Анна Штомпель
Мастер мыльных пузырей
18. На границе двух Миров
Дорога, по которой она шла, вдруг стала изгибаться петлей. Солнце над головой, зависшее в зените, совершило немыслимый скачок к востоку. Алеся подумала, уже не расплачиваются ли и тут Личным Временем, только, как бы это сказать… в обратном направлении? Но развить эту волнующую мысль времени-то и не хватило: при очередном повороте редкие деревья расступились, и Алеся увидела…
… свой собственный двор, размокший от дождей, родную девятиэтажку, где маленькая девочка пробовала на вкус мыльные пузыри. (Теперь-то она точно знает, какой у них вкус, – совсем не тот, что казался в детстве).
Позади над зеленым лугом, словно тысячи радужных стрекоз, летели вечные пузыри. В гигантах предавались иллюзии Любви, в «скафандрах» – иллюзии Познания, за бильярдными столами – иллюзии Остроты Жизни. Где-то там осталась Гора Лжемастера, куда по-прежнему карабкались заблудшие странники; там был Попутчик, мотивацию которого она так и не пожелала узнать; на изгибе Дороги ее ждал Бывший Любимый…
А впереди начиналась Реальность. Огромная лужа у подъезда – в том месте, где она была всегда. Перевернутая мусорка. Неприличная надпись на стене (надпись новая, смысл старый). Грохочущий трамвай. Машина, колесом въехавшая в лужу и обдавшая жидкой грязью соседа Кольку, который немедленно высказал наилучшие пожелания всей родне водителя до седьмого колена… Была там и парочка, целующаяся под козырьком подъезда, и детская коляска, над которой склонилась мать; и за одним из окон на третьем этаже ждала ее собственная мама. И где-то там была Старшая Сестра, и Лучшая Подруга, и многие другие, по которым она, оказывается, соскучилась!
Дорога изогнулась лентой Мебиуса и привела ее к дому. А на границе двух Миров на перевернутом ящике как ни в чем не бывало сидела девчонка лет пятнадцати и выдувала мыльные пузыри. Самые обычные, из детского флакончика.
Те, что попадали в Реальность, – лопались. Те, что залетали к Алесе, – продолжали парить…
– Привет, – сказала девчонка. – С окончанием Пути!
Было что-то очень знакомое в том, как хитро она улыбнулась, как неряшливо причесаны ее волосы, как теребит она болячку на носу…
– Привет, Грязнуля, – сказала Алеся. – Я должна вернуться домой?
– Если хочешь, – беззаботно ответила девчонка и выдула новую порцию шариков.
– Назад я точно не вернусь, – размышляла Алеся. – А значит… значит, придется назад. Такая у меня альтернатива.
– Разве ты не хочешь увидеть Мастера мыльных пузырей?
– Мне кажется, я его уже увидела, – тихо сказала Алеся. – Если круг замкнулся и я не нашла никого, кроме тебя, значит ты и есть Мастер мыльных пузырей. Это твоя сказка. Твоя игра, которую ты выдумала от скуки, от обиды на мать, которая тебя не любит, и отца, которого ты никогда не видела. Выдумала, как то, что в «прошлой жизни» была маньяком и убийцей… Ты мстишь миру взрослых, поэтому сказка твоя вышла такой странной. Не для детей и, пожалуй, не для взрослых, а исключительно для тебя самой.
Грязнуля выдула последние пузыри и отшвырнула флакончик.
– Забавно, – сказала она, теребя свою болячку. – А почему не предположить, что Мастер мыльных пузырей – это ты сама?.. Не я, а ты сотворила эту сказку. Ты держишь ее в руках!
– Мертвое дитя…
– Кто тебе сказал? – насмешливо спросила Грязнуля.
– Лжемастер.
– Вот именно. Если бы она была мертвой, все закончилось бы там, в его вонючем логове. Что написано в конце?
– На живое и мертвое Творение…
– Открой и прочитай, – перебила Грязнуля.
Книжка вдруг сделалась непослушной в Алесиных руках. По правде сказать, не книжка – это руки дрожали. Кажется, она… стала толще?
Алеся прочитала вслух фразу, что теперь была заключительной:
– Так я и стал Мастером мыльных пузырей, хотя теперь ты знаешь, что это не совсем верное название…
– Поверила лживому старикашке, – фыркнула Грязнуля. – Хоть ума хватило забрать ее с собой. Она не мертвая – просто недоношенная. Если бы ты ее бросила, она бы умерла. Но в твоих руках, пока ты шла к цели, она медленно дозревала. Обычное дело. Сколько Творений остаются мертвыми только потому, что их бросили на полпути!..
Теперь Алеся видела: то, что она принимала за сон смерти, было просто глубоким сном. Щечки девочки округлились и порозовели, и сама она явно прибавила в весе.
– Значит, я встречусь с Мастером? – прошептала Алеся. – И это будет финальной фразой?
– Финальная фраза еще не дописана. Ты сама ее еще не знаешь. А когда узнаешь, дитя проснется, сказка закончится, а книга – начнет свой собственный Путь…
– И я должна буду расстаться с нею? – с болью спросила Алеся.
Казалось немыслимым отдать дочь теперь, именно теперь!
– «Именно теперь», – передразнила Грязнуля. – Разумеется, ты ее отдашь. Для начала – мне. Я еще не все искупила, но руки у меня уже чистые. Пойми, только когда к ней прикоснутся чьи-то руки, она по-настоящему оживет! И во что-то вырастет. А если ты оставишь ее у себя, то обречешь на гибель.
Алеся медлила. Ей было страшно, и ей было приятно; она радовалась и горевала. Руки держали живую тяжесть. Хотелось продлить эти мгновенья, прежде чем в них опять будет пустота.
– Ты создашь новое Творение, – сказала Грязнуля. – Вместе с Мастером.
Тогда Алеся бережно передала ей дочь.
– Она не всем понравится, – предупредила несносная девчонка, которой словно бы доставляло удовольствие говорить неприятную правду. – Помнишь, как раскритиковал ее Лжемастер? Живым Творениям достается еще больше ругани и насмешек. Но она забавна и, думаю, сумеет за себя постоять… А тебе пора встретиться с настоящим Мастером и закончить сказку. Тебе туда, – она указала вдоль линии, разделяющей два Мира.
Теперь, когда исполнение Мечты было неизбежно, Алеся ощутила страх.
– Почему от него все уходят? Почему мой Любимый… Бывший Любимый… сказал, что счастливого конца быть не может, а я потеряю так много, что и вообразить невозможно?!
– Не знаю, – нетерпеливо ответила Грязнуля. – И никогда не узнаю, если ты будешь стоять тут и ныть. Иди скорее и сотвори какой ни на есть конец. Дурной или счастливый – все равно, но чтобы мне было интересно, слышишь?
– Да, – сказала Алеся.
Она задержалась только на мгновенье.
– Все-таки как тебя зовут?
Девчонка улыбнулась:
– Люба…
– Конечно, – сказала Алеся. – Теперь я вспомнила.
Алеся шла по границе между Мирами. С непривычной пустотой в руках и умиротворением человека, осознавшего, что проиграть нестрашно, умереть нестрашно: что-то важное уже сотворено.
В чистых руках девушки Любы посапывала ее дочь.
Шелестели последние страницы…
19. Планета
Со стороны Реального Мира это был чей-то сарай, примыкающий к гаражам. Алеся помнила его еще с детства. Ничего не было в нем загадочного и привлекательного: грубо сколоченные доски и амбарный замок. В таких сараях обычно хранится рухлядь, которую дома держать неприлично или метры не позволяют, а выкинуть – жалко. Алеся увидела, что замок проржавел: в нем давно не поворачивался ключ…
Со стороны Мира Мечты это был маленький бревенчатый домик. Из тех, что иногда встречаются в деревнях: глянешь на него – и сразу чувствуешь, что внутри уютно. Вот ничего в нем особенного, а понятно.
Дверь была приоткрыта, и Алеся вошла без стука. Вошла уверенно, ни на секунду не задержавшись на пороге. Вошла как к себе домой…
И очутилась в собственной детской.
Эта комната никак не могла существовать здесь. Более того, она вообще не могла существовать. Она исчезла вместе с ее детством. Перед тринадцатилетием Алеси в ней переклеили обои, повесили новые занавеси, поставили современный письменный стол, и кровати для нее с сестрой тоже купили новые. Плюшевые зайчики с потертыми спинками и куклы, хранимые из сентиментальных соображений, уступили место постерам модных певцов, первой косметике и чуду из чудес – кассетному магнитофону… Потом комната еще не раз менялась, но ту свою детскую Алеся помнила до мелочей.
«Твой таинственный стеклянный шарик – обычный полуфабрикат для выработки стекловолокна, стыдно не знать об этом в XXI веке».
Алеся наклонилась, чтобы проверить тайник. Шарик был на месте! А ведь он потерялся, когда делали ремонт, и сколько слез она тогда пролила…
Она выпрямилась с шариком, зажатым в ладони (маленький и тяжелый, он придавал ей уверенность).
И только тогда поняла, что в детской не одна.
Оседлав стул задом наперед, словно лошадку, в углу сидел мальчик лет девяти и смотрел на нее со спокойным доброжелательным любопытством. Светлые волосы, вихор на макушке, майка, шортики, сандалии, острые локти и коленки – обычный мальчишка, каких тысячи. Он слегка побалтывал ногами.
– Привет, – сказал он Алесе и улыбнулся.
– Здравствуй, Мастер, – ответила она.
Художница Алла Фишбейн.
Страх давно прошел, а удивление так и не наступило. Если честно, таким он и должен был оказаться, Мастер мыльных пузырей, – не спесивым старцем и не волооким юношей, а маленьким мальчиком. Вот таким.
– Я подумал, что в этой обстановке тебе будет приятней, – сказал Мастер и снова дрыгнул ногами.
Несмотря на этот детский жест, конечно же, он не был обычным мальчиком. Он походил на вундеркинда, который легко и свободно общается со взрослыми (а тем, как правило, с ним неловко). Но Алеся не испытывала ни малейшей неловкости. Наоборот, никогда еще не чувствовала она такого комфорта, такой абсолютной уверенности, что будет понята, – даже с Любимым в их лучшие минуты…
– Спасибо, Мастер, – ответила она и без приглашения, ибо это было не нужно, села на свою детскую кровать. – Скажи, а можно было попасть к тебе напрямую, без этой петли? Зачем нужен долгий Путь, если все равно возвращаешься к исходному?
Он ответил вопросом:
– Ты жалеешь, что прошла его?
– Нет. Но я совершила много ошибок.
– И создала Творение.
– Да, – она слегка вздрогнула от гордости. – Но мне хочется большего.
– Конечно, – сказал Мастер. – Потому ты здесь.
Он легко вскочил со стула и встал перед ней – ладный, стройный мальчуган с улыбчивыми глазами. «Радость мамы». Великий Волшебник. Дитя. Творец.
– Зачем ты создал ловушки? – спросила Алеся. – Это жестоко.
– Я не создавал ловушек. Я просто экспериментировал. То, что ты встретила на Пути, – это материально воплощенные Пробы. Художник делает эскиз за эскизом, пока не родится картина. Поэт перебирает тысячу слов, чтобы найти единственное. Да ты и сама все это знаешь. Ведь ты тоже Творец.
– Те люди, которых поглотили сферы…
– Они были Творцами – почти каждый из них. Вернуться в Реальность для них оказалось немыслимо. Остаться со мной и развиваться в своем мастерстве – тоже. Они предпочли уйти в иллюзии. По-своему они счастливы.
– Видела я это счастье… Если оно лучше, чем остаться с тобой, то я предпочту Реальность.
– У тебя будет выбор, – спокойно сказал Мастер.
Он протянул ей теплую ладонь. Вместе они подошли к окну, задернутому занавеской с белочками. В ее детстве это окно выходило во двор. Здесь, судя по расположению домика, оно должно выходить прямо в тот сарай…
Сначала Алеся решила, что так оно и есть, потому что за окном было темно. Стекла не оказалось вовсе. Веяло холодом. Через несколько секунд, когда глаза привыкли к темноте, Алеся поняла, что за окном – ночь. Небо было усыпано звездами. Но ни одного знакомого созвездия она так и не нашла. Более того: она не обнаружила ни огней города, ни светлячков деревни, ни мерцающей глади моря, ни черноты ночной пустыни – ничего, кроме этих ярких звезд. Они были вверху, они были внизу, и потому никакого «верха» и «низа» не существовало. Алеся схватилась за подоконник, чтобы не упасть.
Мальчишеская ладонь сжала ее локоть, и дурнота схлынула, уступив место восторгу. Алеся не чувствовала ни страха, ни удивления. С этими эмоциями покончено. Они – плоть от плоти Реального Мира. Было столько других прекрасных эмоций: Восторг Открытия, Жажда Познания, Радость Творения… Ей казалось, что вот-вот она найдет ответы на все вопросы, когда-либо ее мучавшие, – ее и все несчастное человечество.
В чем смысл жизни? Откуда мы на Земле? Если Бог есть, почему столько горя? Если Бога нет, откуда взялся дьявол (уж с ним каждый из нас хорошо знаком)? Почему одних любишь и ненавидишь, а к другим – равнодушен? Почему к тебе смеют быть равнодушны, когда ты любишь и ненавидишь? Кто придумал величайшую на свете несправедливость – «распределение» детей? Почему Творения одних прекрасны и жизнеспособны, а других – чахлы и мертвы, хотя в них вложено столько усилий?..
В руках у Мастера уже была колбочка с пенным раствором и трубка, похожая на флейту. Алесю охватил еще больший восторг. Наконец ей будет явлено чудо из чудес: Мастер мыльных пузырей продемонстрирует свое искусство! Когда колбочка и трубка оказались у нее в руках, она еще ничего не успела сообразить. Маленький волшебник смотрел на нее и улыбался.
– Но я не умею, – сказала она.
– Умеешь, – ответил он.
Алеся обмакнула трубочку в пену. Поднесла к губам другой конец. Перед глазами была вся Вселенная. За спиною – весь пройденный Путь. Она зажмурилась и вместе с дыханием перенесла в трубку все, чем жила и дышала до этого: свои детские слезы, смех и болячки, неистовый зуд, который тоже был болячкой, заставившей ее найти такое странное увлечение, а позднее – Любимого не от мира сего, а еще позднее – отправиться в Путь за мечтой, которая, казалось, создана для того, чтобы лопнуть… Она дула в трубку медленно и любовно. Все, что было недосказано в Реальности, что заставляло ее задыхаться от боли и радости, к чему она неровно дышала, – все это легко и естественно выходило из нее теперь, даруя почти физическое наслаждение и наполняя собой то, что росло, округлялось и расцветало на том конце трубки…
Мастер не говорил ни слова. Она сама поняла, когда нужно остановиться, ибо открыла глаза в тот миг, когда Пузырь отделился от своего черенка, словно созревший плод. Меньше тех гигантов, что встречались ей на Пути, всего около метра в диаметре, он висел за окном на фоне черного неба и звезд – прекрасный, невесомый и очень настоящий. Он жил своей жизнью – он менялся. Алеся завороженно наблюдала, как дрожащие линии на сфере складываются в четкие узоры, радужный перелив расщепляется на отдельные цвета… как очерчиваются материки, лепятся горные хребты, наполняются синевой океаны… Шар медленно вращался вокруг своей оси, словно огромный живой глобус, но одного его витка хватило, чтобы Алеся поняла: материки и океаны не совпадают с земными. А потом Шар (называть его мыльным пузырем теперь было бы просто глупо) засиял жемчужно-голубым светом: это атмосфера окутала планету…
– Что это? – шепотом спросила Алеся.
– Твое новое Творение, – ответил Мастер, едва достающий ей до плеча. – Собственно, этим я здесь и занимаюсь. Создаю Миры.
– Он… он обитаемый?
– Конечно. Иначе не стоило бы стараться.
– И что мне с ним делать? – испуганно спросила Алеся.
– Ты уже все сделала. Теперь просто отпусти его.
Она не совсем понимала, как ей следует «отпустить» Шар, ведь он свободно висел в пространстве. Но чем-то, видимо, она все-таки его держала: он был словно вставлен в раму окна и слегка покачивался, как резвое дитя, которому не терпится сбежать от мамы на свободу.
– Это не может быть планетой, – сказала Алеся в жалкой попытке снять с себя ответственность. – Она… она такая маленькая!
Мастер засмеялся, и Алеся поняла, сколь нелеп ее довод: что значит «маленький» или «большой» для Вселенной?..
– Не бойся, – сказал он. – Ты прекрасно справилась. Первый Опыт обычно всем удается: на впечатлениях пройденного и энергии нерастраченных эмоций. Каждый новый Мир творить труднее…
Алеся подула на Шар, и этого оказалось достаточно, чтобы он медленно поплыл прочь и затерялся среди звезд.
– Он не лопнет, – успокоил Мастер. – Не ручаюсь, что он вечен, но срок ему отпущен такой, чтобы желтая звезда, чью орбиту он выберет, согревала его до тех пор, пока не станет красной. А это очень и очень немало…
Алеся стояла и смотрела в окно, распахнутое во Вселенную.
«Я чувствую себя божественно», – подумала она и усмехнулась. А как еще может чувствовать себя тот, кто творит Миры?..
Никогда за всю свою не слишком удачную жизнь она не чувствовала себя такой счастливой, такой красивой, такой значимой. Вот вам и «мыльные пузыри»!.. Вот вам всем – потешавшимся, не верившим, отвергшим, смевшим ее не любить, не желать… Бедные людишки, погрязшие в серости Реального Мира; бедные творцы, малодушно отказавшиеся от божественного дара; бедный старик Лжемастер, заплутавший в своих мертвых формулах, вместо того чтобы искать и найти формулу Живого Творения!..
Почему же Мастер смотрит на нее так странно, с такой печалью? А, пустяки, он хоть и Мастер, но всего лишь мальчишка. Он изобрел эту чудесную пену (после многих неудачных попыток), но вряд ли… гм… вряд ли его Миры лучше созданного ею. Да он и сам это понимает – вот и загрустил. Что он там плел про трудности Творения? У нее нет и не может быть никаких трудностей!
Энергия бурлила в ней, с шумом заливая уши, и зуд – тот самый – наполнял тело жаром. Губы горели от желания вновь слиться с трубкой, опалить ее своим дыханием и увидеть, как голубым светом пеленает себя новорожденный Мир…
– Дай мне колбу и трубку, – не попросила, а потребовала она.
Мастер коротко покачал головой. Да что он себе позволяет, этот мальчишка!
– Ты не смеешь, – злясь, воскликнула она. – Ты губишь во мне Миры.
– Нет, я их спасаю. В таком состоянии ты не создашь ничего жизнеспособного.
– С чего ты взял? – высокомерно заявила она. – Я могу выдуть десять, двадцать Миров!
– И все они будут серыми и мертвыми. Сейчас в тебе говорит не Энергия Созидания, не Любовь Творящая, не Самоотречение и Смирение – а Гордыня Всевластия. Как у многих и многих до тебя, кому удался Первый Опыт и кто теперь проводит остаток жизни в радужных пузырях…
– Да как ты смеешь сравнивать меня с этими неудачниками?! Вспомни еще тех идиотов, что слушают лекции Лжемастера!.. Я прошла там, где остальные сгинули. Я всю жизнь к этому шла! А теперь ты хочешь помешать мне… Да ты просто боишься, что я окажусь куда лучшим Мастером!
Даже в том ослеплении, что владело ею сейчас, она немного испугалась последних слов.
– Алеся, посмотри на меня, – тихо и серьезно сказал мальчик. – Я навсегда останусь ребенком. Я прикован к этому окну во Вселенную. Меня преследуют навязчивые мысли: как улучшить раствор, какие краски в него добавить, как вдохнуть еще больше жизни в каждое новое Творение… Люди плетут про меня небылицы: «Всемогущий повелитель Миров». Все наоборот – это Миры мною повелевают. Вне созданного моей фантазией я не существую. У меня нет ни радостей других, ни желаний. Поверь, Алеся, это слишком дорогая цена за то, чтобы быть Творцом и даже Мастером. Оставшись здесь, ты разделишь мою участь. Вновь станешь ребенком. Будешь создавать Мир за Миром, но жить и любить в них будут другие!
Алеся пренебрежительно улыбнулась.
– О, я уже перешагнула это. Как ничтожно плотское наслаждение в сравнении с тем, что я испытала, творя новый Мир!.. А у одной из радужных сфер меня ждет Любимый – Бывший Любимый. Но я к нему никогда не вернусь.
– Твой Любимый, – сказал Мастер, – не ждет тебя у сферы. Твой Любимый – не бывший, а тот, кого ты по-прежнему любишь, – остался в Реальности и в эту минуту ласкает твою Соперницу.
20. Истина
Почему ее так обожгла эта ложь? Почему она вдруг перестала чувствовать себя богиней?..
Она искала в глазах Мастера намек на то, что он ей солгал, или хотя бы сочувствие, но Творец Миров сейчас был ребенком больше, чем когда-либо: он говорил то, что думал.
Просто и безжалостно.
– Алеся, в этой истории твоя выдумка переплетается с реальностью. Точнее так: твоя выдумка переплетается с чьей-то еще выдумкой, которая для тебя – реальность. Они равноценны для Вселенной, ибо она сама – грандиозная выдумка Мастера Мастеров… И только тебе решать, какую выдумку считать за правду. Если ты вернешься к тому месту на Дороге, где вы встретились, то действительно найдешь там того, кто тебя ждет. Но он – не твой Любимый. Он – всего лишь образ. Проекция. Любимый бросил тебя, ушел к другой. Ты не смогла с этим смириться. И создала ситуацию, при которой уже ты бросаешь его… Стало легче, правда?
– Я тебе не верю, – прошептала она.
Мастер протянул Алесе стеклянный шарик ее детства, который она кинула на кровать, перед тем как взять в руки колбу и трубку.
– Годится не хуже любого другого, – сказал он так, словно это все объясняло.
– Что мне с ним делать?
– То же, что и раньше. Тогда ты была в Реальном Мире и при помощи этого шарика переносилась в Мир Воображаемый. Теперь будет наоборот… только и всего.
С неприятным предчувствием Алеся поднесла шарик к правому глазу, зажмурив левый. И почти сразу увидела…
Они стояли на автобусной остановке – Любимый и Соперница. На грязной автобусной остановке со сломанной лавочкой и разбитым стеклом. Окурки и скомканные билетики валялись под ногами… Серая отвратительная Реальность. Но вокруг этих двоих мир странным образом не был серым.
Алеся жадно вглядывалась в их лица. Любимый был все такой же небритый, с добрыми глазами и безыскусной улыбкой, в нелепой дутой куртке, которая делала его еще милей. Счастливая Соперница едва доставала ему до плеча. Студенточка в куртке-коротышке и обтягивающих попку джинсах. Легкомысленные кудряшки треплет ветер. Ей явно холодно – щеки и ушки порозовели. Но шапку она ни за что не наденет… Хорошенькая дура из разряда «на кого ты меня променял»; но недаром Алеся смотрела на нее с необычного ракурса, где видно не только внешнее. Она сразу поняла то, что в Реальности не смогла и не пожелала бы понять: девчонка не только хорошенькая – она хорошая… Умненькая. Добрая. Верная. Порожденная той прихотью математической вероятности, по которой нотные знаки самопроизвольно складываются в гениальную композицию… Соперница? Да какая она ей Соперница! Соперничество предполагает примерно равные возможности. Разве по силам выиграть партию, когда у тебя – «шестерки» да худой Валет, а у нее – все козыри, Короли и Королевы?..
Девчонка что-то сказала; таким знакомым жестом Любимый склонил к ней голову. Они не целовались, не обнимались, просто стояли рядышком и, судя по всему, болтали о каких-то милых пустяках (а с ней он говорил только о серьезном), – но Алесе было так больно, словно она увидела их в постели. Наверное, она могла бы увидеть и это, только пожелай, – заглянуть в каждый день и час их жизни: и как они спят, и как зачинают первенца, и как ведут его в первый класс, и как сидят за столом на золотой свадьбе… Но зачем? Все это она знала и так. Она могла бы утешить себя, подглядев их ссоры, дни размолвок, ее болезни, когда Соперница не так хороша, и даже день ее смерти, – но что это изменит? Они вместе, и они будут вместе. Их окружала такая сияющая аура Взаимной Любви, что даже Реальность становилась чуточку светлей и добрей…
Шарик выпал из ее руки, закатился под кровать. Со всхлипом Алеся уткнулась лицом в ладони. Только что она была всемогущей и высокомерной богиней. А сейчас эта богиня, которой дано так много, рыдала от боли и зависти к тому, что зовется «простым человеческим счастьем».
Мастер не делал попыток ее утешить.
– Ты пришла сюда, мучимая своей исключительностью, исполненная презрения к тем, кто не ищет Свой Путь, а просто живет. И как же горько все вы плачете, стоит чуть-чуть приоткрыть вам истину!..
Алеся прерывисто вздохнула, отерла слезы.
– Могу я вернуться в Реальность? – спросила она.
– В любой момент до Окончательного Решения. Потом – нет. Время для тебя будет идти по-иному…
– Я ухожу, – перебила она. – Открой дверь, я хочу в свой серый слякотный двор!
– Это твой выбор. Но знай: ты не вернешь Любимого. И потеряешь способность Творить. А без этого от серости и слякоти быстро сходят с ума.
Мастер распахнул дверь.
– Ты такой же, как все, – с горечью сказала Алеся. – Спешишь отделаться. Даже не попробовал удержать!
– Раньше пробовал. Потом понял, что это бессмысленно. Еще никто не остался.
Алеся медлила на пороге, глядя на мальчика в коротких штанишках, который вдруг показался ей таким же печальным и одиноким, как она сама.
– Сколько тебе на самом деле лет?
– Здесь нет возраста. Когда я сюда пришел, мне было тридцать три. Как и ты, я познал многое, кроме Любви Взаимной. Как и ты, я плакал от боли, что терзает отвергнутого, по сравнению с которой боль физическая – ничто. А потом меня увлекла Мечта. Я занялся изготовлением раствора. Наполнил Первый Мир собственной болью и радостью – чем же еще мне было наполнять? Так я и стал Мастером мыльных пузырей, хотя теперь ты знаешь, что это не совсем верное название…
Алеся все стояла на пороге. Боль притихла, но осталась в ней, бежала с кровью по сосудам и капиллярам, внедрялась в каждую клеточку, каждый нерв… и не боль это была, а болезнь, и не просто болезнь, а болезнь неизлечимая – до самого последнего вздоха… и выдоха.
Дрогнули пальцы от знакомого зуда. Снова захотелось взять в руки колбу с пеной, поднести к губам трубку… Это было совсем не похоже на Гордыню Всевластия. И даже на Первый Опыт. Все дело в боли. Да, да! Боль переплавилась во что-то иное… разлилась по жилам драгоценным вином.
– Скажи, – медленно произнесла она, – эта боль… она может… помочь мне творить?
Мастер ответил не сразу. Он смотрел на Алесю каким-то новым взглядом.
– Ты поняла!..
В его глазах вспыхнула мальчишеская радость.
– Да, поняла. Я остаюсь. Мне есть что вдохнуть во Второй Мир… Но взрослое тело мешает мне, Мастер. Я слишком устала, мне слишком больно – у меня не получится вновь стать ребенком…
Мастер улыбнулся:
– Посмотри на себя.
И она увидела тонкие руки с коротко обрезанными детскими ноготками, русые косы с синими бантами, сбегающие по плоской груди девятилетней девочки.
Она увидела, что комната стала больше.
И еще она увидела, как закрылась дверь…
– Тебе не раз еще захочется уйти, – сказал Мастер, который теперь был чуточку выше ее. – Но сделать это можно будет, только прыгнув в бездну за окном.
– Ты же не прыгнул, – возразила Алеся тонким голосом, потихоньку осваиваясь в теле, носимом ею когда-то, привыкая к нему заново, как к любимому платью после сброшенных весной килограммов. – А теперь нас все-таки двое. К тому же, если я правильно поняла, дверь закрылась только в Реальность. Мир Мечты всегда открыт, не так ли?
Она толкнула дверь, и та легко подалась. В проеме виднелся залитый солнцем луг и мыльные пузыри, носимые ветром, словно тополиный пух. Здесь был нескончаемый день, за окном – нескончаемая ночь. Алеся некоторое время постояла, дыша свежим воздухом и радуясь летнему дню, потом притворила дверь.
Надоест лето – будет осень, зима, весна и даже пятое время года, если она пожелает…
– Хочу немного поспать, – сказала она, забираясь в кровать, которая теперь была идеально по росту. – Я должна отдохнуть, прежде чем стану творить свой Второй Мир. Мастер, а здесь снятся сны?
– Скоро узнаешь, – ответил он.
Художница Светлана Мищенко-Сапсай.
… Здесь снились сны.
Во сне она стояла с Любимым на остановке и ждала автобуса, который отвезет их домой. Они были близко-близко, а впереди была ночь, когда станут еще ближе, а внутри ее созревало дитя – их совместное Творение. И скучное ожидание казалось ей радостным, а грязная остановка – уютной.
Какой-то малыш пускал мыльные пузыри, которые тут же со смехом лопал. Один из них Алеся поймала сама, на миг ощутив щекочущие брызги, и засмеялась, и Любимый тоже засмеялся: «Ты как малое дитя». На безымянном пальце у нее было кольцо, и у него тоже было кольцо, и между кольцами этими пролегла цепь – невидимая, но весомая, ключи от которой они, не сговариваясь, бросили в Реку. А мальчик все выдувал свои пузыри, и они лопались о замшелые стены и унылые лица прохожих; автобус все не шел, и кто-то матерился, кто-то курил, кому-то было все равно; Любимый нащупал ее руку и сказал: «Отойдем, тебе вреден дым…»
Это была чудесная Реальность, которая Алесе только снится.
© Штомпель А. И.
март 2016 г.
