Анна Ф. Райх
Глухие
* * *
«Чужане» живут за городом, поэтому мне пришлось выйти на последней станции и следовать указаниям, которые мне оставил мой скрипач.
Уже стемнело, поднялся ветер, а внутри меня бьют тысячи молоточков, я горю и мне холодно одновременно, и с каждым шагом волнение подскакивает как большая жаба. Становится тяжело идти по сельской дороге, найдя большую ветку, опираюсь на нее, как на трость. Стараюсь обходить лужи, но мое тело слабеет и не слушается, впрочем, мне уже неважен внешний вид. Я начинаю сомневаться в своем решении, пожалуй, нужно было дождаться врача и дожить свои последние дни в стерильной палате.
Кажется, я дошла до деревни, и какой-то мальчишка замечает меня, кричит об этом взрослым. Вижу, как люди выглядывают из окон своих маленьких старых домиков, кто-то выходит во двор, все говорят что-то, но я плохо их слышу, хоть в моих ушах и нет наушников.
Я иду по дороге, мимо тревожных взглядов местных жителей, слышу, как лает собака, и женщины охают. Вдалеке кто-то стремительно бежит мне на встречу, он приближается, и я могу различить в его словах свое имя.
– Ты сказал, найти тебя, – говорю, опираясь на палку, чтобы поднять глаза и взглянуть на него. Роман берет меня на руки и несет куда-то, но я уже ничего не вижу и не слышу.
Мое тело принизывает огонь и лед, я лежу на кровати, это точно, а когда просыпаюсь, меня обкладывают холодными полотенцами, дают пить воду. В бреду, различаю лица: бородатый мужчина лет пятидесяти, две женщины неопределенного возраста и Роман – все они возле меня.
– Осталось немного, – говорит мне бородатый.
– Я не могу спать, – отвечаю ему невпопад, – Внутри меня ад, почему никто не может унять эту боль? Я схожу с ума?
– Эта боль не физическая, это осложнения вируса, – поясняет мужчина, но, скорее всего, не мне, а своим помощникам, – Действует на психику и нервную систему, вызывая душевную боль.
Все как в тумане, засыпаю, и вновь в сознании, чувствую, как Роман держит мою руку в своих ладонях, поглаживая. Знал бы он, какие безудержные чувства у меня это вызывает, как я мысленно прошу его не уходить от моей постели. Ты будешь, моей последней любовью, скрипач. Самой чистой любовью, которую я могла бы испытать, играй мне…
– Что? – встревожено вопрошает он, склонившись ко мне ближе.
– Сыграй мне, – шепчу я.
Роман отпускает мою руку, а через несколько минут я слышу его музыку. Если б я могла плакать, я бы рыдала, но могу лишь слушать.
Он всегда знает, что мне сыграть, звуки его скрипки сливаются с моей душой, теперь мы неразрывны. Я возвращаюсь назад от этого момента к самому своему рождению. Я снова лишь дух…
Так я падаю в пропасть сна и жду свое первое утро в деревне «чужан».
Вы помните это ужасный скип петель, когда раздвигают шторы? О, он неимоверно раздражает больную голову. А потоки солнца, хлынувшие обжигать твои заспанные глаза?
– Доброе утро, работникам лазарета! – скандирует бородач, вслед за ним входит Роман с подносом, на котором я замечаю кашу, кусок хлеба и кружку молока.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Роман, видя, что я сажусь на кровати, он надевает на мои ноги тапочки, затем садится на стул рядом с бородачом, и теперь они оба напротив меня.
Касаясь лба для проверки температуры, я замечаю, что на мне надета не моя одежда, я трогаю ее, осматривая:
– Милая ночнушка.
– Если тебя это беспокоит, то со всей честностью, говорю, что тебя переодевали наши женщины, – объясняет бородатый.
– Это меньше всего меня беспокоит, – отвечаю я, беря в непослушные руки кружку с молоком, и немного расплескиваю содержимое на пол.
– Твое состояние улучшилось, и я могу констатировать полное выздоровление.
Он, наверное, местный доктор, я поняла! Как же сразу не догадалась, у него же стетоскоп на шее, но мне ясно не все:
