Анна Данилова
Девять жизней Греты. Смерть отключает телефон (сборник)
Оказалось, что зарезали женщину. Вероятно, как утверждала ее подруга, пришедшая с ней вместе на пляж, это сделал ее муж – он страшно ревновал ее и не отпускал вдвоем с приятельницей на море. Женщина вышла из воды и обнаружила ее – под зонтом, прикрытую с головой полотенцем, которое быстро напитывалось кровью… Никто из соседей ничего не заметил. Все, как обычно, были заняты собой, лежали, прикрыв глаза в сладкой дреме…
– Значит, подошел незаметно, пырнул ножом – и исчез. Растворился в толпе, – произнесла потрясенная Райна, глядя на торчавший из живота женщины нож.
– Она жива, видишь, еще дышит… Думаю, ей уже вызвали «Скорую», – сказала я, чувствуя, что готова разрыдаться. Нервы мои, оказывается, сдавали. А еще я вдруг поняла, что я – не свободна. Что у меня есть муж, который может тоже – вот так… ножом… Или это не про Джорджи? Может, мне хотелось, чтобы мой муж меня так же ревновал? Между тем прошло уже столько времени, а он так и не позвонил. Сидит сейчас со своей мамулей на террасе моей квартиры, курит, пьет кофе и рассуждает о том, что лучше бы ему было жениться на своей, на болгарке, тогда и разбирались бы легче…
Мы с Райной вернулись на наше место, закурили. Рядом с нами располагалось маленькое кафе, прямо на песке. Пол, сколоченный из гладких досок, шесть длинных столов, полированные желтые лавки, красные скатерти, и над головами парусом трепещет зеленый тент. Пахнет жареной рыбой и кофе.
Мы с Райной поняли друг друга без слов. Поднялись. Отряхнулись от песка и поднялись по ступенькам в кафе, сели возле большой, словно бы уставшей от жары пальмы. Мальчик в цветных пляжных трусах, вероятно сын хозяев, из большой пластиковой бутылки поливал высаженные в горшках герани и петунии, которые украшали это, в общем-то, примитивное заведение.
– Цаца, жареный хлеб и кола, – сказала Райна разгоряченному толстяку за стойкой, обладателю толстой золотой цепи и такого же мощного и тяжелого браслета на волосатой, мокрой от пота руке. Его рубаха в мультяшных пальмах и попугаях была тоже пропитана потом.
– И мне то же, – повторила я заказ Райны.
Цаца – это, я думаю, та же килька. Обвалянная в муке с солью и зажаренная в кипящем масле.
– Надо было пива взять, холодного, – вдруг пожалела я. – Ты-то за рулем, а я – нет.
– Так возьми!
Но из солидарности с Райной я тоже пила колу.
– Если она выживет, представляешь, сколько ей понадобится операций? Я всегда об этом думаю. У моей сестры операция была, так все дорого… И тогда я решила застраховать свою жизнь. Если со мной что-то случится, то страховая компания оплатит лечение, – сказала она.
– Хорошая мысль, – поддержала я ее, в душе понимая, что уж я-то страховаться никогда не стану. Что мне достаточно будет обналичить деньги, чтобы меня подлечили как следует. Но говорить этого вслух я, понятное дело, не собиралась.
– У тебя телефон молчит. Ты что, никому не нужна? – неожиданно спросила Райна и засмеялась. – У меня каждый день – сто звонков…
Я достала свой телефон и поняла, что он отключен. Вероятно, он отключился сам, а может, я сама его вырубила во время ссоры с Магдаленой. Включив его, я увидела, что мне звонили много раз и послали шесть эсэмэсок.
«Ты где?» «Ответь». «Позвони». «Я схожу с ума». «Извини, что так получилось».
От этих скупых посланий мне стало еще хуже. Ни слова о любви! Джорджи меня не любит! И не любил никогда. Иначе он не слушал бы свою мать, а жил бы со мной, нашими общими интересами. А ее послал бы куда подальше…
И снова мне захотелось поговорить с Райной, рассказать ей обо всем, что произошло со мной за эти последние месяцы, спросить ее – нормальна ли эта ситуация, когда сын следует исключительно советам матери, для Болгарии или национальность здесь совсем ни при чем? Но я снова промолчала. Не хотелось выглядеть глупой и брошенной.
– Жаль, что мы не доехали до Албены… И не посмотрели дом.
– Так поедем!
Она сказала это так легко, что чувство легкой неприязни к ней, возникшее у меня еще в машине, когда она объясняла мне все о невозможности иностранцу купить землю, исчезло. Мы пообедали, сели в машину и покатили в Албену.
* * *
На высоком берегу сияла двухэтажная вилла, белая, с красной новенькой черепицей на крыше. Внизу дом опоясывала чудесная, с белыми фигурными балясинами балюстрада террасы, увитая густыми цветущими растениями; парадное крыльцо спускалось к кованым воротам, откуда открывался вид на море. Вилла буквально утопала в зелени.
– Как красиво! – вырвалось у меня, когда я вдруг представила, что этот прекрасный дом может принадлежать мне одной!
Странное чувство пьянящей свободы охватило меня – я подумала: как Джорджи неожиданно вошел в мою жизнь, так он может и исчезнуть из нее. Вместе со своей ненасытной мамашей! А новая волна разочарования накрыла меня, когда перед моим мысленным взором начала всплывать одна картина моей странной супружеской жизни за другой. И почему-то при мысли о моем муже я увидела его только со спины, а его лицо превратилось в какую-то расплывчатую маску. Получалось, что я никогда не любила его, просто увлеклась этим красивым парнем, который на поверку оказался совершенно не тем, кем я его себе представляла. Он – типичнейший маменькин сынок, для которого мнение Магдалены – самое важное в его жизни. Он не способен принимать собственных решений. И каждый его шаг продиктован именно ею. Пуповина, соединявшая их в ее чреве, так и не порвалась, и они взаимно подпитывают друг друга чувствами, мыслями, идеями, желаниями. Они – единственные близкие друг другу люди, и я в число таковых, к моему большому сожалению, так и не вошла. Ну и пусть, подумалось мне тогда с легкостью.
Однако пока я нахожусь в браке, покупать этот дом мне как-то не с руки. После развода придется делить его с моим (а он тогда уже станет бывшим) мужем.
И все равно эта поездка дала мне многое. Я хотя бы поняла, что могу без особых страданий расстаться с Джорджи. А это для влюбленной еще недавно девушки не так уж и мало!
– Значит, это Албена… – зачем-то произнесла я, глубоко вдыхая чистый морской воздух.
– Нет-нет, это вовсе не тот дом, который мы с тобой присмотрели, – неожиданно для меня сказала Райна. – Это другое место. А сейчас мы поедем в Албену. Там вилла ничуть не хуже. Но значительно дороже.
– Почему?
– Потому что это – Албена! – произнесла она многозначительно, словно я могла понять суть этого заявления.
– А! Золотые Пески, Албена, Балчик…
– Вот именно. Там все дороже.
– Может, посмотрим дом в Албене? – Я не могла признаться ей в том, что цена в данном случае роли не играет. Что я могу, если только захочу, купить хоть несколько таких вилл на побережье.
Она посмотрела на часы:
– Хорошо, поехали.
Мы поднялись на машине на основную магистраль и заскользили по ровной гладкой дороге в Албену.
И снова я увидела чудесную виллу. Чем-то даже похожую на ту, которую мы только что осматривали. С той разницей, что она была поновее, располагалась повыше над морем и растительности на участке было гораздо меньше.
– Нет, та понравилась мне больше. И вообще, Райна, мне надо с тобой поговорить…
Мы вернулись в машину.
– Домой? – спросила она меня.
– Вернемся сначала на ту виллу, первую. Кстати, как называется это место?
– Кранево.
– Значит, в Кранево. Я хочу купить эту виллу, но чуть позже. Возможно… – Я помедлила, еще не представляя себе, как я вообще произнесу то, что собираюсь сказать. – Словом, я могу развестись с мужем, а потому мне не хотелось бы покупать эту виллу, находясь в браке. Я хотела бы найти хорошего адвоката, чтобы он помог мне с разводом, а потом уже куплю этот дом.
– Но он может быть продан уже завтра! У меня есть на него двое покупателей. Хотя они отчаянно торгуются… Хозяева не уступают, а отказаться от своих комиссионных я тоже не могу, потому что купила вот эту машину и взяла кредит…
Конечно, у каждого – свои планы. Хотя, возможно, она блефовала, как каждый профессионал. И никаких покупателей на виллу у нее пока нет.
– Я оставлю задаток. Ровно столько, чтобы ты покрыла свой кредит, а ты сделай так, чтобы с продажей повременили хотя бы месяц.
– Надо будет заключить договор. Все не так-то просто.
– Но что же делать? Вилла стоит дорого. Я нахожусь в состоянии развода и не собираюсь делить этот дом с Джорджи! – воскликнула я, с каждой минутой испытывая чувство необъяснимой радости при мысли о разводе.
– Понимаю. Надо все обдумать… А с адвокатом я тебе помогу.
* * *
Как часто я потом вспоминала эту поездку! С каким сожалением, что не осталась на этой вилле, а вернулась в Шумен! После морского побережья он показался мне мрачным и каким-то зловещим. И даже официантки в кафе, казалось, были настроены против меня. И продавщицы в магазинах, не желавшие понимать моего «болгарского». Конечно, я разговаривала с ними на гремучей смеси языков, но просила их лишь о каких-то простых вещах – продуктах, и, как мне казалось, даже любой болгарский ребенок мог бы меня понять.
Словом, вернувшись, я почувствовала себя уж очень мерзко. Мы договорились с Райной, что она позвонит мне и сообщит, когда ее знакомый адвокат сможет принять меня.
Я вернулась домой и нашла Джорджи, спящего в нашей спальне. Магдалена курила в гостиной и делала вид, что она не замечает меня.
На кухне был беспорядок, раковина – полна посуды. Мне подумалось почему-то: это даже хорошо, что я не успела еще купить посудомоечную машину. С каким-то злорадством я представила себе, как после моего отъезда Магдалена будет продолжать мыть посуду сама, своими руками, в резиновых перчатках.
Чтобы наметить план действий, я принялась мыть посуду. Знала, что Магдалена не станет разговаривать со мной до тех пор, пока не проснется Джорджи. Что только вдвоем они – сила. К тому же, возможно, она и сама находилась в той стадии, когда надо было определяться – то ли давать от ворот поворот русской снохе, теряя при этом «денежный мешок», либо попытаться как-то наладить с ней отношения, чтобы сохранить все купленное мною в браке, а то и вовсе успеть до развода (а я не считала, что она об этом не задумывалась!) прикупить еще парочку-другую квартир.
Но в таком случае она должна была бы встретить меня не с кучей грязной посуды, а совсем иначе и улыбаться при этом до ушей…
Ладно, посмотрим, что будет дальше.
Проснулся Джорджи, заглянул на кухню, молча подошел ко мне и обнял. Потом он как-то странно всхлипнул, уткнулся носом в мое плечо и сказал, что он любит меня, не может без меня жить и – он виноват в том, что произошло. Но и отвечать за поступки другого человека, даже если это его мать, он тоже не может.
– Я поговорил с ней, она очень сожалеет о том, что произошло. Она просто очень любит меня, и ей постоянно кажется, что меня от нее отнимают. Это обыкновенный материнский эгоизм.
– Так, может, ты женишься на своей матери? – холодноватым тоном предложила ему я. – А что, она еще вполне молодая…
– Я понимаю. Тебе больно…
Мне захотелось закричать, что все происходящее с нами в последнее время – полный идиотизм! Что так жить нельзя! Жизнь состоит не только из удовлетворения естественных человеческих потребностей. Она многогранна и интересна, и самое ценное в ней – это отношения между мужчиной и женщиной. И та любовь, которая вспыхнула между нами (а она именно вспыхнула, поскольку я не была готова к такому буйству чувств в себе самой), представляла собой куда бо`льшую ценность, чем этот ленивый, бездеятельный образ жизни, грозивший превратить нас обоих в животных! А поведение его матери, которая, обнаружив, что ее сноха – дочка русского миллионера, не стесняясь, скупает недвижимость, делая при этом вид, что она заботится исключительно о нас с Джорджи, а на самом деле только и думает о том, как бы разбогатеть за чужой счет, – просто позорно! Но я только и сказала:
– Понимаешь, Джорджи, вся беда, а может, и счастье в том, что мой отец и мой брат – оба очень любят меня, а потому с самого детства они позволяли мне делать все, что мне заблагорассудится. Другой отец на его месте ни за что не позволил бы мне выйти замуж за какого-то непонятного болгарского парня, по сути, нищего. Он не стал бы слушать мои доводы относительно того, что я люблю этого парня и все такое… Он постарался бы сделать все возможное, чтобы выдать меня замуж за миллионера, нефтяного магната и так далее. Потому что деньги в нашем мире (так было всегда и так будет) играют колоссальную роль! Но я приехала сюда, в Шумен, не для того, чтобы покупать квартиры для твоей мамаши. Ты должен определиться – с кем ты! И чего ты хочешь. Если ты желаешь продолжать жить с Магдаленой и слушать ее и при этом оставаться владельцем купленных на мои деньги квартир, ты должен развестись со мной. Вот и все. Если же ты готов начать новую жизнь, где главным человеком буду я, тогда нам с тобой следует жить самостоятельно и как можно реже видеть твою мать. Один раз в месяц – вполне достаточно. Ты должен заняться каким-нибудь своим делом, только определись – и я помогу тебе с начальным капиталом. Что ты умеешь делать? Чем хочешь заниматься? К чему, как у нас говорят, у тебя душа лежит? Если тебе не нравится возиться с ремонтом машин, ты мог бы, как предлагал мой отец, заняться бензиновыми станциями. Но этим надо заниматься плотно! Отец прислал бы тебе верного и надежного помощника, он подсказывал бы тебе все, как говорится, пошагово… Ты бы сам научился зарабатывать деньги и почувствовал бы себя совсем по-другому…
Он слушал, опустив голову. Его черные локоны закрывали лицо.
– Джорджи, ты почему молчишь? Чего ты хочешь?
– Я хочу есть, – сказал он с виноватым видом. – Когда я голодный, я ничего не соображаю. И, конечно, мне нужно время, чтобы понять, что мне нужно. А с мамой… С мамой мы вопрос решим. Вернее, я решу. Знаешь, – он еще крепче обнял меня и поцеловал в макушку. – Я очень испугался сегодня, когда ты вдруг исчезла… Мы с мамой не знали, где ты. Мы чуть с ума не сошли! Твоя машина стоит на месте, а тебя нет. Я обошел весь бульвар, но не нашел тебя. Где ты была? Ты – иностранка. С тобой может случиться все, что угодно!
– Я ездила к морю…
– Куда?
– Говорю же – к морю.
– И что ты там делала? И на чем ты поехала?
– Какая разница?
Мне не хотелось разговаривать с ним. Часы моего отсутствия ничему его не научили. Еще немного, и он начнет рассказывать мне о страшных цыганах, которые могут украсть меня! Станет разговаривать со мной, как с маленькой девочкой…
– Хорошо, сейчас я приготовлю что-нибудь, и мы поужинаем. Только скажи Магдалене, чтобы она убиралась, – сказала я в сердцах, не представляя себе, что буду кормить ее ужином. Разве что положив предварительно в ее тарелку внушительную дозу мышьяка.
– Но как я ей скажу, чтобы она уходила? Это невозможно! У нас так не принято!
– Тогда отправляйтесь с ней в ресторан и ужинайте там. А я останусь дома. Только потом отправь ее, пожалуйста, домой.
Я поймала себя на том, что ни разу еще не разговаривала таким тоном с мужем. Больше того – я не воспринимала его как мужа. Мой курортный роман завел меня в тупик. Мне предстояло избавиться от располневшего на банницах и жареной картошке здорового парня-эгоиста.
– Но… У меня нет денег. Наличных.
Можно подумать, что у него есть безналичные! Да его банковские карты пусты, как и карманы!
– Попроси у своей матери. Пусть она тебя покормит.
И Джорджи с матерью ушли. Тихо, как мыши, они покинули дом. А я приготовила себе бутерброды, сварила кофе и поужинала. Голова моя шла кругом. Я ругала себя за то, что так и не затеяла с ним разговор о разводе. Хотя, возможно, я правильно сделала, ведь лучше беседовать об этом с глазу на глаз.
* * *
Как ни странно, но мы прожили вместе с Джорджи еще четыре месяца. Оказывается, развестись в Болгарии не так-то просто.
Моя страсть к Джорджи улеглась. Улеглась на кровати, рядом с ним, но не с ним в обнимку. Как хотелось мне поговорить со своими подружками о страсти, о том, какая же она стихийная, неуправляемая и опасная для жизни штука. Смертельно опасная! Что под воздействием страсти люди способны совершать необдуманные поступки, вляпываться по самые уши в грязные истории, бросать мужей и детей; что страсть – это как океан или пусть даже как море, холодное, но оно кажется тебе горячим, пьянящим. Страсть – это полное сумасшествие! Но, что не так уж и плохо, страсть не вечна. Она, исчезая, оставляет вас наконец-то в покое, и вы, осматриваясь и видя те разрушения, что она принесла, все еще не верите, что все это произошло с вами. Это как после попойки в только что отремонтированной квартире: весь паркет залит шампанским по колено, в нем плавают крошки отвалившейся штукатурки, куски рваных обоев, а под ногами колются-режутся осколки хрустальной люстры… И повсюду следы борьбы – это вы боролись с собой, со своей чувствительностью, со своими неуправляемыми желаниями. Не удивляйтесь, если под вашими ногами захлюпает кровь – она будет сочиться прямо из сердца. И растворяться в шампанском. А шампанское, в свою очередь выдохшись, превратится в приторный, прокисший виноградный сок…
Хотя иногда страсть напоминает мне теплый, пряный ветер, сносящий все на своем пути, все, что прежде радовало нас и вносило в жизнь ощущение определенного порядка.
Страсть – это спутанные волосы, потные тела, горячие губы, хруст морского песка на зубах, вкус вина на языке и разросшееся непомерно сердце, переполненное желанием любить.
Страсть, наконец, – это болезнь, которая ощущается лишь под утро, когда ты лежишь на голубоватых от утренних сумерек простынях и не чувствуешь в себе силы жить дальше. Когда каждая твоя клетка просит об отдыхе…
Страсть – это глубокий и черный колодец со слезами.
Все последние месяцы жизни с Джорджи – это была борьба моей памяти о страсти с реальностью. Мое тело довольно долго отвыкало от тела Джорджи. Думаю, нечто похожее происходило и с ним самим. Догадывался ли он, что я собираюсь оставить его? Насовсем? Не думаю. Оказалось, что он слишком глуп для подобных предположений. Ему думалось, что я ради брака с гражданином Евросоюза готова на все. И что мне не мила моя Москва. Глупость! Глупость! Я время от времени связывалась по скайпу со своими московскими подружками и просила рассказывать мне все-все, что происходило в их сумасшедшей, веселой, ночной московской жизни. И я словно присутствовала там, где были они. Еще мы перезванивались, и я могла услышать, замерев на балконе своей шуменской квартиры, шум и грохот музыки, крики и смех своих подруг, веселящихся на очередной вечеринке или в клубе. В такие минуты мне хотелось заказать такси и попросить отвезти себя в Варну или Софию (где есть самые близкие авиарейсы на Москву), и пропади все пропадом!
Я едва сдерживалась. Но, с другой стороны, я понимала, что прежде, чем я покину Болгарию, я разорву с ней свой гражданский брак. Аккуратно разрежу все нити, которые связывали меня с ней. С Джорджи. Хотя теперь мне его все больше хотелось звать Горги. Как того желала его мама.
Райна, как и обещала, помогла мне с адвокатом. Высокий, с прилизанными волосами и мясистыми красными щеками, в джинсах, светлых пиджаках и неизменных ботинках со шпорами (жуть!), Венци (Венцеслав! Ни больше ни меньше) подготавливал почву для развода.
Конечно, я могла бы подключить к этому делу хотя бы моего брата Илью, который немедленно примчался бы в Шумен и разрулил бы ситуацию в считаные дни. Сначала он бы морально уничтожил Джорджи вместе с его мамашей. Не сдержался, упрекнул бы его, во-первых, за то, что не было свадьбы. Во-вторых, за то, что муж нигде не работает и живет за счет жены. В-третьих, в-четвертых… Он превратил бы Джорджи в фарш! Потом нашел бы людей, которые помогли бы ему быстро, без проволочек, развести нас. И увез бы меня домой, целую, невредимую. Не знаю, не понимаю, почему я не поступила так? Почему не вызвала брата на подмогу? Вероятно, мне было элементарно стыдно, что я вот так взяла и вышла замуж, не подумав. Хотя знала ведь, что уж Илья-то никогда и ни в чем меня не упрекнет, что он любит меня самозабвенно, любит и скучает.
Конечно, мы перезванивались, и я старалась говорить голосом счастливой новобрачной. Вероятно, у меня не так уж и плохо получалось, раз Илья ни разу ничего не почувствовал. Или он просто знал, что, если мне будет худо, я скажу ему. Обязательно.
«– Послушай, ты же техник, ты же столько лет держал эту проклятую автомастерскую! Забыл, как устроены тормоза? И что там надо перерезать, чтобы эта курва потеряла управление и разбилась в пыль?»
До сих пор слышу этот голос моей свекрови. Слово «курва» на болгарском означает самое худшее из всех определений, которые только могут быть отнесены к женщине.
«– Думаешь, это так просто – убить свою жену?
– Ты не понимаешь… Вы – на грани развода! И ты, и она – вы оба это знаете. Но она что-то задумала, я это чувствую! Иначе она давно бы уже подала на развод. Думаю, она собирается вызвать сюда своего отца. А он, уж будь спокоен, сделает все, чтобы отсудить у нас все нажитое… Вернее, ты сам понимаешь… Раз уж так все сложилось, что у нас появились эти апартаменты, мы должны сделать все возможное, чтобы это сохранить. У тебя впереди целая жизнь, ты молод. Ты же не собираешься ишачить где-нибудь, ремонтируя машины или занимаясь какой-нибудь другой грязной работой? Твой отец был, ты уж извини, белоручкой, и ты вырос точно таким же. Он всю жизнь болтался и без работы, и без каких-то перспектив… А тебе судьба дала шанс! И ты не случайно встретил Грету… Тьфу, имя-то какое!»
Когда я случайно услышала все это, то подумала – я просто сплю и мое воспаленное воображение плавно перетекло в другую грань своего существования, я уснула с мыслями о разводе, в страхах за свое будущее, потому и приснилось мне все это… Ну невозможно было поверить, что Джорджи, которого я еще недавно страстно любила, вдруг превратился в моего потенциального убийцу, планирующего мою смерть! Надо было что-то предпринимать, как-то остановить этот разговор…
Они, Джорджи и Магдалена, не знали, что я уже вернулась из магазина, где покупала пиво. У меня мягкие швейцарские кроссовки, и я ступаю в них бесшумно, как тень. Записать бы этих заговорщиков на диктофон, чтобы потом предъявить их беседу полиции…
Однако меня захлестнула вдруг такая жаркая волна ненависти, что я подумала – и полицию-то вмешивать в это сугубо семейное дело не следует. К тому же она наверняка будет на стороне своих соотечественников. Мне надо защититься, это первое. Второе – сделать так, чтобы они сами попались в свою же ловушку. Но вот как это устроить? Что бы такое придумать?
Одно было ясно: оставаться в квартире, где двое людей собираются меня убить, – опасно.
«– Но если приедет ее отец, будет настаивать на расследовании катастрофы и выяснится, что кто-то подрезал тормозные шланги ее «Ситроена», то подозрение в первую очередь падет на меня. Лучше сделай это ты, мама.
– Бог с ними, с этими шлангами… Существуют и другие способы убийства. Яд, к примеру. Его можно подмешать в кофе, но сделать это надо не дома, а где-нибудь в кафе или в ресторане… Все нужно обдумать, Горги. Иначе мы снова останемся нищими! А я так привыкла к этой квартире! Мы здесь так хорошо все обустроили. Когда ее не станет, я непременно куплю посудомоечную машину… Жизнь так коротка, я не хочу доживать свой век в нищете…
– А тебе ее не жалко? Совсем? В сущности, она же не сделала тебе ничего плохого. Напротив – она купила тебе квартиру, и вообще, мы все эти месяцы жили, как у Христа за пазухой.
– Какой же ты у меня еще дурачок, Горги! Да, вот еще что… Помнишь мою сестру? Она умерла от обыкновенного перитонита. И в больнице к ней относились как к нищей. Когда она умирала, к ней никто даже не подошел! Все тогда говорили, когда она умерла, что, будь у нее страховка, за ней бы лучше присматривали. Муж бы занял денег, а страховая компания выплатила бы им все, что они потратили на лечение. Вот как бы нам уговорить Грету, чтобы она застраховала свою жизнь?
– Мам, ты сама-то слышишь, что говоришь?! Зачем ей, миллионерше, какая-то там дурацкая страховка? Ей достаточно только пошевелить пальцем, и она выкачает из банкомата все наличные, чтобы расплатиться за лечение. Нет, этот номер не пройдет».
Услышав это, я вдруг поняла, что именно этого-то мне и не хватало. Страховка! Вот и Райна летом говорила о страховке… Предположим, что я застрахую свою жизнь, Магдалена не станет ждать и постарается привести свой план по моему уничтожению в жизнь. Она будет торопиться, я это уже поняла.
Я уже видела свою разбитую, дымящуюся машину на дне оврага, а в ней – обгоревший труп… Но не свой, разумеется! Магдалена заявится в страховую компанию и предъявит этот труп, скажет, что это я погибла. Разве там, в этой конторе, не обратят внимание на то, что я только что застраховала свою жизнь – и тут же погибла? Начнут расследование, в результате которого выяснится, что тормоза моей машины были намеренно испорчены кем-то…
Только вот где раздобыть труп? Украсть из морга? Но как? Поручить это кому-нибудь из тех, кто имеет доступ в это святая святых, в это страшное место?..
Единственным человеком, с кем я могла бы более или менее удачно договориться, была Райна. К тому же она нуждалась в деньгах. Но как будет действовать она? Местная, она найдет нужного человека, пообещает ему деньги… Что ж, неплохой план! Вот только надо бы встретиться с ней, поговорить. Хотя, представляя себе подобный разговор, я словно слышала, как она советует мне снова обратиться к адвокату, чтобы тот помог поймать за руку злоумышленников. Уж он-то наверняка знает, что нужно сделать, чтобы предотвратить убийство и одновременно – посадить за решетку Джорджи с его матерью.
« – И все же ты попробуй… Знаешь, я много размышляла о вас с Гретой. Все спрашивала себя – почему она до сих пор не подала на развод? А что, если причина кроется не в желании разорить тебя и не в том, что она как будто чего-то выжидает… Может, все гораздо проще и она любит тебя? Ведь именно это чувство привело ее сюда. Она могла бы выйти замуж за миллионера, которого нашел бы ей отец. И могла бы жить не в Болгарии, прямо скажем, не самой богатой стране мира, а во Франции, в Англии… Ты не представляешь себе размер состояния ее отца… Он – Крез!!!
– К чему ты клонишь?
– К тому, что можно было бы поиграть на ее чувствах, понимаешь?
– Я не совсем понимаю…
– Вот чего она хочет, ты знаешь?
– Да. Она хочет дом, сад, семью и детей.
– Вот и купите дом! У моря. Красивый, дорогой дом. И пусть она там себе сажает свои растения, разбивает цветники… У нее же специальность такая – ландшафты.
– А я что? Превращусь в ее садовника? Стану полоть траву? Она ведь уже не воспринимает меня всерьез. Она поняла, что я никогда не буду работать… Она и так уже презирает меня.
– Так сделай вид, что ты собираешься работать. Скажи, что тебя тоже увлекает ландшафтное проектирование. Во всяком случае, это лучше, чем заниматься бензиновыми станциями или ремонтом машин. Пусть она научит тебя, как обустраивать сады и парки. Будете сидеть с ней в уютном теплом доме и высаживать цветочки! Влюби ее в себя – по-настоящему, а потом плавно перейди к тому, как ты дорожишь ею. Словом, подведи ее к разговору о страховке.
– Мама, это слишком грубо.
– Ничего не грубо! Словом, сделай так, чтобы она окончательно поверила в то, что ты собираешься жить с ней дальше, намерен завести с ней детей, что ваш брак – это навсегда… И вот когда ты полностью усыпишь ее бдительность, тогда и приступай к уговорам и беседам о страховке. Но уж если ничего не получится, ты все сделаешь так, как мы с тобой договаривались. Тормоза ли выведешь из строя, отравишь ли ее – роли не играет. Но когда ее не станет, страховые агенты, появившись в вашем доме, убедятся в том, что вы были чудесной парой и строили планы на будущее. Ты покажешь им, изображая убитого горем молодого супруга, ваши дизайнерские проекты, предъявишь заготовленные саженцы и семена. Горги, зато, когда все закончится, у нас будет дом на море!!!»
Почему я раньше не поняла, что Магдалена – психически нездоровый человек? Ведь тот план, что она предлагала ему, – самая настоящая дикость! К тому же сколько в нем было цинизма и расчета! Как же я ненавидела ее в ту минуту…
Я стояла в передней, слушая их разговор, и понимала, что не могу оставаться в этом доме ни минуты.
Я вышла на цыпочках из квартиры и пожалела, что не прихватила с собою теплую непромокаемую обувь и шубу. На мне была лишь легкая спортивная куртка, тонкие джинсы и кроссовки – словом, одежда, в которой можно сбегать в соседний магазин за сигаретами или пивом.
Между тем какая же на улице бушевала непогода! Дождь со снегом бросался на съежившихся, кутавшихся в легкие тонкие куртки прохожих. Я давно уже заметила, что в этой теплой стране к зиме относятся крайне несерьезно,и даже в пятнадцатиградусный мороз практически никто, кроме пожилых людей, не носит головные уборы. И обувь все предпочитают почти летнюю. В магазине резко встретишь сапоги на мутоновой подкладке, самый распространенный утеплитель – байка. Зато на полках красуются сапоги из искусственной замши, даже из вышитого атласа. Не обувь, а какие-то игрушки для взрослых людей! Люди, словно бы на миг выйдя из дома, бегут по улицам, замотав вокруг шеи шарф и будто зная, что через пару часов холод и вьюгу сменит теплый погожий денек. Моя теплая обувь и шуба вызвали бы, пожалуй, недоумение у граждан – мол, это тебе не русская зима! Может, и не русская, но все равно – холодно.
Я забежала в кафе. Горячий кофе мне не помешал бы, хотя бы для того, чтобы немного согреться и собраться с мыслями.
Итак. Меня собираются убить. Пусть не сегодня, а позже, когда-нибудь, когда я застрахую свою жизнь, но все равно – неприятно.
Бежать? Возвращаться в Москву? Но где гарантии, что зло будет наказано? Что Джорджи следующим летом не отправится на экскурсию в Москву и не привезет оттуда на свою родину следующую русскую дурочку? У Джорджи есть многое из того, что нравится женщинам, и в первую очередь – это его породистость, его природная красота и обаяние. Глядя на него, просто невозможно себе представить, что он способен на убийство. Кроме того, на его высоком гладком лбу имеется печать интеллекта. То есть он не похож на пустого безголового красавчика. При виде его человеку кажется, что Горги не только красив, но и развит, умен, что на него можно положиться. Кроме того, он обладает определенной интеллигентностью, у него неплохо поставлен голос, он довольно солиден, и даже легкая полнота ему идет. Такие мужчины очень нравятся женщинам. Любой девушке приятно будет пройтись с ним под ручку, не говоря уже о том, чтобы заполучить такого породистого жеребца в личную собственность. А уж какие красивые от него родятся дети!
