Анна Данилова
Красные губы и зеленые глаза. Иногда они возвращаются… с того света…
© Анна Данилова, 2016
© Анастасия Гребенникова, фотографии, 2016
© Анна Данилова, иллюстрации, 2016
ISBN 978-5-4483-1946-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
ДЫМ И ЧЕРНАЯ ВОДА
Он был несколько даже рад, когда Ольги не оказалось дома. У него было время принять душ, сменить рубашку, накрыть стол и поставить в вазу цветы… И еще… Он, едва успев стряхнуть снег с шапки и даже не разувшись, достал из кармана длинного мехового пальто красную бархатную коробочку и открыл ее… При электрическом свете бриллиант сверкал конечно не так, как в магазине, но все равно он был хорош: крупный, в обрамлении восьми изумрудов, источавших зеленоватый дорогой свет… Такой же свет излучали и ее глаза сегодня утром, когда он заглянул в них, чтобы окунуться в их тепло и снова почувствовать себя любимым. Ольга умела внушить ему это чувство, как никакая другая женщина, и потому он, едва наступал вечер, уже начинал тяготиться своими делами и спешил домой, к жене. Он знал, что она встретит его с улыбкой, обнимет, скажет что – нибудь ласковое или смешное, чем сразу же снимет с него груз забот и тревог… Фирма, которую он возглавлял, переживала не лучшие свои времена, но вот сейчас как будто бы все становится на свои места… Еще месяц-другой, и они позволят себе открыть сразу три филиала…
Он не был уверен, что она запомнила этот день… А ведь ровно год тому назад они познакомились на вечеринке у Фруманов, и он пошел ее провожать… И проводил… Она была в зеленом узком платье, красивая и немного невеселе, она много смеялась и ходила, чуть покачиваясь, смешно и трогательно. И тогда он легко подхватил ее на руки и донес до ее дома, поцеловал на прощанье, а на следующий день приехал опять, поднялся и позвонил в дверь… Она была уже не такая праздничная и сверкающая, как на вечеринке своей сестры, на ней было длинное домашнее платье, а глаза заспанные, лицо милое и почти детское…
Сергей поставил бутылку с шампанским в самый центр стола, рядом с розами, достал хрустальные фужеры, серебряные кольца для салфеток, принес блюдце с лимоном, тарелку с нарезаной ветчиной и розетку с икрой…
И в это время зазвонил телефон:
– Сергей Петрович Савельев? – спросил высокий женский голос.
– Да, я вас слушаю…
– Мне очень неприятно сообщать вам все это, но я не в силах нести этот груз одна… Дело в том, что ваша жена уже несколько недель встречается с моим мужем… – женщина сделала паузу, словно перевела дух и продолжила со слезами в голосе: – Они встречаются у него в офисе… Я понимаю, конечно, Ольга красивая женщина, с ней хотело бы переспать много мужчин… А я некрасивая, но, понимаете, Вадим – МОЙ муж и я никому не собираюсь его отдавать… даже на время… Вы слышите меня?
– Что? – не понял он, – слышу ли я вас? Но этого не может быть…
– Еще как может… Увезите ее куда-нибудь из города… она
словно околдовала его… или я за себя не отвечаю…
В трубке уже давно стонали длинные гудки, а Сергей все
смотрел на нее, не желая верить в услышанное. «Этого не
может быть… Нет, она на такое не способна…» Но в тоже время мозг его начал лихорадочно подтасовывать факты, свидетельствующие о том, что все это может быть реальностью… «Она целыми днями дома одна, предоставлена сама себе, скучает, занимается только тем, что ходит к подругам или в кино… А почему бы и нет? Она любит заниматься сексом, она расковна, раскрепощена, красива, молода… А почему бы и нет?..»
Он не мог объяснить позже, почему открыл шкаф и начал вытаскивать оттуда ее платья и швырять их на кровать… Быть может, он пытался представить себе Ольгу, одетую в эти одежды и раздевающуюся перед чужим мужчиной… Но записку или письмо, которое вылетело из маленького кармашка черного бархатного жакета он заметил сразу же… Дрожащими руками развернул и принялся читать. Строчки сливались в темно-фиолетовые пятна, в глазах рябило…"… поскорее бы ты пришла… Сижу за своим столом вот уже целых два часа и представляю, что ты уже у меня, в кресле… голенькая и розовая, щеки раскраснелись, потому что ты знаешь, чем мы сейчас будем заниматься… Жаль, что я не могу приглашать тебя к себе почаще, у нас сейчас запарка… Оля, у тебя очень эротичное имя, оно такое же овальное, как и твой ротик в тот момент, когда ты делаешь мне… ты никогда не измеряла сантиметром свою родинку на плече? Мне кажется, что она по своим размерам совпадает с размером моей родинки, которая находится сама знаешь, где… Ты все-таки предложи своему Савельеву то, о чем я тебе говорил… По-моему, ему должно понравиться: двое мужчин и одна женщина, да еще такая, как ты… Мне хочется писать всякие глупости в духе Генри Миллера, помнишь, с чем он сравнивал то, что находится у вас между ног? С розовым кустом, кажется… А еще он хотел бы забраться внутрь, свернуться там, глубоко у женщины, клубком и замереть, жить… О, как я его понимаю… Если бы ты сейчас видела меня… Все, до завтра. Обеспечь себе алиби и приезжай. Только не забудь, по пятницам ты носишь красное белье… Целую всюду. В.»
Его затрясло, когда он повернул голову и увидел сложенное на подушке красное кружевное белье жены… Вчера была пятница, и она вернулась домой в половине одиннадцатого, сказала, что была у какой-то знакомой, которая живет аж возле аэропорта… Он взял в руки красный кружевной комок и поднес к носу, легкий цитрусовый аромат напомнил ему утренние объятия, близость… Неужели теперь все для него закончилось? «Лучше бы она умерла…»
Когда раздался звонок, он встал и как пьяный пошел открывать. Это была она. Как Снегурочка, высокая и запушенная снегом… Даже шубка побелела… А глаза смотрят прямо, открыто, словно им нечего бояться… И блестят… Откуда она?
– Привет. А ты не забыл, какой у нас сегодня день? – она сделала резкое движение, и перед глазами невменяемого Сергея возник огромный букет из белых и розовых гвоздик. – Поздравляю. А еще я купила в ресторане жаркое, его надо просто подогреть… Ты что это не впускаешь меня домой? Тоже сюрприз?
Она ничего не подозревала. Сначала смеялась, а потом
притопнула ногой в нетерпении (пусти, мол), но он так и не
пустил ее. Он даже не помнил, что говорил ей, кричал,
оскорблял, схватил гвоздики и растоптал их у нее на
глазах… Она даже не успела ничего ответить, а только увидела его лицо, близко-близко и поняла, что это конец… Что они потеряли друг друга. Навсегда.
Когда она очнулась, то поняла, что лежит на голом льду, на крыльце своего дома… Кажется, она скатилась с лестницы, то ли сама, то ли это сделал ОН… Она с трудом поднялась и тут же снова осела: резкая боль в ноге… И еще сильно болела правая скула… Она дотронулась рукой – мокро, кровь. Начиналась метель, можно было доехать до Ады… Только для этого надо подняться и доползти до дороги, а там она остановит такси… Она так и сделала. Доползла. Не было сил даже плакать: только непонимание и боль. В горло словно протолкнули ледяной шарик, а он забыл, как таять…
Прямо возле нее остановилась машина. Какие-то руки подхватили ее и забрали с собой, в ад, в смерть… Их было трое в этой машине, звери, животные…
***
– Если вам охота, то спойте еще раз этот номер и постарайтесь не фальшивить, а от вашего пения у меня уши закладывает… – Наталия тяжело вздохнув, окинула взглядом маленький натопленный класс, в котором стояло всего шесть столов, за которыми сидело восемь вспотевших от жары и изматывающих упражнений по сольфеджио юные музыканты, дала им тональность и, слушая их неровное пение, неспеша прошлась к окну. Голубоватые сугробы прямо на глазах распухали от этого невиданного снегопада… «Красиво, – подумала она, – черное бархатное небо, белый крупный снег, желтый свет одинокого фонаря… Вот если бы еще не это детское блеяние…»
***
Она уже сто раз пожалела о том, что вернулась в музыкальную школу. Контрастов ей, видите ли, захотелось… Но, с другой стороны, ее тоже можно было понять. Летом она рассталась сразу с двумя своими мужчинами, Логиновым, прокурором, и Валентином, которого она любя называла Жестянщиком… Объяснить Логинову, с которым она жила под одной крышей, что ей «по жизни» необходимы именно они оба, она все равно не смогла бы, поэтому она выбрала единственный правильный для себя путь: удалила их из своей жизни, как два разболевшихся, но еще вполне здоровых зуба…
Сара, ее близкая подруга, узнав об этом была шокирована: «Ну ладно еще твой Жестянщик, жила ты без него сколько и еще сто лет прожила бы, но Логинов… Как же ты теперь сможешь жить без него?..» Наталия понимала ее: Сару возмущал не столько факт разрушения любовного союза, сколько трудности, которые могли возникнуть в жизни Наталии вследствие ее ссоры с прокурором. Тот бизнес, который они – Сара и Наталия – организовали и который начал приносить, наконец-то, неплохие деньги, своим рождением был обязан прокурору. Частные расследования, которыми занималась Наталия благодаря своим уникальным способностям, в какой-то мере питались официальной информацией, полученной из профессионыльнйх уст прокурора и его помощников, Сергея Сапрыкина и Арнольда Манджияна. И хотя зачастую приходилось лавировать и хитрить, чтобы и выудить у Логинова эту самую информацию, то теперь, с отсутствием таковой могло остановиться вообще все дело. Об этом Сара и сказала Натали в первую же встречу после ее разрыва со своими любовниками. На что Наталия лишь пожала плечами: «Значит, вернусь в музыкальную школу.» И вернулась. Что дальше?
возможностьНо Сара не оставляла ее. Она, женщина, научившая ее понимать вкус денег, а, значит, вкус и самой жизни, сотрясала ее большую квартиру длиннющими монологами, суть которых сводилась к следующему: «Что ты прозябаешь в этой дыре, в этой провинции, когда у тебя есть деньги, которых тебе хватило бы, чтобы перебраться в Европу и купить там себе дом…» И все в таком духе. Дело в том, что одно из последних дел принесло Наталии действительно большие деньги. Картины французского постимпрессиониста Роже Лотара, найденные ею совершенно случайно в процессе расследования причины смерти своей подруги Полины Царевой, были проданы некому Фальку, антиквару, французскому русскому или русскому французу, проживающему в Париже и делавшему на антиквариате деньги. Жизнь улыбнулась ей, осветив золотым блеском серые будни и предлагая резко переменить обстановку, но она почему-то этим не воспользовалась. «Ты не понимаешь, Сара… Все дело в контрастах… Я знаю, что могу в любое время уехать отсюда и зажить совершенно другой жизнью, полной удовольствий и комфорта, и именно эта мысль, эта возможность приносит мне куда больше удовольствия, чем все то, что меня там ждет в реальности… Я так хорошо себе это представила, что словно бы уже пожила ТАМ, ты понимаешь меня? А теперь вот как бы вернулась сюда, в холодную Россию, в свой небольшой провинциальный город с грязью на дорогах и расхлябанными троллейбусами… утомленными заботами людьми и пропахший резиновой гарью химволокна… Я хожу каждое утро на работу…» «Ну, положим, не ходишь, а ездишь на своем сиреневом опеле…» «Не перебивай меня… Я вообще могу замолчать, но ведь ты же хочешь меня понять? Так вот и прислушивайся к тому, что тебе говорят… И вообще, ты сбила меня с мысли… Одно могу сказать: уехать я всегда успею.
Но здесь у меня ты, Логинов и Жестянщик, и хотя я их почти не вижу, они все равно живут в моем сердце… А еще приходят во сне…» «Может, тебе завести нового мужчину?» «Если и так, что это должно произойти естественно, спонтанно… Что же касается нашего дела, то ты свои проценты получила?» «Получила, спасибо.» «Тогда до встречи… Мне пора на урок…»
Домработница Соня, которую Наталия наняла еще в бытность своего полусупружеского романа с Логиновым, жила в ее квартире на прежних правах, однако всегда помня и о своих обязанностях. Но видно было, как она скучает по Логинову. «Только он и умел хвалить мою стряпню,» – сказала она однажды, и это прозвучало так искренне, что Наталия чуть не растаяла и не предложила ей перейти «на службу» к прокурору. Но вовремя одумалась: ревность, как облезлая старая, но опытная кошка подняла ушки на макушки…«Этого не следует делать… Соня прекрасно готовит, к тому же – постоянная женщина в холостяцкой квартире постепенно приобретает повадки жены…»
***
Прозвенел звонок, дети как по команде исторгли восторженные крики по поводу окончания этого никому не нужного музыкального садизма, каковым общепринято считалось сольфеджио, и выбежали из класса в страхе, что Наталия Валерьевна оставит кого-нибудь из них на дополнительное занятие. Но Наталия Валерьевна даже и не думала мучать этих мальчиков и девочек, понимая, что дети не виноваты в том, что родители обрекли их на семилетнее мучение, называемое музыкальной школой, только из желания заполнить их свободное время, поскольку профессиональных музыкантов из выпускников этой школы выходило все меньше и меньше. Это объяснялось очень простой причиной: они уже не были нужны государству, а, значит, и обществу. Окультуривать деревни музыкой стало вообще дурным тоном: зачем ехать в глушь-лихомань, в заросший паутиной деревенский клуб, если жить придется чуть ли не в общежитии, в холоде и голоде, да еще и в обществе алкоголиков и алкоголичек? Не проще ли найти сытное и теплое местечко в городе? Но вакансии в городе были распределены на десятилетия вперед, а потому музыканты, которых стало как «собак нерезаных», подались кто куда: многие поспивались, остальные работали лоточниками, пироженщиками, уборщицами, а некоторые, и это касалось, в основном, женщин, просто превратились в домохозяек, бесправных домашних животных, обязанных прислуживать за столом, содержать дом в чистоте и чистить обувь мужу-кормильцу…
Она стояла возле окна и смотрела, как ее ученики, высыпавшие из школы, забрались чуть ли не по самые уши в сугробы и принялись валяться в снегу, забыв обо всем… Их голубоватые в вечернем свете фигурки с желтыми пятнами фонарного света на спинах вызывали умиление и стыд при мысли, что вместо того, чтобы позволить им предаваться своим детским забавам она заставляла их в течение полутора часов интонировать скучнейшие номера Калмыкова и Фридкина.
Она знала, что в школе почти никого не осталось. Разве что
Бланш, которая могла допоздна возиться со своими пластинками
и кассетами в кабинете звукозаписи. Но и она вскоре уйдет…
И тогда надо будет возвращаться домой, но сначала ей придется
очистить машину от снега, завести мотор, разогреть его…
Или же пора покупать свою мечту – красный форд?
Мысли Наталии были ленивы, как и она сама. Они плавно перекатывались с одной темы на другую, даже не удосуживаясь придерживаться какой-либо логики. Так, к примеру, она вспомнила о том, что дома ее ждет Соня, которая будет весь вечер смотреть на нее укоряющим взглядом, словно моля о том, чтобы она смилостивилась над нею и позволила Логинову, который, кстати, уже не раз приезжал для серьезного разговора с Наталией, вернуться к ней. Соня хотела возврата к прежней жизни, как, впрочем, и Наталия. Но Соня ничего не знала о существовании Жестянщика, который тоже играл большую роль в жизни ее хозяйки и, быть может, даже главную…
Она дождалась, пока все не утихнет, и села за пианино. Раскрыла крышку, которую захлопнул кто-то из ее учеников сразу же после занятия, коснулась пальцами теплых гладких клавиш и взяла, наконец, густой, насыщенный, построенный сплошь из напряженных малых терций аккорд… И тотчас вся покрылась мурашками… Сначала звуки доносились откуда-то издалека и были едва различимыми, но по мере нарастания его, Наталию охватил панический страх… Она услышала оглушительный взрыв, сотрясший все вокруг… Повалил горячий едкий дым, взметнулось оранжевое с черным, какое-то буйное, жирное пламя… Вокруг шипел, тая, снег и тут же превращался в черную воду… Она услышала крики откуда-то сверху, подняла голову и увидела стоящих на дороге, очень высоко в синем квадрате видения, людей… Они размахивали руками, сверкали фары остановившихся маших… Кто-то попытался спуститься в пропасть, куда улетела, очевидно, машина… Но которую за клубами дыма невозможно было различить… Наталия вспомнила Майю, сестру Сары Кауфман, которая инсценировала свою смерть… Что же на этот раз? Какую важную информацию выдает ей ее подсознание, чтобы втянуть в очередную страшную историю. Нет, к этому невозможно привыкнуть…
Несколькими мгновениями позже она УВИДЕЛА черно-белую картинку: утро, лежащий в снегу искареженный автомобиль и рядом с ним четыре черных тела, возле которых снуют фотографы, какие-то люди в черном… Один мужчина привлек ее внимание… Высокий, в длинном темном пальто, он курил неподалеку и объяснял что-то – стоящему по ту сторону видений – какому-то невидимому собеседнику. Это был Сергей Сапрыкин, помощник прокурора и большой друг Наталии, который после ее разрыва с Логиновым просто не осмеливался появляться у нее в кватире, хотя наверняка тоже скучал по ней, особенно по нормальной еде, которой ему так недоставало дома. Из звукового ряда можно было выделить только треск остывающего металла, хруст подмерзшей талой воды, которая впитавшись в декабрьскую землю, превратилсь в лед, да общий фон разговаривающей толпы.
Наталия оторвала пальцы от клавиш и оглянулась: она находилась в своем классе, в нем по-прежнему было душно, только теперь к характерному запаху паркетной мастики примешивался явный запах гари и бензина… Бланш, нещаметно вошедшая в класс (завуч школы, старейшая преподавательница музыки широчайшего профиля), тряхнув своими седыми кудряшками, пробормотала: «Ты тут не уснула? Что-то гарью пахнет… Наверно, потянуло с улицы… Ты только что играла что-то божественное, что это?» «Кажется импровизация на темы Баха… И я сама не знаю… Задумалась…» «Ну хорошо, я ушла… Запрешь тогда здесь все… До завтра…»
Наталия видела, как Бланш выходила из школы. Она была еще шустрая старушка и ходила очень энергичной, стремительной походкой. Уже через минуту она исчезла из поля зрения, ее крохотную фигурку в черном каракуле поглотила метель.
Наталия вошла в учительскую и оттуда позвонила Саре. Услышав ее приятный голос, она поняла, что за эти три года, как они с ней знакомы, она успела привязаться к ней и даже полюбить. И это при всех недостатках Сары, при том, что с ней невозможно расслабиться и приходится всегда быть начеку… Сложная и противоречивая натура, Сара обладала неисчерпаемой жизненной силой, которую Наталия просто черпала от общения с ней. Особенно она нуждалась в Саре сейчас, когда была вынуждена вести столь уединенный образ жизни и когда черная меланхолия своими противными липкими лапами все сильнее и сильнее сдавливала грудь.
– На ловца и зверь бежит, – металличским голосом
произнесла Сара на том конце провода, из чего Наталия
сделала вывод, что случилось нечто из ряда вон выходящее и имеющее отношение непосредственно к Саре.
– Что-нибудь с Майей?
– Нет, слава Богу, она сейчас в Алжире, собирается написать какую-то книгу, дурочка… Нет, дело не в ней. Просто моему одному хорошему знакомому плохо… Сердечный приступ. Его увезли на «скорой» и, похоже, он уже одной ногой на том свете…
– Кто такой?
– Савельев Сергей. Очень порядочный человек…
– Это у него три немецких кафе и магазин английской обуви,
и еще, если мне не изменяет память, одна из крупных риэлтерскиф фирм С.?
– Да, это он. Очень способный человек. И красивый, и семья
у него… Мне очень жаль будет Олю…
– Понятно, ты бы хотела, чтобы я ПОСМОТРЕЛА, выкарабкается ли он или нет?
– Да, именно… Если хочешь, приезжай ко мне… Я приготовила курицу с орехами и пирог с лимоном. Мне-то нельзя, я на диете, так ты хотя бы поешь…
– Сара, ты своими лимонными пирогами накормила уже весь город…
– Не весь. Вот Савальева Сережку – не успела… А ведь я ему очень многим обязана. Это же он мне в прошлом году давал взаймы… и без процентов..
– Но ведь ты же сказала, что с процентами…
– Мало ли что я сказала. Ты должна уже отличать правду от лжи. К тому же, если бы я тебе сказала, что мне дали пятьдесят тысяч баксов без процентов, то разве ты бы мне одолжила остальные двадцать?
– Ну и аппетиты у тебя, Сара…
– Зато теперь мой салон ничуть не хуже московского… Я же наконец-то получила из Германии все оборудование для вибромассажа, гелевые ванны и фены. Ты же знаешь, как я ждала все это… Думала, что мои денежки уже вылетели в трубу… Но немцы – организованный народ. Кроме того, ты бы пришла ко мне, у меня столько разных бальзамов, кремов и лаков…
– Если ты забыла, что посвящала меня в свою тайну, то я
могу тебе напомнить, что я УЖЕ знаю о том, что ты собираешься открыть магазин. Так что, Сара, главное при вранье не сам факт обмана, а способность запоминать, кому, когда и что именно ты говорила…
– Так ты посмотришь насчет Сережи?
– Не знаю, получится ли… Ведь я же его никогда не видела.
– Тогда приезжай ко мне. Мое пианино хоть и старенькое, но играть на нем можно… Кроме того, я так соскучилась по тебе… С тех пор, как ты вернулась в школу, тебя невозможно застать дома. Трубку берет твоя верноподданная и, чеканя каждое слово, объявляет о том, что тебя нет…
– Хорошо, я сейчас приеду.
Она вернулась в класс. И почувствовала, что просто должна сесть за инструмент. Не понимая в полной мере логическую основу своих видений и связи своего подсознания со всеми картинами, возникающими в ее мозгу, она могла ВИДЕТЬ совершенно, казалось бы, случайные сцены из жизни самых разных людей. Поэтому ответить Саре, что она непременно увидит сейчас Савельева, было бы неправильным. Она могла увидеть целый круг лиц и событий, лишь косвенно имеющих отношение к нему. Поэтому мало было что-то увидить, важно было определить эти связи, чтобы потом решать, как действовать дальше. Видения могли быть вырваны из чужой жизни, причем, как прошлой, так настоящей и даже будущей. Однажды таким образом Наталии удалось в своих видениях оказаться в Германии шестнадцать лет назад, в пивном кабаке, где она (с помощью диктофона!) сумела подслушать разговор двух мужчин, имеющих отношение к старинному пианино, нафаршированному бриллиантами. Странная была история. Странная, в основном, потому, что странная была убийца. Женщина с нарушенной психикой – что с нее взять? Как объяснить истинные мотивы преступлений? Это под силу только психоаналитику, да и то не всякому.
Она снова взяла тот же аккорд и снова почувствовала запах гари. Но когда дым рассеялся, она увидела в нескольких сантиметрах от своего лица огромный букет звоздик: пенно-белые и нежно розовые с красными прожилками, напоминающими кровеносные сосуды… Гвоздики были так хороши и источали такой аромат, что мысль о том, что они имеют отношение к ближайшим похоронам Савельева, как-то не приходила. Гвоздик было много и они несли в себе заряд праздника, но никак не трагедии. Но потом букет сорвался вниз и мужские ноги (серые, в красную полоску, носки и коричневые ковровые домашние туфли) стали неистово топтать цветы, давить на кружевные нежные густые лепестки, выдавшивая из них сок… И еще она успела заметить чью-то тень на полу и какое-то смазанное цветное пятно, словно размытый женский портрет: зеленые глаза, красный рот и белое лицо… И потом снова повалил густой дым.
«Я снова ничего не поняла. Расскажу Саре, может она сможет разобраться в этом…»
Заперев школу, Наталия, кутаясь в шубу, обогнула здание и остановилась перед своей машиной, которая напоминала теперь нахохлившегося гигантского белого кролика, настолько сильно ее занесло снегом… С трудом открыв дверцу, она достала тряпку и принялась счищать снег с крыши и капота. На это у нее ушло около двадцати минут. В это время салон уже успел прогреться и в его оранжевых освещенных недрах уже звучала меланхоличная мелодия Шаде…
Она выехала на оживленный проспект и, постепенно набирая скорость, полетела в центр города, где и жила Сара. Припарковав машину возле старого, но большого и красивого, с лепниной и витражами, дома, она, поздоровавшись с консьержкой, поднялась и позвонила в дверь.
