Анна Фурман
Любовь и смерть в Ляояне
Очнулся, думаю, живой. Голова трещит, уши заложило, что ваты натолкали, но ни взрывов, ни криков, одно только издалека доносится, будто и не по-настоящему: «Иван, ватаси но Иван». Уж как она меня нашла, не знаю! Я глаза-то открыл – и правда, моя Мэй! Склонилась низко, лопочет-лопочет, лицо сажей перепачкано и волосы дивные отрезала, кепчонку свою мне под голову суёт.
Я по сторонам-то посмотрел: нет никого, одна пыль вверх поднимается, – винтовку сильнее к груди прижал, мало ли, а Мэй всё суетится. И тут я прислушался. Говорит-то она по-своему, а я будто понимаю. Чудеса да и только! «Иван мой, Иван, сейчас я тебя подлатаю. Ты лежи, не шевелись. Бедный мой». И правда, чувствую, придавило к земле, в ногах холод, живот болит и винтовка от крови липкая.
Вдруг вижу: тень по небу ползёт, огромная, точно гора надвигается, того и гляди упадёт, раздавит. Я из последних сил Мэй кричу: «Беги!», а она, бесстрашная, встала, вся распрямилась и ждёт. А как тенью совсем нас накрыло, так достала из-за пояса монету, маленькую медную, и говорит:
– Я хочу купить время.
Тогда тень стала съёживаться, на землю опускаться. Тут и пыль замерла прямо в воздухе, и ветер стих. Раз – и вместо тени уже фигура стоит: высокая, тощая, с ног до головы в рванину завёрнута. Руки из-под рванины торчат – бледные, пальцы цепкие, точно молодые веточки у берёзки. Я хотел было на прицел взять, а пошевелиться-то не могу, лежу: за спиной земля, в руках винтовка, одни глаза и бегают.
– Время, говоришь? – Голос у этой тени, как утро в лесу: речка вдалеке журчит, соловьи чирикают и ветер с листвой играет, – но не поймёшь, мужской он или женский. – Время за время продам.
– Возьми моё, – отвечает Мэй. А тень ей:
– У тебя много, знаю. Но твоё ценно миру.
– Возьми, молю! Пусть он живёт!
Я сначала не понял, о чём они толкуют, а потом сообразил. Закричать хотел, мол, не надо, Мэй, не надо мне времени, лучше сама живи, но и рта раскрыть не смог, будто и правда в безвременье угодил. И тут тень ко мне лицом повернулась. Капюшон с головы откинула: волосы белые-белые и холодом светятся, точно луна в марте. Глазища огромные, смотрит, и будто всю твою жизнь видит, ничего не утаишь. Склонилась надо мною, а пахнет от неё морем, как оно есть: солью и водорослями.
