Анна Старобинец
Живущий
Зеро
…Я просто хочу быть как все. Не хочу брать на себя слишком много. Хочу быть как все. Не сейчас, так потом. После Паузы.
Эй, ты! Эй, ты там, в будущем! Я надеюсь, ты действительно будешь. Я надеюсь, ты будешь мной. Я надеюсь, я буду. Если ты – мое продолжение, если я – это ты, прости меня за этот дурацкий инкод, доставшийся тебе от меня… Лично мне он испортил жизнь, но я очень надеюсь, что ты как-то справишься. Что я как-то справлюсь там, в будущем. Лет через восемь… Ведь тебе сейчас восемь?
Наверное, это трусость. Это бегство. Это нечестно. Но если ты будешь, если ты есть, прости меня за то, что я скоро сделаю. Прости, если я испортил тебе (или нужно писать «себе»?) настроение. Прости, если я создал тебе (ха-ха, себе!) проблемы. Я хочу, чтобы ты меня понял. Я собираюсь убить себя – да, да, прости меня, снова прости, так ведь нельзя говорить, я должен сказать иначе. Я собираюсь «временно прекратить свое существование», «сделать паузу», но ведь я не дурак, я ведь знаю: это у них у всех паузы, а у меня может быть просто «стоп». Так что если ты есть, если ты будешь – тогда сжеч[4], это наша с тобой победа, это значит, что мы – как все. Я как все. Я – частица Живущего.
Ну а если тебя не будет, если тебя просто нет, если меня больше нет – если я исчезну, умру навсегда, как это делали раньше, до рождения Живущего… Ну, тогда я – ошибка природы. Генетический сбой. Болезнь. Фурункул на теле Живущего. И тогда без меня будет лучше. Будет правильней. Будет проще. Одним словом, чем бы это ни кончилось – все равно будет лучше, чем сейчас…
Я всегда хотел быть как все. А они делали меня богом. Они делали меня чертом. Они делали меня подопытной мухой. Они делали меня очень опасным. Они сами не знали, что делали.
Они загнали меня в угол. Они оставили меня совсем одного.
Сегодня он снова придет. Эф, человек в маске. Искать изъяны, задавать подленькие вопросы, копаться во мне, как в груде бесхозных вещей.
И тогда я сожгу себя. Пусть они все посмотрят, как горит чудо-солнышко!
Я уверен, ты хочешь понять. Если ты – это я, ты, конечно, захочешь понять… я ведь очень хотел.
Я напишу тебе все, что знаю. Потому что тебе это нужно.
Потому что мне нужно знать. Мне нужно будет все знать.
Мою мать звали Ханной. Я не стану писать, что ее больше нет, потому что так выражаться нельзя. Потому что она конечно же есть. Она продолжает жить дальше… Я лишь напишу, что я скучаю по ней. Скучаю так, будто ее больше нет, – с тех пор, как на Фестивале Помощи Природе она зашла в зону Паузы.
Ханна было ее текущее имя. Ее вечное имя – Мия-31, но оно мне не нравится, похоже на марку стиральной машины. Ей оно тоже не нравилось, она всегда представлялась Ханной. Каким именем ей нравится представляться сейчас, я не знаю. И знать не хочу.
У нее была очень светлая кожа. Светлая и чистая, до прозрачности, у глобалоидов такая редко бывает.
Ее глаза были бархатистыми, как крылья бабочки-шоколадницы.
На ночь она всегда пела мне колыбельную – ну, эту, старинную, про зверей, она еще входит в комплект программ «Детство Живущего». Инсталлируется года, кажется, в три. Ты наверняка ее помнишь:
Спит косуля, спит баран,
Спит овца и спит варан,
Спят корова, тигр и слон,
Снится им печальный сон.
Снится темная вода,
Снится горькая беда,
Снится лодка без гребца,
Снятся тени без лица…
Мне было уже почти девять лет, но я всегда просил песню. Я отказывался без нее засыпать. Ханна говорила, что это неправильно, что таким большим детям не поют песни, такие большие дети вообще не должны жить с матерью, они должны жить в интернате, а там колыбельных нет.
– Но я ведь живу с тобой, – говорил я.
– Со мной, – соглашалась Ханна.
– Тогда спой.
И она пела. У нее был красивый голос:
Воют волки в тишине,
Тихо плачет кот во сне,
Конь храпит, и стонет слон,
Снится им печальный сон.
Снится темная вода,
Снится горькая беда,
На холодном берегу
Звери спят, а дни бегут…
– Ты ведь не отдашь меня в интернат? – спрашивал я.
– Не отдам, – говорила Ханна.
– И мы с тобой всегда будем вместе?
– Так не бывает, родной, – говорила Ханна.
Она не называла меня по имени – позже я понял, почему: оно пугало ее, оно заставляло ее заглядывать в пропасть, в ничто, в белую пустоту, обведенную черным кружочком… Она не называла меня Зеро. Она называла меня просто – Родной.
– Почему? – хныкал я. – Почему бы нам не быть всегда вместе? Ведь мы же бессмертные? Давай мы просто договоримся: когда кто-то из нас умр…
– Родной!
– Я хотел сказать, когда кто-то из нас временно перестанет существовать, то другой потом просто отыщет его, и все останется как раньше.
– Так не бывает, Родной, – качала головой Ханна.
Так не бывает. Она оказалась права. Я не верил в ее правоту, пока Эф не согласился свозить меня к ней. Толстая девочка, в которую она превратилась, оказалась мне совсем не нужна. Я ей тоже совсем не нужен.
Никто никому не нужен, дружок. Ничего, что я называю тебя «дружок»? Надеюсь, ты не сочтешь это фамильярностью? Ведь, в конце концов, я обращаюсь к себе самому. Или вообще ни к кому не обращаюсь…
– Скажи, что ты меня любишь, – просил я Ханну.
– Не стоит, Родной. – Она сразу вся как-то сжималась.
– Почему?
– Я уже говорила тебе. Живущий полон любви, и каждая Его частица в равной степени любит другую.
– Значит, ты любишь меня?
И она говорила:
– Да.
А потом добавляла чуть слышно:
– Я люблю тебя так же, как любую другую частицу Живущего.
– Ты любишь меня так же… так же, как сумасшедшего Матвея, который ходит по улице и кричит?!
Она молчала. Я злился.
– Скажи, что ты любишь меня больше всех!
Она молчала.
– Тогда пой.
И она пела:
На холодном берегу
Звери спят, а дни бегут.
Дни бегут, приходит ночь,
Мы не можем им помочь…
В тот день, когда я видел ее в последний раз, в тот день, когда Ханна шла на свой последний Фестиваль, она сказала, чтобы я ложился спать без нее. Она сказала, что придет слишком поздно. И поэтому споет мне песню заранее.
Дни бегут, приходит ночь,
Мы не можем им помочь,
Для котов и для овец
Приближается конец…
Только ты спокойно спишь,
Мой Живущий, мой малыш,
Улыбаешься во сне,
Потому что смерти нет.
– Смерти нет! – бросила она, выходя.
– Смерти нет! – ответил ей я.
– Я люблю тебя, – сказала она. – Я люблю тебя больше всех.
Ей было тридцать четыре.
Еще целый год она была вправе посещать зону Воспроизведения на Фестивале Помощи Природе. Репродуктивный период официально завершается в тридцать пять.
Еще одиннадцать лет она не получала бы сообщений из районного Центра по Контролю за Численностью Населения с мягкой рекомендацией посетить зону Паузы. Такие сообщения начинают приходить в сорок пять.
Еще шестнадцать лет она не получала бы сообщений из районного Центра по Контролю за Численностью Населения с жесткой рекомендацией посетить зону Паузы. Такие сообщения начинают приходить в пятьдесят.
Еще двадцать шесть лет она могла бы прожить до принудительной Паузы. Такая мера применяется к тем, кому исполнилось шестьдесят и кто не хочет добровольно выполнить рекомендацию.
Еще целый год она была вправе посещать зону Воспроизведения на Фестивале Помощи Природе.
Но она зашла в зону Паузы.
Она сделала это из-за меня. Из-за того, что меня не взяли в интернат и оставили с ней. Из-за того, что она пела мне песни. Из-за того, что она любила меня больше всех.
Безликий
Никаких излишеств, так он считал. Жилой блок сотрудника ПСП должен быть строго функциональным.
– Строго функциональный, – так он и сообщил декоратору. – Стильный минимализм.
Декоратор оказался понятливым малым. Он оформил все в социальных тонах: стены а-ля инвизибл и безопасная мебель цветов «доступен» и «занят». Мебели было мало – Эф на этом настаивал, – самое необходимое. Единственное излишество в ванной – просторный террариум для Питомца. Зато спальня вообще пустая – только мягкое половое покрытие акваслип с максимальным поверхностным натяжением. Эф давно предпочитал максимальное, потому что другим это, может, и нравится, но лично он не любил просыпаться с ощущением, что увяз по пояс в собственном полу. Не говоря уже о том, что спать на ровном полезнее для позвоночника…
…Он садится на пол, стягивает с себя зеркальную маску, понимает, что надо бы еще встать, пойти умыться холодной водой, сменить намокшие под ливнем бинты на руках, покормить Питомца, – но сон опутывает его по рукам и ногам. Даже не сон, а какая-то завязь сна. Ему снится река. Или то, что было когда-то рекой, или должно будет стать…
39:50
самостоятельное подключение отсутствует
39:51
39:52
…У реки появляются животные или, может, растения – что-то живое, но не сформированное пока до конца, он как раз собирается придать им всем форму…
39:53
39:54
39:55
самостоятельное подключение отсутствует
Он думает: пусть его сон будет как сад, где он вырастит чудесные травы…
39:56
Он думает: пусть его сон будет как ил и песок, из которых он выстроит замок…
39:57
Он думает: кто-то наблюдает за ним. Но тут же упускает эту мысль, и она уплывает вниз по течению…
39:58
39:59
Он думает: у него мало времени, а река течет быстро…
Он думает про водоросли…
40:00
…производится принудительное подключение к социо… мы снова здесь!
Как будто скомкали и отшвырнули прочь реку, и мысли, и водоросли. Как будто резко сдернули покрывало, а под ним размякший термитник. Сотни маленьких овальных ячеек, пористая подвижная масса. Эф внутри нее.
Внутри одной из ячеек. Она облегает его плотно, как кокон, Эф ворочается, инстинктивно пытаясь порвать его. эф: помощь:
Стенки ячейки покорно и влажно откликаются на его движения. Не рвутся – растягиваются. Отступают, освобождая ему пространство. Теперь он внутри шара. эф: настройки: эф: подробности:
отключение от социо привело к автоматическому сбросу индивидуальных настроек
в данный момент функционируют стандартные настройки социо: нулевой интерфейс
вернуться к ранее сохраненным настройкам ячейки эф?
да нет
Эф поднимается и идет по мягкому полу в ванную. Завидев его, богомол встает на задние лапы и скребет передними стенку террариума… Эф щелкает пальцами по стеклу – богомол торжественно, как для молитвы, складывает передние лапы, клянча еду. Одна лапа кривая, сломанная…
Умыться. Умыться и пить, пить, пить холодную воду… Он ополаскивает лицо и делает несколько жадных глотков, но легче не становится. Вода кажется теплой, отвратительно теплой, неощутимой. Эф поднимает голову и смотрит на себя в зеркало: мутные капли текут по зеркальной маске, отражающейся в зеркале, отражающемся в маске, отражающейся в зеркале… Что за черт? Разве я не снял маску?
Он тянет за мягкий край под подбородком: маска не поддается. Словно прилипла к коже. Он дергает снова. некорректный запрос Дергает изо всех сил.
вероятно вы пытаетесь сделать что-то не совсем верное хотите загрузить другой юзерпик для эф?
да нет
Входная дверь оказывается закрыта снаружи. Он толкает ее плечом. некорректный запрос
вероятно, вы пытаетесь сделать что-то не совсем верное
эф: я пытаюсь выйти из дома!!!
…обработка запроса… некорректный запрос
в данный момент вы находитесь в спящем режиме хотите проснуться?
да нет
автодоктор: в данное время суток не рекомендуется просыпаться. для полного восстановления сил вам нужно проспать еще 4,5 часа.
хотите проснуться? да нет
внимание: социо продолжает функционировать в спящем режиме. Вы можете видеть список своих контактов в социо, общаться в социо, получать информацию в социо и обмениваться ею с другими пользователями социо. хотите проснуться? да нет
автодоктор: информация о внеурочном, прерывании сна будет передана в медицинский отдел ПСП хотите проснуться? да нет
внимание: работает спящий режим… вас ожидают 3 новых сообщения социо…
эф: открыть
1
пока вас на было в социо, состоялся ежедневный анонс внимание: загрузка анонса…
…Каждый день после захода солнца мы смотрим наши любимые сериалы: «Вечный убийца» и «Фестивальные страсти»!
в следующей серии «Вечного убийцы»: Сын Мясника снова вырвался на свободу! Он ищет новую жертву! Семнадцатилетняя Кейт даже не подозревает, что ее ждет ранняя и жестокая пауза! Впрочем, кто знает, Ведь на след Сына Мясника уже напал проницательный планетарник Пит. Чтобы поймать исправляемого, он не остановится ни перед чем!
в следующей серии «Фестивальных страстей»: социо-дизайнер Дон не явился в зону Воспроизведения в назначенный час, Огорченная Эн собирается отдаться трем незнакомцам. Кто знает, возможно, один из них подарит ей море незабываемых ощущений,
какой сериал вы хотите увидеть сегодня?
Вечный убийца Фестивальные страсти Оба сериала
2
пока вас не было в социо, для вас была собрана информация по вашему запросу «клео»
что следует сделать с этой информацией? открыть в режиме просмотра сохранить в памяти
3
пока вас не было в социо, пользователь клео пригласил(а) вас встретиться в социо.
что следует сделать с этим приглашением?
принять приглашение отклонить приглашение
вы хотите встретиться с клео сейчас?
да нет
Зеро
С пяти лет я посещал районную группу естественного развития: Ханна приводила меня в круглый, похожий на головку натурального сыра, блестящий дом с овальными дырками окон. Никого там, конечно, не развивали, одно название. Но мне нравилось. Нравился сырный дом. Нравились убогие дети, у которых с рождения как-то неправильно замкнулись в мозгу нейронные цепи и которым невозможно было поэтому инсталлировать СПР, Стандартную Программу Развития, и вообще что бы то ни было. У них были некрасивые лица с большими лбами и крошечными подбородками, у них были слюнявые рты, у них гноились глаза, но меня завораживал их взгляд – прямой и пристальный, цепкий, не такой, как у всех остальных людей.
Они смотрели на меня удивленно. Я был совершенно здоров. Мне можно было бы безо всяких проблем инсталлировать СПР, если бы не одно «но».
Я был опасным. Поэтому меня просто не стали подключать к социо. Вообще. Решение принималось на самом высоком уровне.
Я был опасным. Я был лишним. Я был неизвестным. Я мог что-то нарушить… Всего этого Ханне конечно же не сказали. Ей лишь объявили, что для моего подключения к социо потребовалась бы дополнительная ячейка. «К сожалению, создание дополнительной ячейки может привести к сбою в работе социо». Я помню ее лицо, когда она приняла сообщение. Или мне только кажется, что я помню, я ведь был совсем маленьким – в любом случае я уверен, у нее тогда стало именно такое лицо. Застывшее, серое. Как всегда, когда с ней связывались насчет меня из каких-нибудь ведомств.
Мне нравилось говорить с другими детьми из группы развития – они ведь не знали, кто я. А если бы и узнали, не поняли бы. Мне нравилось врать. Я врал, что давно уже узнал свой инкод, что я про себя все-все знаю, что мне удалось подслушать разговор взрослых. И мне нравилось слушать, как они врут то же самое… Мы рассказывали друг другу небылицы о своей жизни до Паузы, и все мы в ней были героями, все заслужили орден Живущего; мы выбирали себе самые престижные должности и профессии, мы все были секретарями Совета Восьми, архитекторами, энтомологами, или фермерами, или садоводами.
Я вот был фермером. Когда нам раздавали коробочки с натуральной едой (не знаю, как сейчас, а в то время детям до девяти лет ежедневно полагалось сто граммов натуральной животной пищи, произведенной в данном регионе Почетным Фермером, это было частью Программы Помощи Природе), я говорил, что кусочки мяса, которые там, внутри, – они как раз с моей фермы, до паузы у меня была ферма, и я растил там свиней, да-да, настоящих свиней, я видел их очень близко, и они меня совсем не боялись…
Мы все обожали эти маленькие коробочки счастья с разноцветными штампами: «регион ЕА-8_молоко», «регион ЕА-8 яйцо кур», «регион ЕА-8 мясо евин»…
– Вйешь! – с завистью говорил мальчик с кривым лицом и внимательными глазами. – Вйешь, все звейи бойаса Йивущего!
– Изоп, – говорил я. – Меня не боятся. Они ведь чуют Почетного Фермера.
…Мне нравилась наша учительница, пожилая, ей оставалось всего два года до принудительной паузы. Она закрывала глаза и рассказывала нам про Живущего и про то, каким был мир до Его рождения, в древности. Она ставила нам кое-какие программы из «Детства Живущего» – внесоциальные версии, сейчас их больше не выпускают, – мы смотрели их на старинном «Кристалле-ХО», типа таких, какие стоят в отделениях «Ренессанса», только раза в три больше. Чаще всего она включала сериал «Малышарики». Ну, про этих фантастических круглых зверей – если тебе восемь, ты помнишь… А помнишь заставку? Там все малышарики – Мартыш, Мыша, Утяш, Рыбёша, Волчунья и прочие, – они встают в круг и кружатся в хороводе, все быстрей и быстрей, пока не склеиваются в один шар, большой, разноцветный. Его имя – Живуш. Он улыбается розовым ртом и говорит: «Смерти нет». И так перед каждой серией.
Мы знали, что все нормальные дети, все, кому автоматически инсталлировалось «Детство Живущего», участвовали в хороводе. Надеюсь, тебе повезло больше, чем нам. Надеюсь, в пять лет ты кружился вместе с Утяшем и Мышей, сливался с ними в большой сияющий шар… Мы – нет. Мы лишь наблюдали со стороны. Мы были изгоями. Мы не могли почувствовать себя частью шара. Частью Живуша… И все же учительница полагала, что «Малышарики» – самый полезный для нас материал. И самый щадящий. Простой. Форма шара: поймешь, даже если у тебя вообще нет нейронных цепей. Форма шара. Единство.
Я хорошо помню одну из серий. Она называлась «Пауза – это здорово». Там Волчунья по ошибке съедает ядовитую ягоду, с трудом добредает до своего домика и ложится в кровать. Друзья приходят, чтобы с ней посидеть. Они все очень грустные, потому что Волчунья себя плохо чувствует. Потом Рыбёш говорит: «Ты хочешь, Волчунья, чтобы тебе помогли?» Волчунья кивает, и друзья несут ее к озеру и кладут прямо в воду. Она уходит на дно. Пара больших пузырей – и ее больше не видно. Друзья встают в круг, улыбаются и начинают хлопать в ладоши. И только Мартыш не хочет хлопать в ладоши. Он бегает вокруг озера и кричит: «Где ты, Волчунья?» Друзья объясняют ему, что Волчунья временно прекратила существовать. Тогда Мартыш плачет, ярко-синие слезы летят во все стороны. Друзья переглядываются и встают в хоровод. Они кружатся, кружатся, пока не сливаются в большой яркий шар. Это Живуш. Он объясняет Мартышу, что плакать в таких случаях плохо. Некрасиво и глупо. Что смерти ведь нет. Что есть только пауза. Он обещает, что Волчунья вернется и что она будет счастлива. Она будет здорова, как будто и не было ядовитой зеленой ягоды… В итоге друзья возвращаются в домик Волчуньи, где их ждет сюрприз. Живая Волчунья – только совсем еще крошечная, и не голубая, а розовая… Они все обнимаются и сливаются в большой яркий шар… Пауза – это здорово. В тот момент я поверил.
Возможно, если бы мне позволили быть частью их хоровода, частью их шара, я бы верил в это и дальше. Но я не был их частью, я наблюдал извне. И когда Ханна ушла на свой последний Фестиваль Помощи Природе, ушла и не вернулась, я повел себя плохо. Некрасиво и глупо. Когда я понял, что больше не увижу ее, я превратился в свихнувшегося Мартыша, я плакал и подвывал, я отказывался от пищи, я обнимал ее черное платье и кусался, когда кто-то пытался отнять его у меня… Я затыкал уши, когда мне говорили, что это всего лишь пауза, что Мия-31 живет всегда, что повода для слез нет… Я не хотел слушать. Я был противоестественно безутешен. Я выдал патологическую реакцию.
Парадоксальное горе. Так это называется.
Сначала он мне понравился. Эф, человек в маске. Он не смотрел на меня со смесью брезгливости и удивления, как другие. Я просто не видел, как именно он смотрел. И его голос – неизвестно, как он на самом деле звучал. Мне было слышно лишь ровное автоматическое жужжание, без фальши, без интонаций вообще.
Я подумал – вот бы мне тоже спрятаться под такой маской.
Он сел рядом со мной и сказал:
– Я знаю, тебе не нравится слушать, что смерти нет, что Ханна не умерла, потому что ее инкод вечен, что через девять месяцев она возродится в каком-нибудь малыше, что в вечном перерождении заключена тайна Живущего…
Он сказал:
– Я вовсе не собираюсь тебе это все повторять.
Он сказал:
– Давай-ка поговорим как взрослые люди. Только для этого тебе следует успокоиться и перестать размазывать сопли.
И я перестал. Впервые с тех пор, как мне сказали, что она не придет, я умылся и причесался. И приготовился слушать. Я думал, он скажет мне, что надеяться не на что. Что я прав, что не стоило им меня утешать, что ее и на самом деле не стало… Я хотел, чтобы он забрал у меня надежду. Надежду, которую они все-таки заронили во мне, которой они каждый день пытали меня. Надежду на ее возвращение. С другим лицом. В другом теле. Я думал, он скажет: жизнь продолжается без нее. Я готов был это принять.
Но он сказал мне другое. Он сказал:
– У тебя ДКВИ. Сожалею.
– Нет, – сказал я. – Изоп. У меня вообще нет инкода.
Он растянул зеркальные губы в улыбке:
– Изоп… А ты мне нравишься, парень. Не боишься. – Уголки рта медленно оползли. – Если хочешь, я могу зачитать тебе выписку из твоей медицинской карты.
Я кивнул. Он начал тут же, без паузы – соединение у него было отличным.
– «…Ярко выраженные отрицательные эмоции в связи с паузой биологической матери. Множественные эпизоды парадоксального горя. Вспышки агрессии. Приступы не купируются стандартными средствами унитотерапии…»
Он мерно жужжал, а я думал: интересно, закрывает ли он глаза, там, под своим зеркальным намордником? Наверное, нет. Даже точно. Зачем ему? Конечно, не закрывает. Он ведь все-таки планетарник. Говорят, они могут держать пять слоев… Или шесть? Интересно, сколько слоев они держат? Ханна держала три без всяких усилий, у нее была отличная память. Я мог бы ею гордиться, но меня это скорей огорчало. Лучше бы она закрывала глаза, как все обычные люди. В третьем слое ей в основном приходили сообщения про меня, и я предпочел бы не видеть ее остекленевшего взгляда. Лучше бы она закрывала глаза. Интересно, перед тем как… она закрыла глаза? И как именно это было? Таблетка? Инъекция? Какой-нибудь газ? Разряд электричества? Потом, после паузы, после Пяти Секунд Тьмы, никто не помнит, как именно… Но все уверены, что это было не больно.
Не больно. Не больно.
Ей было не больно. Они мне сказали: ей было не больно…
– ……эмоциональное состояние можно квалифицировать как неблагоприятное для спокойствия, гармонии и целостности Живущего. Вероятно наличие деструктивно-криминального вектора в инкоде (ДКВИ). Коэффициент потенциальной угрозы (КПУ) предположительно 7, что соответствует КПУ у лиц с ДКВИ, наблюдаемых в течение более чем пяти воспроизведений…» – он прервался. Вероятно, что-то в моем лице смутило его. – Если чего-то не понял, спрашивай. Это взрослый разговор, но тебе всего девять.
– Как именно? – спросил я.
– Как подсчитали коэффициент? Это просто. Берется…
– Нет. Как именно произошла эта… пауза? Ведь вы планетарник. Вы, наверное, знаете?
– Конечно, знаю. И ты тоже знаешь: не больно…
Мне захотелось царапнуть каким-нибудь острым предметом его зеркальную маску. Так, чтобы с визгом: металл по стеклу. И чтобы кровь из разреза.
Он поднялся на ноги и отошел на пару шагов, словно бы угадал мои мысли.
Он прожужжал:
– Я бы хотел услышать вопросы по существу. По существу разговора.
Мне вдруг стало скучно.
– Нет вопросов. Я понял.
– И что же ты понял?
– Меня считают преступником.
– Нет. Отнюдь нет! – Судя по жестикуляции, он говорил с большим воодушевлением, жужжание, впрочем, оставалось таким же сонным. – Деструктивно-криминальный вектор в инкоде – не преступление. Носители ДКВИ – не преступники. Это важно. Как важно и то, что некоторые из носителей ДКВИ – большинство – непременно бы стали преступниками, если бы Живущий о себе не заботился. Именно благодаря этой неустанной заботе тебя направляют в исправительный Дом для лиц с ДКВИ.
В желудке стало щекотно, как будто кто-то погладил меня изнутри холодной маленькой лапкой.
– Это навсегда, – спросил я, но прозвучало скорее как утверждение.
Лапка снова задергалась.
– …Меня приговорили к пожизненному заключению?
– Сразу три ошибки в таком коротком вопросе. Во-первых, ДКВИ – это не приговор. Скорее, диагноз. Сигнал опасности. С этим можно работать, и это можно исправить. Поэтому Дом и называется исправительным. Там никого не наказывают, там нет заключенных, там есть исправляемые. Они условно невиновны и работают над тем, чтобы остаться таковыми в дальнейшем. Ну и, наконец, пожизненное… Это же просто смешно! Что может быть пожизненным в твоей вечной жизни? Надеюсь, что все уладится после первой же паузы.
Первой же… Мне вдруг захотелось его укусить. Сильно, чтобы услышать хруст раздробленной кости.
– Думаете, я не знаю, что моя первая пауза скорее всего будет последней? Зачем вы врете? Вы разве не знаете, кто я?! – Я почти что кричал. Кажется, я топнул ногой.
– Никто не знает, кто ты, – спокойно прожужжал он. – Я тоже не знаю. Но я знаю другое. Если ты не хочешь, чтобы твоя первая пауза стала последней, если ты хочешь остаться с Живущим, твоя злость неприемлема. Живущий полон любви, и каждая Его частица в равной степени любит другую… У тебя есть пятнадцать минут, чтобы собраться. Тебя отвезут. Я буду посещать тебя еженедельно. Смерти нет.
