bannerbannerbanner
Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного

Анна Долгарева
Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного

Полная версия

© А. Долгарева, текст, 2022

© М. Бржезинская, иллюстрации, 2022

© Формаслов, 2022


Дратути! Ето мои Мурмуары, которые записала моя Аничка пресекретарь. Я кот Феликс Эдмундович Добрый кот. Разскажу про себя. У меня виликалепное пузичко жолтеньково цвета. Сам я очинь раскошный, паласатый. Аничка гаварит, «как толстенькая шпрота». Я президент шкафа (и тоже коебочку аннексировал), павилитель Анички, ие соседки Наташыньки и кошички Китти (Наташынькиной). Но ето не первые Аничкины соседи! Уж очинь часто мы с Аничкой питушествовали, с разными чиловеками и котами жили. И придумал я написать про ето Мурмуары.

Разскажу я вам, как я нашол сибе Аничку маленьким котом нибальшим. Разскажу про свое житье-бытье с етой Аничкой. Разскажу, как она шастает. Как мы питушествовали, жили сначала в Луганске, патом в Донецке, патом апять в Луганске, и апять в Донецке, патом в Санкт-Петербурге, патом в Москве стали жить. И пусть тут визде поставят мурмуриальные доски, что я тут жил и властвовал, Феликс Добрый кот. И про моих друзей котов соседей я разскажу. И самое главное! Я раз-скажу, что такое скавуль!

Такие вот будут мои мурмуары.


 
люби, говорю, люби, говорю, не кусь,
спиной шерстяной прижимайся ко мне, люби,
так ночь наступает, а я в любовь облекусь,
и буду гладить, и спрячусь в ее глуби.
 
 
а он отвечает: «Кусь», говорит: «Я есть»,
я, может быть, не любовь, а благая весть,
я, может, вообще не чтобы я сам любить,
а чтобы вот так среди ночи с тобой говорить.
 
 
я есть, говорит, посмотри, я совсем другой,
и нос у меня непохожий на твой, и шерсть,
живот мой роскошен, как поле поздней весной,
и розов мой рот, и уши остры, я есть.
 
 
я есть, я радость небесная, я другой,
так гладь мое горло и уши мои тереби,
учись понимать язык полуночный мой,
люби, говорит, люби, говорит, люби.
 

Разскажу, как я нашол сибе Аничку. Я был маинький кот нибальшой. У миня лиш только открылись глазы, такой я нибальшой был. Я нашелся в коебочке. Она была заклеена скотчем вся. И там я с братиком и сестричкой сидел и громка скавуль. Штобы миня нашли и достали. И одна жэнщина, она бегувала в том лесу, где моя коебочка, услышала мой СКАВУЛЬ. И стала миня искать. Хотя было темно. Но она маладец такая жэнщина. Целый час искала миня по скавулю и нашла!

А в ето время Аничка моя гвупая где-то сидела и очинь пичалилась. Гаварила Аничка: «Как же мне грустно оттого, что у меня котика нет!» И вот ета жэнщина дала ОБЪЯВЛЕНИ. Што я такой кот нибальшой харошый ищю сибе чилавека. Тоже я был очинь ваинственный и гонял своих братика и сестричку. И Аничка увидела, што я такой ваинственный и харошый, и сразу поняла, что ето я, ее кот Феликс Эдмундович Виликалепный. А та жэнщина испугалась, оттовошто Аничка зделалась как сумасошлатая и гаварила: «Пожалуйста, можно я немедленно приеду, я прямо сегодня хочу его забрать». И она думала, што Аничка хочит миня в подарок или В ЖЭРТВУ НА ХЭЛУВИН! Но скрипя сердцем, она согласилась. И Аничка приехала за мной, и засувала миня в куртку. И мы поехали к ней. И стали жыть-пожывать и добрана жевать. Только очинь уж она шастает, я ниодобряю.

Аничка жыстокая жэнщина была и уколы мне колола в лапку тоненькую, в спинку пушыстенькую! Но я уж привык, што она такая! Хотя иногда и кусь! Обизательно жэнщин надо воспитательно кусь, а то што они!

Я очинь кот дикий и апасный. Всигда когда Аничка дверь открывает, я думаю: «Надо мне на свабоду ринуться!». И сразу как ринусь! Побигу нимножычко, а патом думаю: «Как же Аничка без меня будет?» И тогда падаю и нимедлино валяюсь с бочка на бочок.

Такой вот я кот умелый! И кусь умею всячиский! И лизь ниплоха умею! И валяюсь дико, апасно!

Но лучшы всиво я належать умею. И призаснуть тоже.


Вот я разсказал, как я нашолся. А што такое скавуль, я не разсказал. Аднажды к Аничке пришол такой Скрипач. Ево звали Андрей, но все иво звали Скрипач, патамушта он на гитаре играл. И вот етот Скрипач увидел миня. И стал со мной знакомиться. Лег на пол и поползал ко мне знакомиться. Я очинь удивился, што он такой странный. И громко сказал: «Аничка, што ето такое, пачиму он поползает у тебя по полу? Он вапще нормальный, может, он потом съест миня?» А Скрипач стал хохотаться. Он сказал: «Такой большой кот! Я думал у него толстый мяк, а у него такой тоненький скавуль». Скавуль ето был звук, когда я был вазмущенный и негодувающий, и тоже абискураженный иво, Скрипача, паведением. Но мне понравилось ето спициальное слово. Типерь я когда абижен, или вазмущен, или мне страшно или я абиссилился от голода, патамушта мисочка дно показала, я сразу гаварю: «СКАВУЛЬ!» И Аничка все панимает, и нимедлина чисает мне пузичко, и дает кусинькое. Такая у миня харашо васпитанная Аничка.



Шол я такой и на попу сел. Хорошо сел на попу, штобы в окошко посмотреть. Там ездят и жужжат на машынах. Я боюсь, когда жужжат, они котичку съесть могут. Аничка, бывало, миня засувала в машыны, и для чево же? Штобы атвезти миня к витиринар, где витиринар миня мучил.

Так вот, сел я, пасматрел в окошко и стал думать. Думал, как Анечка мне вкусное не дает, штобы с ней такое сделать. Придумал, што надо кусь. Если Анечку кусь, то она улучшается.

А еще думал, почему листья жолтые. Кто их красит. Наверно, когда темно и невидно, ходит и красит. И я сел и стал плотно смотреть, штобы не пропустить. А потом Анечка пришла, и я отвлекся на кусь.

Потому што женщину надо кусь, тогда она будет улучшенная.

Аднажды Аничка очинь меня мучила. Я лежал хароший такой и ногу ее кусь, а она миня посадила в домик и в машыну понесла. Я говорил громко очинь: «АНИЧКА ШТО ТЫ ДЕЛАЕШ НИНАДА АСТАНАВИСЬ». А она сотонински хохотала и гаварила: «Извините, вы бы не могли на дорогу смотреть, а не на кота? Блин, мы на поребрик вылетели!»

Я знал, што мы едем к Юле витиринару, патамушта Аничка меня возила раньше к Юле витиринару на маникюр ужастный, а Юля говорит, што я толстый. Я не хотел к витиринару Юле ехать, патамушта она меня тыкает. И када приехали, я в домик забрался сильно и там сидел. А Аничка меня доставала, но я сильный кот и хорошо сидел. Тогда они вдвоем миня доставали и побидили, патамушта их двое а я, виликалепный, один.

И кололи миня прямо в спинку мою пушыстенькую, а я молчал и даже не кусь, штобы знали, што мужыственный я кот. А они хохотали сотонински и гаварили, што я виликалепный, и толстенький, и шерстка у меня блестит; я сам знаю, они нарошно подольститься хотели, но я их не простил и убежал в домик. В домике потом сильно сидел. А они говорили: «Ну вот и сделали прививку! Надо же, даже царапаться и кусаться не стал!»

Самый я сильный и мужыственный кот. Только машын очинь баюс, когда они рычат, и еще когда колют нелюблю.

Разскажу, как я Феликс кот аднажды переезжал. Када Аничка стала меня утром в домик сувать, я сразу понял, што она меня мучить очень хочет.

Но я не такой кот, каторава мучить можно! Поэтому я решительно и безстрашно выпрыгнул и спряталсо. Под диван сначала. Там я плохо прятался, патамушта Аничка заметила и стала диван двигать, штобы меня, кота, достать и мучить.

И я стримительно тада выскочил и под раковину спряталсо, а Аничка не видела. Аничка стала бегать и кричать: «Где кот?! Я никуда не поеду без кота!», и за дверь побижала, и везде бегала, а я смиялсо под раковиной! И када Аничка за дверь побижала, я подумал, што она меня мучить уже не будет и можно покушать такому харошему коту. Но Аничка вернулась, када я кушал и увидела, где я прятаюсь.

А достать миня все равно не могла хахаха! И палкой тыкала и руки сувала, а я смиялсо. А патом бальшой дядька оторвал деревяшку и тыкнул в миня палкой, и я в ужасе и вазмущении выпрыгнул на него! И дядьки миня ката схватил и в домик засувал. А патом в машыну, и машына рычала очинь громко.

Аничка так говорила: «На электричку уже не успеваем? А до Луганска если ехать, это сколько получится? Сколько? Ничего себе на три тыщи рублей котик в прятки поиграл!» (это она про миня, такова виликалепна спрятанново, говорила).

А потом я стал говорить: «Аничка! Я ничево не вижу в домике, возьми на ручки миня! Аничка, ты што, глухая? Миня не слышиш?» Аничка долго нислышала, но потом взяла на ручки. Но я пугался, как машына рычит, и ещо так говорил: «Аничка! Страшно мне очинь! Ты видиш, как я от тебя страдаю? Гладь мне пузико сильна-сильна, и горлышко мое беленькое чишы! И ухи очинь гладь, патамушта я страдаю от тибя, Аничка». И она чисала, но нидастатачна. Ругал я ее очинь.

Патом в дом приехали, где я жыл в котеночестве. Тогда я маленький котеночек был и мне говорили: «Ну и морда чекистская!» Это патамушта я был бизащитный котенощек и кусь у миня был слабый, немощный. А теперь очинь мощный стал кусь. И чилавек Сеня мне сказал: «Это Феликс? Какой он стал толстый!» И за это я ево потом кусь.

Патом привезли в другой дом и там Аничка меня кормила хорошо вкусиньким.

 

Цыните сваих котов! Не гаварите, што они чекистские морды! И вкусиньким кормите. Ато кусь.


Безсердечная жэнщина Аничка однажды взяла миня кота и бросила. Уехала далеко в камандировку свою. А я один остался. Поел, потом посидел везде, но Аничка от этово не вернулась. И стал я плакать горько.

От тово нимедлина пришол чилавек Сеня и посадил миня в домик. Отвез миня Сеня в дом, где мы с Аничкой жыли, когда я маинький был. Но по прибытию я в ужасе узнал, што типерь там жывут две кошычки!

Очинь строго я стал кошычкам объяснять, што я самый главный кот, патамушта я большой, а они маинькие. Они правда маинькие. Штобы лучше понимали, я их кусь нимножычко. Но кошычка маинькая Вася стала миня лапами бить, и ушол я такой кот под диван страдать и худеть.

Очинь долго я кошычкам объяснял свою главность и наконец их побидил. Виликадушна стал с ними тогда играться. Но кошычки не игрались а убигали от миня! Очинь нервные у нас с кошычками были отношения, и ищо еда нивкусинькая. От тово я похудел сильна, все мое виликалепнае пузико скукожылось.

И понял я, што я отвержыный кот в этом мире, и никто больше мое пузичко гладить не будет. И стал я курощать всех, кто там жыл, кроме кошычек. И они курощались, асобина рано утром.



Однажды Аничка прихадила. Я сразу стал говорить громко: «Аничка, пошли скорей от этих кошычек!» Побижал к двери показывать ей, как надо уходить, патом в рюкзак к ней побижал.

И Аничка наконецто посадила миня в домик и забрала. Но штожи случилось? Потом она посадилась в большую рычащую машыну и долго-долго миня там везла, и я апасался, што на мучения к витиринару она миня везет. Всю дорогу я плакал, но Аничка была бизжалосная. Только потом, когда высадила, вкусинького мне дала, и я ее виликадушна простил.

Типерь везде за Аничкой хожу. Дажы когда она сидит, я лапу на нее кладу. Мяконькую мою лапу виликалепную. Лизь Аничку очинь сильна и лапами трогаю. Я понял, што жэнщинам ласка нужна, штобы они не убигали. Не только кусь.

1  2  3  4  5  6  7  8 
Рейтинг@Mail.ru