Анна Данилова
Тени в холодных ивах
6
– Да, поняла… Вернее, ничего не поняла. Какой еще следователь? Где Марина?
Я почувствовала, как сначала задрожала моя рука, держащая телефон, потом затряслось все тело. Мы с Зоей как раз стояли в отделении полиции возле окошка с дежурным, когда раздался этот звонок.
– Это Марина! – воскликнула я, увидев на дисплее «Сестра». Зоя вытаращилась на меня, словно тоже не веря в услышанное.
– Слава богу! – выдохнула она, наконец осознав, кто звонит. – Нашлась пропажа!
Однако вместо того, чтобы услышать сестру, я услышала мужской голос. Человек представился следователем. Фамилию я не уловила, растерялась.
Он спросил, кто такая Марина, я ответила.
– Когда вы последний раз видели свою сестру?
Я объяснила ему, что видела ее вчера, и что вообще подумала, что она потерялась (да, я так и сказала, не «пропала», а «потерялась»!), и что мы с подругой как раз сейчас пришли в полицию, чтобы заявить об этом.
Он уточнил, в каком именно отделении мы находимся, потом, подумав немного, попросил меня прислать, если возможно, фотографию сестры.
Я напряглась.
– С ней что-то случилось?
Почему-то эта мысль, и это при том, что телефон Марины находился в руках следователя, посетила меня в последнюю очередь. Я пообещала ему прямо сейчас поискать в своем телефоне фото сестры и прислать.
– Зоя… – Я почувствовала, как глаза мои наполняются слезами. Словно они первыми правильно отреагировали на случившееся. – Ее телефон сейчас у следователя. Он попросил прислать ее фото… Как ты думаешь, что бы это значило?
– Господи, спаси ее и сохрани, – перекрестилась Зоя, бледнея. Мы отошли от окошка дежурного, встали в сторонку, я принялась листать в телефоне папку с фотографиями. Довольно быстро нашла фото Марины, где она в домашнем халате сидит дома в гостиной с чашкой чая в руках. В чашке был какой-то лечебный чай. «Запомни этот момент, моя дорогая, – сказала она в тот вечер, когда купила и принесла домой какую-то пряную травяную смесь, которую назвала чаем, – мы – это то, что мы едим и пьем. Будешь правильно питаться – дольше проживешь!» Не знаю, зачем я ее тогда щелкнула. Быть может, чтобы подразнить ее, мол, все запомню, моя дорогая, или (и от этой мысли мне стало нехорошо) чтобы прислать это фото следователю? Со странным чувством наползающего на меня какого-то ледяного страха я отправила фото.
Родионов (на этот раз я запомнила его фамилию, потому что попросила его повторно представиться) сказал, чтобы я оставалась в отделении, что он приедет примерно через час-полтора, к сожалению, не раньше, потому что находится за городом. Попросил меня обязательно его дождаться, сказав, что это очень важно. И, возможно, для того, чтобы мы не потерялись, спросил мою фамилию.
– Фионова Екатерина Дмитриевна, – представилась я сиплым от волнения голосом. – Мою сестру зовут Марина Дмитриевна Фионова. Что с ней?
– Дождитесь меня, – сухо сказал он.
Зоя, услышав разговор (а наши современные телефоны тем хороши и одновременно опасны, что каждый находящийся поблизости человек, даже при условии, что ты не включаешь громкую связь, прекрасно слышит весь разговор без каких-либо усилий), посмотрела на меня так, что у меня мороз по коже пошел.
– Зоя, пожалуйста, не смотри на меня так. Еще же ничего не известно. Наверное, нашли телефон Марины. Если бы нашли саму Марину, то этот Родионов так и сказал бы сразу… Не пугай меня раньше времени. И вообще, пошли уже отсюда, здесь от стен веет человеческими несчастиями.
– Да как же мы пойдем, если он попросил тебя оставаться на месте?
– Так он же приедет через полтора часа! Зоя, я не могу здесь оставаться!
И я, отмахнувшись, быстрым шагом направилась к выходу. Вот здесь, на улице, на пока еще теплом августовском солнышке, мне стало заметно лучше. Глупости все это! Ну, потерял человек телефон. С кем не бывает? Поэтому я и не могла до нее дозвониться. Но долгое время телефон казался мне мертвым, то есть был отключен. Кто-то его нашел, включил… И тут я от досады сжала кулаки. Все-таки моя сестра – странная особа. Вот зачем ей понадобилось снимать блокировку с телефона? Видите ли, ей было страшно, что когда-нибудь ей не удастся самой включить телефон по отпечатку пальца или по паролю, и тогда она не сможет воспользоваться платежной системой «google pay», куда вбиты все ее банковские карты. И вот этот страх, что, подойдя к кассе в супермаркете, она не сможет расплатиться, и заставил ее снять блокировку с телефона. Если бы не это обстоятельство, тот, кто нашел телефон, не смог бы его открыть и дозвониться до меня. Получается, что в жизни нет ничего случайного. Теперь даже солнце уже не пригревало, а казалось холодным.
Я осмотрелась и увидела расположенное буквально в нескольких метрах от себя, на другой стороне дороги, кафе «Ветерок». Быстро перебежав по пешеходной зебре дорогу, я зашла в кафе. Пустые столики.
– У нас кофе и еда только навынос, – предупредила меня девушка за стеклянной стойкой. – Сами понимаете…
Ах да. Ковид, пандемия. От всего этого сумасшествия многие мои друзья провалились с головой в панические атаки. Вроде бы уже все разрешили, и начали открываться кафе и рестораны, но вот здесь почему-то засада.
– Тогда мне кофе. Навынос.
Я вышла с большим пластиковым стаканом с кофе, присела на скамейку под высоким, крепко пахнущим после дождя тополем и сделала несколько глотков. И тут мне позвонила Кристина.
– Как дела? Нашлась твоя сестра?
– Пока нет… Ты извини, что я не пришла. Подруга запаниковала, мы пришли в полицию…
– Да ладно, я же все понимаю. Но все будет хорошо, вот увидишь. Просто твоей сестре так же, как и тебе, захотелось немного свободы!
Я вот прямо увидела улыбку Кристины, где-то в моей голове возникла эта картинка: Кристина с телефоном в руке стоит возле своего огромного, в пол, окна мастерской в длинном светлом балахоне, подпоясанная грязноватым, в разноцветных пятнах масляной краски, фартуком. Солнце заливает и Кристину, и мастерскую, развешанные по стенам и разложенные повсюду картины, играет веселыми бликами в букетах цветов, словом, живет там. Да уж, лучше бы я пила кофе в мастерской, где мне всегда так хорошо и спокойно, чем сидеть здесь, напротив полицейского отделения, и дожидаться приезда следователя.
– Ты уверена, что твоя сестра так поступает с тобой исключительно из-за любви?
Этот вопрос задала мне Кристина в мой первый визит к ней, сразу после того, как мы с ней познакомились и она попросила меня позировать ей. Понятное дело, что перед этим меня словно прорвало и я рассказала ей о нашем скандале, о том, как сестра дала мне пощечину.
– Да, она действительно любит меня. И эта любовь отравляет меня. Уж лучше бы она меня ненавидела или хотя бы просто ей было наплевать на меня. Так было бы легче.
– Ну, если любит, то придется тебе постоянно прощать все ее закидоны.
Да, она так и сказала – закидоны. То есть она как-то сразу определила, что это не совсем нормальная любовь. Что она какая-то патологическая, что ли, бешеная. Что это все равно как связать меня по рукам и ногам и осыпать сестринскими поцелуями и клясться в любви. Да и что такое эта самая любовь? Разве любовь не подразумевает прежде всего желания осчастливить человека, которого любишь?
– Да я и прощаю, – ответила я слабым голосом, как если бы не была в этом уверена. – Понимаете, ей кажется, что жизнь – это война, что повсюду стреляют, и она старается защитить меня от пуль и взрывов. Она какая-то напуганная этой жизнью. И она только тогда спокойна, когда я дома и, грубо говоря, пью молоко. То есть я у нее на виду.
Часть нашего разговора, который происходил во время сеанса, случайно услышала незаметно появившаяся в мастерской девушка. Она была точной копией Кристины, только совсем юной. Подумалось, что они сестры. Мое удивление походило скорее на шок, когда я узнала, что они мать и дочь, настолько обе выглядели молодо. Это позже я узнаю, что Кристине на тот момент было тридцать два года, а ее дочери Валентине – шестнадцать. Как-то сразу подсчиталось, что Кристина родила, будучи ее ровесницей, тоже в шестнадцать. И я, еще только познакомившись с ней, уже готова была сразу же и оправдать ее раннее материнство – если она была так же красива, как сейчас Валентина, то неудивительно, что мужчины не давали ей прохода и кто-то очень настойчивый добился-таки своего, и бедная девочка «залетела».
– Вот-вот, – засмеялась Валентина, подходя к матери и целуя ее в щеку. – Моя мама точно такого же мнения. Всю жизнь пытается защитить меня от пуль. Да только я-то знаю, что никакой войны на улице нет, что все, кто окружают нас, такие же люди, как и мы. Из плоти и крови. И что не нужно их бояться. Ну да, есть опасные элементы, но где их нет? И если всю жизнь просидеть дома, то, когда очнешься уже старухой, поймешь, что она, эта самая жизнь, прошла мимо тебя. Вот так.
– Там гречка и котлеты, – бросив на дочку мимолетный, но полный любви взгляд и тем не менее отмахнувшись от нее, мол, не мешай работать, – сказала Кристина. – Знакомьтесь, моя дочь Валентина.
Так я узнала и о дочери, и о том, что та крутая металлическая лестница в углу мастерской, которую я разглядывала, пока позировала, ведет на второй этаж, где и расположены комнаты, в которых и проживает семья Метель. Да, фамилия Кристины была вот такая снежная и красивая – Метель.
Казалось бы, я знала Кристину всего ничего, только пришла к ней, ну, выпила чаю, меня усадили на диванчике и попросили не двигаться. Сперва болтали о том о сем, но как же такое могло случиться, что я открыла ей душу? Рассказала о своей жизни, сестре? Я восприняла ее как попутчицу в поезде, которой можно рассказать все, зная, что все мои тайны так и останутся тайнами, – какое дело постороннему человеку до меня, до моей жизни? Вышли из поезда и разбежались в разные стороны.
И ведь поначалу и мне показалось, что после этого сеанса мы, что называется, разбежимся и, возможно, никогда больше и не встретимся. У нас не было общих знакомых, да и интересов. Кристина принадлежала к местной богеме, так я, во всяком случае, тогда подумала. Это потом я узнаю, что она не очень-то жалует местную тусовку, хотя дружит с некоторыми художниками и театралами. Что Кристина – это как княжество Лихтенштейн, может и карликовое, но вполне себе независимое государство. Что она самодостаточна, свободна и этим счастлива. И что для нее, по сути, не существует правил. Разве что те, которые она сама для себя и придумала.
Так вот, я в первый же сеанс рассказала ей о своих отношениях с моей сестрой, да что там, пожаловалась ей на нее. И так уж получилось, что, озвучивая все свои упреки в адрес сестры, я, к своему же большому удивлению, понимала (хотя и не могла уже остановиться!), что превращаюсь в настоящего монстра-предателя своей семьи. Ведь сестра – она и есть моя семья. И что я, не в силах оценить ее заботу и любовь, первому встречному вылила на голову ушат претензий и обид на нее.
– Это ты сейчас злишься на нее, потому что еще не остыла от ссоры, но завтра, вот увидишь, ты успокоишься, хорошенько поразмыслишь и поймешь, что твоя сестра в чем-то была права.
– Ну вот, и вы туда же, – разочарованно протянула я, вздыхая.
– Понимаешь, не все люди способны водить. Вот я, к примеру, прирожденный водитель, Валя моя – тоже, нам это далось легко. Но многие мои знакомые не в состоянии водить машину по каким-то своим причинам, но чаще всего это связано со страхом. А некоторым не удается приноровиться к габаритам машины, ну, не чувствуют они ее, понимаешь?
Я и не заметила, как Кристина перешла на «ты». И я, слушая ее, никак не могла определиться, как же мне к ней относиться: как к взрослой тете или, что еще хуже, как к еще одной старшей сестре? Или же – как к новой подруге, не замечая ее возраста?
– Но откуда моей сестре знать, испытываю ли я страх перед машиной или чувствую ли я ее? Она тупо не хочет, чтобы я покупала машину.
Здесь я собралась уже поговорить об отношении моей сестры к деньгам в принципе, но вовремя остановилась, решив, что и без того слишком многим поделилась.
Мы поговорили еще немного о машинах, о том, как мне поступать, послушаться ли сестру и не покупать машину или же сделать так, как хочу я сама, но в голове моей мало что прояснилось. Я так и не знала, как поступить. Высказать Кристине предположение о том, что моя сестра видит в машине источник моей личной свободы, я не решилась – за этим последовал бы еще более глубокий и подробный разговор.
Потом, когда мы подружимся и наши беседы достигнут такой степени откровенности, что у меня перед Кристиной не останется почти никаких тайн, она признается мне, что в тот первый день, когда я пришла к ней на сеанс, она готова была просто взорваться, слушая про мою сестру.
– Я хотела тебе тогда крикнуть, что да, покупай, конечно, машину! Трать спокойно свои деньги, ведь ты их заработала. И иметь машину в наше время – это уже не роскошь, это обычное дело. Машина позволит тебе свободно перемещаться в пространстве и хотя бы на время выпасть из поля зрения твоей сестрицы. Но просто в тот момент я не имела права на такие резкие высказывания и призыв к свободе, боюсь, что я спугнула бы тебя.
После того сеанса я хотела посмотреть, что же такого успела нарисовать Кристина на своем холсте, и она, смеясь, позвала меня к мольберту, мол, смотри. Я увидела какое-то странное существо с затравленным взглядом, растрепанное и жалкое.
«Это я?» – хотелось мне крикнуть, потому что стыд накрыл меня с головой. Так вот какой меня видят посторонние!
– Это еще только набросок, – улыбнулась Кристина.
– Меня здесь словно огрели пыльным мешком по голове.
Она ничего не ответила. Поблагодарила меня за то, что я уделила ей время, спросила, может ли она надеяться на продолжение работы, на что я ответила ей слишком поспешно: да, да, конечно же, да! Мне было хорошо в ее мастерской. Мне нравилось там все. Много воздуха, света, картин, но, главное, я чувствовала себя там рядом с ней так, как если бы знала ее сто лет и она была близким мне человеком (хотя эту формулу никак нельзя было применить к моим отношениям с сестрой, с которой мы тоже знали друг друга целую вечность, и в наших жилах текла одна и та же кровь). Даже присутствие ее дочери меня не напрягало, хотя после ужина Валентина несколько раз спускалась к нам, сидела в глубоком кресле, уткнувшись в свой планшет, что-то там смотрела, строчила кому-то сообщения. Изредка посматривала на меня, и ее ободряющая улыбка помогала мне почувствовать себя в чужом доме комфортно и спокойно.
…Рядом со мной на соседнюю скамейку опустилась стайка маленьких детей, они весело щебетали, как птички, их счастливые лица были вымазаны шоколадом, маленькими пальчиками они едва удерживали мороженое на палочках – по две-три в одну руку. Две девочки и один мальчишка, шести-семи лет. Где-то взяли денег и накупили мороженого. Ангина им точно обеспечена. И куда только смотрят взрослые?
Я хотела было уже вмешаться в ситуацию, остановить их, чтобы они не принялись за все это мороженое, как вдруг услышала заговорщицкое:
– Я же говорил, что никого дома нет… – произнес мальчик, укладывая красивые, в серебряной фольге, цилиндрики мороженого на скамейку и принимаясь разворачивать один из них. – Так что нам ничего не будет. Никто не узнает.
Девочки последовали его примеру и тоже положили свое мороженое рядом.
– Она в больнице? – спросила одна девочка.
– Тетя Галя умерла. В больнице ее разрезали и положили в коробку, – тихо ответила ей вторая девочка, косясь на мальчишку. Тот подтвердил кивком. Шоколад таял на его теплых губах…
Пожалуй, я и вмешалась бы, причем довольно активно, поскольку поняла уже, что дети пробрались в открытую по трагической случайности квартиру тети Гали, взяли денег и накупили мороженого. Но это для меня трагичность ситуации была очевидной, поскольку прозвучали соответствующие теме слова, дети же, к счастью, пока еще ничего не знали про смерть. Так вот, я бы вмешалась, если бы не позвонила Зоя. Она взволнованно кричала в трубку, что кто-то там пришел, что я должна непременно вернуться в отделение полиции. Судя по времени, майор еще должен был быть в пути.
– Не ешьте так много мороженого, – бросила я им перед тем, как уйти, – горло заболит, вас положат в больницу, а там… сами знаете, что с вами сделают…
И быстро зашагала прочь.
7
Девушка, представившаяся Екатериной Фионовой, внешне совершенно не походила на свою сестру – жертву. Невысокого роста, с пышной грудью, она разве что некоторыми чертами лица и светлыми волосами смахивала на нее.
Поговорив с Екатериной и практически поняв, что личность убитой установлена, Сергей сообщил ей об обнаруженном трупе и, осознавая, что девушка и без того взволнована, предложил ей поехать на опознание. Сопровождающая ее молодая женщина, Зоя Михайловна Филиппова, коллега по работе исчезнувшей Марины Фионовой, согласилась проехать вместе с ними в морг. Поехала и Люся Рожкова. Вот только сейчас ее назойливость была воспринята Сергеем совершенно иначе – он сам хотел, чтобы она была рядом. И это ее откровенное желание быть с ним воспринималось им уже почему-то по-другому, словно их поездка к «Трем дубам» изменила его принципы, и теперь ему уже было все равно, есть ли у него условия для создания семьи или нет. Они оба могли бы начать с нуля, с Люсей ничего не страшно. Наоборот, если она будет рядом, он горы свернет!
– Катя, я с тобой, – Зоя Филиппова подхватила девушку под локоть, и они вместе вошли в секционную. Саша Суровцев, судмедэксперт, еще не закончил свою работу над трупом, но поскольку опознание было в данной ситуации просто необходимо для установления личности погибшей, он, чтобы не пугать предполагаемую сестру покойной жуткой картиной вскрытия, тщательно прикрыл тело, оставив для опознания лишь голову.
– Да, это она, – почти одновременно произнесли Катя с Зоей. Они стояли возле стола с покойницей, взявшись за руки. Никто не упал в обморок и не заплакал.
– Пойдемте, – сообразила Рожкова поскорее вывести девушек из помещения. – Пойдемте!
В коридоре обеим стало плохо, их вывели под руки на свежий воздух, усадили на скамейку. Саша приводил их в чувство ваткой, смоченной в нашатырном спирте.
– Я должен вас допросить, – сказал Сергей, обращаясь к Кате. – Понимаю, что вам тяжело, но вашу сестру убили.
– Да, конечно, – вяло произнесла девушка. – А почему в морге пахнет кофе?
Вопрос был странным. Неожиданным.
– Да потому, – отозвалась Рожкова, – что наш судмедэксперт, которого вы только что видели, Александр, глушит кофе ведрами.
Рассказ Кати показался Сергею каким-то невнятным.
– Так сестра вам рассказала, куда и с кем едет, или нет?
– Нет. Мы накануне поссорились. Я сказала, что хочу купить машину, а сестра была категорически против. Она сказала, что я на ней разобьюсь. Мне было так обидно, я же накопила денег, я мечтала… А она была так категорична настроена… Короче, я сказала, что все равно куплю машину, что это моя жизнь и все такое, и тогда она влепила мне пощечину… Нет, постойте. Это было в другой раз, раньше, когда я познакомилась с Кристиной. А вчера я купила конфеты. Очень дорогие. Хотела порадовать сестру. Знаю, что она любит шоколад, хотя старается ограничить себя, вернее меня, словом, нас обеих… Но шоколад действительно был дорогой, она сказала, что лучше бы я на эти деньги купила гель для стирки белья и туалетную бумагу, кажется, так… Вот после этого мы и не разговаривали. Я слышала, как она собирается, открывает шкафы, что-то двигает, а потом она ушла. Судя по тому, как она была одета…
– А как она была одета? – спросил Сергей, потому что на поляне нашли спортивный костюм и кроссовки.
– На ней был очень красивый красный с синим спортивный костюм и белые кроссовки.
Сергей показал ей снимок, сделанный на месте преступления.
– Да, это он, это ее костюм. И кроссовки тоже ее.
И вот тут ее прорвало. Катя заплакала, закрыв лицо ладонями. Сергей дал ей бумажную салфетку.
– Да кто же мог ее убить-то? И как? Я не поняла… Застрелили, что ли?
– Ее зарезали ножом. А тело бросили в реку, в камыши. Ее нашли на берегу. Люди приехали отдыхать, женщина подошла к камышам, а там… Вот так. Скажите, Катя, вы проживаете вместе с сестрой?
– Да. Только мы вдвоем и живем. Мы обе не замужем. Личной жизни, как я знала, у моей сестры не было. Она ни с кем не встречалась. Но вот вчера, вполне возможно, она отправилась на свидание. Она дружит с Зоей, и если бы она собралась за город, а она точно, по всем признакам, отправлялась за город, потому что взяла с собой термос, да и одета была соответственно, то взяла бы с собой Зою. Но раз и Зоя ничего не знает, значит, она поехала с мужчиной.
– И нет никаких предположений, кто бы это мог быть? Может, коллега? Где, говорите, она работала? В школе?
– Ну да. В двадцать четвертой школе. Там же, где и Зоя. Что касается коллеги-мужчины, это вам лучше спросить у нее. А мне Марина никогда ничего такого не рассказывала.
– Но мужчины-то у нее были?
– Думаю, что да. Но, видимо, такие мужчины, о которых ей не хотелось говорить.
– В смысле?
– Может, женатые. То есть любовники, все это было несерьезно, и, возможно, они были женатые.
– А как вы вообще поняли, что у нее были любовники?
– Так у нее же были презервативы. Правда, она прятала их, но однажды ее сумка свалилась с полки в прихожей и оттуда высыпались сразу три коробочки с нарисованными на них фруктами. Вернее, только с клубникой на упаковке. И тогда я лишний раз убедилась в том, что моя сестра – темная лошадка. Я имею в виду, что она во многих вопросах была закрыта для меня. Думаю, она стыдилась своих связей.
– Какого года рождения ваша сестра?
– 1989-го. Ей сейчас тридцать два.
– Каким человеком она была? У нее могли быть враги?
– Я не знаю ни о каких врагах. Но характер у нее был сложный. Конфликтный. Она и ладила только с Зоей. С остальными в школе, предполагаю, были непростые отношения. Она комментировала многое из того, что происходило в их коллективе. Получалось, – Катя потерла лоб и поджала губы, как если бы стыдилась своей сестры, – что все вокруг дураки, а она одна умная. Хотя моя сестра на самом деле была умная. Категоричная в суждениях и высоко ценящая свое мнение. Она странным образом умудрялась составить исключительно верное мнение по самым разным вопросам и почти никогда не ошибалась.
– А где вы были вчера вечером?
– У своих друзей.
– Можете назвать фамилию и адрес?
– Конечно. Записывайте, Кристина и Валентина Метель.
– Метель? Это фамилия такая?
– Ну да. Сначала я тоже подумала, что это псевдоним, потому что Кристина – известная в городе художница, но потом случайно увидела у нее в мастерской платежки за коммуналку, и там тоже стояла фамилия «Метель». Адрес – улица Соляная, дом шестнадцать, квартира… Можете поговорить с ними, вернее с Кристиной, она подтвердит, что я была у нее.
– И как долго вы у нее были?
– Я ночевала у нее. Вскоре после того, как Марина ушла, мне стало не по себе… Эта история с конфетами, точнее, скандал… Вот я и решила угостить этими конфетами своих друзей. Я позвонила Кристине, спросила ее, не занята ли она, я так всегда делаю, потому что у нее много работы, и она сказала, что будет рада мне. Я собралась и поехала к ней. Вы никогда не видели ее работы? Сказочные…
И она снова заплакала. А потом стала тихонько подвывать.
– Я бы хотел осмотреть ее комнату.
Она закивала.
– Не представляю, за что ее могли убить. А вообще… На ней были дорогие серьги с изумрудами…
– И серьги, и цепочка, все на месте. Мы вам потом отдадим. Может, были кольца?
– Нет-нет, если она отправлялась на природу, то кольца точно не надевала, у нее один раз случилось такое, что она чуть без пальца не осталась, зацепилась за что-то, кожу содрала… Нет, вы же сами понимаете, что ее не ограбили, раз серьги не украли. А там приличные изумруды. Это я подарила их ей на тридцатилетие. Сама она бы себе никогда их не купила, хотя изумруды любила, мечтала о них…
Она посмотрела на Сергея, задумалась.
– Вот и получается, что ее убили не из-за драгоценностей или денег, потому что на природу она и деньги-то большие не взяла. Первое – денег у нее и без того нет, она мало зарабатывает, второе – повторю, за город она взяла бы от силы тысячу рублей. Вы нашли ее кошелек?
– Нет. Ни кошелька, ни ножа.
– Постойте… Но телефон-то вы ее нашли!
– Да, нашли. Он был под букетом, который она собирала.
– Букет… Да… – Катя снова залилась слезами. – Она так любила цветы. Если бы ее не убили, она вернулась бы домой с букетом полевых цветов. Поставила бы в свою любимую керамическую вазу. Вот никогда, никогда не позволяла себе купить дорогие цветы, считала это пустой тратой денег. И ругала меня, когда я зимой приносила букет роз, просто бесилась, обзывала меня последними словами. Она всегда считала меня мотовкой… Хотя так оно, наверное, и есть. Ей виднее.
Катя высморкалась, Сергей протянул ей пачку салфеток.
– Ой, у меня же тоже есть салфетки, – она начала приходить в себя, вспомнила, что у нее есть сумка. А в ней не только бумажные носовые платки, но и большой мужской клетчатый платок, с помощью которого она привела себя в порядок.
– А вы чем занимаетесь?
– Я преподаю в лицее русский и литературу. Как и моя сестра. Только она в обычной школе, а я, повторю, в лицее. Вот это обстоятельство тоже бесило мою сестру. Она, вероятно, считала, что я выбила себе это место каким-то не очень чистоплотным способом.
– А на самом деле? – неожиданно для себя, нарушая все законы этики, спросил Сергей.
Лицо Кати вспыхнуло.
– Мне один знакомый помог, у него связи, – коротко ответила она.
Беседа со свидетельницей Филипповой была более информативна. Зоя во всех подробностях рассказывала о школьной жизни Марины Фионовой, рассказ ее был полон любви к погибшей, она восхищалась ее феноменальной памятью, принципиальностью, искренностью, неподкупностью… Получалось, что Марину в школе очень любили и ценили, что она была первоклассным преподавателем, хотя дети недолюбливали ее из-за излишней строгости, но уважали. Нет, врагов у нее просто не могло быть! У таких кристально чистых душой людей, как Марина, врагов не бывает. Она ценный работник, талантливый преподаватель, хороший организатор…
– Но ее убили. Зарезали, – напомнил ей Сергей. – И не ограбили. Должен же быть какой-то весомый мотив. Быть может, у нее была связь с женатым мужчиной?
– Вот здесь ничем вам помочь не могу, – прикусила губу Зоя. – О своей личной жизни она не распространялась. Она была привлекательной женщиной, вы сами видели. Стройная, высокая, правда, с верхней челюстью ей не повезло, она сильно портила ее… эти зубы выпирающие… А так – симпатичная молодая женщина. Ей бы носить одежду повеселее, не такую строгую и темную… Я хочу сказать, что вполне допускаю, что у нее кто-то был.
– Она никогда не рассказывала про это место «У трех дубов»?
– Не помню… Нет, кажется.
– С кем дружила Марина в школе кроме вас?
– Да ни с кем…
– Может, она рассказывала вам о том, что ей кто-то угрожает… Может, у нее были конфликты с родителями или детьми? Я имею в виду подростков… Знаете, как иногда бывает, поставит преподаватель двойку или нажалуется родителям на ученика, и тот…
– Нет-нет, она никогда не конфликтовала с детьми. Они боялись ее… Вернее, она была строгая, ее слушались. Вот так будет правильно сказать.
– Спасибо вам, Зоя Михайловна, вы нам очень помогли.
Он отпустил ее, потом снова вызвал к себе Катю, которая во время беседы с Филипповой сидела в соседнем кабинете, где Люся Рожкова отпаивала ее чаем и успокаивала.
– Ну что, теперь поедем к вам.
– Хотите осмотреть комнату моей сестры? – Слезы уже высохли. Катя, по всей видимости, уже немного успокоилась и собралась. – Поедемте. Я бы и сама хотела заглянуть в ее королевство.
Ему показалось или она слегка усмехнулась?
