Анна Бигси
Фиктивная мама и ничего личного
Глава 1 Альбина
На часах семь утра, а я уже в приемном покое одной из детских больниц города. Через час я должна быть уже в кафе и заступить на смену.
– Все привезла? – зевая, выходит ко мне мама в простеньком халате.
– Да, все по списку, – отдаю ей пакет с продуктами и бытовыми мелочами. – Мам, ну как Аленка?
Очень волнуюсь за сестру. Она хоть и настоящий боец, но в последнее время сдает позиции. А силы ей нужны. По-другому гадкую болезнь не победить.
– Сама не знаешь? – огрызается мама и чуть спокойнее добавляет. – Без изменений.
Я не обижаюсь. Во-первых, давно привыкла быть козлом отпущения, ей же надо куда-то сливать негатив, а, во-вторых, прекрасно понимаю, как мама устала от этих больниц и бесконечных процедур с младшей дочерью.
– Не помогает новое лекарство? – вздыхаю огорченно. Как же так. Мы на него так надеялись. Опять все напрасно.
– Да ничего ей не поможет, кроме операции, – недовольно фыркает мама, а я вновь чувствую себя виноватой. Как будто это из-за меня младшая сестра в больнице. Всеми силами стараюсь абстрагироваться и не принимать на свой счет, но все равно не получается.
– Ты же знаешь, что пока у нас нет возможности… – качаю головой. Я и так перевелась на заочное и работаю с утра до вечера, чтобы хоть как-то платить по счетам. Алиментов, что присылает отчим, не хватает ни на что.
– Знаю, – фыркает недовольно.
– Вот если бы ты тоже пошла работать, – в очередной раз пытаюсь осторожно намекнуть на то, что я устала одна тащить всю нашу семью. Я не справляюсь.
– А с Аленой кто будет сидеть? – вскипает мгновенно мама и накидывается на меня. – Сбагрить ее хочешь на чужих людей? Может, сразу в хоспис пристроим, чтобы тебе лучше жилось?
Хочется закрыть уши, чтобы не слышать этих обидных обвинений. Это не справедливо. Я никогда не хотела избавиться от сестры. И в мыслях не было. Наоборот, делаю все возможное и невозможное, чтобы был хоть какой-то шанс поправиться.
– Ну что ты такое говоришь, – с упреком смотрю на нее. – Разве не знаешь, что я и так из кожи вон лезу, чтобы заработать.
– Иди уже, работница, – отмахивается мама и затевает любимую песню. – Вот когда я работала, нам на все хватало.
– Поцелуй за меня Аленку.
Поспешно сбегаю из больницы и спешу к ближайшему метро. Дорога убаюкивает, но я усиленно борюсь со сном, чтобы не проехать свою станцию. Еще не хватало опоздать. Эльвира Юрьевна тогда с меня шкуру спустит. Да просто выгонит, а денег не заплатит. Я же у нее неофициально числюсь. Белая зарплата и трудоустройство у нас – это привилегия, которую еще надо заслужить.
За пять минут до начала смены забегаю в кафе с черного входа и сразу в раздевалку. Быстро переодеваюсь в униформу и навожу красоту. Не то, чтобы мне очень хотелось, но так мужчины оставляют больше чаевых. А это для меня пока главное. Делаю строгий пучок, чтобы волосы не летели во все стороны, подкрашиваю ресницы и прохожусь прозрачным блеском по губам.
Подхожу к барной стойке, чтобы поприветствовать коллег и взять меню.
– Твой опять пришел, – хихикают девочки и кивают на мужчину за одним из моих столиков.
Нахожу взглядом. Сердце предательски екает. Да, он снова здесь. В безупречном костюме, с таким видом, будто все под контролем. Как всегда – рано утром, за тем же столиком у окна. Уже третья неделя, как он появляется с пугающей регулярностью. И неизменно требует, чтобы его обслуживала я. Ни одна из нас до сих пор не знает, как его зовут. Но официантки уже шутят, что он “мой персональный миллионер”. Я только хмурюсь.
– Он. Не мой.
Вот что ему надо? Каждый раз – только кофе. Ни разговоров, ни флирта. Только этот внимательный, цепкий взгляд, от которого хочется спрятаться под землю. Как будто просвечивает насквозь, будто знает, что я думаю. Я вся сжимаюсь, когда замечаю, что он снова смотрит. И отворачиваюсь, будто случайно.
Один раз я пробовала поменяться с девочками, но он спокойно потребовал, чтобы его обслуживала именно я. Без истерик, но с таким тоном, что управляющая только молча кивнула. С тех пор никто больше не спорит.
И ладно бы просто молчал, но ведь он всматривается. Каждый раз. Словно хочет что-то понять. Или убедиться в чем-то. Я чувствую себя подопытным кроликом. Если бы не щедрые чаевые…
– Добрый день, – подхожу к столу и натягиваю на лицо приветливую улыбку. – Принести меню или, как всегда, только кофе?
– Добрый, – он оценивающе скользит по мне взглядом, словно лошадь выбирает ей-богу, – Не нужно меню. Кофе будет достаточно.
– Сейчас принесу, – киваю и отхожу к барной стойке.
– Чего он хочет? – не унимаются официантки.
– Как всегда, кофе, – пожимаю я плечами.
– Почему ты не закрутишь с ним? – заговорчески шепчет Марина.
– С кем? – непонимаще хмурюсь я.
– Ну с этим своим, – кивает она на мужчину за столиком.
– В смысле закрутишь? Марин, ты чего? Я не содержанка.
Возмущению моему нет предела. Но стараюсь не переходить на крик.
– А он мог бы решить все твои проблемы, – сухо замечает подруга.
Самое стремное, что она права. Но я не собираюсь идти этим путем. Исключено. Я не до такой степени отчаялась, чтобы продавать себя.
– Спасибо, обойдусь, – забираю кофе и несу клиенту.
Усталость, накопившаяся за последнее время, дает о себе знать, отдаваясь в висках болью. Нет, только не мигрень. Ну пожалуйста. Закусываю губу и останавливаюсь около нужного столика.
– Ваш кофе… – выдавливаю из себя.
Чашка дрожит в моих руках и неприятно позвякивает об блюдце, но я умудряюсь поставить ее на стол. Мне нехорошо. Кидает в холодный пот, а перед глазами все плывет.
– Что с вами? – хрипловатый мужской голос мягко обволакивает меня. – Вы побледнели.
– Все норма… – не успеваю договорить и начинаю оседать на пол.
Глава 2 Дмитрий
Она оседает прямо мне в руки. Горячая кожа. Легкий вес. Я чувствую, как ее тело обмякает, и инстинктивно подхватываю, придерживая за спину. Девушка бледная как полотно. Сердце у меня будто на долю секунды останавливается.
– Спокойно, – шепчу ей в волосы, опускаясь вместе с ней на корточки. – Слышите меня? Вы со мной?
Глаза у нее открыты, но мутные. Веки подрагивают. Пульс слабый, но есть. Она жива. Просто вымотана.
Кто-то подскакивает сзади, кажется, администратор.
– Вызвать скорую?
– Нет, – отвечаю резко. – Сейчас. Подождите.
Приподнимаю девушку чуть выше, чтобы ей было удобнее дышать и несильно хлопаю по щекам. Она наконец фокусируется на моем лице.
– Все хорошо. Вы в порядке?
Она кивает, глотает воздух, слабо отмахивается рукой. Пытается сесть, но я не даю.
– Не нужно вставать резко. Вам плохо. Может, вызвать врача?
– Нет, не надо… – голос слабый, но упрямый. – Пройдет.
Упрямая. Хрупкая. Слишком худая. В глазах усталость не по возрасту. Что-то сжимается внутри.
– У вас пониженное давление. Так? – уточняю. – Или вы просто забыли поесть?
Она ничего не отвечает. Только смотрит. На грани. Кажется, что вот-вот расплачется, но гордость не позволяет. Интересная. Чем-то цепляет меня.
Не в первый раз я вижу ее такой – уставшей, но гордо держащейся. Не в первый раз она выглядит так, будто мир на ней держится. Не в первый раз я хочу… вмешаться. Хотя не должен.
Я прихожу сюда уже третью неделю. Просто смотреть. Просто слушать, как она говорит "доброе утро". Просто ощутить ее аромат.
И каждый раз, когда она приближается, я чувствую, как внутри все сдвигается. Эта девушка почему-то не дает мне покоя.
Я достаю визитку и протягиваю ей.
– Возьмите. Если станет хуже – позвоните. Или если решите, что все-таки нужен врач. Меня зовут Дмитрий.
Она берет, будто в шоке, не сразу соображает, что у нее в руках.
Помогаю ей подняться и молча смотрю на нее несколько секунд.
Потом разворачиваюсь, оставляю щедрые чаевые и ухожу. Я здесь лишний. Пока.
Полдня работаю на автомате. Бумаги, звонки, контракты. Но в голове – она. Официантка с уставшими глазами и тонкими пальцами. Девочка, которую мне не стоило бы даже замечать.
Но я заметил.
Я не могу выбросить из головы. Не только из-за сегодняшнего случая. Я ведь вижу ее не впервые.
Я прихожу в это кафе почти каждый день. Всегда в одно и то же время. Прошу столик у окна. Всегда тот, за которым работает она. Заказываю только кофе. Пью медленно, наблюдаю. Ничего не говорю лишнего. Не флиртую. Не мешаю. И каждый раз оставляю чаевые, больше, чем стоит завтрак. Она всегда благодарит, но глаза у нее уставшие и недоверчивые.
Сам не знаю, зачем прихожу. Это стало чем-то вроде ритуала. Странной необходимостью. Как будто именно там, именно рядом с ней – я хоть немного живой.
Память вцепилась в момент, как она у меня в руках. Слишком легкая. Слишком настоящая.
Вечером, как всегда без предупреждения, приходит Вероника. Моя бывшая жена. Слишком ухоженная, слишком улыбчивая. Всегда добивается цели. Но не в этот раз. Ибо ее цель – моя дочь.
– Дмитрий, – говорит она с этой своей тягучей манерой. – Нам нужно поговорить.
– Нам не о чем говорить, – роняю небрежно, даже не удостоив взглядом.
– Ошибаешься. – Она делает шаг ближе. – У нас есть дочь. Я ее мать. И я очень хочу, чтобы она жила со мной. Я так привязана к девочке.
Слова режут слух. У нас? Ты не держала ее на руках, когда она плакала по ночам. Не водила к врачу, не учила держать ложку.
– Она не твоя, – отвечаю резко. – Ты никогда не была для нее матерью. Ни по факту, ни по крови. Я – ее единственный родитель, кто был с ней с первых дней.
– По документам она моя, права у нас равные. Я ее не рожала. Не воспитывала. Но юридически – я мать.
– Еще совсем недавно ты не хотела ей быть.
И это одна из причин, по которой мы развелись.
– А теперь я передумала.
Она говорит это так, будто выбирает сумочку. Сегодня хочу быть матерью. Завтра – нет.
– Что тебе нужно? – прямо спрашиваю.
Вероника улыбается. Медленно. Ловко. Как хищник.
– Все, что принадлежит моей дочери, – шепчет она. – Ты ведь все записал на нее? Дом. Счета. Бизнес.
Чувствую, как внутри начинает подниматься злость. Холодная. Четкая. Правильная.
– Я не позволю тебе решать, как распоряжаться жизнью моей дочери.
– А вот суд – решит. – Вероника приподнимает подбородок. – Ты – перегруженный работой отец-одиночка. А я – женщина, официально записанная как мать. Думаешь, я не смогу это использовать?
– Только не в этом мире, – отвечаю и отворачиваюсь.
Но внутри я знаю: она не шутит. У нее связи, ресурсы, опыт. И если она получит опеку – она получит доступ ко всему. К Лине и ее наследству.
Я не позволю. Пусть для этого мне придется заключить сделку с чертом
Я найду выход. И он будет законным.
Хотя бы на бумаге.
Поздно вечером возвращаюсь домой. Лина уже спит, свернувшись калачиком под одеялом. На ее лбу прядь волос, чуть влажная от сна. Щека прижата к подушке. Дышит ровно, как маленький зверек.
Присаживаюсь на краешек ее кровати, убираю локон с лица. Она не просыпается. Но я все равно шепчу:
– Я рядом, малышка. Никому тебя не отдам.
В горле встает ком. Потому что я помню. Помню ту ночь, когда все изменилось. Роддом. Я держал на руках крохотное тельце. Она смотрела на меня синими глазами своей матери. Моей жены. Единственной. Мы были настоящей семьей. Мы мечтали, строили планы… Мы были так счастливы целых два года. А потом ее не стало. Слишком рано. Слишком неожиданно. Слишком жестоко.
Я женился на Веронике, когда Лине было три. Тогда я искренне верил, что девочке нужна мать. Кто-то рядом, кто поможет, кто станет поддержкой. Но Вероника так и не смогла стать этой женщиной. Она не прижилась в нашем доме. Не нашла общий язык с Линой. Девочка, скорее, наоборот – закрылась. Вероника холодная, равнодушная и дочь это чувствовала. А я нет. Она так хорошо притворялась, что я поверил. До сих пор не могу себя простить.
Это была самая большая ошибка в моей жизни. Ни тепла, ни заботы, ни любви. Только игра в семью. И теперь Вероника хочет забрать у меня самое дорогое?
Я кладу ладонь на одеяло, прямо на спину дочери. Тепло. Жизнь. Все, что у меня есть.
Я клялся, что никто не отнимет у нее ничего. Ни дома, ни будущего. Ни меня.
Глава 3 Дмитрий
Утро начинается с руки дочери в моей ладони. Маленькая ладошка, такая теплая, крепко сжимает мои пальцы, будто я единственная опора, за которую она держится.
Каждый раз, когда она так делает, я чувствую, как в груди будто что-то хрустит. От боли. От страха. От того, что я не знаю, как ей помочь.
Лина молчит. Как всегда. Мы идем в сад, и она не задает ни одного вопроса. Не говорит, как спала, не улыбается прохожим. Только смотрит вперед. Слишком серьезно для своих пяти. Словно уже знает, что мир – это не место для слабых. Не место для тех, кто любит.
Во дворе детей уже выводят на улицу. Кто-то играет в мяч, кто-то катается на машинках. Лина прячется за мою ногу, утыкается лбом в штанину.
– Привет, Лина, – улыбается воспитательница. – Пойдем с нами?
Дочь даже не реагирует.
Я опускаюсь на корточки, поднимаю ее подбородок.
– Все хорошо. Я рядом. Ты справишься. Как всегда.
Она не отвечает. Только медленно кивает.
Воспитательница осторожно отводит меня в сторону.
– Дмитрий, нам нужно поговорить. Она снова не играла. Опять весь день сидела в уголке. Мы уже не первый месяц наблюдаем… Понимаете, Лина слишком замкнута. Это не просто стеснительность. Вам стоит обратиться к психологу. Возможно, у нее есть глубокая внутренняя травма.
Травма. Это слово отдается в груди, как глухой выстрел. И я не могу не винить себя. Я пытался дать ей все. Дом. Уют. Безопасность. Но как дать ребенку то, чего у тебя самого нет? Я каждый день держу себя в руках, каждый вечер прячу бессилие за сталью в голосе. Но Лина чувствует. Дети всегда чувствуют. Она молчит, потому что ей страшно. Или потому, что однажды, когда она плакала, никто не подошел.
Я киваю. Обещаю подумать. Уезжаю из детского сада с каменным лицом. Но внутри все горит. Полыхает. Боль, вина, страх, бессилие. Я обещал, что сделаю все. Что буду для нее и отцом, и матерью, и домом.
А она… она все больше закрывается. Прячется от мира. И от меня.
На работе – кипа документов. Новые договоры, встречи, переговоры. Я сажусь за стол, открываю ноутбук, и в тот же момент мне приносят конверт. Юридическая почта. Прямо на имя.
Вскрываю. Читаю.
«Назначено предварительное слушание. Основание – несоответствие среды проживания ребенка».
Вероника. Удар ниже пояса. Это ее почерк. Это ее способ напомнить мне, что она еще здесь. Что она не сдастся.
Кулак сам сжимается. Бумага предательски шуршит под пальцами. Я юрист. Я знаю, как устроена система. Я знаю, как играть. Но в своем деле? Когда на кону моя дочь?
Это хуже, чем проигрыш. Это удар в самое сердце.
Я влетаю в переговорку, бросаю бумаги на стол. Коллега – Артем, старый товарищ по университету – поднимает брови:
– Что-то случилось?
Я киваю на документы. Он быстро пробегает глазами. Морщится.
– М-да. Прессуют тебя со всех сторон.
– Ты это читаешь? – зло шиплю. – Несоответствие среды. У Лины все есть. Все!
– Все, кроме матери, – спокойно парирует он. – Ты сам говорил, она не принимает Веронику. А суду нужна картинка. Гармония. Баланс.
– Я не женюсь. Ни за что.
Артем усмехается:
– А кто тебе сказал – жениться? Достаточно создать намерение.
Я не понимаю сразу.
– Фиктивные отношения. Показать внешний облик семьи. Стабильность. Женщина в доме, рядом с ребенком. Три месяца. Полгода. А потом – разошлись. Бвает. Никто не вникает. Бумаги, фото, дом, ребенок и якобы жена. Суду этого более чем достаточно.
– Нет. – Отвечаю быстро. Жестко. Почти на автомате. – Нет, Артем. Я больше не играю в семью.
Он разводит руками:
– Тогда готовься проиграть. Вероника пойдет до конца. И она будет играть грязно. Это не про справедливость. Это про вхождение в наследство. Про власть. Про то, кому суд поверит. Суды чаще всего на стороне матери…
Я отворачиваюсь к окну. Вижу отражение своего лица в стекле. Оно не меняется. С каждым днем становится все резче. Морщины глубже. Взгляд тусклее. Когда я в последний раз смеялся по-настоящему? Когда просыпался без тревоги? Я не знаю. Все, что есть – Лина. Моя тишина. Моя правда. Мой страх.
Семья? Фиктивно? Это же безумие.
Но если ради Лины?..
После работы не еду домой. Я снова оказываюсь у того самого кафе. Где пахнет корицей и утренней тревогой. Где находится Альбина.
Глупо, наверное. Но именно сюда хочется возвращаться, когда все летит к чертям. Здесь я могу просто сесть у окна, обхватить ладонями чашку кофе и думать. Не о Веронике. Не о суде. Не о том, как все может пойти прахом. А о ней.
Я снова прошу тот же столик. Девушка с ресницами, как у куклы, кивает. Но приносит меню – хотя знает, что я его не открываю. Просто жест вежливости.
– Могу вас обслужить? – спрашивает она. – Альбина сегодня занята.
Я чуть напрягаюсь.
– Где она?
– У управляющей… – и девушка как-то странно кривит губы. – Только вы, наверное, не вовремя. Там сейчас жарко.
И словно в подтверждение ее слов – из подсобки доносится голос. Женский. Резкий. Колючий.
– Ты мне тут не умничай, Альбина! Или по-хорошему увольняйся сама, или я тебя выгоню с позором!
Пауза. Чья-то глухая фраза. И снова:
– Никого не волнует твоя больница и твоя семья. Здесь надо работать, а не жалость вызывать!
Вскоре дверь распахивается, и Альбина выходит. Нет, не выходит – выбегает. Лицо бледное. Губы сжаты в тонкую линию. Вся дрожит, как после лихорадки. Она замечает меня – и на долю секунды ее глаза становятся еще шире.
Я поднимаюсь.
Хочу подойти.
Но она отворачивается и почти бегом скрывается в глубине зала, даже не дождавшись моего вопроса.
И это почему-то злит.
Не потому, что мне не улыбнулись. А потому что я впервые вижу, как человек ломается на глазах. И никто – никто не встал рядом.
А может, и не должен.
Но чертовски хочется.
