Анна Веммер
Не прикасайся!
Глава 4
Алекс
– Александр Олегович, можно? – дверь приоткрывается и показывается Гаврилова.
– Заходи. Что у тебя?
– Мы переделали дорожку для шоу в Японии. Посмотрите?
– А на видео нет? Свет, вообще со временем швах, сейчас просмотр, потом план составлять…
Гаврилова широко улыбается. Красивая выросла девка и, пожалуй, единственная из моих учениц самых первых наборов осталась в спорте. Занимается шоу, потихоньку ставит показалки мелкотне и, думаю, рано или поздно или останется хореографом у нас, или пойдет на вольные хлеба и без куска этих самых хлебов не останется.
– Конечно, я для вас записала. Будете смотреть?
Поднимаюсь из-за стола, с наслаждением потягиваясь, сажусь на диван – и Света падает рядом, протягивая смартфон. В нос ударяет довольно противный запах сладких духов. Какая-то ваниль с карамелью, посыпанные шоколадом.
– Вот здесь тебе влево уходить неудобно, подумай, что можно переделать. Иначе ощущение, что ты сейчас возьмешь лопату и начнешь копать.
– Хорошо, Александр Олегович, – мурлычет Гаврилова.
Я с подозрением на нее кошусь. Мне кажется, или прекрасная Светлана сейчас несколько ближе ко мне, чем требуется? И вырез в ее спортивной облегающей кофточке излишне глубок?
– Ты не простудишься?
– Что?
– Говорю, на тренировках надо кататься одетой, а на выступлениях – раздетой. А ты, по-моему, путаешь.
– Я просто сняла толстовку. Очень жарко.
Кошусь на открытое настежь окно, при совсем не летней погоде, и хочется заржать. Хотя когда светлые кудряшки совсем даже ненавязчиво щекочут шею, ржать уже совсем не хочется.
– Свет, ты пришла дорожку показывать или что-то другое? Тебе не кажется, что я все еще твой тренер и надо бы держать дистанцию?
– Но я уже выросла из отношений тренера и ученицы.
– А я – нет. Ты еще бантик на макушку надень и гольфики. Найди себе ровесника, иначе вылетишь отсюда быстрее, чем мяукнешь. Все, дорожка нормальная, лопату только переделай.
Гаврилова дуется и хлопает дверью, почти не замечая удивленного Серегу, вошедшего в кабинет. Тот задумчиво хмыкает.
– Что? – Я могу лишь развести руками.
– Девочки выросли и обнаружили рядом с собой взрослых мальчиков?
– Смешно тебе, скотина. А мне с ними что делать? Увольнять?
– Женись.
– На всех?! Меня посадють, Серый.
– На всех не надо. Выбери одну – и женись. Заведи детей, и лезть будут меньше.
– Ты сам-то в это веришь?
– Ну так… стараюсь.
– Мне ваших хватает. А с моим графиком жена или уйдет через полгода, или прыгнет на чей-нибудь хер, что, в общем-то, одно и то же. Ты чего хотел? Просмотр? Да я их видел уже, в начале тренировки глянул.
– И как?
– Пошли, покажу.
Просмотр детей в мою группу – ежегодный ритуал «Элит». Родители приводят детишек в клуб, ставят на коньки у тренеров типа Инны, а в начале лета я смотрю тех, кто хоть что-то умеет. Есть группа для начинающих, но перспективных, есть группа для тех, кто уже готов тренироваться серьезно – как правило, это уже занимавшиеся у кого-то дети. Отпрыски не самых простых родителей. Сегодня просмотр вторых.
На льду пять человек, две девчонки совершенно никакие, падают с двойных и еле выкручивают положенное число оборотов. На самом деле мне нравится только одна, такая девочка-статуэточка, с идеально сбалансированным телом, четкой техникой. Как раз когда мы выходим к катку, она прыгает чистейший двойной аксель.
– Высота хорошая. Можно поднять до тройного.
– Да, – Серега кивает, – это Лена Азарова. Приехала из Питера.
– Ага, я видел.
– Возьмешь?
– Серег, я-то возьму, только ты ее видел? Мы ж не благотворительная организация. На какие деньги она будет тренироваться? Проги ставить? Платья заказывать?
– Да я-то видел, но что я сделаю? Ее родители внесли предоплату за год. Где-то, значит, нашли. Квартиру продали или кредит взяли.
– С ума сошли? Брать неподъемный кредит, чтобы девка у меня тренировалась?
– Там, я так понял, какой-то конфликт вышел. Девчонку никуда не пускали, зажимали. А деваха катучая, компонентная. И прыжки как по учебнику. Родители решили идти ва-банк. Что мне теперь делать? Они готовы платить, если ты согласен ее взять – бери.
Я вздыхаю и качаю головой. «Элит» – частная спортивная школа. Мы с самого первого дня существования, с того момента, как Гаврилова показала достаточный результат, чтобы участвовать в соревнованиях международного уровня, бьемся за господдержку. И получаем хрен без масла с отмазкой «Да вы там все миллионеры, сами вкладывайтесь». И вкладываемся, только в ответ берем лишь тех, кто может оплачивать свои тренировки. Это принципиальная и неизменная позиция: каким бы талантливым ни был ребенок, мы – не шоу «Минута славы». И если вдруг желающие попытаться прыгнуть в чемпионы за деньги закончатся, «Элит» останется спортивным вип-клубом и не сильно-то расстроится. Но это вряд ли случится.
Этой Лене Азаровой придется оплачивать не только тренировки, но и постановку программ, платья, перелеты и проживание. Наверное, она делала это и раньше, но сейчас ни она, ни родители не представляют, с какими тратами столкнутся.
Я должен ей отказать, потому что учебу в «Элит» она не потянет. И соревновательный режим тоже. Но девчонка действительно хороша, и… А чем черт не шутит? Если начнет выигрывать, материальное положение, может, и поправится.
– Сколько ей?
– Четырнадцать. Пятнадцать в сентябре.
– Херово.
Исполнилось бы ей пятнадцать в начале лета… вышла бы во взрослые, там больше денег и способов заработать. Не везет тем, кто родился после июля.
– Ладно, давай попробуем Азарову. Мама здесь?
– Папа, – отвечает Серега. – На трибуне. Вон, в красной куртке.
– Ну лады, пошел общаться.
– С Гавриловой-то что делать? – вслед мне кричит Серега. – Хочешь, поговорю с ней?
– Не надо. Перебесится.
Эта Азарова – заноза в одном месте, интуиция редко подводит. И проблем с ней не оберешься, и как бы не вышло как с Никольской. Я делаю выводы из ошибок, нельзя привязываться к ученикам и считать их своими детьми. Иначе они это отношение зеркалят и рано или поздно мне прилетает то, что получает родитель, вдруг начавший больше внимания уделять новым детям. Ревность, истерики, трагедии, отсутствие результатов.
– День добрый, – сажусь рядом с отцом Азаровой. – Александр.
– Дмитрий.
– Ваша девочка?
– Моя. Возьмете?
– Сейчас посмотрим. Со скольки лет катается?
– С трех.
– От кого ушла?
– От Шишковой и Ленского.
– Почему ушли?
– Да не сложилось.
– Мне надо знать, что не сложилось. Чтобы не вышло так, что вы за год заплатите, а у нас тоже… не сложится.
– Да не знаю, что не сложилось. Бывает. Сначала у них работал Некрасов, отличный мужик, все прыжки ей поставил. Потом его уволили, пришел Ленский. Вытащил из группы другую девчонку, Лене сказал – как хочешь. Почти перестал обращать внимание, оценки ниже и ниже… ну слушайте, я же вижу, что она неплоха. Аксель тройной у нее был. Ленка хотела заканчивать, мы с матерью не дали, она живет на льду, обожает кататься, и дух соревновательный хороший. Вы б своему ребенку сказали заканчивать?
– Не знаю, – усмехаюсь я.
А сам думаю, что у моего ребенка, в отличие от Азаровой, вопрос оплаты тренировок в принципе не стоит. И решаю говорить начистоту, потому что драмы мне потом не нужны.
– Я возьму, девочка хорошая и, может, что-то и получится. Но… есть пара «но». Во-первых, оплата. Вы и сами все понимаете, мы – не государственная спортшкола, мы частный спортивный клуб. Никаких стипендий и поддержек у нас нет.
– Да, я понимаю, мы проплатили аванс.
– Помимо оплаты тренировок однозначно будет оплата двух программ, причем уже скоро, месяца через полтора. Платья. Коньки, возможно, придется поменять, посмотрим. Летаем на соревнования за свой счет, перелеты дольше трех-четырех часов – бизнес-классом, мне не нужны деревянные скрипящие дети после перелета через Атлантику экономом. Это немалые деньги. И результаты я гарантировать не могу. Так что это, возможно, немалые деньги в трубу.
– Спасибо, что беспокоитесь, – сухо отвечает Дмитрий.
Для него, пожалуй, разговор неприятен.
– Мы справимся.
– Жить где будет?
– У троюродной тетки.
– Добираться?
– Да здесь рядом автобус ходит. Не волнуйтесь, Лена очень ответственная девочка. Она не опаздывает.
– Тогда вперед, к директору, оформляться. Лена остается на тренировку, заодно и с группой познакомим.
Поднимаюсь с кресла и ору на лед:
– Всем спасибо, все свободны, кроме Елены Азаровой. Ну, чемпионка, иди сюда, знакомиться будем…
Настасья
У меня ощущение, что я совершила непоправимую ошибку. А еще приятное чувство удовлетворения, потому что когда Крестовский услышит мое интервью (а в том, что он его услышит, я не сомневаюсь), его перекосит от злости.
Я не лгала, не ныла и не обвиняла его во всех грехах, я лишь честно рассказала о его подходе: бездушном, обезличенном. О том, что ему плевать, кто принесет медаль, главное, чтобы принесли. Что все рассказы в публичном пространстве об индивидуальности, штучных программах и прочем бреде – лишь маска. В этом нет ничего плохого, но это не вяжется с образом Александра Крестовского, который старательно создало руководство «Элит». Похоже, я этот образ только что разрушила.
– Сброшу тебе ссылку, когда программа выйдет в эфир, – напоследок говорит Геннадий. – Ты – молодец, Настя, и я желаю тебе, чтобы все было круто.
И я сижу после записи, уже вечером, в кофейне, пью мандариновый латте и слушаю сопение охранника. Он – моя тень, мои глаза, мой навигатор и щит. Без него я не могу выйти из дома, папа строго за этим следит, опасаясь происшествий. Надо сказать, небезосновательно: однажды прямо посреди улицы кто-то отковырял решетку ливневки. Если бы не окрик какой-то женщины, неизвестно, чем могло закончиться мое падение. А уж случаев, когда из-за угла почти бесшумно выезжали машины, не счесть. Из-за меня на ближайшем светофоре перед парком поставили спецзнак, но порой мне приходилось стоять на светофоре по десять-пятнадцать минут, до первого окрика: «Да пройди уже, задолбала!»
Поэтому со мной всегда Макс.
– Думаешь, я плохо поступила? – спрашиваю его.
– М-м-м?
– Что дала интервью. Думаешь, нельзя было говорить о Крестовском, он разозлится?
– Он разозлится.
– Спасибо, помог, – бурчу. – Закажи мне десерт.
– Какой вы хотите?
– Не знаю, а какие здесь есть?
– Тирамису, «Наполеон» с малиной, чернично-йогуртовый, гранола с крем-брюле, сырники с вареньем, блинчики с яблочным припеком и крамблом…
– Блинчики.
– Хорошо, Анастасия Борисовна. У вас звонит телефон.
Но это я и без него слышу.
– Да?
– Привет, Насть.
– Никита? – Я совершенно искренне удивляюсь.
– Узнала, богатым не буду. Ну и ладно. Хотел пригласить тебя куда-нибудь. Билетов на «Принzzа» нет, поэтому я решил у тебя узнать, куда ты хочешь пойти, и пригласить.
Я не знаю, что сказать, потому что не верила до последнего, что он позвонит. Зачем симпатичному спортивному парню общаться со слепой девчонкой, которая даже красится на ощупь и не факт, что красиво?
– На-а-асть? Ты еще там?
– Да, прости, я задумалась.
– Так что? Куда ты хочешь пойти?
– На лед, – вырывается у меня прежде, чем я успеваю что-либо сообразить.
– Ого… не вопрос. Правда, предупреждаю, что стою на коньках… в общем, слава богу, что стою. Когда тебе удобно? А тебя отпустят не с тренером, а со мной?
– Давай в «Элит» в субботу. Сергей Олегович звонил, извинялся за тренера и сказал, что назначит нового. Заодно поучит тебя кататься. Весь лед будет в полном нашем распоряжении.
– Супер. Тогда после льда приглашаю тебя на ужин.
– Идет. – Я чувствую себя так, словно за спиной вырастают крылья. – До встречи.
– Ваш десерт.
Слышу, как официант ставит передо мной тарелку, и приступаю к блинчикам уже совершенно в другом настроении. До звонка Никиты это был способ заесть стресс, а сейчас – приятное дополнение к неплохому, в общем-то, дню. Возможно, из этого ничего не выйдет. Возможно, общение с Никитой закончится на паре встреч, если не на первой.
Но зато оно хотя бы будет. И, может, мысль о собственной неполноценности в качестве девушки девятнадцати лет перестанет меня изводить.
– Макс, а как считаешь, мне стоит подстричься?
Звук активного жевания вдруг утихает. Я хихикаю, пытаясь представить ошалелое лицо мужчины, но быстро сникаю. На самом деле я даже не знаю, как Макс выглядит. Мир стремительно изменяется, он уже не такой, каким я его помню. Папа наверняка постарел. У брата появились сын и дочь, которых я никогда не видела, а моя племяшка Маша за четыре года выросла, а ведь я все еще помню ее крошкой-пятилеткой. Особенно грустно держать на руках малую, Лизу, и понятия не иметь, как она выглядит, когда улыбается мне, а когда грустит.
Они все меняются, а в моей голове образы остаются прежними. Чем больше времени проходит, тем чаще я представляю Вову, Ксюшу, папу, Даню и Машу расплывчатыми образами. Теряю черты лица, изюминки, улыбки. Скоро утрачу их совсем. Мне кажется, что я отдаляюсь, а они уходят куда-то в будущее, где кипит жизнь, в которой мне нет места.
А как изменился Алекс? Ксюша говорила, он все такой же, но мне показалось, когда я услышала голос, что все же это уже не тот тренер, с которым я провела несколько лет жизни нон-стоп. Гаврилова, наверное, выросла в настоящую красотку. Как-то по телику показывали репортаж с ее шоу, и комментатор буквально захлебывался от восторга.
Совсем скоро я услышу комментарии тех, кто посмотрит мое интервью. И, может, узнаю, как смотрюсь со стороны.
А сейчас мне хочется выжать максимум из первого в жизни свидания. Получить удовольствие не только от часа на льду, но и от подготовки. Съездить в салон, привести в порядок волосы, обновить маникюр, возможно, купить какой-нибудь симпатичный спортивный костюм. Я всего этого не увижу, но, может, почувствую? Впервые за последние годы мне хочется накраситься не потому что так надо и нельзя выходить на улицу бледной как моль.
Только не хватает кого-нибудь, кто бегал бы со мной по магазинам и выбирал помады. На Макса надежды нет, издеваться над бедным охранником в магазине косметики слишком жестоко. Ксюха, с которой мы так развлекались, уже год в Лондоне, звонит и пишет почти каждый день, но все равно она бесконечно далеко. Подруги как-то сами собой испарились.
– Придется тебе, Макс, потерпеть примерки кофточек и перчаток.
Я стараюсь улыбаться, но мне снова грустно.
Глава 5
Алекс
Самый главный страх Сереги и юристов, что в «Элит» случится история, как с одним из приятелей Игоря, которого чуть не посадили за то, что подвез малолетнюю врушку. Потом он, правда, на ней женился, но от общественного порицания его это все равно не спасло.
Когда я набирал первую группу девчонок-одиночниц, целая толпа юристов расписывала мне инструкцию «Как не получить обвинения в домогательствах, тренируя кучку амбициозных богатеньких девиц». У них были свои методы, у меня – свои.
Первый: на берегу обговаривать все нюансы и возможные недопонимания. Второй: никогда не спать с теми, кого тренировал. Даже если это был разовый мастер-класс. Даже если девице уже далеко за двадцать. Даже если это тренер, которого я обучал для своей группы.
К тем, кто выигрывает, кто вкладывает деньги и тратит чужие, всегда пристальное внимание. Малейший косяк, ничтожный повод усомниться в идеальности – и несколько месяцев статьи будут пестреть заголовками «Тренер совращает фигуристок» или «Известный тренер связан с миром криминала».
Семейные юристы и один мой личный надежно, за тысячью замков, хранят факты моего прошлого, которые могут бросить тень на тренерский штаб.
И в свете всего этого мысль о том, что я хочу трахнуть Никольскую, совершенно лишняя и даже, я бы сказал, порочная. Не столько потому, что она бывшая ученица, сколько потому, что нельзя хотеть девку, которая даже увидеть тебя не может. Нельзя цепляться за ее образ трогательной девочки в черных очках, потому что это уже крайняя степень пресыщенности. Когда в твоем распоряжении десятки идеальных, как со страниц журналов, на все готовых девиц, невольно начинаешь хотеть чего-нибудь свежего и легкого.
Но не, черт возьми, слепую же девчонку, которой я гожусь… хорошо, пока не в отцы, но в старшие братья – однозначно!
– Чего задумался? – спрашивает Макар.
– Девку хочу.
– Абстрактную? Или конкретную?
– Конкретную.
– Что мешает?
– Нельзя. Девка непростая, а семья еще сложнее.
– У-у-у… тогда нам всем крышка. Так что ставим новенькой-то? Азаровой, или как ее?
Я вспоминаю статуэточку Елену, пытаясь прикинуть, в каком образе хочу видеть ее на стартах. Мне нравится, когда программы перекликаются, когда короткая и произвольная – не просто два абстрактных танца на льду, а акты одного спектакля.
Лена… Лена… девочка из музыкальной шкатулки. Нет, слишком банально. Надо попробовать вывести ее на приличный уровень, выстрелить с первого сезона, иначе статуэточка отправится работать летом в «Макдоналдс», потому что второй год здесь не потянет, это очевидно. Значит, «Призрак оперы», «Мулен Руж» и прочая попса отменяются. Интересно, если я рискну и мы поставим что-нибудь незнакомое публике, ее примут?
– А давай-ка космической темой развлечемся, – говорю я.
– Космос… Мьюз? Экзогенезис катают через раз, все как на подбор в космических платьях.
– Давай его на произволку. Будет катать зарождение жизни в космосе. А на короткую… на короткую хочу новое. Чтобы или никто не катал, или мало катали. Энергичное, как знаешь: короткая – большой взрыв, эпика в космосе, а произвольная – затишье и зарождение жизни.
– Вот, послушай. – Макар роется в смарте, подбирая мелодию.
Несколько минут мы размышляем над песней, я вслушиваюсь в слегка тяжеловатую мелодию из какого-то сериала, а по мере того, как темп нарастает, уже вижу контраст хрупкой Азаровой и массивной эпичной музыки.
– Берем пока.
– С ней обсуждать не будешь?
– Нет. Она доверилась, приехала из Питера, поставила на меня все. Сомнения ее убьют. Думай над прогами. И дай задание Лизавете, пусть подумает, кто сможет сшить костюм. На короткую надо что-то черно-оранжевое, чтобы, знаешь, – как взрыв в космосе. А на произвольную сине-зеленое или голубое. И сетку, черт, если они мне еще раз желтую сетку на девицу налепят, я их в этой сетке и закопаю. Пусть подбирают, надоели.
– Вот у тебя мозги работают, а! Генерят по двадцать идей в секунду.
Я не говорю ему, что уже давно придумал два образа и обе эти программы. И уж точно не говорю, что придумал их для совершенно другой девушки. Которая сейчас не видит звезды.
Надо выйти на лед и проверить, что там сейчас делают девчонки. Гриша обещал глянуть Азарову и посмотреть, можно ли поднять аксель, Семенова грозилась напрыгать таки лутц-ритт, так что взглянуть есть на что. Я быстро переобуваюсь и выхожу на арену, где добрый десяток девчонок под руководством Гриши играет в кенгуру.
– Сереброва, перетяжку не делай, сколько раз говорил! – ору прямо от калитки.
– Александр Олегович! – самая младшая, Марго, радостно кидается ко мне.
– Куда пошла! – орет Гришка. – Быстро дупель прыгай! Я тебя еще не отпускал!
– Здравствуйте, Александр Олегович, – сияет Азарова.
В ее глазах я вижу то, что мне совершенно не нравится. Такой наивный детский восторг, смешанный с благодарностью. Маленькая дурочка считает, что вытянула счастливый билет и теперь ее жизнь превратится в мультик «Диснея». Тренер будет петь с ней веселые песенки, медали засверкают на стенке, а там и Олимпиада, «БМВ» в подарок, окончание безденежья и теплые фоточки с объятиями тренера, приведшего к победе.
Хрен там плавал. Не научится воспринимать меня как инструмент – закончит там же, где Никольская. Азаровой только предстоит понять, что хорошие люди в ее жизни – это родители, заложившие квартиру ради мечты ребенка. А тренер, которому она так солнечно улыбается, тот еще мудак. И только от нее зависит, воспользуется она моим сволочизмом и возьмет медаль… или повторит судьбу одной девочки, которая смотрела на тренера через розовые очки… а теперь носит черные.
– Значит, так, Азарова, катаешься под Мьюз в произвольной и под Пэриман Джонса короткую. Ставить будет Макар, Лизавета подшлифует. К началу сезона хочу триксель от тебя, не будет трикселя – не будет медалей, поедешь к родителям каяться, что просрала все деньги. Костюмами тоже пора озаботиться, халтуру на лед не выпущу. Так! Народ! Всех касается!
Я выезжаю на центр катка, чтобы всем было видно и слышно. Грохот от приземлений с прыжков стихает.
– Программы в этом году ставим и накатываем заранее, ясно? Вас много, хореографов мало. Кому не нравится – я не держу, кто согласовал отпуск, может ехать, кто не согласовал, но хочет – можете собирать чемоданы, все надо делать заранее. В этом году обкатываем проги так: взрослые – на «Бешках», юниоры – на юбилее «Элит». Будет шоу, торжественное открытие нового корпуса, поэтому все чтобы выступили. Кто сорвет, тот поедет выступать на чемпионате Няндомы.
Раздается задорный смех, хотя многие из этих девчонок прекрасно знают, что я не шучу.
– А теперь зачет по прыжкам. Все, поехали. Лутц!
Единственный способ воспринимать их как солдатиков на игрушечном поле боя – смотреть на технику. Забить на красоту, на милоту, на счастливые детские глаза и слезы-сопли после какой-нибудь неудачи, оставить сантименты Лизавете. Только высота прыжка, галки недокрута, пролетность, сила, заходы-выезды. Единственный способ сохранить их как спортсменок – не привязываться.
С остальным должны помогать родители. А у некоторых их нет.
Настасья
– Ты поздно, – говорит отец, когда я вхожу в дом.
– Я гуляла.
– Далеко?
– По магазинам. Покупала спортивную форму и… так, всякие мелочи.
– Скажи-ка мне, Настасья, почему звонил и извинялся Сергей Крестовский? Что за проблема с тренером?
– Ничего, – поспешно отвечаю я.
– Врешь.
– Нет. Ничего особенного. Тренер отошла, время аренды закончилось, и я помешала репетиции шоу. Сергей Олегович звонил, извинился и заменил тренера.
– Почему ты не сказала мне?
– Потому что мне почти двадцать, пора решать хоть какие-то проблемы самостоятельно. Особенно если это всего лишь невозможность посмотреть на часы.
– Что-нибудь купила? – Папа меняет тему, а значит, злится.
Но мне все равно придется сказать ему о Никите: Макс обязан будет сообщить, это же вопросы безопасности. Бедного парня еще наверняка ждет проверка: откуда, чем живет, кто родители, не представляет ли угрозы единственный человек, запавший на такую, как я.
– Меня позвал на свидание один парень. На каток. Мы договорились пойти в субботу.
– Где ты с ним познакомилась? – после долгой паузы спрашивает отец.
– В «Элит» после тренировки, в кафе. Он угостил меня лимонадом.
– И что это за парень? Как он выглядит?
Я морщусь.
– Папа, я не знаю, как он выглядит. По общению очень милый. Спроси Макса, он видел его мельком, когда Никита провожал меня до машины.
– И зачем этому Никите приглашать тебя на свидание?
Мне хочется психануть. Бросить в отца ботинком, раскричаться, что я взрослая и имею право строить свою жизнь так, как хочется. Что необязательно напоминать об инвалидности и намекать, что ни один нормальный мужик на меня не посмотрит.
Но все это имело бы смысл, если бы я могла себя обеспечить. В тринадцать, живя за счет родителей, можно бунтовать, прикрываясь подростковым кризисом. В двадцать можно пойти в задницу и работать самой, но для меня этот вариант давно потерян. Папа не забудет об этом напомнить.
– Может, я ему просто понравилась?
– Пусть сбросит свои данные. Проверю.
– А можно без этого? – спрашиваю я, но надежды совсем нет.
– Нельзя, – отрезает отец.
– Я не замуж собираюсь. А на каток. Я четыре года общалась только с тобой, Вовой и Ксюшей, даже Даня ко мне не заходит, можно мне хоть на час в неделю погулять с кем-то не из охраны?
– Когда я получу подтверждение, что этот Никита увивается за тобой не потому, что у тебя потенциальное многомиллионное наследство, да.
– Знаешь, – все-таки не выдерживаю я, – даже если я на фиг не сдалась и Никите хочется только денег, я все равно пойду с ним кататься. Потому что других вариантов у меня просто нет. Кого-то хотя бы деньги привлекают… некоторых даже миллионы не стимулируют на то, чтобы со мной поговорить.
– Настасья! – прикрикивает отец.
Я, как сто раз в детстве, пролетаю мимо него к лестнице, чтобы подняться в свою комнату. Сейчас я делаю это в абсолютной темноте, но с легкостью и уверенностью: дом – одно из немногих мест, где я почти не чувствую себя слепой.
А еще на моей двери есть замок, и отец не может, как в детстве, ввалиться в комнату и заставить меня говорить с ним. Хотя у него, конечно, есть ключ, но повод недостаточно веский, чтобы за ним идти. Слушая щелчки замка, я чувствую себя немного лучше.
– Настасья!
Тяжелые шаги отца приближаются. Он стучит в дверь, а я переодеваюсь, стараясь оставаться холодной и спокойной. Это не первый наш спор, но первый по такому поводу. Мне казалось, отец будет счастлив, что я решила высунуть нос из норки и пообщаться с миром. Он ведь этого хотел, силой приводя меня на каток.
– Настасья, открой дверь!
– Пап, уйди, пожалуйста, я очень устала.
Я хочу примерить покупки, но рядом нет никого, кто бы сказал, идет мне новая форма или нет, ровно ли сидят тайтсы и не выбился ли ярлычок из-под лонгслива.
– Никуда я не уйду, пока ты мне не дашь контакты этого человека.
– Папа, со мной всегда Макс! Ты специально пугаешь единственного парня, который решил со мной погулять? Да он сбежит не потому, что я слепая, а потому, что у меня отец – параноик! Еще с ружьем его встреть!
– И встречу! Если надо будет!
Папа включает свой любимый ласковый голос:
– Насть… ну ты ведь умная девочка, ты все понимаешь…
Я не выдерживаю. Застегиваю домашнюю рубашку и распахиваю дверь. Даже могу представить себе выражение лица папы, а если напрягусь, то добавлю на сохраненный в памяти смутный образ морщинок, которые непременно появились за четыре года.
– Я все понимаю. Нормальный парень в здравом уме не влюбится в слепую. Не станет приглашать ее на свидание, не женится, не заведет с ней детей. Скорее всего, у Никиты есть какие-то мотивы или комплексы, которые толкнули его подойти ко мне. Возможно, он действительно знает, кто я, и хочет подобраться поближе к деньгам. Я это все прекрасно понимаю.
Перевожу дух. Все это сказано холодным, равнодушным голосом, полным понимания и спокойствия, но на самом деле осознавать это, а тем более произносить вслух, больно.
– И еще я понимаю, что ты не можешь всю жизнь держать меня под охраной и отпугивать тех, кому нужны наши деньги. Рано или поздно придется выбрать хорошего парня и… да, платить ему за видимость семьи с Анастасией Никольской. Ну, или я доживу лет до пятидесяти у тебя и Вовы под крылом, а потом отправлюсь в интернат. Какой-нибудь, безусловно, пафосный и дорогой, но не уверена, что это прямо круче фейковой семьи. Так это я к чему: я просто хочу погулять с новым знакомым. Он может оказаться тысячу раз авантюристом со страстью к баблу, но ты меня вообще слышишь? Я. Просто. Хочу. Погулять. С кем-нибудь кроме Макса. Это что, слишком много?!
Захлопываю дверь снова и забираюсь под одеяло. Даже смешно: когда мне грустно, я все еще укрываюсь пледом с головой, хотя теперь в этом нет никакого смысла. Я жду, что отец будет и дальше упрямиться, но он еще некоторое время стоит у моей двери, а потом уходит.
Мне жалко его, от жалости на глазах выступают слезы. Жаль, что в его жизни случилась я. Он неплохой человек. Своеобразный, ну а разве может быть иначе? У него был счастливый брак. Старший сын – гордость, опора семейного бизнеса. Младший – обаятельный оболтус, пока еще с ветром в голове, но в двадцать с хвостиком странно ждать от парня из числа золотой молодежи гиперответственности.
А потом случилась я. Непредвиденное обстоятельство, случайный ребенок, сумасбродное решение «буду рожать, хочу девочку». Семь месяцев ада для мамы, смерть в тот же час, когда я родилась. Несколько лет отец пил, и вся семья держалась на Вовке, потом тоска по маме утихла, в жизни папы появилась возлюбленная, какая-то Данькина учительница.
Я думала: вот буду тренироваться, выйду в юниоры, пролезу в призеры этапов Гран-при, потом, может, в финал войду, на следующий год во взрослые. Стану приносить медали, буду представлять страну… и висящая надо мной вина за маму чуть поблекнет. Червячок внутри скажет: отработала. Не зря выжила именно ты, хоть медалей с тебя поиметь.
Вот только случилось как случилось, и для отца моя слепота – очередное напоминание, что лучше бы двадцать лет назад все повернулось иначе.
Мне не хватает рядом брата. Первые годы жизни я провела рядом с ним, он обо мне заботился, он был рядом. Да и потом Вовка был моим лучшим другом. У него семья, куча детей, бизнес по всей Европе, большой дом в Лондоне. А я малодушно мечтаю, чтобы он вернулся и снова гулял со мной по центру города и кормил мороженым, описывая все, что видит вокруг.
Пригревшись, я засыпаю и снова оказываюсь на льду. Его сияние слепит, но в то же время я так счастлива видеть, что готова парить надо льдом, летать, как давно уже не летала. Снова чувствую напряжение мышц, это особое состояние перед заходом на прыжок: внутри все замирает. Ребро… зубец… толчок – и я в воздухе, я сгруппирована и собрана в напряженный прочный канат, но одновременно с этим я свободна и счастлива.
Секунда свободного полета – и коленка мягко сгибается от приземления. Оно идеально: я не вбиваюсь в лед, а скольжу, откатываясь назад, захожу в кантилевер – и снова на разгон, к очередной высоте.
В отражении в стекле комментаторской будки вижу себя в простом белом платье, сверкающем под софитами. Идеальном платье, которого у меня никогда не было.
Алекс
Настя… Настасья. Анастасия. Почему это имя вертится в голове, хоть я и должен думать о работе?
Она не была выдающейся фигуристкой, не обладала феноменальными талантами, но запоминалась, западала в душу, заражала всех энергией и демонстрировала спортивный характер. Ей хотелось платье от Сатоми Ито, программу от Ше-Линн Бурн, показательный номер с реквизитом, произвольную программу под тему из «Гарри Поттера». У нее были фигурнокатательные мечты, а потом они разбились. Осколки сверкают на солнце, слепят глаза и никак не дают забыть о встрече с ней на катке. О растерянности, трогательном страхе. Мне хочется снять с нее очки, увидеть глаза, смотрящие в одну точку. Сам не знаю, почему хочу поймать рассеянный слепой взгляд.
Знаю, что нельзя, что сердце снова совершит кульбит, но все равно хочу.
– Тук-тук. Занят? Я принесла кофе.
Надя. Очень похоже на Настю, но на самом деле это две совершенно разные вселенные.
– Привет. Я принесла белый флаг. Давай мириться, Крестовский.
