Анна Кей
Когда солнце взойдет на западе
Пусть она и поступала безрассудно в большинстве случаев, но не могла высказаться против происходящего, как и в принципе не могла говорить все, что пожелала. Пока она не стала главой клана, ей приходилось следовать установленным правилам. И молчание входило в их число.
Если только ей не задавали прямой вопрос, как сейчас.
– В Бюро оммёдо что-то говорили о произошедшем? – спросил отец, переведя взгляд на Аямэ.
– Я выехала из Хэйана заранее, так что ничего не слышала, – поставив пустую чашу на стол, ответила Аямэ, глядя в глаза отцу. Дерзость, за которую ее могли бы наказать, не будь она наследницей.
– Занятно, что донесения добрались до Исао-сама быстрее, чем сестра приехала в Сакаи, хотя вы оба прибыли из столицы. И письмо ведь наверняка отправили позже, – гоготнул Рюити, надеясь задеть Аямэ, но она напала в ответ, как змея из мешка.
– Если бы мой дражайший братец чаще покидал город и избавлял окрестности от ёкаев, а не только сидел в додзё, наблюдая за чужими тренировками, – начала Аямэ с хищной улыбкой, – то, возможно, мне бы не пришлось выезжать в ночь, чтобы сделать за него всю работу.
Рюити покраснел от злости, готовый наброситься на нее, но заставил себя сидеть. Только багровое лицо продолжало пылать от унижения. Аямэ с трудом подавила ухмылку, вместо этого решив поесть. Саке грело изнутри, теплом распространяясь по желудку, а тот требовал еды. Слуги постарались: перед каждым гостем стояли цукэмоно[29] нескольких видов, намасу[30] и бобы эдамаме[31]. Поставили даже гюнабэ[32], который обычно ели только мужчины, но Аямэ радовалась такой оплошности – острая говядина хорошо подходила к выпивке, кувшин которой она намеревалась осушить до дна. Ей еще несколько дней предстояло находиться в клане, поэтому хотя бы первый она постарается забыть.
Пока Аямэ размышляла по поводу еды, старательно игнорируя присутствующих, в зале разгорелся настоящий спор. Воспоминания о сражениях бок о бок с богами были слишком свежи, и большинство противилось тому, чтобы вступать в новую битву. Даже если сами они все это время сидели на татами[33] здесь, в Сакаи, за стенами увешанных талисманами-офуда[34] домов.
– Необходимо отправлять оммёдзи на задания хотя бы по двое. – Громкий женский голос на мгновение перекрыл крики и споры, и Аямэ отвлеклась от цукэмоно, подняв взгляд на говорившую.
Женщина, в возрасте почти столь же почтенном, как и у большинства присутствующих, выглядела величественно и достойно. Она ровно держала спину, одна рука ее лежала на коленях, вторая же то и дело тянулась к лежащим рядом ножнам от катаны, а лицо сохранило остатки былой красоты: даже испещренное морщинами, оно привлекало внимание правильными чертами, удивительным внутренним сиянием и отсутствием шрамов, которых не мог избежать никто из действующих оммёдзи. Женщина казалась знакомой, но Аямэ никак не могла ее вспомнить.
– Йоко-сама права, – кивнули несколько старейшин, а Аямэ наконец поняла, кто перед ней: за прошедшие годы лицо Йоко-сама изменилось достаточно, чтобы Аямэ не сразу узнала ее.
Первая супруга Сайто Юти. За шестнадцать лет брака она так и не родила ни одного ребенка. Старейшины тогда настояли, чтобы супруги развелись – неслыханное прежде дело в клане – и Юти нашел себе новую, молодую и здоровую жену. Так родители Аямэ и поженились – семнадцатилетняя Кику из северной ветви Сайто и тридцативосьмилетний глава клана Юти. Разница в двадцать один год не смущала молодую жену. Кику, в достаточной степени амбициозная и тщеславная, видела в союзе не похороненное будущее в компании старика, а шанс возвыситься. А когда Кику в первый же год брака забеременела, пусть и родила в итоге дочь, ее уверенность в себе достигла того уровня, что уже никто и ни при каких обстоятельствах не смог бы ее пошатнуть.
Когда-то Аямэ желала называть матерью Йоко. Еще в юном возрасте Кику отказалась от работы оммёдзи, хотя была от природы талантлива – даже без тренировок она могла призвать трех сикигами. А вот Йоко выбрала путь борьбы с демонами. Всю замужнюю жизнь она сопровождала Юти в каждом сражении. Боролась на равных с мужчинами, призывала пять сикигами и всегда стойко переносила ранения. Ей уже перевалило за пятьдесят, но все знали, что Йоко до сих пор способна за себя постоять и дать отпор любому, кто станет на ее пути.
Такая жизнь была для Аямэ ближе, чем убеждения матери, которая предпочитала следить за тем, чтобы ее кожа оставалась белой и гладкой, а тело пребывало в комфорте, для поддержания которого сама она не сделала ровным счетом ничего.
Споры продолжились. Йоко больше ничего не говорила, Аямэ вернулась к еде и игнорированию едких замечаний Рюити, лишь изредка поднимая глаза, чтобы следить за происходящим.
Рёта с завидным спокойствием опустошал чашу за чашей. Хитоси не отводил взгляд от блюд, практически не трогал саке, но съел уже почти все, что стояло на чабудае. Отец делал вид, будто понимает и слушает каждого, хотя в нарастающем шуме это было невозможно. Мать же восседала позади отца подобно императрице, коей себя, без сомнения, и считала. С момента, как она заняла свое место, Кику не сдвинулась ни на сун[35], сэйдза ее оставалась идеальной, а руки были чинно сложены на коленях. Совершенство, а не женщина.
Аямэ тут же наполнила еще одну пиалу саке и сразу ее осушила.
Разговор тем временем продолжался. Весьма быстро решив, что своих соклановцев необходимо оберегать, а потому на задания отправлять их следует в парах, а то и по три-четыре человека, но никак не поодиночке, старейшины и гости сменили тему.
Начались споры о том, кто в этом месяце потратился больше и сильнее опустошил казну, кого из близнецов назначить преемником в какую-то побочную ветвь клана, чьи представители даже не прибыли на собрание, как поздравить внука одного из старейшин, которого здесь тоже не наблюдалось, со вторым призванным сикигами… Собрание больше походило на рыночные сплетни. Аямэ отметила, что и эту традицию в клане следует убрать. Собираться ежемесячно для обсуждения настолько незначительных вещей, при этом тратя из общей казны немалые суммы на еду и выпивку? Абсолютно бессмысленное дело.
Время тянулось медленно. Хитоси откровенно дремал – его голова то и дело падала на грудь и резко приподнималась в попытке прийти в себя и не уснуть окончательно. Чабудай перед ним давно опустел, а слуги, которым не позволяли присутствовать на собрании, не могли обновить закуски, так что у Хитоси даже не было возможности занять себя едой. Пусть он, как и Аямэ, являлся прямым наследником и, ко всеобщему почтению, мужчиной, говорить он тоже мог только в том случае, если ему задавали прямой вопрос. Наследники в первую очередь обязаны слушать и слышать и лишь потом говорить. И на подобных собраниях якобы обучались этому искусству.
А вот Рюити наоборот – болтал без умолку, оставив наконец Аямэ в покое. Не ограниченный рамками наследования, он высказывал свое мнение по любому вопросу, даже если был не прав. Особенно если был не прав. Его не слушали. Заглушенный десятком других, более весомых из-за своего статуса голосов, он тем не менее не сдавался и продолжал с упорством осла говорить и говорить. И только полученная с опытом способность игнорировать окружающий ее шум помогала Аямэ держаться и не реагировать на колкие фразы Рюити, которые он, отвлекаясь от разговоров, изредка бросал в нее, – большинство из них Аямэ попросту не слышала.
– Думаю, на сегодня мы закончим. – Голос отца вырвал ее из размышлений. Хитоси резко выпрямился, стараясь выглядеть так, будто не дремал мгновение назад. Рюити наконец прекратил ворчать над ухом. Рёта шумно поставил пиалу на стол, не рассчитав силу.
Воцарилась блаженная тишина.
Все присутствующие поклонились, вновь нестройно, разноголосо бормоча прощальные слова и с трудом вставая со своих мест. Захмелевшие, старые, они едва двигались. Большинству подняться на ноги помогали вошедшие в зал слуги, которые прежде привезли стариков в дом главы клана и все это время терпеливо ожидали господ на улице.
Зал пустел медленно. Многие оставались обменяться парой слов с Юти, другие переговаривались между собой. В какой-то момент слуги распахнули сёдзи, и поток свежего воздуха, ворвавшийся в зал, вызвал у Аямэ головокружение. Вонь, к которой она привыкла за время собрания и которая не успела выветриться, опять ударила Аямэ в нос, так что желание сбежать возникло вновь, но она заставила себя сидеть на месте.
Когда наконец исчез последний гость, а в зале остались только четверо – Аямэ, ее родители и Хитоси, – отец подошел к наследникам.
– Вы вынесли урок с сегодняшнего собрания?
– Да, Юти-сама.
Аямэ и Хитоси ответили почти одновременно, послушно склонив головы. Их позы от самой макушки до кончиков пальцев выражали смирение и почтение, как того требовал этикет. Отец задумчиво и протяжно хмыкнул, но больше ничего не сказал. Он подошел к Кику и помог ей подняться. Матушка бросила последний предупреждающий взгляд на Аямэ и в сопровождении мужа и двух слуг покинула зал.
– Все, что я понял, – в следующий раз нужно есть медленнее, иначе я точно усну и завалюсь перед всеми с оглушительным храпом прямо на татами, – тяжело вздохнув, пробормотал Хитоси, и Аямэ позволила себе улыбнуться.
– Не самый плохой урок, не находишь?
– Ну, бывали и хуже. Например, что не стоит брать с собой на задание людей, неспособных вызвать более двух сикигами. Они быстро умирают.
Порой Аямэ забывала, что за весьма дружелюбным лицом Хитоси скрывался такой же жесткий и в чем-то жестокий, как и она сама, оммёдзи. Возможно, именно по этой причине, а не только из-за родственных связей, она и общалась в клане с одним лишь братом.
– Ты не смог ему помочь?
– Несколько они[36] против меня и одна кидзё против него. Я правда должен был ему помогать? – Хитоси склонил голову набок и посмотрел на Аямэ внимательным, даже требовательным взглядом.
«Да, должен», – тут же пронеслось в голове. Но эту мысль посадили в Бюро оммёдо, она взрастала под влиянием атмосферы дружбы и взаимопомощи, что всегда окружали оммёдзи, и расцвела из-за Йосинори – ее названого брата, который раз за разом доказывал и показывал Аямэ, что помогать нужно всем, иначе их работа утратит смысл. Но в клане Сайто правили иные законы. Чтобы выжить здесь, ты обязан стать лучшим, переступить через себя и преодолеть все, что задерживало тебя на одном месте.
Так что ответ на вопрос Хитоси, воспитанного в соответствии с местными правилами и законами, мог быть только один:
– Конечно, нет.
Она бы солгала, сказав, что столь незначительный обман никак на ней не отразился, но правда в том, что, проведя столько времени в Бюро, она отвыкла от подобной жестокости. И именно по этой причине слова тяжелым камнем осели в душе, вызывая беспокойство.
– Пойдем отдыхать, – словно ничего не произошло, предложил Хитоси. – Ты, должно быть, устала с дороги, сестренка, а зная тетушку Кику…
Аямэ ничего не ответила, а только невесело рассмеялась и позволила увести себя из зала. Она действительно устала, но не из-за дороги, а от вечера, проведенного в клане. Клане, который всеми силами старался перекроить ее во что-то иное, отличное от того, кем она являлась и какой стала за прожитые годы. И борьба против изменений началась в тот миг, как ее ноги ступили на территорию Сакаи, и будет длиться, пока Аямэ не покинет город.
Это будут очень долгие и выматывающие дни.
Глава 2. Лес, где живет чудовище
Аямэ сбежала, как только у нее появилась такая возможность. Хитоси выглядел так, словно она предала его, но в целом отнесся с пониманием и потому просто пожелал удачи. Отец, за все время пребывания Аямэ в Сакаи ни разу не покинувший додзё, никак не отреагировал на ее отъезд, – по крайней мере, она этого не видела. Но предполагала, что отец скорее разочаровался, чем огорчился, – он всегда перекладывал свои обязанности на Аямэ, стоило ей появиться дома, громко называя это подготовкой к вступлению в должность. Кто действительно расстроился, так это матушка. Хотя и для нее слово «расстроена» не слишком подходило. Кику не нравилось, что дочь, наконец оказавшаяся в ее руках, вновь вырвалась на свободу и не обязана следовать каждому ее слову.
Двор Бюро оммёдо горел красным от того количества кленовых деревьев, которые росли на территории. Период момидзи[37] Аямэ любила более остальных, что всегда возмущало ее мать. Она родила Аямэ весной, когда цвели глицинии, символ клана, а не осенью, когда листва опадала. Отчего-то Кику искренне полагала, что дочь обязана предпочитать то время, когда родилась, а не «сезон умирания», как недовольно говорила Кику. Саму Аямэ это немного веселило – очередная незначительная, но колкость матушке.
Младшие ученики, из тех, кто еще не покидал Бюро и не познал творящихся за стенами учебных комнат и тренировочных площадок ужасов сражений, низко кланялись ей и восхищенно смотрели вслед. Года три назад ее бы это впечатлило, потешило самолюбие, но сейчас… Воспоминания о кровавом побоище в лесу, о мертвых, которых каннуси, мико[38] и оммёдзи сжигали после битвы, о ранах, оставшихся на телах и в душе, были еще слишком яркими. Так что Аямэ просто кивала в ответ и шла дальше. Пару дней назад ей пришло письмо – Нобуо-сенсей нашел работу, полностью удовлетворявшую ее запросы, и Аямэ хотела взяться за задание как можно быстрее.
Сёдзи распахнулись с таким грохотом, что задрожала вся стена, и Аямэ торопливо отошла в сторону. Пылая гневом, из главного дома выскочил парень на несколько лет младше Аямэ, и она с запозданием поняла, что он напоминал ее же. Аямэ всегда славилась безрассудностью и вспыльчивостью, особенно когда ее не пускали на задания, считая слишком молодой.
Раздался тихий шорох, и взгляд безошибочно нашел маленькую детскую фигурку, подсматривающую за Аямэ из-за угла дома. Приемный сын Йосинори и, с недавних пор, Генко, малыш, спасенный во время нападения ёкаев на Хэйан два года назад, внимательно всматривался в Аямэ, так что ей захотелось выругаться. Она не ладила с детьми, а из-за того, что названые родители Ясуси весьма часто отсутствовали… мелкий паршивец додумался привязаться к ней!
«Может, если не обращать на него внимания, он уйдет?» – весьма малодушно подумала Аямэ, стараясь успокоиться и не показывать раздражения. Она даже попыталась воплотить задуманное в жизнь и отвернулась, но краем глаза видела, что мальчишка все равно следил за ней с усердием ястреба, заприметившего добычу. Не то чтобы Ясуси слишком настойчиво требовал внимания, он не кричал и не носился повсюду, как остальные дети. Просто следовал за Аямэ по пятам, смотрел на нее своими огромными глазами и бесконечно чего-то ждал.
Аямэ вошла в дом, слыша, как позади почти бесшумно сперва открылись, а после закрылись створки сёдзи – Ясуси следовал за ней. Аямэ поджала губы, но смолчала. В конце концов, мальчишка был всего лишь маленькой тенью. И когда она получит задание и отправится вон из Хэйана, за ним опять будут присматривать учителя. И Аямэ искренне надеялась, что справятся они лучше, чем в первый раз, когда Ясуси каким-то образом сбежал из Бюро и в попытке догнать Аямэ добрался до ближайшей от столицы деревни.
Нобуо-сенсей заполнял бумаги, когда вошла Аямэ, оставив двери распахнутыми, и коротко поклонилась. Нобуо-сенсей в ответ на такое пренебрежение правилами только тяжело вздохнул. Ясуси тихо прошмыгнул в комнату, закрыл сёдзи и сел чуть позади Аямэ в почти идеальную сэйдза. Краем глаза она видела мальчишку и едва сдерживала тяжелый вздох.
– Твой племянник весьма настойчив, – заметил Нобуо-сенсей, откладывая кисть в сторону.
– Я очень надеюсь, что он ходит так не только за мной. – Аямэ проигнорировала «племянника» и покосилась на Ясуси, который всем видом старался показать, что его здесь нет.
– Ну, когда здесь Йосинори-кун, то Ясуси-тян[39] цепляется за его ногу, а Генко-сама и вовсе носит его на руках. – Нобуо-сенсей задумчиво потер подбородок, глядя в потолок.
– Они его слишком балуют, – фыркнула Аямэ, чуть крепче сжимая ножны.
– Он ребенок, а они весьма часто и подолгу отсутствуют, – тут же ответил Нобуо-сенсей.
Аямэ предпочла промолчать, только бы не начинать спор, в котором наверняка проиграет, так еще и выставит себя бессердечной и жестокой. Она, конечно, в какой-то степени такой и являлась, но не настолько, чтобы ее обвинили в излишней черствости.
– В любом случае я пришла не за этим, – в итоге сказала она, незаметно переводя дыхание.
– Твое задание, да, – кивнул Нобуо-сенсей и взял со стола один из листов, послание на котором едва читалось из-за весьма корявого почерка. – В деревушке на западе от Хэйана, буквально в дне пути, местные начали слышать странные звуки по ночам, доносящиеся из леса. Нападений нет, никто не пострадал, но те, кто живут на окраине, напуганы и опасаются, что это может быть мононоке[40].
Аямэ шумно выдохнула. Для уничтожения мононоке требовалось несколько оммёдзи, в то время как она надеялась получить задание только для себя.
– Не стоит так волноваться, – тут же успокоил ее Нобуо-сенсей. – Я сомневаюсь, что там серьезный противник. В конце письма местный каннуси заверил меня, что он несколько раз проверил лес на предмет опасности, и ки[41], что он ощутил, не слишком сильна. Пусть жители деревни и опасаются худшего, сам каннуси подозревает призраков или мелких духов, не более.
Благодарно кивнув, Аямэ взяла протянутый лист и посмотрела письмо. Все так, как и сказал Нобуо-сенсей, – несколько местных ночами слышали рев и вой, испугались, обратились к каннуси, но тот ничего не выяснил. Когда же жуткие звуки повторились, он отправил прошение в Бюро. И хотя обычно подобные поручения давали младшим ученикам, Аямэ предпочитала забирать эти задания себе. Так она могла работать в одиночку, и в случае опасности, если противник все же окажется сильнее, чем предполагалось, никто бы не пострадал, кроме нее. За последний год таких случаев произошло немало, когда вместо слабого ёкая она натыкалась на демона пострашнее. После битвы с богом-предателем Озему, который решил получить больше власти и низвергнуть старый порядок Небес, чудовищ в стране осталось слишком много. Они скрывали свою суть, умело прячась рядом с людьми. Нападали не так активно, как прежде, но невинные все равно страдали, и это происходило чаще, чем ожидалось от ёкаев, которые старались не высовываться.
– Тогда я пойду. – Аямэ поклонилась и встала, мимоходом бросив взгляд на названого племянника. – Давай за мной.
– Да, тетя, – негромко произнёс Ясуси, и Аямэ споткнулась о собственные ноги.
– Не надо! – резко обернулась она к нему под тихий смех Нобуо-сенсея. – Не смей называть меня… тетей!
– Да, те… – Ясуси замолчал и нахмурился, а после нерешительно спросил: – Как мне тогда вас называть?
Аямэ хотела ответить что-то резкое, острое, чтобы ребенок запомнил это слово, а не жуткое «тетя», но попросту не смогла. Раздраженно зарычав, она резко отвернулась от Ясуси и вылетела из кабинета, напоследок заметив веселый прищур Нобуо-сенсея и слыша за спиной торопливый топот коротких детских ног.
Ей уже подготовили бодрого коня взамен взмыленной Стремительной – лошади, на которой она вернулась в Хэйан. Очевидно, кто-то из младших учеников доложил на конюшни, что она прибыла за новым поручением, поэтому скакуна ей привели быстро. Так что теперь молодой оммёдзи, один из тех немногих, кто мог призвать только одного сикигами, а потому почти всегда находился в Бюро, держал скакуна под уздцы и терпеливо ожидал Аямэ.
– Аямэ-сама. – Юноша низко поклонился, протягивая ей поводья, и Аямэ молча, с благодарным поклоном их приняла.
– Тетя…
Тихий, жалобный голос заставил Аямэ остановиться и перевести дыхание. Она не любила детей. Они откровенно ее пугали своими необоснованными криками, вечными капризами и требованием всего, чего хотели они, но чего им не могли дать взрослые.
– Ясуси… – Аямэ постаралась говорить твердо и спокойно, чтобы не казаться злой демоницей, но донести до Ясуси – с ней ехать нельзя, но мальчишка ее удивил.
Ясуси нахмурил брови, из-за чего стал походить на взъерошенного котенка, поклонился и твердо произнес:
– Тетушка, возвращайтесь в целости. Пусть Аматэрасу-сама и Сусаноо-сама берегут вас в пути и помогут с вашей задачей.
– Что ж… – Аямэ не нашлась что сказать. Мальцу недавно исполнилось шесть, а он уже говорил как взрослый, и это в очередной раз доказывало, что он сын Йосинори. Пусть не по крови, но по духу.
– Удачного пути.
Ясуси еще раз поклонился и, развернувшись, быстро побежал в сторону учебных комнат, где ему и полагалось находиться. Аямэ выдохнула. Прощание, когда она еще и вела себя столь холодно с мелким паршивцем, оставило внутри неприятный осадок, так что на коня она взбиралась с легким раздражением. Жеребец, тонко чувствуя ее настроение, взволнованно топтался на месте, но не более, уже привычный к ее нраву, как и любой конь в Бюро.
До деревни Камикитаяма Аямэ добралась к вечеру – мокрая из-за встретившего ее в дороге дождя и голодная. Скакун был в мыле, потому что она гнала его последние ри, но все равно терпеливо шел за Аямэ, которая ворвалась в деревню практически на заходе солнца, напугав местных пьянчуг.
К старосте ее отвели сразу, там же расположили на ночлег и даже дали коню свежего овса, так что животное мгновенно успокоилось. Позднее прибытие уберегло ее от лишних вопросов и любопытных глаз, и пока что, как считала сама Аямэ, все шло неплохо, но она все равно оставалась настороже.
– И давно вас мучают эти стенания из леса? – прихлебывая горячий мисо-суп, спросила она. Еда благоприятно влияла на настроение, так что Аямэ решила задать вопросы сразу, не дожидаясь утра.
– Почти месяц, – избегая ее взгляда, ответил староста. Старик не боялся Аямэ, но пронзительные голубые глаза явно заставляли его чувствовать себя неуютно.
– Что послужило причиной?
Староста нахмурился, пытаясь припомнить. Тонкие губы зашевелились, он беззвучно проговаривал все, что вспоминал, и, отыскав нужное воспоминание, наконец заговорил:
– Пару месяцев назад через нашу деревню проезжали несколько оммёдзи – чуть старше вас. Трое. Ехали в префектуру Биттю. Так они в лес наведались, проверили, нет ли там чего, оставили нам офуда и омамори[42] да и поехали дальше. А где-то месяц спустя после них все и началось. Это подходит?
Аямэ неразборчиво промычала в ответ что-то среднее между «возможно» и «вряд ли, а сама задумалась. В Биттю обнаружили целое гнездо цутигумо. И так как сама Аямэ старалась избегать всего, что хоть как-то относилось к паукам, туда отправились несколько опытных и довольно сильных оммёдзи, призывающих огненных сикигами, так что вряд ли бы они нанесли вред Камикитаяме как умышленно, так и по незнанию. Но, возможно, одно их присутствие что-то пробудило? За последние пару лет подобное уже происходило.
– Утром я отправлюсь в лес и проверю, в чем дело, – произнесла Аямэ, поблагодарила за суп и встала из-за стола.
Ей выделили старенькую изношенную соломенную циновку – лучше, чем ничего – и устроили в пустующей комнате: дочь старосты вышла замуж и теперь жила в доме супруга, а жена старика гостила в соседней деревне у больной матери. Призвав сикигами волка, чтобы он оберегал ее сон, Аямэ устроилась поудобнее и закрыла глаза, стараясь уснуть. Что-то подсказывало ей, что, несмотря на сегодняшний довольно легкий день, завтра будет к ней куда менее милосердным.
Она закрыла глаза, но, как ей показалось, почти мгновенно их распахнула, хватая воздух ртом и дрожа всем телом. Кошмары были привычным явлением в жизни оммёдзи, напоминая о неудачах и утратах. Аямэ же вновь снилась Рэн. Стояла перед ней с обвинением в мертвых глазах, и проклятые миазмы, тянущиеся от нее, заполняли воздух. Разорванное и неаккуратно соединенное обратно тело скрывалось во тьме, хотя убили ее жарким днем. Рэн из сна проклинала Аямэ, обвиняла, что та выжила, а ей пришлось погибнуть. И неотрывно смотрела с несвойственным настоящей Рэн осуждением – сон лишь отражал собственные терзания и домыслы Аямэ, не более.
По крайней мере, она хотела в это верить.
Каждый раз, стоило Аямэ побывать в родном доме, кошмары возвращались. Они не беспокоили ее в Сакаи, но стоило покинуть город – начинали преследовать с упорством хищника, почуявшего добычу.
Сквозь сёдзи нерешительно пробивались первые солнечные лучи. Аямэ поднялась и погладила приблизившегося к ней волка. Он ласково уткнулся мордой в ладонь и тихо растворился в воздухе, когда она отозвала его. Аямэ встала на ноги и принялась приводить себя в порядок. Нагадзюбан Аямэ поправила с дотошной тщательностью, а вот косодэ[43] натянула уже более небрежно, после привычно надела хакама и короткий хаори[44]. Простой мешочек, в котором хранились бумажные сикигами и офуда, прикрепленный к поясу рядом с ножнами, знакомо и почти невесомо ударился о бедро. Аямэ наконец почувствовала себя полностью готовой разобраться с проблемой, с которой столкнулись жители Камикитаямы.
Баку[45], неожиданно выглянувший из-за ширмы в углу комнаты, тут же попытался скрыться, опасаясь оммёдзи, но Аямэ только смотрела на него в ответ и не предпринимала ничего, чтобы изгнать ёкая. Порой она все еще хотела убить каждого ёкая, которого видела, все же старые привычки так просто не искоренялись, но с вот такими мелкими и довольно безобидными уже почти научилась мириться.
– Ты паршиво справляешься со своей работой, – негромко произнесла она в итоге и могла поклясться, что баку стал выглядеть несчастным. Его длинный нос и уши поникли, а взгляд виновато уткнулся в пол. Аямэ раздраженно закатила глаза и отмахнулась от ёкая. Баку бесшумно исчез, оставив после себя легкий шлейф своей ки. Пожиратель кошмаров… А выглядел как провинившийся ребенок.
Завтрак – простой рис, несколько маринованных овощей да пара яиц – заполнил желудок, но не дал насладиться вкусом, способным сгладить паршивое пробуждение. Напоследок расспросив, с какой стороны особенно сильны звуки, и получив ответ, Аямэ поблагодарила старосту и вышла во двор. Большинство деревенских уже не спали и теперь откровенно пялились на Аямэ, но отводили взгляды, как только видели необычные голубые глаза. Очевидно, они уже знали, кто она, поэтому не лезли с расспросами, но начинали перешептываться между собой сразу, как только Аямэ проходила мимо.
Лес постепенно становился все более густым и непролазным. Кусты то и дело цеплялись за одежду, ветки деревьев норовили выколоть глаза, и Аямэ с каждым мгновением все больше раздражалась. Если окажется, что в этом проклятом лесу живет какой-то несчастный юрэй[46], она не только изгонит его, но и снесет половину деревьев, только бы избавиться от раздражения и расчистить себе обратный путь.
Чаща, которая прежде отказывалась пускать Аямэ вперед, почти выплюнула ее на поляну. Аямэ споткнулась, но устояла на ногах и только недовольно фыркнула себе под нос. Она не ощущала чужого присутствия и позволила себе спокойно выпрямиться, оправить одежду и только потом оглядеться по сторонам.
Небольшую прогалину со всех сторон окружал непролазный лес. Высокие деревья сплелись густыми ветвями так плотно, что солнечный свет едва пробивался сквозь пожелтевшие листья. Неподалеку слышался едва различимый плеск воды, и Аямэ не могла понять, протекает ли где-то здесь река, или рядом просто бьет источник, – приглушенный звук с трудом прорывался сквозь скрип деревьев. В остальном же прогалину окружала пугающая тишина, и, хотя никакого присутствия ёкаев не ощущалось, именно она заставила Аямэ насторожиться и внимательно всмотреться в стоящий на краю поляны дом.
Строение не походило на дом в привычном понимании. Оно выглядело как смесь храма, святилища и обычной горной минка[47]. Точно перед строением стояли поваленные столбы. Низкий забор, ограждающий священную землю, поредел. Соломенная крыша минка прохудилась, так что в некоторых местах виднелись деревянные стропила. Стены выпирали наружу, как если бы изнутри их постоянно толкали и пытались придать дому форму кувшина. И по какой-то удивительной причине все сёдзи были наглухо запечатаны – на каждом виднелся пожелтевший офуда.
И без того плохой свет заслонила массивная тень в вышине. Аямэ перевела взгляд с покосившегося дома на небо, но тень уже исчезла. Вместо нее совсем рядом раздалось хлопанье крыльев, и Аямэ сразу поняла, кто это.
– И чем обязана встрече? – вместо приветствия спросила она, поджимая губы и невольно стискивая рукоять меча. Не из-за неожиданного спутника, а от самого его присутствия, которое означало только одно – ничего хорошего ждать не стоит, а легкая работа, видимо, окажется не такой уж и легкой.
– Да осветит твой день Аматэрасу-сама, Аямэ-сан, – поклонился ей Карасу-тэнгу[48], и Аямэ от досады скрипнула зубами. Какой правильный. – Этот дом когда-то принадлежал богу.
– Что? – Раздражение испарилось, словно его и не было. – Какому еще богу?
– Одному из тех, кто предал Небеса, – спокойно ответил Карасу-тэнгу и снял наконец свою маску – красную, с тонким резным узором вокруг глаз и украшенную черными перьями. – Теперь этот дом – тюрьма, и никто с божественным благословением не должен входить внутрь, если не желает освободить пленника.
Взгляд разноцветных глаз внимательно прошелся по Аямэ. Не напряженно или с любопытством, которое она порой ловила на себе, а оценивающе, будто Карасу-тэнгу пытался понять, не пострадала ли Аямэ и способна ли защитить себя в случае необходимости. И она не знала, как ей следует реагировать на этот взгляд.
– Почему вы просто не уничтожили бога? – в итоге поинтересовалась Аямэ, решив пока оставить попытки понять его.
– Потому что только люди могут убить того, кем он стал. И к сожалению, большинство обычных людей не могут этого сделать.
Аямэ задумчиво промычала, размышляя над словами Карасу-тэнгу. Это в целом подходило под ее более ранние умозаключения, но теперь она знала чуть больше. Плененный бог ощутил силу оммёдзи, что останавливались в Камикитаяме, воспользовался оставшейся от их присутствия благодатью и попытался вырваться на свободу. А так как ничего не вышло, он принялся завывать и крушить все, что его окружало, – стены собственной темницы. Наверняка именно его стенания и слышали деревенские.
– Ты сказал, – начала Аямэ и заметила, как Карасу-тэнгу напрягся, – что только люди могут убить того, кем стал этот бог. Я бы смогла его одолеть?
Он еще одним оценивающим взглядом осмотрел ее с ног до головы, остановившись на клинке, прикрепленном к поясу, и мешочку с бумажными сикигами. После короткого молчания Карасу-тэнгу нехотя, словно за это время мысленно попросил прощения у богов, которые наверняка оставили его стеречь такие темницы и отгонять оммёдзи подальше, произнес:
