Ангелина Засимова
Костры на чердаке
Седьмая вещь. Свиное копыто
Мои невротические болячки обострились. Я стал чаще заикаться, дергался как ненормальный. Даже шугался, стоило кому-то повысить голос. И упорно глотал таблетки каждое утро.
Впервые за долгое время мне позвонил брат. Он говорил очень слабым голосом, интересовался как у меня дела. Я пытался выведать у него, когда приедет, но брат вздыхал.
– Не знаю, много дел, – говорил он.
– Очень ж-жалко!
– Опять заикаешься? – спросил он волнительно.
– Чутка…
– Хм… Таблетки не помогают?
– Н-нет в-вроде, я с-сонный от них, – делилися я.
– Понятно, жаль. Ну, ничего, скоро уедешь и пройдет, – сказал он.
– То есть? К-куда уеду? – не понимал я.
– Ну… В принципе уедешь из дома. Как я. Только вот не затягивай в будущем с помощью. Если денег не будет – стучись в пнд, – сказал он.
– Что такое пнд?
– Психо-неврологический диспансер. Только надо чтобы еще хорошие врачи попались… Если в Москву поедешь, то порекомендую потом, – сказал брат.
– Разве я псих?
Брат рассмеялся из последних сил.
– Ты – нет. Мама – увы, – произнес он с болью в голосе. – Мне очень жаль, что это с тобой происходит. Сань, держись, осталось не так много, и ты уедешь.
– Я поеду к-к т-тебе в Москву, – сказал я с восторгом. – Т-ты поможешь.
– Ничего обещать не могу. Но постараюсь, – сказал брат и поторопился, – мне пора, время на звонок ограничено. Я позвоню еще! Маме привет.
Когда я рассказал матери про звонок брата, то ее будто перекосило. Она расстроилась, что он позвонил мне, а не ей. Больше о нем говорить не хотела.
Мама продолжала возить меня к неврологу, где выписывали новые таблетки. Летом она отвела меня к знахарке, та что-то нашептала, содрала с мамы охапку денег, и мы ушли ни с чем.
Тем же летом мы жили у тети в городе. Она предложила отдать меня в бассейн: мышцы расслабляет. И правда, я научился плавать и даже схуднул немного, но дергаться не перестал.
Моя тетя каждое воскресенье ходила в церковь. Мама была не сторонницей Бога, но тетя все равно однажды прихватила нас с собой на службу. Она искренне хотела помочь и показать меня батюшке.
Я помню тот день. После службы мы подошли к батюшке, объяснили ситуацию. Он помолчал, оглядел меня, и мы вышли на задний двор.
– Все перепробовали… Какие таблетки только не пил. И на массаж, и в бассейн… Вот, пришли к храм, – жаловалась мама. – Нормальным ребенком был, а сейчас напасть просто. Что такое-то? Как сглазили…
Тетушка поддакивала, придерживая меня за плечо. Батюшка остановился и посмотрел на меня умными и добрыми глазами.
– Крещеный? – спросил он. Мама закивала. Батюшка продолжал:
– Крестик носит?
Мама замахала головой.
– Плохо. Купите. Надо крестик носить, если крещеный.
– Как скажете, – сказала мама. – Как зовут парня?
– Его зовут… – начала мама.
– Мама, я спрашиваю парню. Как тебя зовут? – он продолжал смотреть на меня умными глазами.
– С… – начал я и запнулся.
– Ну?
– С… – Давай. – С…
– Угу.
– С… Саша, – произнес я. Ох, столько усилий мне потребовалось.
– А я отец Сергий. Меня тебе представили, должно быть, – улыбнулся он.
Я кивнул. Он помолчал.
– Девушки, вы позволите, если мы с Сашей поговорим?
– Э… В смысле? – запротестовала мама.
– Пойдем, пойдем, – тетя взяла ее под локоть и увела в сторону.
Мы с батюшкой остались вдвоем. Он дал знак «вперед», сложил руки за спиной, и мы пошли по аллее.
– Саша, – начал он. – Я вижу, ты боишься.
Как он угадал? По глазам ребенка легко это считать?
– Тебя обижают?
Молчал.
– Тебя обижают, Саша, – сказал он утвердительно. – Тебе очень горько и обидно. Я прав?
Мне пришлось отвернуться и опустить голову, чтобы он не прочел мои эмоции.
– Не нужно прятаться, я не обижу тебя и не расскажу маме подробностей, – успокоил меня Сергий. – Так что же у тебя на душе?
– Папа, – выдал я первое, что пришло в голову.
– Угу, – заинтересовался батюшка. – Чем он тебя обидел?
– Он убил моего щенка. И собаку убил. И котят моих убил. А еще маму бил и обижал меня. Это все папа. А мама боится с ним разводиться! – произнес я и даже ни разу не запнулся. Внутри зажглось все от облегчения. Выговорился!
Батюшка помолчал.
– Понимаю тебя. Это не хорошо, – сказал он. – Ты сильный человек, Саша.
– Спасибо, – шмыгнул носом я, чувствуя, как к горлу подступает ком.
– Что на твоем сердце?
– Злость. Я хочу убить отца.
– Это грех, Саша.
– Мне все равно. Он заслуживает смерти! – сказал я и сжал кулаки.
– Бог дал ему жизнь, он ее и заберет. Господь все видит, верь, – произнес батюшка. – Знаешь, я не могу заставить твоего папу измениться или заставить твою маму уйти от него.
– Почему?
– Это не в моей власти, – улыбнулся Сергий. – Знаешь почему так происходит? В их сердцах нет любви к Господу. Они потеряны. Оттого не понимают, куда им идти…
– Разве все из-за Господа?
– Конечно. Люди, в чьем сердце живет Бог, – добрые и сильные. Они не причинят вреда близким. Те же, в чьих сердцах тьма – не ведают, что творят.
– Как мне засунуть в их сердца Бога? – ляпнул я не подумав.
Батюшка улыбнулся.
– Это под силу только им самим. Но ты можешь поселить в своем сердце любовь, а не месть. Доброту вместо ненависти.
– Не могу…
– Пробуй. Ты знаешь, что такое доброта и любовь?
– Я любил своих котят и маму люблю, – сказал я.
– Почувствуй любовь в сердце. Дай ей свободу. Не позволяй злости заполонить твою душу. Тебе начнет казаться, что убить проще, что ненавидеть легче, чем любить. Любовь подвластна только сильным людям.
– То есть мне вспоминать моих мертвых котят? – я поднял глаза на батюшку и замер от его доброты.
– Вспоминай чувства к ним. Вспоминай любовь к маме. В этом сила.
– А я обязан любить отца?
Батюшка подумал.
– Честно говоря, нет. Но это не мешает тебе хранить в сердце теплые чувства. Они побеждают. Верь и пробуй, – произнес он.
– Спасибо вам.
Он положил мне руку на плечо.
– Когда-нибудь ты вырастешь, у тебя появится семья и в твоей власти будет создать любовь, наделить силой близких.
– Когда-нибудь…
– Не долго осталось… Детство пролетит незаметно, вот увидишь, – сказал он.
– Хм, наверное… Спасибо вам, отец Сергий… – улыбнулся я.
– Я рад, что ты улыбаешься, Саша. Мне казалось, ты вот-вот заплачешь.
Я рассмеялся. Он усмехнулся. Мы вернулись к маме, и пошли домой к тете.
***
Батюшка был единственным человеком, который меня поддержал. Я теперь повадился ходить с тетей на службы только бы поздороваться со своим взрослым другом и рассказать, как у меня дела.
Но вскоре вышло так, что батюшка заболел. Я очень ждал его возвращения. Походы в храм были отдушиной для меня и спокойствием. Когда я возвращался под крыло мамы, то все будто порастало паутиной. Мама не верила в Бога, и мне с ней было тяжело находиться.
Мама считала, что батюшка промыл ей мозги. Но я стал куда меньше заикаться – наша встреча пошла на пользу.
Через месяц в храме наступил траур. Отец Сергий умер от из-за рака легких. Он был старенький, как мне объяснила тетя, и Боженька его забрал к себе на небо. Моему горю не было конца и края. Я ревел, отмахивался от мамы и запирался в туалете, чтобы побыть одному.
Мне хотелось удавиться от слез, но я прижимал руку к груди, чувствовал крестик и вздыхал, отпуская слезы. Я обрел друга и потерял его. Единственного взрослого, который понял меня и дал надежду.
Потому что я знал, что закончится лето, и нам придется вернуться в холодный дом в деревне. Опять начнутся пьянки, скандалы.
На похороны отца Сергия собрались все горожане, как мне казалось. Огромная куча людей в черных одеждах перекрыла центральную дорогу, мы шли за катафалком.
Я весь посерел и в тот день от еды отказывался. Мама закатила скандал, пытаясь засунуть в меня хотя бы маленький пирожок, но я не мог есть. Она хватала меня за рот, открывала его силой и засовывала туда еду. Она угрожала, что выпорет меня ремнем, если я ничего не съем. Под вечер пошли манипуляции: «Вот я умру, и куда ты без меня? С голоду помрешь! Совсем меня не любишь!».
Господи, Боженька, дай мне сил и любви. Господи, спаси меня и дай хотя бы минуту спокойствия.
– Отстань, – вырывался я из рук матери. – Я тебя люблю. Но я хочу побыть один сейчас. Мне грустно. Я не хочу есть. Потом поем!
– Когда «потом»? Сейчас ешь! – приказывала она.
– Мама, пожалуйста, мне не хочется.
– Целый день с пустым желудком ходит! А ну быстро ешь! Ешь, кому сказала! Иначе за шиворот залью! Живо! – кричала мама, переходя на писк.
Как жаль, что тетя в этот вечер убежала по делам и ничего не слышала. При ней мама так ужасно себя не ведет.
Против воли я сел за стол и начал ковыряться в супе. Мама поставила стул напротив и села, смотря на меня.
– Пожалуйста, мама, можешь чем-то другим заняться? – попросил я ее вежливо. – Я так не могу есть.
– Ага! Сейчас! Что бы ты убежал? А ну жуй! Мать на сына родного посмотреть не может? Ишь какой? – возразила она. – Ешь!
Мама приблизилась, хватая ложку из моих рук, зачерпнула суп и засунула мне в рот, больно ударив железякой по зубу.
Скрипнули двери. Тетя вернулась. Мама успокоилась, отдала мне ложку и властно посмотрела на меня.
– Ну чего вы? Кушаете? Ой, какие молодцы! – воскликнула с порога тетя.
В тот момент… Впрочем, не только в тот, а все это время, пока мы были у тети, я ловил себя на мысли: как жаль, что эта добрая и красивая женщина не моя мать. Как же повезло моей сестренке.
Лето подошло к концу, мои водные процедуры закончились, мы вернулись в деревню. Отец вроде бы не пил, даже подработку за это время нашел: устроился к местному предпринимателю грузить уголь.
Он был рад меня видеть, а я его не очень. Не прошло и двух дней, как я вновь услышал скандал со стороны летней кухни. Чутью посоветовало мне отложить книгу про космос, забраться в сенцы кухни и прислушаться, о чем же они скандалят.
Ранее не делал этого. Мама запрещала. Но сегодня я ослушался. Интересно, мне сильно прилетит? Интерес был для меня важнее люлей.
– Сашка, ну не пей больше, а, – ныла мама, моя посуду в тазу.
– Да не пью я, – бурчал отец. – Неделю уже не пью.
– Не пей больше, а, – продолжала ныть мама. – Ты такой молодец, когда не пьешь. Вон сын тоже радуется.
– Да я понял.
– Не будешь пить больше?
– Нет, – сказал отец.
– Точно пить не будешь?
– Да не буду я пить, – сказал папа, повышая голос. – Еще сто раз спроси!
– Ну Сашка, ты же вон на работу устроился, и это, смотри, а то запьешь и уволят. Не пей больше, а? – ныла мама.
Именно жалостливо ныла или даже гундосила, как маленькая девочка. Отец молчал, смотря телевизор.
– Ты слышишь меня? Не будешь больше пить, Саш?
– Да сколько можно! Я же сказал уже! Не буду! – разозлился отец. – У тебя один вопрос на всю жизнь?
– Сыночек-то из-за тебя заикается теперь. Вот пить начнешь – он опять заикаться начнет.
Отец молчал.
– Ты не будешь больше пить, Сашка?
– Нет, – терпеливо продолжал отец.
– А вон как на День Рождения ты справился… Он же потом не разговаривал даже после увиденного. Ты ведь там со шлюхой-бичихой катался, – сказала мама.
– Че? – буркнул отец. – Прекращай. Обсудили уже.
– Может, опять к шлюхе своей поедешь, она напоит тебя. Кто знает… – говорила мама.
– Да бля**! – выругался отец и сел на кровати. – Че ты хочешь от меня? Я не могу понять.
– Слушай, а иди к своей шлюхе! Она же дороже семьи! Давай, иди бухай с ней?
– Хорош. Закрыли тему, – произнес отец.
– Все-таки шлюха у тебя не одна? Я так и знала, их несколько. Что сел? Собрался уже к ним?
Отец смолчал.
– Конечно, сказать нечего.
– Да как ты за**ала, бля**! – не выдержал отец, срываясь на крик. – Давай разведемся. Я предлагал. Ты не захотела. Предлагаю еще раз!
– Что? – мама ахнула, роняя тарелку в таз с водой.
– Поехали завтра подадим заявление на развод.
– Что… Ты… Говоришь… – произнесла мама шепотом.
– Я как жил, так и буду жить. Я не поменяюсь уже. Я здоровый мужик. Ты за**ала мозги выносить. Устраивает – живем дальше. Нет – поехали разводиться.
Честно говоря, услышав от отца такую речь, я обрадовался. Наконец-то они разведутся, и мы с мамой заживем спокойно! Но…
– А как же… А сын как же? Ты подумал о нашем сыне? – мама заплакала. – Как же он без отца…
– Видеться будем.
– А я… А я как же?… – плакала мама. – Сашка… А люди что скажут, а?
– Не знаю. Своей жизнью займись. Превратись не пойми в что. Тебе лет шестьдесят на вид. Носишься то за мной, то за пацаном как наседка. В порядок себя приведи! И мужика себе другого найдешь, – сказал отец.
– Как же так… Мы столько лет… А ты… На меня?.. – мама ревела как маленькая девочка.
– Хорош, реально, хорош, – отец встал с кровати и пошел обувать тапки.
– Ты куда?! – ревела мама.
– Мне шагу без твоих расспросов ступить нельзя? – произнес отец.
– Сашка! – говорила мама. – А ну стой! Вернись!
Отец вышел из кухни, хлопнув дверью. Остановился, засунул в рот сигарету и пошел куда-то в сторону леса. Я заглянул в окошко и увидел, как мама тихо плачет и моет посуду.
Я все ждал и ждал, когда они поедут подавать на развод, но этого не произошло. В середине сентября, когда я уже осваивал знания во втором классе, мы вдруг завели домашнее хозяйство. Родители купили в городе на рынке десяток кур, двоих поросят. Теперь на отце был уход за хозяйством. Смены у его знакомого закончились, весь уголь разгрузили, поэтому отец остался без работы. Вот мама и решила его занять.
Из любопытства я тоже занимался курочками и свиньями. Я помогал их кормить. Иногда после школы ко мне приходили Ленька и Митька, мы играли во дворе, а потом наблюдали за курами.
– Как же я устал от кур! – признавался Митька. – Они мне поперек горла уже?
– П-почему?
– Да надоели! Корми их, пои их! Два раза на дню! Еще и болеют постоянно! Коли их еще! Тьфу, – выругался Митька. – Блядские куры!
– Т-ты ч-че не матерись, мама ус-с-слышит, – испугался я.
– И что? – закатил глаза Митя.
– Зачем вы их колите? Мы н-не к-колим, – переспросил я.
– Потому что болеют и дохнут! Зачем нам дохлые куры? Тупой вопрос, – хмыкнул одноклассник.
– Мы не колим, – буркнул Ленька. – У нас дохнут… Свин больной… Но денег нет ветеринара вызывать.
– Жалко с-свина, – сочувствовал я.
– Да…
– Реально, столько бабла, блять, в свиней этих вложено, а они дохнут, как мухи, – поддерживал Митька.
Он матерился как сапожник. Казалось, с каждым годом запас матерных слов Митьки пополнялся. И почему ему разрешали материться? Я не понимал. Вот меня за маты мама обещала высечь…
После того, как ребята ушли, я подошел к маме с вопросом: показываем ли мы кур и свиней ветеринару?
Мама ответила, что это дорого для нас.
– А ес-с-сли умрут? – спрашивал я.
– Надеюсь, не умрут, – отвечала мама. – Пусть отец следит.
Вечера после школы я проводил за просмотром научно-популярных шоу, потом листал свои энциклопедии, выискивая статьи про астрономию. Однако в этот вечер во время моей любимой программы началась реклама, и я переключил канал. Там крутили новый мультфильм «Тутенштейн» про фараона Татунхамона.
Волна дрожи пронеслась по моему телу. Восхищение. Я влюбился в Клео – главную героиню. Теперь я захотел себе кота сфинкса.
Я перерыл все свои энциклопедии, минуя темы космоса. Жадно искал хоть что-то про Древний Египет. Немного находил… О фараонах, о богах, о тайне строительства пирамид.
В коробке с дисками, кажется, было что-то с пирамидами… Порылся и нашел старенький диск с фильмами «Мумия» и «Мумия 2» про ожившего жреца Имхотепа. Посмотрел залпом, влюбился в Анх-Сун-Амон и чуть не умер от восторга.
Ближе к ноябрю сбылось предсказание Митьки. Наш свиньи и куры захворали. Но, к сожалению, у нас не было денег обратиться к ветеринару.
Родители приняли решение зарубить их и продать на мясо скупщикам из города.
Отец позвал меня посмотреть, как он будет на пару с дядей Валерой рубить кабана и отрезать головы курам.
Они быстро управились с кабаном. Отец двинул ему молотком по голове несколько раз, свин упал бездыханный. Своими глазами я видел настоящее убийство. Они принялись разделывать свина: вспороли живот, вычерпали теплую кровь в емкость, достали внутренности, промыли тушу водой и оставили подсыхать. Потом занялись курам. Отрубали им головы на живую. Пара куриц даже бегали без головы несколько секунд. Но мне объяснили, что это нормально для них.
Господи, разве это не благодать для больных животных? Мама так говорила. Их лучше убить сейчас, чем они будут мучаться от болезни.
– Держи сувенир, – выдал батя, держа в зубах сигарету. Он протянул мне свиное копыто. Я принял дар, засунул его в морозилку и пошел подглядывать как грузят мясо на большие весы, а потом затаскивают вчетвером в большой кузов. Мясо купили, отдали маме деньги, рассчитались с дядей Валерой. Даже мне мама определила триста рублей. Я был рад, отложил свои денежки в книжку.
Вечером на кухне вновь звенел скандал. Отец отметил продажу и выпил с соседом.
Я забрался под стол и принялся шить очередную вещь, в которую запихаю высохшее свиное копыто и вату. А потом помещу на чердак.
Восьмая вещь. Перо фазана
Прошло около года. Мой девятый день мы не отмечали с размахом, как обычно. Выпили чай с тортиком, и я пошел к себе.
Я взрослел и замечал за родителями некоторые не приятные вещи. Мама и папа разговаривали с набитым ртом, мама хлюпала чаем, а папа ругался и смеялся так, что из его рта летели крошки. Мне даже торт, о которым я мечтал с самого утра, не хотелось есть. Я жевал его без удовольствия, отламывая по маленькому кусочку. Мои родители чем-то походили на поросят.
Маленький я жестко подсел на Древний Египет. Теперь каждый вечер пропускал программу про космос и ждал свой мультик «Тутенштейн». После того, как все сезоны закончились, я отрыл мультфильм «Мумия» 2001 года по мотивам моего любимого фильма. Затем выпросил у мамы энциклопедии про строительство пирамид и древнеегипетских богов. Когда мы ездили в город, то я залипал у витрин магазинов с дисками. Искал хоть что-то про Древний Египет. Нашел фильм «Тутанхамон», истериками выпросил его у мамы. А еще в сувенирном магазине увидел дорогущую подставку под свечи в виде сфинкса, но для нас она была слишком дорогая…
Мама оформила мне журнал про древние цивилизации, и теперь каждый месяц мне приходил каталог. Я все ждал, когда попадется про Египет.
Древний Египет хуже героина. Песчаные дюны, Пирамиды Гиза и Нефертити заполонили мои мысли. Я раз десять пересмотрел обе части фильма «Мумия» про Импхотепа и Анксунамун. И знаете что? Оказывается, в исследованиях Аксунамун была дочерью фараона Эхнатона, а ее мужем был Тутанхамон. Но в фильме откуда-то взялся жрец Имхотеп… Мое маленькое исследование меня расстроило. Я же доверял Голливуду, думал, там все правдоподобно.
Я выучил всех богов и родословные фараонов. Пошел дальше: узнал, что в наше время в Египте говорят преимущественно на арабском языке, а до арабского говорили на коптском и иератическом. И, конечно же, иероглифы… Их я в первую очередь перерисовал в специальную тетрадь для Древнего Египта.
– Нечего ерундой маяться, лучше иди уроки делай. Математика готова? – говорила мама, когда я делился с ней своей страстью.
Я продолжал искать в энциклопедиях и журналах крупицы информации. Нашел в школьной библиотеке арабский разговорник и еще несколько энциклопедий, взял домой.
Горел! Пылал! Жаждал знаний о загадочном Египте!
– Это что еще такое? – удивлялась мама, доставая из моего рюкзака толстые книги. – Это что еще? Ну дает! Русско-арабский словарь. Вообще!
– Это я буду с-с-сам изучать а-а-арабс-с-ский язык, – сказал я, боясь поднять на нее глаза. А толку? Не поддержит, лишь осудит.
– Ну дает! Лучше бы уроки шел делать! Да пятерочки получал! Красненькие! Ну артист! – рукоплескала мама.
Меня корежило изнутри от ее настроя, но я не сдавался. После честно сделанных уроков, я доставал учебник и словарик по арабскому языку, тетрадь и каким-то образом учился как мог.
– Ты чем занимаешься? Иди покушай, – говорила мама, заходя ко мне. – Что это еще такое? Вот чудак! Дает, а! Математику сделал? А то она что-то у тебя западает.
– С-сделал, – буркнул я.
– Ой, чудак! Лучше бы учебник по русскому языку открыл, повторил что-нибудь! Или английский на крайний случай! Он-то тебе точно пригодится! – раздавала мама непрошенные советы.
– Яс-сно. Можешь выйти, п-пожалуйста? Я з-з-занят, – говорил я.
– Ну-ну! Кушать иди, выдумщик!
Я тух как старая лампочка от ее слов. Честно говоря, у моей матери никогда не было увлечений и хобби кроме просмотра русских мелодрам.
Тридцать минут в день я учил арабские слова, а еще тридцать минут учил иероглифы. Затем рисовал пирамиды и сфинкса.
Я мечтал стать египтологом, поступить в Каирский университет и жить в Египте.
Осенью, когда началась школьная пора, отец уехал куда-то на заработки. Мне толком не объяснили.
На уроках воспаленное воображение брало надо мной вверх. Когда учительница давала самостоятельные работы, то я быстренько решал задачи и переписывал задания, особо не вдумываясь. А затем доставал тетрадь, которую клал ровно на учебную, чтобы не заметили, и повторял иероглифы с арабским.
– Ой, Саша, а ты чего сидишь? Сделал уже? – спрашивала учительница. – Ну молодец, посиди.
Я не просто учил иероглифы, я даже пытался писать предложения с их помощью. Криво выходило, но я мог их прочесть и понять смысл.
По скорости в классе после меня был Митька, затем Ленька, последняя – Олеся. У нее была легкая умственная отсталость. Девочка пырхалась, но в силу особенностей разума ей многие вещи давались с большим трудом. Или не давались, и она просто сидела, играя со ручками в пенале.
После уроков, вдыхая первый холод, мы с ребятами шли за сухариками в магазин возле школы, а потом по домам. Однажды в пятницу Ленька позвал нас на полянку за электростанцией. Никогда тут не был.
Небольшую полянку окружали высокие сосны. Под ними стояли лавочки и столик, за которым пили газировку пятиклассники. На турнике подтягивался наш знакомый из шестого класса, затем он спрыгнул, разбежался, зацепился за руль, прикрученный к канату, и крутанулся над обрывом, весело хохоча.
Дрожь прошла по моему телу. Я подошел и увидел глубокую бездну. Щель разделяла два берега. Чуть дальше лежало поваленное дерево-мост.
– Это ч-что? – спросил я.
– Тарзанка, – ответил Митя.
– О, Митюха, Ленька, дарова! – приветствовали пацаны. – Дарова, епт! Че, кого?
– Да намана, пацаны, че, как сами? Это Саня, дноклассник, – сказал Митя, пожимая руки парням и указывая на меня.
– Здрарова, Саня. Ты сын дядь Саши с Нижней улицы? Так мы же соседи, – сказал рыжей парень с веснушками. Он странно смотрел на меня, будто стеклянными глазами. Я был знаком заочно с Димой, но часто путал его с братьями. Точно! У соседей – семьи Олеси – была огромная семья, поэтому всех братьев и сестер не помнил, тем более они большие были. Все рыжие, коричневые, грязные и больные на голову.
– Да, – сказал я.
– Понял, понял, знаю. А я Дима. О, Олеська, че, как мамка там? – спросил парень.
– Мама намальна, – пожала плечами Олеся.
– Ясно, понял, че, крутанешься? – спросил Дима. – О, Митюха, сиги принес?
– Да, во, держи, – сказал Митька и протянул пачку, Дима достал три: одну себе, две раздал парням.
Дима тут был самый старший. Интересно, почему он зависал с третьеклассниками и пятиклассниками? Мама потом рассказала мне, что Диме на тот момент было уже 17 лет, но его оставляли на второй год аж три раза, поэтому до сих пор учился в восьмом классе.
Дима достал из кармана жестянку, в которой покоился маленький полупрозрачный листик и грязно-зеленый камешек. Он распотрошил сиграету, раскрошил комок и смешал его с табаком. Скрутил, вставил фильтр из сигареты.
– Санька, будешь? – предложил Дима, поджигая сверток. Запахло не табаком, а чем-то приторно-едким, смолянистым, будто подожгли протухший чай.
– Не, н-не к-курю, – сказал я, морща нос от ядовитого дыма. – Это ч-что? Это же н-не с-сигарета?
– Не, – хохотнул Дима, делая затяжку. – Химка.
– Я н-не буду, – пожал плечами я, не понимая значение этого слова, но смутно догадываясь.
– Молодцом, – поддержал Дима, расслабленно делая вторую затяжку. – А я не особо, че. Ну че! Олеся, крутанешься?
– Да! – радостно воскликнула моя одноклассница и побежала на тарзанку.
Никто не успел опомниться. Событие заняло секунд пять.
Моя дурочка-одноклассница схватилась за руль, разбежалась и прямо над пропастью отпустила его. И будто мешок с картошкой полетела вниз.
– Сука-а-а-а! – заверещал Дима, аккуратно затушил самокрутку, убрал в жестянку и бросился за Олесей.
С другого берега послышались девичьи крики. Из-за деревьев выбежали Марина и ее подруга Надя. Как я понял позже, у них там была секретная скамейка, где девочки выпивали. Они поспешили вниз по склону. Дима, Митя и пара пятиклассников скатывались с другой стороны. Девочки оказались первыми.
– Олеся, ты живая? – Марина присела на корточки и пощупала пульс девочки.
– Больно… Спина… – выла Олеся.
– Не дергайся. Сейчас маме позвоню!
– Че с ней? – испуганно воскликнул Дима, смотря на Марину.
– Че, че… Она сломала себе что-то… Не трогай ее! Давление упало, походу, – выругалась Марина. – Брат называется… Алло, мама! Тут девочка из школы упала, сломала что-то, не шевелится… За электростанцией… Ой, давай потом. Жду тогда!
– Олеся, ты как? Блиннос блинский, – Дима присел на корточки рядом с сестрой.
– Больно… – плакала Олеся.
Я наблюдал за картиной, стоя на краю обрыва. Страшное чувство жгло изнутри. Я очень хотел помочь человеку, но не знал как. Олеся мне казалась оборванкой, но, увидев ее беспомощной, мне стало жаль.
Марина злобно смотрела на Диму, затем ее подруга Надя достала из-за спины бутылки с пивом, но Марина отказалась, так как скоро ее мама-медик должна была прийти. Поэтому Марина отдала бутылку Диме, а сама закинула в рот жвачку. Она коротко посмотрела на меня и сморщилась. Будто соплю на подбородке увидела.
– Блин, капец, – ругался Митя, закуривая вторую сигарету. – А вдруг нам что-то будет? Надо сваливать.
– Думаешь буд-д-дет? – спросил я.
– Не знаю, я пошел, – сказал Митя, кивнул Леньке, и они смылись.
Я спустился к остальным. Марина злобно смотрела на растерянного Диму.
– Давай отойдем, – сказала девушка строго.
– Ладно, че, – пожал плечами Дима, и они отошли.
Сжигаемый интересом, я повернул голову и прислушался к их разговору. Марина дала смачную оплеуха Диме. Она была чуть выше парня и рука у нее тяжелая. Так что за хилого Диму мне даже обидно было. Настоящая русская баба.
– Ты че удумал, Дим? – говорила Олеся.
– Да че? – закатил глаза Дима. – Откуда я знал. Типа, блин. Она же не первый раз. Столько каталась уже на ней… Че я-то? Да е-мае…
– Господи, ладно…
– Она реально типа первый человек на моей памяти, кто с нее упал, – оправдывался Дима, понурив плечи и засуну руки в карманы. – Реально, Марин. Бля буду.
Она глубоко вздохнула и сложила руки на груди.
– Я не могу с тебя… Вообще не понятно почему она руки отпустила… Она говорит «больно» и все. Давление упало, может… Или нет…
– Прости, Марин, – сказал Дима, притянул Марину к себе, – ну че ты, а? Все нормуль будет.
И поцеловал ее. Я скривился, меня чуть не стошнило. Она встречались, как я понял. Но зачем и почему? Что связывало эту пару?
Марина нормально училась, из хорошей семьи. Одно но: родители в разводе. Мама медик, у папы бизнес в городе. И у Марины были цели на жизнь: хотела уехать в большой город, поступить в медколледж и устроиться в частную клинику там.
Дима – пьющий и курящий двоечник из многодетной семьи. В будущем, кстати, его в девятый класс так и не переведут, он закончит восемь со справкой, потом пойдет в местное ПТУ по льготе на слесаря, его тоже не закончит, потом от него забеременеет одногруппница, родит двойню на первом курсе, а потом Дима на вахту уедет на Дальний Восток и пропадет без вести. По слухам в поселке на той вахте его обманули, не заплатили, он спился и замерз в лесу. Маринку Дима бы просто не потянул, ни интеллектуально, ни финансово. Ей подавай новые телефоны, маникюры, цветы.
Вот такая первая любовь – сумасшедшая, безрассудная, чисто на гормонах.
Спустя столько времени я не понимаю, что такие классные девчонки находят в откровенных дебилах…
Вскоре явилась тетя Лида. Вместе со Скорой они водрузили Олесю на носилки, очень аккуратно вынесли из оврага и уехали. Ребята ушли, я тихонечко следом.
***
Прошло несколько недель.
Атон засветился на небе, и мой высокоуважаемый кот Тим, мужское воплощение богини Баст, явился, чтобы разбудить меня субботним утром. Открыв глаза, я встал на колени перед Тимом и сложил руки у груди.
– О великая богиня Баст, защитница бога солнца, покровительница беременности и деторождения, защитница от злых духов! Я взываю к тебе и прошу о счастье! – говорил я, нисколько не сомневаясь, что в глазах моего кота кроется мать всех кошек.
Тим чихнул и убежал. Я хмыкнул и пошел одеваться. Сейчас ноябрь. Наш деревянный дом плохо отапливался, хоть мама и топила с самого утра. С шести утра старалась. На печи стоял завтрак: манная каша с большим куском сливочного масла, большая кружка какао и три вареных яйца. Еду не вызвала у меня восторга, поэтому я накрыл все полотенцем, выпил стакан воды и пошел к себе.
Позже пришла мама и очень сильно накричала на меня.
– Ешь!
– Не хочу!
– А ну быстро ешь, кому сказала!
– Да не хочу я, м-м-мам, – бурчал я.
Мама верещала как ненормальная, стоя в проходе:
– Кому! Сказала! Быстро! Ешь! Сел и съел! Саша! Быстро! Ты мать довести хочешь? До инфаркта, да? Хочешь в могилу меня свести, как отец твой? Хочешь? Я вижу! Все вы хотите моей смерти. А вот сдохну я! Куда вы? Куда? А? То-то же! Ишь чего удумали! Хотят убить меня! Да вы никто без меня! В детдом захотел? Бомжевать как отец пойдешь? Совсем из ума выжил! Я рано встаю, готовлю для вас, козлов таких, и хоть бы слово благодарности! А они даже не жрут! Вы меня в могилу хотите свести! Поэтому не жрете ничего, сволочь! Весь в отца, такой же подлец! Такой же козел! Как он! Вылитый! На пару с ним захотели меня в могилу свести! Черти! Твари! Сговорились, да! Я же все для вас! Я все для вас! А вы! Кому скажи – засмеют. Сын родной не ест! Мать не уважает! Ну конечно, весь в отца же! Вылитый!
– Мам, хватит… Ус-с-спокойся…
Мама меня не слышала, она продолжила орать во всех глотку пока не охрипла. Я закрыл уши руками. Мама, продолжая орать, подошла и силой убрала мои руки от ушей. Я попытался проскочить мимо нее, но мама больно схватила за руку и толкнула меня на стул.
– …чтобы слушал меня и знал! Знал свое место! И не смей вмешиваться в разговоры взрослых! Не смей! Это не твое дело, щенок! Разведусь или не разведусь – не твое дело, сопля! Не смей лезть! Вот они! Вот удумали! Разводом мне угрожают! А как в доме без мужика – они не подумали! Они мне будут дрова колоть? Ты будешь, что ли?! Вот насмешил! А кота кто кормить будет! Коту кто варить будет? Вот же!
