Анита Завгородняя
Цирк проклятых
Мужчина рассмеялся.
– А кто сказал тебе, что она хочет уйти?
– А что нет?
Мужчина только неопределенно пожал плечами.
– А как мне найти выход? У меня нет таланта есть огромные торты или глотать шпаги?
– У тебя есть особый талант. Он гораздо ценнее.
Жнец нахмурился, но мужчина продолжил говорить:
– Ты можешь забрать душу.
– Нет! Я никогда этого не сделаю! – гневно сказал молодой человек, – Я не убийца!
– А Смерть, по-твоему, убийца?
– Я не Смерть!
– Но ты её жнец! И ты здесь за этим! Ты должен освободить несчастных артистов проклятого цирка!
– Нет-нет, – бормотал молодой жнец.
– Или ты думаешь эта девчонка рада глотать этот приторный торт без перерыва? Или эти гномы, что бьют бесконечно друг друга кувалдой? А старик, который уже вечность играет на флейте? Да даже его змея ждет освобождения!
– Я не могу…никогда слышишь…никогда, – словно в горячке бормотал жнец, пятясь к выходу, а потом и вовсе бросился бежать.
Молодой человек бежал долго, слезы застелили ему глаза. Шум цирка звучал уже далеко. Впереди была река.
На самом берегу сидел мальчик.
– Ты что тут? – спросил жнец.
– Я скучаю по маме – не оборачиваясь ответил мальчик.
– А где твоя мама?
– Она на другом берегу.
– Так она скоро вернется за тобой, не переживай, – утешающее сказал жнец.
– Нет, она не может.
– Почему? – удивился Жнец, – вот и лодка плывет. Слышишь плеск весел. Уверен эта твоя мама.
– Это Харон, перевозчик душ через реку. Но он давно уже никого не перевозит на тот берег.
– Почему?
– С тех пор как прокляли Цирк прошло больше века. И с тех пор никто не умирал в Цирке.
– Больше века? Откуда ты знаешь?
Мальчик поднял на жнеца усталые, печальные глаза. В его глазах не было уже слез по матери, только вековая тоска.
– Ты…ты хочешь сказать, что сидишь на берегу больше века?
Мальчик кивнул и отвернулся.
– Послушай, должен быть выход! Мы его найдем вместе! Ты и я! – он тронул мальчика за плечо.
– У меня выход только один. Я уже прожил свою жизнь. Мой срок вышел. Осталась последняя песчинка. Но сюда не приходят больше жнецы. И не кому передать мою душу перевозчику.
Плеск воды стал громче. Уже были видны очертания лодки и старца в ней.
Глухая тоска навалилась на жнеца.
