Анна Медь
Женская доля
Скандалистка
Черная женская сумочка с размаху ударила по спине извозчика.
– Да быстрее! Еле тащишься! – Вера со злостью замахнулась на возницу еще раз, будто удары или бранные слова могли подогнать коляску.
Высокий старик даже вскрикнул от боли и закрутился на своем месте так, что взметнулась на ветру его длинная борода.
– Что же ты, барыня, дереси да ругаеси будто я животное? Праздник ведь на дворе.
Но женщина на сиденье, окруженная свертками и пакетами, только гневно выкрикнула:
– А ну, замолчи! Лошади своей указывать будешь, а не мне!
Даже когда кучер помог стащить все покупки из пролетки к крыльцу дома, Вера не перестала ворчать:
– Да будь ты проклят, идиот! Не ехал, а полз! Знаю я, какой у вас праздник, по трактирам шастать да горькую пить!
Она пихнула в сторону помощника:
– Чего встал, двугривенный захотел? Не дождешься! Давай иди, с утра, поди, наклюкался уже, вон морда красная!
– Не пьющий я, барыня, – смиренно посетовал пожилой возница.
Он все еще топал грязными лаптями рядом, ожидая чаевых.
– Ведь Новый год, надбавили бы за труды хоть немного.
Но пассажирка ему попалась скандальная, все ее на свете раздражало даже в канун новогодней ночи. Она повернулась к нему всклокоченная, со съехавшей набок шляпой.
– Ах, деревенщина, попрошайка чертов! Убирайся! Ни копейки сверху не дам! Ехал медленно, чуть грязью меня не измазал! И вообще, рожа у тебя противная! Бородищу бы хоть причесал! Будешь клянчить чаевые, так я мигом городового крикну и велю тебя в кутузку отвести за то, что благородным дамам мешаешь к празднику готовиться!
Седой великан несколько секунд что-то обдумывал, а потом покачал головой:
– Э-э-эх… Что ж ты, барыня, такая злющая, как ведьма? Будто не Новый год, а конец света наступает! А еще благородная! Одно название! – он махнул с досадой рукой и побрел к своей коляске.
Вера ахнула от таких упреков и побагровела под душной волной злобы. И без того с самого утра она была в не духе из-за подготовки праздничного вечера. Такой уж у нее характер, всегда переживала страшно по любому поводу и злилась на других за медлительность и бестолковость.
А сегодня особенно. Вечером к ним были приглашены на ужин коллеги мужа, коллежского советника. И Вера всю неделю с утра до вечера хлопотала, чтобы все вышло идеально.
Уже были куплены новые скатерти с салфетками, постираны шторы, вычищен ковер и натерты с воском полы в гостиной. Со вчерашнего дня кухарка возилась у печи, колдуя над горшками и кастрюлями.
Молодая женщина сама лично сегодня поехала за свежими фруктами и сладостями для застолья. Набрала кучу всего, едва дотащила покупки до коляски, ругаясь и проклиная весь мир из-за тяжести в руках.
Как тут еще наглый извозчик посмел упрекнуть в скандальном нраве, испортил и без того плохое настроение. Поэтому вместо чаевых в спину седовласому вознице полетели проклятия:
– Найду на тебя управу, деревенщина!
Ворча себе под нос, Вера влетела разъяренной фурией в дом и накинулась с упреками на мужа:
– Только встал? Время обеда, а он еще в халате за столом! Ты ужасный лежебока, Владимир! Ну что ты сидишь, помоги же! Занеси покупки в дом. Почему тебя вечно нужно подпинывать и направлять?!
Владимир раздраженно отшвырнул газету, задев край чашки. Бурая кофейная жидкость тотчас же разлилась некрасивым пятном по белоснежной поверхности скатерти.
Вера побагровела и перешла на крик:
– Растяпа, медведь! Сейчас же все будет на ковре! Беги за тряпкой! Ах нет! Покупки, занеси их! Ведь украдут, они стоят прямо на крыльце. Да чем же вытереть! Пятно останется на столе!
Она кинулась к столу и сгребла в охапку скатерть:
– Глаша! Вот глухая тетеря, не дозовешься ее вечно! Глаш-а-а-а! Глаша-а-а!
На ее зов, от которого задрожали стекла в окнах, наконец примчалась запыхавшаяся кухарка, распаренная, в заляпанном переднике.
– Глаша, немедленно подотри здесь! И не давай больше Владимиру еды и кофе до вечера. Он так никогда из-за стола не выйдет!
Кухарка, которая до темноты в глазах возилась на кухне с праздничными блюдами вторые сутки, удивленно протянула:
– Верочка, как же не подавать еды? Что же мужчина голодным будет ходить? Он ведь глава семьи, хозяин дома.
Хозяйка раздраженно фыркнула в ответ:
– Делай, как я велела, будешь еще тут спорить! И не смей называть меня Верочка, сколько раз просила! Опозоришь при гостях.
Глаша тяжело вздохнула:
– Так привыкши я, растила же вас с самого детства. Крошкой еще вас помню, когда родители ваши живы были.
Но молодая женщина уже отвлеклась на новую проблему: Владимир, занося домой покупки, не удержал пакеты в руках. И теперь под крики жены ползал по коридору, собирая крутобокие апельсины и конфеты в блестящих фантиках.
А та жужжала над ним, как злая оса:
– Ничего не можешь сделать хорошо, решительно ничего! Везде все испортишь!
– Да аккуратнее, ты же мнешь фрукты, а мне их на стол ставить! Твоим, между прочим, гостям!
Владимир наконец не выдержал придирок:
– Да хватит! Все не так, все не эдак! В конце концов, сегодня праздник, Вера! Новый год! Где твое настроение, где твоя радость? Этот праздник – чудо, он исполняет желания!
Его жена лишь нахмурилась в ответ:
– Глупости! Это праздник для детей! А для взрослых одни только хлопоты и растраты! Терпеть его не могу!
Вдруг она вскрикнула и опустила голову вниз. У ног, зацепившись коготками за край ее платья, сидел крохотный пушистый комочек – белый котенок.
Женщина содрогнулась от новой волны злости. Она двумя пальцами подцепила малыша и оторвала от себя:
– Откуда он взялся?! Уберите его из дома немедленно, пока все не обгадил!
Владимир подхватил кроху в большие ладони:
– Верочка, я сегодня его нашел. Он так жалобно плакал на крыльце у нас, что я не смог его оставить в холоде на улице. Велел Глаше дать ему молока. Посмотри, какой он хорошенький и пушистый. Давай его оставим, ведь сегодня Новый год, время чудес! Пускай у этого малютки появится дом и заботливые хозяева!
К сожалению, его жена была настроена совсем не празднично. Она топнула со всей силы ногой:
– Сейчас же его на улицу! Ты как ребенок, Владимир! Веришь в какие-то глупости! Чудеса, Новый год! Скажи еще, что веришь в Деда Мороза!
– Зато ты слишком взрослая! – парировал муж. – Только попреки и скандалы даже в праздничный день. Словно ты уже состарилась и превратилась в ворчливую старуху!
Таких гадостей от мужа Верочка не ожидала! Но она не успела открыть рот и устроить новую ссору, Владимир натянул пальто прямо на халат, нахлобучил шапку и выскочил за дверь:
– К обеду не приду!
В дверях Глаша с тряпкой в руках ахнула:
– Куда вы, Владимир Николаевич?
Тот выкрикнул:
– Искать новогоднее чудо! – и был таков.
– Ох, ох, ох, – тяжело вздохнула Глаша, собирая тряпкой остатки кофейной влаги.
Вера, которую душили слезы от обидных слов мужа, воскликнула с досадой:
– Глаша, иди на кухню! Пахнет на весь дом, гусь наверняка горит! А ты стонешь да охаешь!
Кухарка со всех ног кинулась в свои владения, а Вера упала в кресло и залилась слезами. Что за отвратительный день! Поскорее бы уже прошел этот противный Новый год!
Белый пушистик упрямо мяукал и пытался залезть к женщине на колени, цепляясь за мягкую обивку. Верочка подхватила его в ладошку и прошептала:
– Это все ты виноват! Нашелся тут!
Пушистый малыш уютно устроился в тепле ее пальцев и вдруг заурчал так мелодично и уютно, что слезы у молодой женщины сами как-то высохли. Тут еще и Глаша вошла с подносом, от которого растекался нежный аромат любимого ей какао:
– Вот, Верочка… – кухарка осеклась. – То есть Вера Григорьевна, подкрепитесь и согрейтесь. Умотались по магазинам ездить.
От первого глотка внутри у молодой женщины растеклось тепло. Какао, приготовленное с любовью, урчащий котенок на коленях, домашний уют – от всего этого ей стало необыкновенно хорошо и покойно.
И одновременно ужасно стыдно… Она испортила настроение мужу, обругала кухарку, даже с извозчиком умудрилась поскандалить!
На глазах у Веры выступили слезы, она в раскаянии поймала натруженную руку Глаши:
– Прости, прости, Глашенька! Я такая глупая и жестокая, всех обругала ни за что! Все из-за своего ужасного нрава! А ты все терпишь и любишь меня, я знаю! И Володя любит! А я… Он разводиться, наверное, пошел со мной! Я испортила Новый год! – молодая женщина захлебнулась в горьких рыданиях.
Как же ей стыдно, что она такая злыдня и скандалистка!
– Верочка! – кухарка обняла молодую хозяйку. – Да полно, не вините себя. Характер тяжелым стал не от легкой жизни. Сколько бед вам выпало, а вы все вынесли, уж я-то знаю, своими глазами все видела.
И Глаша была права, Верочке рано пришлось стать взрослой. В одночасье Верочка стала главой семьи, когда мать умерла скоропостижно, следом, не выдержав переживаний, слег отец.
Ей, старшей дочери, пришлось заботиться о младших братьях и сестрах, распоряжаться на семейном свечном заводике, организовывать лечение отца. Оттого упорхнула детская легкость из Верочки, а на лбу под золотистыми кудряшками навсегда пролегла суровая морщинка.
Поэтому старая кухарка, что проработала в их доме всю жизнь, ни капли не злилась на свою молодую хозяйку, наоборот, была готова утешить:
– Не печальтесь. Я же знаю, какая вы добрая. Вы как этот котейка, если что-то надо, будете упрямиться, требовать. Но если все у вас хорошо, так сразу станете пушистой и ласковой мурлыкой.
В ответ Вера тяжело вздохнула, права верная кухарка, не было у нее детства, вот и не верит она ни в чудеса, ни в Новый год, ни в Деда Мороза.
Как вдруг женщины подскочили от громкого стука в дверь и тяжелых шагов.
– Здравствуйте! А я к вам в гости, тут живет Верочка? – от зычного, густого баса в коридоре у молодой женщины даже ноги подогнулись, до того стало страшно.
Кто это еще зашел к ним в дом?! Она схватила кочергу и замерла в ожидании незваного гостя, который шумно и тяжело топал по коридору.
Дверь распахнулась, и Верочка вскрикнула от удивления. В залу ввалился высокий старик с белой бородой в красной шубе и с большим мешком в руках.
Он несколько секунд рассматривал Верочку из-под густых бровей, а потом вдруг грохнул посохом:
– Узнал, что в этом доме живет девочка Верочка, которая ни в меня, ни в чудеса новогодние не верит.
Потрясенная молодая женщина пролепетала:
– Вы что? Вы Дед Мороз? Вы настоящий?
Старик выставил вперед бороду:
– А ну-ка, дерни! Проверь!
Женщина потянула слегка за шелковистые волосы и удивленно охнула – настоящая! Старик расхохотался и вдруг подхватил за руку Верочку и закружил ее вокруг наряженной елочки.
– А за то, что ты в меня не верила, теперь должна старика порадовать! Песни, стихи да хороводы водить – вот что я люблю! Пора веселиться!
И Вера будто в сказке оказалась, хохотала, танцевала и радовалась, позабыв обо всех хлопотах. Откуда-то всплыли в ее голове и песенки про Новый год, и красивые стихотворения. Рядом смешно топала неуклюжими ногами Глаша, а Дед Мороз хлопал в ладоши и подбадривал женщин радостными возгласами.
Когда час пролетел в волшебном веселье, Дед Мороз полез в огромный свой мешок. Он вдруг вытащил оттуда тоненькую флейту и пачку нот:
– Что ж, Верочка, заслужила ты свой подарок, держи.
У Веры расплылась перед глазами зала в счастливых слезах.
– Откуда вы узнали… – она едва могла говорить от удивления. – Это же… Я обожала музицировать, а потом пришлось забросить занятие. Я мечтала всегда, я так хотела… Это же мое самое заветное желание! Как вы узнали?! Вы правда настоящий!
Она ничего не видела от слез, лишь услышала снова тяжелую поступь и густой бас:
– До следующего года, Верочка! Мне пора, еще столько девочек и мальчиков ждут своего новогоднего чуда!
Очнулась Верочка от скрипа двери, когда в комнату вошел улыбающийся муж. Она кинулась к нему с объятиями:
– Володя, ты не представляешь, кто здесь сейчас был! Настоящий Дед Мороз. Это просто чудо какое-то! Посмотри, что он мне подарил. Он откуда-то знал, о чем я мечтала в детстве!
Владимир лукаво улыбнулся, ведь он только что щедро одарил рублем старика-извозчика, который так хорошо сыграл роль Деда Мороза:
– Жаль, что я его не застал его. Может быть, он исполнил бы и мою мечту о котенке.
Молодая женщина обняла мужа:
– Прости меня! Конечно же, мы оставим твоего найденыша! У него появится свой дом и любящие хозяева. Весь сегодня Новый год, время чудес!
На улице довольный извозчик взобрался на облучок и заправил за пазуху длинную седую бороду:
– Ну, господа благородные, с Новым годом! Все чудеса сотворил, теперь можно и домой на отдых.
Вековуха
– Живи теперь в хлеву да ешь с коровами с одного корыта!
Тятя пихнул Ольгу с такой злостью в спину, что в темноте она споткнулась обо что-то твердое, не удержалась на ногах и рухнул в зловонную жижу прямо под копыта мирно дремлющей буренки по кличке Ночка.
– Да куда?! Нельзя ее, вековуху, к коровам подпускать! Доиться не будут! – матушка попыталась хитростью остановить разгневанного отца, чтобы тот не запирал провинившуюся Ольгу в холодном сарае.
Тот рявкнул в ответ:
– А ну, молчать! Знаю я тебя, все жалеешь эту! А она на моей шее висеть будет теперь до самой смерти!
– Так ведь работает она от зари до зари, сам видишь, – как всегда, мать вступилась за свою несчастную дочь. – Куда ей деваться, коли замуж никто не берет?! Только утопиться или в монастырь уйти, никому наша Ольга не нужна.
– И мне лишний рот не нужен, самим есть нечего! Одни несчастья она приносит! Глупа потому что, как корова, даже за ребятенком присмотреть не смогла. От нее все бегут, люди на селе лицо отворачивают. А мы все маемся, кормим да одеваем нахлебницу!
Звякнул засов, голоса родителей затихли, и Ольга поняла, что никто не выпустит из хлева, придется здесь провести зимнюю ночь. Выдержит ли, не околеет от мороза? Ведь выскочила из избы в одном сарафане, ничего не успела накинуть, когда отец сволок ее в наказание в стайку.
Несчастная девушка, чтобы хоть немного согреться, прижалась к теплому боку коровы. Та тяжело вздохнула, повернула голову и лизнула горячим языком Ольгу прямо в лицо. Несчастная пленница разрыдалась в голос от этой простой звериной ласки. Только корова ее и любит, люди брезгуют ею и презирают, даже родители! Чего уж там говорить об односельчанах!
Все соседи отводят глаза, лишь бы не встретиться с Ольгой взглядом, считая, что она может сглазить и принести им несчастья. Бабы косятся на нее, если начинает болеть и дохнуть домашняя скотина. А уж незамужние девицы боятся даже по одной дороге пройти с перезрелкой, чтобы не притянуть к себе ее неудачливость.
Так и ходит Ольга по селу за водой к колодцу, глаза долу, черное, до лохмотьев потрепанное платье, голова замотана грубым, темным платком по самые глаза. И каждый норовит плюнуть ей вслед, выкрикнуть обидное слово или палкой оттолкнуть подальше от себя.
А все потому, что она вековуха. Та, что замуж никто не берет, а значит, будет век жить одна несчастная без дома, без мужа, без детишек…
Почитай, как ведьма проклятая, которую все боятся да ненавидят. Теперь вот еще одна беда на нее свалилась, недосмотрела Ольга за братовым сынком Митенькой.
Кусок хлеба тяжело ей доставался. И по хозяйству, и за скотиной, и в доме управиться, а еще приводили Митьку к ним в дом с малых лет, чтобы незамужняя тетка за ним приглядывала да тетешкала.
Иной раз так уработается, что и себя не помнит. Упадет на пол прямо в одежке и спать хоть пару часов до предрассветного часа, когда тятя кулаком в бок ее поднимать начнет:
– А ну вставай, нахлебница! Разлеглась! Иди управляться.
Сегодня, пока побежала Ольга корову кормить и доить, трехлетний племянник сбежал со двора. Кинулась она его кликать, звать, но так и не нашла малыша. Как узнал о том по возвращении отец, так за косы оттаскал девку и в хлев жить со скотиной отправил.
Правда, сидя взаперти в хлеву, не о себе беспокоилась Ольга, а о мальчишечке пропавшем, любила его, нахаленка. Вот сердце и сжималось в тоске, побежать бы, обыскать овраги да леса вокруг, замерзнет же, мороз стоит какой трескучий!
Но запер ее на засов батюшка, будто скотину глупую. Только и оставалось Ольге обнять теплую шею Ночки и заливаться горькими слезами от своей ненужности и вековушкиной несчастной доли.
Как вдруг распахнулась дверь, и в темноте зашептал матушкин голос:
– Доченька, я тебе тут платок пуховый принесла. Ты беги, поищи Митю! Далеко ведь не убег, малой еще. Глядишь, найдешь его, отец и смилостивится, разрешит тебе в избу вернуться.
Ольга ахнула от радости, пожалела ее матушка. Накинула на себя тонкую шалешку дырявую и кинулась со всех ног на улицу.
Побежала девка по дороге от избы к избе:
– Митя, Митя!
Как вдруг в белом сугробе приметила следы маленьких ножек. Бросилась по ним Ольга с горки вниз и через овраг, а про себя молится: «Хоть бы живой, Митенька! Хоть бы не замерз!»
Резво скатилась по крутому снежному холму и неожиданно уткнулась в знакомую ограду. Закружилась она по огороду, забродила по отпечаткам маленьких ног и уткнулась прямо в освещенное оконце с задней части избы. Глянула Ольга в окно и ахнула – это же изба брата ее, Ивана. Вот куда Митька-то тропой козьей убежал, к себе домой! Вон и сам постреленок вместе с матерью и отцом за столом сидит вечеряет.
Ольга стукнула в окошечко и кинулась к порогу с радостным возгласом:
– Митенька, ты нашелся!
На ее крик вышла вся семья: Иван, который нахмурился при виде сестры-перезрелки, жена его Матрена, тяжелая вторым ребенком, и трехлетний Митюшка. Ольга хоть и замерзла до зубовного стука, но улыбалась радостно и тянула руки к племяннику:
– Митюшка, ты зачем же убежал от меня? А я-то как испугалась, от страха едва живая.
Но Иван отпихнул в плечо несчастную:
– А ну, куда лезешь к мальцу?! Не ровен час, от тебя несчастье прицепится или хворь к нему! Чего расселась, уходи!
Несчастная старая дева, привыкшая уже к попрекам и гонениям, ссутулилась:
– Околела я от мороза, братец, дозволь хоть в сенках согреться.
Как вдруг Матрена взвизгнула, прикрывая рукой живот от взгляда окаянной вековухи:
– Убирайся отсюда! А то скину из-за тебя ребеночка! Или корова доиться перестанет. Пошла вон, бездольница пустая!
За ней зашелся в крике и маленький Митюшка, швырнул поленом в тетку:
– Пошла вон, вековуха!
Залилась слезами Ольга, с трудом поднялась на ноги и побрела восвояси. В тонком сарафане и платке было ей невыносимо холодно, будто железом сковало все тело. Однако она не спешила и не прибавляла шаг, наоборот, медленно плелась по пустой дороге.
Идти-то ей некуда. Примет ли батюшка обратно, пустит ли в избу жить или так и оставит со скотиной во хлеву – неизвестно. Тяжелая доля у перезрелки незамужней, никому она не нужна, даже родителям в тягость.
А как умрут они, так начнется еще чернее жизнь у Ольги, придется идти в семью брата работницей и нянькой за кусок хлеба и ночлега у порога. У Матрены нрав скверный, уж она точно постарается ненавистную ей вековуху, позор семьи, со свету сжить.
Работой до смерти загоняет и кормить будет хуже, чем псину дворовую. Нет просвета впереди… И мучиться так ей еще много лет.
Поэтому едва шла Ольга, даже не пытаясь согреться от мороза, который впился в нее ледяными пальцами, забирая последние крохи тепла. Решила она, что если замерзнет до смерти, то так тому и быть, хоть будет ей облегчение от постылой жизни вековухи.
Как вдруг в полумраке дороги наткнулась несчастная женщина на что-то теплое. И по запаху тотчас же поняла – перед ней лошадь, запряженная в сани. Вышла из-за туч луна, и Ольга ахнула от увиденного. В санях под охапкой соломы скрутился в калачик статный, с проседью в бороде мужик. От него несло сивушным запахом, видимо, ехал с ярмарки или из гостей, да от выпитого и сомлел на морозе.
Ольга попыталась растолкать путника, но тот был словно камень, тяжелый и ледяной. Она от испуга, не помня себя, потянула за уздцы лошадь к себе во двор.
Сама она хоть и дрожала от пронзительного холода и страха, однако завела лошадь во двор и кинула ей охапку сена. Не могла добрая душа бросить незнакомца замерзать на дороге. Под черной некрасивой одежкой, под вековухиным платком жило и билось доброе сердце, которое не дозволило Ольге пройти мимо умирающего.
Женщина крадучись растопила печь в бане, потом затащила замерзшего путника внутрь и уложила подле горячей печки, пытаясь согреть. Хотя сама несчастная продрогла до костей, но взялась растирать окоченевшие руки и ноги замерзшему. Тискала, согревала своим дыханием, упрямо вдыхая в застылое тело жизнь.
От усердия плыло у нее все перед глазами, накрывало чернотой. Боролась Ольга за чужую жизнь изо всех сил, не замечая, что из глаз у нее по щекам текут слезы.
Шептала незнакомцу:
– Ну что же ты, давай! Оживай, ну же, рано на тот свет собрался.
И когда у того дрогнули ресницы, а на щеках выступил румянец сквозь мертвенную бледность, девушка с облегчением выдохнула:
– Ох, живой, оклемался, – она схватила его за руку и прижала от радости к щеке.
Под кожей побежала у замерзшего путника теплой волной разогнанная ею кровь, понесла жизнь по телу. С улыбкой Ольга привалилась к лавке и закрыла на секунду глаза, хоть чуть передохнуть после такой долгой ночи. Всю ночь то бродила она по заснеженному оврагу, то чуть не околела от мороза, а потом вот еще ледяного отогревала.
Изнемогла так, что сил нет даже бояться тятиного гнева за самоуправство, и сама не поняла, как провалилась в тяжелую дремоту от усталости.
Когда же проснулась поутру Ольга, то ни путника, ни его лошади будто и не было никогда во дворе. Она даже за ворота ходила, чтобы найти протяжку от саней. Но под утро пошел снег и припорошил все следы.
Поэтому к обеду в привычных хлопотах уже казалось Ольге, что привиделся ей все: замерзший путник, как возвращала она его к жизни в бане. Может, с устатку или от холода почудилось что по дороге домой.
Однако на следующий день в ворота родительского дома застучали кулаки, закричали голоса с улицы:
– Встречайте сватов дорогих! У нас петушок, у вас курочка! У вас товар, у нас купец. Ольгу пришли мы сватать, дочку вашею пригожую и разумную за Василия. Жених у нас богатый, и скотина имеется, и надел большой. Работящий, на всю волость столяр известный. Отдадите дочь свою за Василия с родительским благословением?
Тятя вышел к сватам и растерянно почесал в затылке:
– Отдать-то рады, так дворы не перепутали ли вы? Двадцать пять годков дочке нашей, уж не девка она, вековухой стала.
Из-за спин сватов выступил вдруг жених, и Оля, которая робко выглядывала из коровника, стесняясь своего черного и чумазого платья, ахнула. Высокий и седовласый жених был тем самым мужиком, которого она спасла от ледяной смерти!
Он поклонился в пояс батюшке:
– Дочь ваша от смерти меня спасла, отогрела и выходила. Сердце у нее доброе, такую невесту я себе и искал. Прошу у вас благословения.
Сваха выскочила вперед и зачастила нахваливать жениха:
– Вдовый уже много лет наш Василий, все жену себе искал, как ваша дочка. Чтобы сердце доброе да руки работящие. Потому как хозяин он зажиточный, хозяйство большое, изба-пятистенка и деток трое растет. Нужна ему жена, во всех делах помощница, как ваша Ольга.
Отец развел руками:
– Дак мы-то согласные.
А мать тихонько ахнула в ладошку, глядя на перемазанную в грязи и соломе дочку:
– Ох, невеста-то у нас не наряженная. Не знали мы и не надеялись, что за ней сватов пришлют когда-нибудь. Что же делать-то? Ведь она страшной вековухой, а не невестой обряжена.
Но Василия зачуханный вид невесты не смутил, он сам подошел поближе к Ольге и протянул ей теплую ладонь. Улыбнулся ей широко, будто солнышко выглянуло из-за тучи:
– Не смотри, что в полжизни тебя старше, я еще хоть куда! Заботиться о тебе буду, как ты обо мне позаботилась и от смерти лютой спасла. То ведь бог нас на дороге свел, я сразу понял. Ну что, пойдешь за меня?
А Ольга вдруг на глазах засияла изнутри так, что скрыть ее красоты и счастья не мог черный вековушкин платок:
– Пойду! Согласна я!
На том и порешили. На свадьбе Василия и Ольги гуляли две деревни, а гости промеж себя все охали да судачили. Вроде и не молодые женятся, не парнишка с девицей, а все равно смотреть приятно, до того из них вышла пара ладная да красивая.
С той поры зажила Ольга счастливо вместе с мужем, из вековухи стала зажиточной крестьянкой и матерью троих приемных детей вдовца Василия. Вместе с мужем родили они еще пятеро ребятишек и жили душа в душу до самой старости.
Родители дочерью гордились, радуясь, что так удачно вышла она замуж. До самой их смерти помогала Ольга, добрая душа, то подарками, то провизией старикам, позабыв о тех издевательствах, что пришлось ей вынести в родительском доме.
Брат Иван с женой тоже с тех пор с уважением и почетом всегда встречал сестру и привечал ее у себя в гостях. А Митюшка называл любимой теткой и ластился к ней при каждой встрече.
Правда, Ольга навсегда запомнила свои мучения в вековухах и поэтому сама над такими же перезрелыми девицами, на которых жениха не сыскалось, не насмехалась и других за насмешки над несчастными стыдила и ругала.
