тот или один из тех, о ком шла речь, не заставил себя ждать. Два залпа из базуки разнесли особняк в пыль, а чудом уцелевших выкосили из автоматов. Операция была проведена на уровне мощнейших спецслужб: просто, элегантно и главное – эффективно. Свидетелей почти не осталось, а «Ниву», на которой приехали «террористы», нашли в лесу полностью сгоревшей.
Тут уж на Петровке заволновались. Начали трясти агентуру. Все как один «стукачи» утверждали, что никакого передела сфер влияния между поставщиками и распространителями наркотиков не планировалось и о новой силе, решивший захватить рынок столь традиционными кровавыми методами, ничего неизвестно.
Пока суд да дело, погиб еще один «корифей» отечественного наркобизнеса, выходец из Таджикистана по имени Султан. Его нашли задушенным в туалете элитного клуба, где он предпочитал коротать время.
На следующий день в квартире собственной любовницы обнаружился азербайджанец Муса, которого пригвоздила к дубовой двери стрела из арбалета. Оружие нашли тут же, на полу, – такие арбалеты одно время свободно продавались в магазинах охотничьих товаров.
И уж совсем ни в какие ворота не лез случай, когда сразу трое известных органам, но не пойманных за руку наркодилеров один за другим выпрыгнули из окна девятого этажа. При этом соседи не слышали ни криков, ни звуков борьбы, двери не были взломаны, в комнатах царил полный порядок.
…Все эти акции были организованы Каном Савинским, который теперь готовился навсегда покинуть квартиру, откуда больше трех лет назад вынесли гроб с телом его первой жены. Несколько сотен человек собрались у подъезда – студенты, преподаватели, матери и отцы наркоманов, которым Кан помог вернуть сыновей и дочерей. Не пришли только те, кто помогал Савинскому уничтожать дельцов от наркобизнеса. Эти парни прекрасно понимали, что каждого из пришедших зафиксируют бесстрастные камеры спецслужб, идентифицируют, просеют сквозь сито всевозможных проверок. Своего шефа они помянут позже… И постараются найти убийцу.
