Анна Орехова
Барселона под звуки смерти
Роману, Варваре и другим особенным ребятам.
Благодаря вам эта история сложилась.
Глава 1. Новая жизнь
Ранним утром возле здания Краснодарского аэропорта было непривычно тихо. Таксисты лениво покуривали, карауля прибытие очередного рейса, киоски с блинчиками и кофе ещё не открылись, а на парковку изредка заезжали автомобили. Водители высаживали сонных путешественников с горой чемоданов и тут же укатывали, чтобы не задерживаться на территории дольше бесплатных пятнадцати минут.
Ника стояла у дороги, ожидая шефа, и придирчиво разглядывала очередное селфи, третье за последние пять минут. Кожа опять вышла бледной, но ничего, программа с фильтрами это быстренько поправит. Улыбка задумчивая, таинственная, как и планировалось, наклон головы идеальный – не видно залысины за ушами. А вот идиотскую причёску исправит только время. Пройдёт месяцев пять-шесть, в худшем случае – год, волосы отрастут, и пацанская стрижка (или «ультракороткий гарсон», как с довольной рожей заявил вчера парикмахер) превратится хотя бы в каре. Зато новые серёжки смотрелись отлично! Серебряные кольца подчёркивали линию шеи, а перевёрнутый треугольник из зелёных камушков оттенял карие глаза. Но самое главное – на заднем фоне отчетливо виднелось «Аэропорт “Краснодар Пашковский”», можно даже геометку не ставить.
Решив, что лучшей картинки не добьётся, Ника набрала «Как вам мой первый рабочий день?» и запостила фото. Подумала секунду и добавила: #Испания2018 #БарселонаЖди. Пусть бывшие коллеги знают, что она не сидит дома, размазывая слёзы по ноутбуку, не оплакивает свою неудавшуюся карьеру и растаявшие финансы, из-за которых даже этот самый ноутбук пришлось продать. Пусть видят, что она готова к бою, выглядит на пять с плюсом и полгода больничных скитаний прошли бесследно. Пусть думают, что она абсолютно здорова. Правду всё равно никто не узнает. Никогда.
Прохладный ветерок обдувал открытые плечи, солнышко нехотя просыпалось, ещё пара часов и остывший за ночь город снова накроет нестерпимой жарой. Краснодарское лето в привычной манере наплевало на календарные даты. Ну и что, что начало сентября? Припекало и изматывало, как в разгар сезона. Но уже через три часа Ника будет в Домодедово, а оттуда прямой рейс в Барселону, где тоже жара и солнце, а ещё море, пальмы, вкуснейшая еда и работа. Работа, о которой Ника практически ничего не знала.
Вчера утром Женёк огорошила её, вывалив в любимой манере всю информацию разом: «Меня кладут в больницу на сохранение, а завтра командировка. Босс прибьёт. У тебя же виза ещё открыта? Билеты я поменяю, с отелем договорюсь, кошку Валерка покормит. Слетай, Ника, будь человеком. Развеешься, да и деньги тебе не помешают».
Последний аргумент был особенно веским. Ника потеряла работу четыре месяца назад. Ну как потеряла, шеф ради приличия подождал, когда её выпишут из больницы, а потом написал в вотсап, попросил заглянуть в отдел кадров за расчётом. Объяснил, что клиенты не станут работать с маркетологом, чьё имя в интернете мусолят направо и налево. Да, она не виновата в той аварии, да, дело не возбудили, судимости нет и вроде бы всё закончилось. Но пешеход мёртв, интернет бурлит, а её состояние никого не волнует. Всем плевать, что ей до сих пор снится тёмная фигура, бросившаяся под колёса, снится, как она вдавливает тормоз, как выкручивает руль. Снится собственный крик – наверное, последнее, что Ника отчетливо слышала в жизни.
Потом были полгода тишины. Заплаканное мамино лицо, папино «я во всём разберусь», которое Ника научилась читать по губам, и её собственное «никого не хочу видеть». Два месяца она провела в больнице, отходя от операции, из-за которой лишилась некогда длинных вьющихся волос. Гематома ушла, а слух так и не вернулся. Диагноз «нейросенсорная тугоухость четвёртой степени» звучал как приговор. В её внутреннем эквалайзере будто убрали низкие частоты, высокие же приглушили настолько, что угадывались лишь некоторые звуки и приходилось додумывать, о чём кричит собеседник.
Ещё почти три месяца она просидела дома, рыдая до головокружения, до тошноты, не представляя, как жить дальше, а порой задумываясь, стоит ли жить.
Продукты привозили родители, Баффка тёрлась о ноги, развлекая хозяйку со всей той эгоистичной любовью, на которую способны только кошки, Женёк приходила в гости и присылала подбадривающие сообщения.
Новенький слуховой аппарат, подаренный родителями, лежал на тумбочке, дожидаясь часа, который никогда не настанет. После двух попыток выйти с этой штуковиной в люди, Ника поняла, что больше не вынесет. В толпе звуки сливались в шуршаще-бухающую кашу, речь была почти неразличима. Приходилось переспрашивать, просить повторить погромче или вовсе стыдливо протягивать блокнот, объясняя, что ничего не слышит. Аппарат проблему не решал, а только приковывал сочувствующие и удивлённые взгляды.
От брата Ника узнала о ещё одном способе вернуться в мир «нормальных» – кохлеарной имплантации. Миха жил в Берлине, работал айтишником в медицинском центре «NewHear», вот и рассказал о технологии, которая, оказывается, уже шестьдесят лет дарила новую жизнь тем, кто лишился слуха. Изогнутая штуковина крепилась за ушной раковиной, а передатчик (круглая блямба диаметром сантиметров пять) цеплялась к голове, примагничиваясь к приёмнику, вживлённому под кожу. Внешняя часть с помощью микрофонов улавливала звук, кодировала, отправляла на электродную решётку, имплантированную в улитку. Дальше импульсы передавались на слуховой нерв.
Ника пришла за советом к сурдологу, и та подтвердила, что кохлеарная имплантация – отличное решение: «Будешь слышать почти как раньше! А за внешний вид не переживай: волосы отрастут, никто и не заметит!»
Ника понимала, что волосами такое уродство не скроешь, особенно, если блямб на башке будет две. Но разве это причина отказываться от возможности снова слышать? За шанс вернуться в мир «нормальных» она готова была целовать сурдологу ноги. Однако поцелуев оказалось мало. Имплант на одно ухо стоил тридцать тысяч евро, в идеале нужно было ставить два. Ника уже подумывала, кому бы сбагрить «лишнюю» почку, параллельно собирая бумажки для получения квоты (оказывается, существовал шанс выбить имплант у государства), когда произошло чудо.
В компании, где работал брат, запустили новую экспериментальную программу, и Миха договорился, чтобы в неё включили Нику.
Немецкие врачи предлагали кохлеарный имплант нового поколения. Им удалось уместить все внешние элементы в, казалось бы, обычную серёжку – аккуратное серебряное колечко. Приёмник под кожу не вживлялся, а значит не было никакой круглой блямбы на голове. Электроды, имплантированные в улитку, получали сигнал удалённо, без проводов и соединений.
Ну, а дальше была поездка в Германию, исследования, анализы и куча новых терминов, которые в той, прошлой жизни Нике никогда бы не пригодились. Перед операцией пришлось подписать кипу бумаг, навешивающих столько обязательств, сколько обычному человеку за сто лет не насобирать: отказ от претензий, памятку по уходу за инновационной разработкой, материальную ответственность, согласие раз в полгода приезжать на обследование и ежедневно вести онлайн-дневник. Но самой важной бумажкой было соглашение о неразглашении. О секретной разработке запрещалось рассказывать. Да Ника, в общем-то, и не собиралась, о последствиях той аварии знали только родители, брат и Женёк, с которых она взяла слово держать язык за зубами.
Потом была ещё одна операция. Очнувшись после наркоза, Ника поняла, что кохлеарные импланты уже внутри. Нет, она их не чувствовала, да и возможно ли ощутить инородное тело в черепной коробке? Импланты стали её частью. Сбывшаяся мечта писателя-фантаста – человек-киборг с номерным чипом в мозгу. Хотя нет, не в мозгу, врач объяснил, что импланты вживляются во внутреннее ухо. Никакой трепанации черепа и прочих пугающих процедур, аккуратный надрез за ухом, установка электродов в улитку и всё – отходи от наркоза и можешь быть свободна.
О том, что операция завершена, подсказывала повязка вокруг головы. А явившаяся чуть позже медсестра протянула ненавистный блокнот, в котором почерком брата значились самые важные слова в жизни: «Скоро будешь слышать».
Четыре недели Ника провела в Берлине, безвылазно сидя в квартире Михи и читая отзывы пациентов с обычными кохлеарными имплантами. Все в один голос утверждали, что звуки возвращаются, но не сразу. Кому-то хватало нескольких дней, у кого-то ушли годы. Зависело от того, в каком возрасте человек потерял слух и как долго жил без импланта. В любом случае коллеги по несчастью советовали набраться терпения, ходить на реабилитации, заниматься дома. А так же учиться читать по губам, это поможет уловить смысл, если чего-то недослышишь. Ника изучила несколько видеоуроков, поняла, как распознавать основные звуки, а затем раз за разом смотрела любимых с детства «Чародеев», пытаясь прочитать реплики героев по губам. Иногда получалось – субтитры подтверждали угаданные фразы, но чаще смысл ускользал и терялся.
А затем её пригласили на примерку серёжек. Первое подключение разочаровало. Ника будто очутилась в фильме «Кто подставил кролика Роджера»: медперсонал говорил мультяшными голосами, звуки казались электронными, ненастоящими. Потом были настройки, занятия с сурдологом, и две недели спустя она, наверное впервые за полгода, улыбнулась.
Ника вернулась из Германии десять дней назад и всё ещё привыкала к миру, вновь наполненному звуками. Её внутренний эквалайзер починили. Качественно, но не без дефектов: электронное звучание сгладилось, однако не пропало вовсе. Некоторые слова путались, воспринимались иначе. Например, она долго пыталась понять, чего хочет мама, вопрошающая: «Где живёт ёжик?», пока мозг обрабатывал, переводил, выдав наконец осмысленное: «Где лежит ножик?»
Но голоса и манеру речи близких Ника помнила, а потому многие слова не столько «слышала», сколько «узнавала». К незнакомым же людям приходилось привыкать: додумывать фразы из контекста или угадывать по движению губ. Особенно туго было в шумной обстановке – звуки смешивались, сливались, голова гудела от обилия скрипов, шуршания и бряцания. Речь при этом удавалось понять в лучшем случае наполовину.
Так или иначе, двигатели автомобилей снова ревели, птицы щебетали, туфли шаркали по асфальту, прохожие невнятно переговаривались, а диспетчер вещал, что открыта регистрация на рейс Краснодар-Домодедово. Однако новый шеф до сих пор не явился.
Цифры на экране телефона показывали без пятнадцати семь, вылет через час, ещё нужно было зарегистрироваться и пройти контроль. Да и не мешало бы разобраться с багажом: чемодан сдать, это понятно, сумочку в ручную кладь, а вот с «продуктом» придётся повозиться.
«Бери в салон, – настаивала Женёк. – В крайнем случае прикройся бизнес-классом шефа, скажи, что это его прихоть. Никуда не денутся, пустят».
Сумка-холодильник с восьмидесятью баночками чёрной икры стоила дороже всех Никиных вещей, включая китайский телефон, купленный на замену разбитому в аварии айфону. Конечно, она не собиралась сдавать такую ценность в багаж. Потеряют ещё! Однако на границе «продукт» нужно задекларировать, иначе конфискуют. В сумке лежала целая кипа бумаг, подтверждающих, что икра летит на конференцию.
Народу заметно прибавилось. Мужчины и женщины спешили зарегистрироваться на рейс, малыши спали в колясках или радостно щебетали на отцовских плечах, подростки с хмурыми лицами шествовали на почтительном расстоянии от родителей, подчеркивая свою самостоятельность.
Наконец в паре метров от Ники остановился чёрный автомобиль. Не нужно было смотреть на эмблему, чтобы узнать изящные изгибы порше, да и Женёк рассказывала про крутую тачку шефа. Ника попыталась приветственно улыбнуться, но застыла, удивлённо глядя на мужчину, вышедшего с пассажирской стороны: острый нос, голубые глаза, волосы почти полностью седые, только изредка проглядывают чёрные пряди. На вид моложе своих пятидесяти трёх, максимум сорок восемь. Всё сходилось с фотографией, которую Ника вчера рассматривала на сайте «Царской трапезы», но кто бы мог подумать, что новый шеф – коротышка!
Она сама до верхних полок дотягивалась только с табуреткой, однако Роман Валентинович Гордеев оказался сантиметров на десять ниже. Этакий щупленький дядечка в футболке-поло, лёгких брюках и со спортивной сумкой. Ника спохватилась, перестала удивлённо таращиться и, подхватив чемодан и поклажу с икрой, направилась к машине.
– Вероника Семённа? – новый шеф на американский манер протянул руку.
Ника не любила, когда её называли по имени-отчеству, особенно – когда сокращали «Семёновна» до просторечного «Семённа».
– Можно просто Ника, – она ответила на рукопожатие.
Раздалось пронзительное «би-и-ип», следом ещё одно и ещё. Порше перекрыл полосу, из-за чего уже образовался затор. Раздражённые водители призывали обнаглевшего коллегу к порядку. Роман Валентинович поморщился и поковырял в ухе.
– Разбибикались, клоуны!
С водительской стороны выбрался высокий полный парень лет двадцати пяти.
– Пап, даай ана аарвку заеду? Шашаем ше.
«Пап, давай я на парковку заеду? Мешаем же», – самой себе перевела Ника.
Нет, сын нового шефа не шепелявил и не глотал слова, однако сочетание: «незнакомый человек» плюс «нечеткая дикция» плюс «шумная обстановка» – давало помехи.
Прозвучало ещё одно громкое «би-и-ип».
– Да ты домой двигай, – буркнул Роман Валентинович, – мы с Вероникой Семённой сами справимся.
Удивительно, но речь нового шефа воспринималась отлично. Возможно, потому что он стоял поближе, возможно, говорил почётче.
Роман Валентинович улыбнулся Нике, а его сын тем временем извлек из багажника небольшую клетчатую сумку, с какими челноки мотаются за товаром.
– Точно справитесь? – он подошёл и перевёл неуверенный взгляд с Ники на сумку.
– Да чего тут справляться? – Роман Валентинович похлопал сына по плечу. – Давай, Ромик, езжай. За мамой присматривай, чтобы таблетки вовремя… ну ты сам знаешь.
«Ромик» кивнул и поморщился, услышав очередное «би-и-ип».
– Вероника Семённа, давайте я вам помогу, – Роман Валентинович выхватил у Ники сумку-холодильник. – И пойдёмте уже, регистрацию вот-вот закроют.
Он направился ко входу, оставив Нику с клетчатым недоразумением и чемоданом. «Ромик» сочувственно пожал плечами и убежал убирать порше.
– Стоило пять лет учиться в универе, чтобы таскать вещи всяких олигархов, – проворчала Ника.
Судя по острым углам, в клетчатой лежали коробки с листовками. Женёк предупреждала, что шеф их привезёт. Весила сумка килограммов пятнадцать, а из-за коротких ручек тащить её было неудобно. Ника чувствовала себя котиком из смешных роликов на ютубе: вечно залезут чёрт знает куда, а выбраться не могут. Чемодан, клетчатая, да ещё сумочка, которая, как назло, то и дело соскальзывала с плеча. Приходилось останавливаться и поправлять. В общем, когда она добралась до стоек регистрации, Роман Валентинович уже нервно поглядывал на часы.
Зарегистрировались они быстро, билет шефа в бизнес-класс открывал дорогу в обход очереди. Сотрудница авиакомпании хотела было развернуть Нику, мол, с экономом стой, как все. Но взгляд Романа Валентиновича работал не хуже вип-билета: девушка натянула вежливую улыбку, зарегистрировала багаж и выдала посадочный талон.
Икру пустили в салон, и Ника выдохнула, хоть одной проблемой меньше. Избавившись от багажа, они налегке проследовали к контролю безопасности, Роман Валентинович не преминул вручить Нике сумку-холодильник, а сам, запустив руки в карманы рассказывал, как ему повезло с «Женечкой» и как он расстроился, узнав, что она собирается в декрет. Нет, он конечно за Женечку рад! Однако она вот уже семь лет его правая рука и опора, как же он справится без неё и сумеет ли отыскать замену?
На последней фразе Роман Валентинович многозначительно посмотрел на Нику, давая понять, что одна командировка вовсе не означает, что Женечкина должность тут же перейдёт к ней. Ника вежливо улыбалась, хотя этот тип уже начинал её раздражать. Она дважды попросила не называть её «Вероникой Семённой», но Роман Валентинович будто издевался:
– Вероничка Семённа, милая…
Больше чем сочетание собственных имени-отчества Ника не любила разве что уменьшительно-ласкательное «Вероничка».
– Вероничка Семённа, купите мне бутылочку колы и сникерс. Не успел позавтракать.
Он уткнулся в экран телефона и пробубнил что-то ещё. Ника не расслышала, но уточнять не стала. После потери слуха появился дурацкий комплекс – стыдилась переспрашивать. Знала, что глупо, но не могла признаться, что плохо слышит.
Перекинув сумку с одного плеча на другое, поискала глазами ближайшее кафе. Женёк не предупреждала, что должность помощника директора подразумевает обязанности носильщика и секретарши. С другой стороны, Нике-то какого чёрта жаловаться? За время безвылазного сидения дома, в перерывах между слезами и штудированием форумов для «особенных» людей, она рассылала резюме во всевозможные конторы. Но оказалось, что никому не нужен глухой маркетолог хоть и с пятилетним опытом работы. К тому же до сих пор не утихла история о хирурге-самоубийце, бросившемся под колёса. Ника пыталась искать вакансии в других сферах, даже подумывала вспомнить специальность и пойти в юристы, но без слуха о работе в офисе можно было забыть. Она не представляла, куда податься, папка с отказами работодателей всё росла, хоть начинай коллекционировать, а деньги тем временем исчезали молниеносно, словно иностранные продукты с прилавков после введения эмбарго.
Думала, что придётся выживать на инвалидное пособие, которого с трудом хватало на коммуналку и корм для кошки. Как платить ипотеку? Чем питаться? Если бы она с самого начала знала о секретной разработке немецких учёных… но к тому времени, как Миха нашёл спасение, по сбережениям Ники отыграли похоронный марш. Чтобы съездить в Германию, пришлось продать на запчасти в хлам разбитую машину, но на этом денежное фиаско не закончилось – дома ждал очередной ипотечный взнос. Занимать у родителей было стыдно, и без того повисла тяжёлым грузом на их шеях: продукты, лечение, коммуналка – всё это мама с папой взяли на себя. Даже предыдущий взнос по ипотеке оплатили и утверждали, что ничего возвращать не нужно. Ника случайно узнала, что из-за неё они тоже влезли в долги (увидела на экране телефона папы сообщение от тёти). Пришлось прибегнуть к крайним мерам – оформить микрозайм. Хоть Ника и понимала, чем подобное чревато. Контора с говорящим названием «Деньги до зарплаты» драла конские проценты, но это давало небольшую передышку.
А потом так вовремя позвонила Женёк.
Не хотелось, конечно, чувствовать себя секретаршей после карьеры маркетолога с зарплатой в тысячу долларов, но что делать? Надо же как-то возвращаться к жизни. Поэтому Ника достала банковскую карту, которую Женёк вручила на корпоративные расходы, купила колу и сникерс и догнала Романа Валентиновича уже за паспортным контролем.
Шеф спрятал шоколадку в карман, посмотрел на бутылку колы и перевёл взгляд на Нику:
– Вероничка Семённа, милая, вы не выспались что ли? Или утром уши компотом чистили? Я же сказал не холодную! А это что?
Он выкинул бутылку в урну, быстренько вынул из карманов телефон-ключи-кошелёк, прошмыгнул под рамкой металлодетектора и вскоре затерялся в витринах магазинов.
Ника застыла, чувствуя, как краска заливает лицо от щек до самых ушей. Шеф, конечно, не специально выбрал метафору с компотом, но угодил точнехонько в болевое место – считай, обозвал глухой дурой. От стыда хотелось провалиться сквозь землю. А ещё от злости на себя (за то, что постеснялась переспросить) и на этого привередливого старикана (кто вообще пьёт колу тёплой?!).
Сгрузив сумки на ленту рентгеновского аппарата, она заняла место в небольшой очереди, стараясь не замечать, как сочувственно поглядывает на неё стоящий позади парень. Надписи на рамке металлодетектора приглашали людей с кардиомониторами, протезами и другими медицинскими устройствами пройти личный досмотр. Но Нику эти надписи не смущали. Хирург, делавший операцию, объяснил, что ей ничего не грозит, можно спокойно проходить контроль хоть в аэропортах, хоть в торговых центрах. Она уже проверила это, когда возвращалась из Берлина, а в случае вопросов всегда можно предъявить паспорт на кохлеарный имплант.
Поэтому, не задумываясь, Ника шагнула под рамкой. В правом ухе щелкнуло, засвистело, а в следующий миг в голове что-то треснуло. В глазах потемнело от боли.
