Анна Орлова
Аромагия. Книга 1
Однако он будто не заметил этого жеста, даже не улыбнулся в ответ. Сжал челюсти так, что на скулах заиграли желваки, и лицо еще сильнее заострилось. Казалось, сейчас он бросится вперед, как хищная птица. От него несло яростью – жгучим запахом хрена.
Признаюсь, в первый момент я растерялась, столкнувшись со столь неожиданной агрессией.
– Инспектор, надеюсь, вы позавтракали? Потому что уверяю вас – я не съедобна! – натужно пошутила я, спокойно глядя прямо в желто-карие глаза. Неважно, что говорить – главное, продемонстрировать, что нисколько не испугана напором. В нас слишком много животных инстинктов, и уступчивость вызывает желание преследовать и нападать, хладнокровие же, напротив, отпугивает. – Выпейте и успокойтесь!
Я отворила дверцу буфета и плеснула в стакан настойки. Коньяком назвать ее можно с большой натяжкой, хотя основой действительно послужил этот благородный напиток. Мой благоверный к ней пристрастился, не подозревая, что она сдобрена изрядной порцией душицы, кориандра и бергамота. Помимо пряно-терпкого аромата, травы придавали неповторимый вкус и целебное действие: улучшали пищеварение и усмиряли вспыльчивый нрав.
Едва ли муж стал бы пить травяной чай или нюхать эфирные масла, а вот вкусную «отраву» потреблял безропотно, даже с видимым удовольствием. Пожалуй, единственное, что нравилось Ингольву в моей профессии, – это эксперименты с алкоголем.
Господин Сольбранд одним глотком опустошил стакан, после чего попытался перейти к причине своего визита, но я не позволила.
Дожидаясь, пока лекарство подействует, стала болтать о всяких пустяках, не давая гостю даже слово вставить. Разумеется, инспектор пропускал мимо ушей весь этот женский треп, но мерное журчание голоса и щедро рассыпаемые банальности успокаивали не хуже ударной дозы валерианы.
Наконец его сжатые кулаки расслабились, а на губах обозначилась улыбка. От него повеяло дружелюбием – прозрачно-свежей кислинкой чая с лимоном и медом.
– Еще коньяку? – предложила я, с облегчением переводя дух. Нести чушь с непривычки так же утомительно, как делать математические расчеты.
– Нет, голубушка, – отказался он, склонив голову к плечу и отчего-то хитро глядя на меня. – Очень интересная настоечка. Любопытно, что туда добавили? Вижу, вы окончательно заделались отравительницей!
Он улыбался, но взгляд был по-прежнему цепкий.
– Отравительницей? – переспросила я, поднимая брови. – Уверяю вас, инспектор, если вы сейчас забьетесь в корчах, то отравила вас не я, а ваше собственное начальство!
Господин Сольбранд рассмеялся. Его действительно обожали подчиненные, но не переносили вышестоящие чины. Как и везде, руководство ИСА не любило чрезмерно деятельных и въедливых работников.
– Именно, отравительницей, – повторил он неожиданно серьезно. – Инспектор Берни настаивает на вашем аресте, голубушка, как сообщницы мужеубийцы.
От неожиданности я задохнулась. Вновь обретя способность дышать, внимательно посмотрела на своего давнего друга и убедилась, что он серьезен как никогда. Гнев его унялся, но раздражение, недоумение, неверие пробивались сквозь наносное спокойствие. Как будто в нос шибал запах только что приготовленных духов, которые еще не успели созреть и представляли собой смесь противоборствующих ароматов. Кстати, благовония в этом смысле похожи на хорошее вино – требуют хорошей выдержки.
Тем временем инспектор, видимо удовлетворившись моим непритворным смятением, откинулся в кресле.
– Господин Сольбранд! – строго вымолвила я со всем достоинством, на которое была способна. Поправив на груди янтарные бусы, я чинно сложила руки на зеленой шерстяной юбке и потребовала: – Прекратите, наконец, говорить загадками! Что случилось?
– Случилось? – Он извлек из кармана потертую трубку и принялся священнодействовать над ней, даже не спросив разрешения.
Я слегка поморщилась – ведь инспектор прекрасно знал, что табачный дым отбивает чутье! – и с упавшим сердцем поняла, что он делал это намеренно. Отчего-то мой давний друг не хотел, чтобы его эмоции можно было унюхать, и от этого стало не по себе, тревожно и зябко.
С удовольствием затянувшись, он выдохнул густой дым, делая вид, что не заметил, как я демонстративно пересела подальше, и продолжил размеренно:
– А случилось вот что, голубушка. Некий господин Холлдор отравлен. По счастью, не насмерть, но состояние его внушает опасения. Кухарка и служанка в один голос твердят, что видели, как женушка подсыпала ему в кофе некий подозрительный порошок. Видимо, надеялась, что его смерть спишут на холеру – симптомы схожи, – да вот доктор Торольв что-то заподозрил, послал за полицией и сделал какую-то там мудреную пробу. А после уверенно заявил, дескать, никакая это не холера, а типичное отравление мышьяком. Так вот, голубушка, инспектор Берни всех допросил и заарестовал дамочку. У нее и мотив обнаружился как на подбор: судачат, что супруги ругались из-за какой-то его интрижки, а она кричала, дескать, ни за что не даст ему уйти! Вот и попала госпожа Мундиса как кур в ощип…
– Мундиса?! – вздрогнув, воскликнула я. До того я слушала инспектора внимательно, но несколько отстраненно, принимая его рассказ за очередную побасенку.
– Вы ее знаете? – Напружинившись, он подался вперед, позабыв о трубке. – Вы давали ей что-нибудь?
– Разумеется! – кивнула я, пытаясь слегка успокоиться. Чтобы это пустоголовое невинное дитя безжалостно отравило любимого мужа, пусть даже из ревности… Нет, в голове не укладывалось. – Не верю! – произнесла я решительно. – Я не верю, что госпожа Мундиса могла это сделать.
– Слуги болтают, что она сыпала мужу что-то в еду, – терпеливо напомнил инспектор, все так же внимательно следя за мной. – А она не признается, что именно, только пролепетала, мол, у вас взяла. Вот Берни и сделал стойку. Он ведь вас, голубушка, недолюбливает еще с тех пор, как вы выходили его тещу…
Я через силу улыбнулась, вспоминая ту давнишнюю историю. Теща инспектору Берни и впрямь досталась сварливая настолько, что ее охотно огрели бы по голове не только родственники, но и соседи. Надо думать, немало молитв милосердным асам и Хель вознеслось к небесам, когда она сильно простудилась, – только не за здравие, а за упокой. Мое вмешательство позволило старушке дальше терроризировать близких, за что, если верить господину Сольбранду, некоторые меня люто возненавидели.
– Так что вы ей дали, голубушка?
– Не скажу! – мгновение поколебавшись, отрезала я.
Назвать истинную причину визита госпожи Мундисы без ее разрешения означало подорвать доверие ко мне. А подобные вещи очень быстро становятся известны!
– На дознании вам придется все рассказать, – заметил инспектор.
– Что же, тогда и посмотрим.
– Вы понимаете, насколько подозрительно это выглядит, голубушка? – поинтересовался он серьезно.
Я впилась пальцами в подлокотники кресла.
– Постойте, неужели вы всерьез заподозрили, что я продаю яды и учу ими пользоваться?!
– Голубушка, – инспектор не отвел взгляда, и вдруг показалось, что в его глазах светилось сочувствие, – у всякого наличествует своя ветвь омелы…[7]
– Да? Очень любопытно, – холодно произнесла я, вставая. – И какое же больное место у меня, по-вашему?
– Говорят, у госпожи Мундисы муж погуливает… – задумчиво произнес он, сложив пальцы «домиком».
– И?..
– Простите меня, голубушка, но то же поговаривают и о вашем…
У меня попросту не было слов. Надо думать, «леденцы» сочли, что я совсем помешалась от ревности и вознамерилась отравить всех неверных мужей в окрестностях?! Боюсь, в таком случае Ингойя опустела бы почти наполовину.
– Инспектор, – я мило улыбнулась и гордо подняла подбородок (понимая, что бездарно подражаю бабушке), – во-первых, мои отношения с мужем – это не ваше дело. А во-вторых, если бы мне впрямь пришла в голову такая странная фантазия, уверяю вас, я бы выбрала такой яд, о котором дорогой доктор Торольв даже не подозревает. А если вы всерьез заподозрили, что я могла кого-то отравить… Что же, тогда я вас больше не задерживаю. И надеюсь, в следующий раз у вас будет ордер, потому что без него вас даже на порог не пустят!
Я выдохлась и замолчала, тяжело дыша. В клубах табачного дыма и слабом свете комната казалась нереальной, привычные запахи тонули в этом едком дыму, заставляя меня чувствовать себя почти слепой.
– Ну-ну… – протянул господин Сольбранд неодобрительно.
Он встал, прошествовал к выходу, взялся за дверную ручку и обернулся:
– Не злитесь, голубушка. Инспектор Берни требует от начальника полиции, чтобы вас сейчас же арестовали, а того пока удерживает авторитет вашего мужа. К слову, мне запретили вам об этом рассказывать… И еще. Господин Гюннар бежал из-под стражи, и я более чем уверен, что его сознательно отпустили. Хотелось бы знать, кто и почему, но в это дело велено не лезть… Поразмыслите об этом, голубушка!
И вышел, осторожно притворив дверь.
Я бессильно опустилась, почти упала в кресло. В голове роем рассерженных пчел жужжали мысли.
Признаю, я вспылила и была слишком резка с инспектором. Мысль, что похождения Ингольва обсуждали в кулуарах, считая меня ярящейся от ревности клушей, заставляла меня внутренне корчиться от унижения. Не столько задевал сам факт – я давно с ним смирилась, – сколько роль обманутой жены. Неудачницы. Достойной жалости…
Так, прекратить немедленно! Я сжала виски, до боли закусила губу, потом отправилась к себе в спальню и нашла пузырек с мускатным шалфеем. Глубоко вдохнула – раз, другой, третий… Пока не почувствовала, как отпускает напряжение.
Совсем другое дело! Теперь надо подумать всерьез. Разумеется, я не давала мышьяк госпоже Мундисе. Тогда что она сыпала в тарелку мужа? Масла никак нельзя сыпать, разве что капать, да и к этому времени она уже наверняка перестала потчевать любимого моими снадобьями…
Неужели глупышка действительно его отравила? Я покачала головой: нет, не верю. Тогда что?!
Довольно метаться по комнате, как мышь между двумя кусками сыра, нужно сейчас же отправляться туда и порасспросить прислугу, а также доктора и, по возможности, самого пострадавшего.
По звонку явилась Уннер (после давешней взбучки она стала необыкновенно прилежна и расторопна), и я велела ей найти кэб. Подумав, нанесла на виски и запястья немного ванильных духов – ваниль вызывает доверие – и велела передать господину Бранду, что не вернусь к ужину…
Передвигаться по Ингойе мне приходилось либо пешком, либо в кэбе, изредка – в автомобиле.
Омнибусы так пропахли многочисленными пассажирами, что у меня моментально начинала болеть голова от одуряющей смеси запахов табака, кожи, духов, пота и бури чужих чувств. Проще уж переносить бензиновую вонь автомобиля! На обдуваемой ветерком крыше омнибуса дышалось легче, но там я всегда мерзла и, как следствие, простужалась. К тому же неприлично для порядочной женщины взбираться наверх!
Кэбы были немногим лучше, но в них мне хоть как-то удавалось дышать. Оставалось надеяться, что сын Утера, которого Ингольв изволил взять на место ординарца, также умел управляться с машиной и чинить постоянные поломки, к сожалению, типичные для этого транспорта.
Итак, оказавшись перед весьма помпезным домом госпожи Мундисы и господина Холлдора, я задумалась, что делать дальше. Нужно как-то представиться прислуге… Впрочем, всегда лучше говорить правду.
Дверь открыла особа неопределенного возраста.
– Что вам угодно? – заученно поинтересовалась она, глядя куда-то мимо меня воспаленными глазами.
– Здравствуйте, я – госпожа Мирра, подруга вашей хозяйки, – осторожно отрекомендовалась я, пытаясь говорить уверенно и одновременно мягко. – Я хочу помочь госпоже Мундисе…
При звуке этого имени из ее глаз вдруг хлынули слезы. Всхлипывая, она фартуком отирала покрасневшее лицо и безуспешно пыталась успокоиться. Я сориентировалась быстро: подцепила под локоток чувствительную служанку и шагнула через порог, увлекая ее за собой. Она покорно, словно лодка без руля и ветрил, последовала за мной. Откуда-то из глубины дома сногсшибательно пахло выпечкой, и я устремилась на запах.
При виде меня в глазах дородной румяной кухарки мелькнула настороженность. Но, увидев всхлипывающую служанку, она всплеснула руками и бросилась ее успокаивать…
Спустя десять минут мы уже, не чинясь, сидели за одним столом и пили чай. Приглашение госпожи Мундисы окончательно растопило лед. Помогла ли ваниль завоевать доверие поварихи или той просто хотелось выговориться, но она болтала вовсю, позабыв и о разнице в положении, и о необходимости держать язык за зубами.
– Хозяин, он-то так хозяйку любил, так любил! Прям на руках носил! – сентиментально вздохнула кухарка. Что любопытно, сказано было в прошедшем времени. – Только…
– Только? – подбодрила я. Она явно колебалась, пришлось усилить нажим: – Я хочу вашей хозяйке только добра. Поверьте, я на вашей стороне.
Она кивнула с некоторым сомнением и, понизив голос, призналась:
– Только потом… это… у хозяина проблемы начались… ну, это… по мужской части-то!
Поперхнувшись чаем, я отставила чашку и попыталась отдышаться. Поражаюсь, сколько интимных подробностей известно прислуге!
– И что дальше?
Повариха огляделась по сторонам, будто опасаясь, что в кухонном шкафу прячется шпион (несомненно, пытающийся вызнать рецепт ее фирменного кекса, а потом уж тайны хозяев дома).
– Ну… Он-то хозяин, но он же и мужик! Вот и начал дурить… – совсем уж тихо произнесла она. – Еще и с этой связался…
– Понятно, – кивнула я. Мои догадки на этот счет подтвердились, но в целом ситуация яснее не стала.
– Она его приворожила! Точно вам говорю! – Повариха потрясла в воздухе лопаточкой для оладий.
Я с подозрением взглянула на почтенную управительницу поварешек и кастрюль: быть может, ее глаза блестят от лишней «капельки» бренди, влитой в чай для согрева?
Но она вовсе не казалась подвыпившей, напротив, ее маленькие бесцветные глазки горели любопытством и торжеством.
– Вы уверены?
– Ну да! – твердо подтвердила повариха, со стуком ставя на стол чашку, из которой только что со смаком потягивала крепкий чай. – Мы кое-чего нашли!
– И вы не сообщили в ИСА? – спросила я, уже догадываясь, каков будет ответ.
– В ИСА? Полиция никуда не годна! – презрительно провозгласила она, делаясь в гневе еще внушительнее. – Они заявили, дескать, хозяйка отравила хозяина! И рады-радешеньки! Как доктор сказал, что мышьяк-то был, так увезли ее сразу, голубушку нашу… А та пава так и разгуливает на свободе, хорохорится небось! Поверьте-то моему слову, это она все подстроила!
– Пожалуйста, покажите, что вы нашли, – попросила я, крепко сжав ее руку.
Она старательно наводила порядок на столе, смахивая невидимые крошки и источая сомнение, словно пар над кипящим чайником.
– Это ради госпожи Мундисы, – напомнила я мягко, и она неохотно кивнула. – Кстати, вы ей об этом сообщили?
– Нет, – созналась повариха. – Мы ж нашли все, когда ее уже увезли, бедняжку! Доктор велел перенести хозяина в другое крыло-то, чтобы его не тревожил шум. Аснё послали навести порядок в спальне. Обед-то готовить незачем, а что ж ей без дела слоняться-то?! Вот она и отыскала. В постели хозяйской.
– Я хотела бы взглянуть, что вы нашли, – твердо заявила я.
Не став спорить, повариха послала мальчика за Аснё.
– Мы не трогали ту пакость, даже пальчиком не притрагивались, все как было оставили! – гордо сообщила она, расправляя крахмальный передник и объемистый чепец, венчавший ее голову, как паруса – корабль.
Вскоре появилась искомая «кухонная девушка», которой было велено показать мне ее находку.
– И смотри мне, чтоб ни слова! – сурово наказала повариха служанке. – Посмей только!
– Да-да, – часто кивая, пообещала та. – Молчать буду!
А глазки у нее любопытно поблескивали и язык, совершенно определенно, уже чесался.
Впрочем, на чужой роток не накинешь платок, как любил говорить инспектор Сольбранд…
Служанка казалась совсем не огорченной тем, что происходило в доме, напротив, она наслаждалась кипением страстей, подозрениями и всеобщим вниманием. Ей посчастливилось раздобыть важную улику – чем не повод для гордости? Авось и в газетах о ней напечатают…
Подобные типажи меня не занимали, так что в монолог девицы я не вслушивалась, пропуская мимо ушей журчание ее слов. Куда интереснее таинственный приворот.
Пока мы пробирались по узким коридорам, я размышляла. Для заклятия вовсе не нужны тринадцать трав, собранных в полнолуние на кладбище, восковые куколки или прочие глупости. Все это лишь дань суевериям, а настоящий приворот – просто рифмованные строки, записанные рунами.
«Любовные песни по нраву Фрейе», – вспомнилось к месту.
Быть может, лукавой богине любви действительно угодны романтические стихи, однако люди смотрят на них совсем иначе. Сентиментальные поэмы вызывают слезы умиления у юных девушек и почтенных матрон, но вплетать в них магию недопустимо.
Мансег (в просторечье приворот) карается весьма сурово, так как, по сути, это насилие. Жертва не сможет сопротивляться власти рифмованных строк, оказываясь из-за них в беспомощном состоянии.
Но для этого не нужно ничего подбрасывать в постель! К тому же сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из прислуги рискнул пронести подобное в дом, даже за солидное вознаграждение. Ведь наказание за приворот – изгнание.
Так рисковать ради того, чтобы увести чужого мужа?! Впрочем, глупость человеческая бесконечна, поэтому все возможно.
Быть может, именно в заклятии кроется причина болезни господина Холлдора? Такое случается при неумелом использовании рун… Однако доктор с уверенностью заявил о мышьяке. Так что эту удобную версию пришлось отбросить.
Тем временем мы, наконец, прибыли.
Распахнув массивные створки двери, девушка поманила меня за собой, поблескивая глазками, словно любопытная мышка.
В центре спальни, на возвышении, царственно располагалась кровать, обрамленная мягкими складками балдахина. Моя провожатая откинула уголок пышной перины, под которой обнаружился небольшой навесной замочек, накрепко запертый. Я осторожно взяла его в руки, игнорируя протестующий писк служанки. Несомненно, подобная вещь никак не могла оказаться здесь случайно.
И верно, на обратной стороне увесистого замочка обнаружился следующий текст:
«Слову мудрому ключ, замок! А поставит она тело в тело, и будет жила твоя мужеская да тайная тверже любого железа, каленого и простого, и всякого камня, морского, земного, подземного. И не падать жиле твоей во веки веков…»
Это небольшое заклятие не подразумевало двоякого толкования!
Надо думать, госпожа Мундиса переборщила, подмешивая мужу мои составы, раз уж тому потребовались такие средства… Видимо, мужская сила господина Холлдора ослабла настолько, что он впал в панику.
Забывшись, я произнесла это вслух и тут же спохватилась.
По округлившимся губкам и горящим глазам служанки было видно, как ей не терпелось оказаться на кухне, чтобы выложить все подробности прислуге, а потом газетчикам.
– Милая, как тебя зовут? – спросила я, пристально на нее глядя. Разумеется, имя ее я отлично помнила, но тут важен психологический момент.
– Аснё, – пискнула она, теребя передник.
– Замечательно, – кивнула я. – Так вот, Аснё, никто не должен знать, что ты здесь видела. Понятно?
Она послушно кивнула, хоть явно не вняла.
– С твоим женихом может случиться та же беда… – задумчиво заметила я, безразлично отворачиваясь. Впрочем, это нисколько не мешало мне ощутить хлынувший от нее острый металлический запах страха. Иногда очень полезно, что тебя считают всемогущей ведьмой!
– Госпожа, не надо! – взмолилась она. – Я никому не скажу, никому!
– Вот и хорошо, – заключила я и велела: – А теперь проводи меня обратно на кухню.
К моему возвращению у поварихи был готов настоящий пир: холодные сандвичи с сыром, крепкий кофе (ума не приложу, как она догадалась, что я его люблю), пирожные с кремом, вишневые кексы и имбирные коврижки. Должно быть, она соскучилась по любимому делу и обрадовалась возможности хоть кого-то накормить до отвала.
Все это настолько вкусно пахло, что не было никаких сил удержаться и не попробовать хоть кусочек! Пряная сверкающая корица, сладкая нега шоколада, гладкая нежность кокоса, сливочный сыр, леденцовый имбирь – настоящее блаженство для обоняния.
За третьим кексом я принялась расспрашивать добрую женщину:
– Скажите, а когда это случилось, кто прислуживал за столом?
– Я-то и прислуживала, а Аснё помогала, – призналась она, ловко мешая тесто.
Я с одобрением отметила, что она добавила настоящий ванильный сахар, а для цвета – щепотку куркумы.
– Только вы не подумайте, ничего такого не было!
– Но ведь вы подтвердили, что госпожа Мундиса что-то подсыпала вашему хозяину?
Пожалуй, стоило бы погостить здесь неделю-другую, когда эта история закончится. С другой стороны, потом придется опять худеть… Впрочем, лучше неделю наслаждаться лакомствами, а после месяц сидеть на диете, чем лишать себя праздника желудка.
Подумав так, я решительно взяла четвертый необыкновенно вкусный кекс.
– Это Аснё сболтнула! – выдохнула повариха с такой злостью, что сразу стало понятно, почему она так взъелась на девушку. – А «леденцы» и рады-то…
– А что-нибудь показалось вам странным? Может быть, хозяин жаловался на необычный привкус? – спросила я. Лицо поварихи потемнело, и я торопливо объяснила: – Так можно понять, в каком кушанье содержался яд. Возможно, отрава попала в пищу по ошибке…
Хотя, откровенно говоря, я понятия не имела о вкусе мышьяка.
– Ну я-то вам одно могу сказать: стряпала я все как следует! – провозгласила повариха задиристо.
– Вы действительно очень вкусно готовите, – подтвердила я с чувством, любовно разглядывая ее кулинарные творения. Она разом подобрела, заблагоухала корицей, даже разрумянилась, сделавшись похожей на одну из своих булочек. – Значит, никто не заметил ничего необычного?
– Нет, они вообще не разговаривали, – покачала головой она. – В ссоре-то были, молчали больше. Только соль там просили передать или еще что… Да еще хозяин хворал последние дни, дурно ему бывало, потом вроде отпускало… А, хозяин говорил еще, мол, как хорошо грибами пахнет, я удивилась – я ж грибов не клала…
– Грибами? – обрадовалась я. – Вы хорошо помните?
– Да, точно так было! – закивала она. – Померещилось ему что-то.
А мне вдруг вспомнилась давешняя сцена: я сосредоточенно отмеряю любисток, а госпожа Мундиса стоит рядом, наблюдает с интересом и спрашивает о старом поверье. Я тогда рассеянно отозвалась, что не зря ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок…
Имелось в виду, что любисток – великолепная приправа, которая усиливает вкус мяса и делает овощи необыкновенно вкусными.
Возможно ли, чтобы госпожа Мундиса поняла мои слова превратно?
Надо думать, вполне. А ведь любисток придает пище грибной аромат! Хм, но откуда тогда взялся мышьяк?!
Я глубоко вздохнула и поинтересовалась:
– А господин Холлдор весь день провел дома?
– Нет, он перед самым обедом явился. – В звучном голосе поварихи послышались осуждающие нотки: – От этой своей!
– Вы уверены?
– Что от нее-то? Конечно! – фыркнула она. – Он весь такой неопрятный был, зацелованный и растрепанный. Как не стыдно, перед всеми-то! А хозяйка-то как расстроилась, чуть не заплакала…
Она вытерла фартуком увлажнившиеся глаза и взмолилась:
– Госпожа, вы-то знаете, не могла она! Найдите, кто это сделал.
– Непременно найду, – пообещала я твердо.
– Хозяин тоже не верит-то, что это хозяйка! Днем инспектор к нему заявился, допрашивать вроде как. Так хозяин ему так прямо и сказал: мол, не верю, другого виновника ищите! Тот «леденец» аж красный выскочил от него! Вот так-то! – С этими словами она торжествующе помахала пальцем почти у меня перед носом.
Любопытно, весьма любопытно…
– А какие вообще отношения у ваших хозяев?
Прислуга зачастую знает куда больше, чем друзья и родные. Правда, обнаруживать осведомленность не любит.
Повариха поколебалась, но ответила:
– Ну, последние денечки они вроде как в ссоре были-то. А до того… Хозяин жену прям на руках носил… – Она снова огляделась и добавила жарким шепотом: – Не поверите, бывало, из спальни не выпускал, с ума по ней сходил! Прям безумная страсть-то!
У меня дрогнули губы. Видела бы она, какое лицо было у госпожи Мундисы, когда та прибежала искать спасения от столь впечатлившей повариху «страсти безумной»…
Я принялась прощаться.
Кстати, к хозяину дома меня не пустили, сославшись на предписание доктора.
С трудом удалось отказаться от свертков с пирожками, сандвичами и кексами и пришлось пообещать непременно зайти снова.
Меня торжественно усадили в кэб, благословили на дорожку и помахали вслед…
Уф. Мило, хоть и несколько утомительно.
– Куда ехать, госпожа хорошая? – поинтересовался возница, обдав меня запахом пота и перегара.
– Аптекарский переулок, дом доктора Торольва, – ответила я, дыша ртом.
Он фыркнул, пробормотал себе под нос что-то об изнеженных дамочках и тронул лошадей.
Мерное покачивание кэба на крутых улочках Ингойи, перестук копыт, гортанные выкрики возницы, даже смачные звуки плевков были так знакомы и привычны, что, думая немного поразмыслить по дороге, я незаметно для себя задремала.
Снились мне всякие нелепости. То Ингольв кричал, что я его бессовестно приворожила; то свекор требовал зелье для мужской силы; а потом лично я сыпала в тарелку господина Холлдора (лица его я не видела, но была твердо уверена, что это именно он) некий белый порошок, злорадно при этом хохоча…
Я была рада проснуться от стука в окошко и грубого голоса возницы.
– Приехали, госпожа хорошая, – громко сообщил он.
Рассчитавшись, я выбралась из тесного кэба и с радостью вдохнула свежий солоноватый воздух. Моросил дождик – такой может зарядить на неделю, а я опрометчиво не захватила зонт. Впрочем, идти недалеко, а полы шляпки и добротное пальто защищали от холодных брызг.
Кэб укатил, а я осталась на тротуаре. Аптекарский переулок состоял всего из двух зданий: собственно дома доктора и аптеки, принадлежащей господину Фросту.
К почтенному господину Торольву меня проводили незамедлительно.
Он вкушал послеобеденный отдых, лениво куря трубку и листая книгу, которую при моем появлении поспешно спрятал в ящик стола.
– Ох, здравствуйте, госпожа Мирра. Очень рад вас видеть! Попрощаться, так сказать. Да-да, попрощаться!
Доктор вскочил на ноги и стоял, забавно покачиваясь с носков на пятки и обратно, опираясь маленькими ручками на стол. Он напоминал пингвина: маленький, кругленький, в неизменном темном жилете и белой рубашке, плотно натянутой на солидном брюшке.
– В каком смысле – попрощаться? – начала я, но нас прервали.
Служанка принесла чай, на который доктор посмотрел с плохо скрываемым отвращением. Когда она вышла, он открыл ящик стола, чем-то там пошелестел и извлек небольшую бутылочку коньяка.
– Повод, да-да, есть важный повод! Я решил выйти на покой. Да-да, на покой! – сообщил он со смесью радости и сожаления, с потешной суетливостью наливая коньяк в чай. – Хочу розы растить, за овечками ухаживать. Тоска зеленая, смею вам сказать. Но деваться мне решительно некуда: я совсем ослабел. Я старик. Да-да, старик!
– Ну что вы, – возразила я. – Вы еще многим молодым фору дадите.
– Ах, госпожа Мирра, не утешайте старика. Да-да, старика! – расчувствовался доктор. – Я не оставлю старых пациентов, но остальным придется рассчитывать на вас, аптекаря Фроста и нового доктора… Да-да, нового!
– В Ингойю приезжает новый доктор? – удивилась я, принимая из его рук чашку.
Мало желающих переехать в самую северную столицу мира (а Ингойя действительно носит этот почетный титул, хоть и является столицей всего лишь острова). Тем паче среди переселенцев немного людей образованных и солидных – таких и в родных местах ценят. С другой стороны, местные тоже не стремились в другие страны, даже ради учебы. Выпускников единственного Хельхеймского университета отчаянно недоставало на все городки и поселки, поэтому на всю Ингойю из лекарской братии имелся только доктор Торольв, аптекарь Фрост и в определенном смысле я сама.
– Да-да, буквально на днях.
– Как жаль, – непритворно опечалилась я.
– Надеюсь, мой преемник окажется славным парнем. Да-да, славным парнем!
Я неопределенно пожала плечами – перемены всегда не слишком приятны – и решила говорить по существу:
– Доктор, а вы совершенно уверены, что господина Холлдора отравили?
– Несомненно! Да-да, несомненно, – ответствовал он, тщательно протирая пенсне и привычно покачиваясь с носков на пятки и обратно. Пахло от него лимоном – уверенностью. – Сам он ничего сказать не смог, но, видите ли, проба Марша…
Закончить ему не дали: дверь приоткрылась, в щель заглянул взволнованный секретарь и застрекотал что-то о срочном вызове.
Привычный к странной манере разговора своего секретаря, доктор с минуту слушал, потом вскочил, торопливо схватил медицинский чемоданчик и ринулся к двери. Только на пороге он вспомнил обо мне:
– Ох, госпожа Мирра, мне, право, неловко… Да-да, неловко. Простите меня, безотлагательное дело! Вы придете в другой раз или обождете здесь? Уверяю, это ненадолго. Да-да, ненадолго. О чем я? Ах да, мы с вами говорили о пробе Марша. Вот, у меня на столе новейший журнал, там есть статья, почитайте сами… Да-да, почитайте! А я вскорости вернусь…
Не дав мне даже слова сказать, почтенный доктор выскочил из кабинета.
Мне оставалось только взять предложенный журнал, лежащий чуть в стороне от стопки других.
Надо думать, доктор внимательно следил за новейшими веяниями в медицине, если выписывал с материка такую кипу литературы. Отыскать статью об отравлениях мышьяком удалось без труда. Действительно, весьма похоже, что несчастного господина Холлдора накормили этим ядом…
Не было решительно никаких соображений о том, кто, кроме госпожи Мундисы, мог покушаться на жизнь ее мужа.
Тут я добралась до любопытных фактов, изложенных в самом конце. Наряду с данными о безопасной для человека дозе мышьяка и сообщением, что он широко применялся стеклодувами и позволял придавать стеклу разную степень прозрачности, там содержались еще более интересные сведения…
Я отложила в сторону журнал. В этой темной истории наконец забрезжил свет! Расследование – будто клубок ниток, тут главное, найти кончик и суметь за него потянуть.
Все стало на свои места, но едва ли это можно считать моей заслугой, тут скорее невероятное везение и немножко внимательности. Просто полиция наверняка даже не удосужилась проверить другие версии! Обрадованный идеей моей причастности к отравлению, инспектор Бернгард ухватился за нее обеими руками…
Что ж, ему придется за это поплатиться!
За следующую четверть часа я успела хорошенько проштудировать статью. Оставалось прояснить один немаловажный момент, для чего пришлось дожидаться доктора Торольва.
