Анна Яковлевна Яковлева
Научите меня стрелять
Егоров подвинул доску в заборе, оказался на моей территории и с обидой в голосе спросил:
– Кто тебе сказал, что я кот?
Я отступила на шаг:
– Наслышана о твоих похождениях.
– А если это вранье?
– Не думаю. Профессия у тебя стрессовая, напряженная. После хирургов на втором месте по стрессовости. А как лучше всего снять стресс?
– Как?
Пашка наступал на меня, я пятилась к дому:
– Ты в каком звании?
Егоров озадаченно притормозил:
– Майор.
– А должность у тебя какая?
– Командир оперативной группы.
– И что, до сих пор не знаешь, как врачи рекомендуют снимать стресс?
– В спортзале, ясное море, – косясь на мой бюст, ответил Пашка, – или с женщиной.
На этих словах Пашка шагнул ко мне и сгреб в охапку. Пластиковые грабли, которые я держала, оказались очень кстати. Я стукнула черенком Пашку по лбу, раздался звон, Егоров отпустил меня, ойкнул и схватился за лоб. Было ясно, что я перестаралась.
– Паш, я не хотела, – с раскаяньем произнесла я, подошла и заглянула соседу под руку. Пашка мгновенно обхватил меня за шею и прижался губами к моим губам.
– Дурак, – обозвала я его, рванула домой и опять закрылась на все замки.
…Дело двигалось к зиме, виделись мы с Егоровым все реже и реже, и я окончательно убедила себя в том, что интерес соседа ко мне носил сезонный характер.
Как-то, вернувшись с работы, я наткнулась возле своего дома на Пашкины Жигули. Он выгнал машину из гаража и бросил ее так, что мне было не проехать в свои ворота. Я вышла из Окульки и, вздрагивая от холода, заглянула к нему в гараж.
– Привет, – небрежно бросила я в сторону мужского силуэта,– машину убери, я проехать не могу.
И тут сосед Павел Егоров в парадной форме вышел из гаража. На груди у него красовались две звездочки. У меня перехватило дыхание.
Пашка сел за руль и сдал назад, освободив проезд, вышел из машины, а я все стояла, тупо уставившись на бравую фигуру в форме и знаки отличия.
– Сегодня получаю еще один,– объяснил Егоров и уехал.
Я кинулась звонить Светке Кузнецовой.
– Свет,– в сильном волнении начала я, – я видела соседа в форме, он выглядит сокрушительно. У него два ордена, сегодня получает третий. Что мне делать?
– Соблазнять.
– Не хочу, Свет, я соблазнять, я хочу, чтобы он соблазнился, ну, как царь Давид, когда увидел Вирсавию.
– Климатические условия не подходящие: мы в России живем, а там дело происходило, если мне не изменяет память, в Иудее. Если ты сейчас выйдешь во двор, начнешь плескаться в бассейне, инвалидность тебе обеспечена, тобой уже никогда никто не соблазнится. Не надо ничего усложнять, ты же женщина, хитростью добейся своего.
– Я не умею.
– Так учись, подруга. То, что достается нам ценой больших усилий, ценится дорого и, как правило, долго, часто даже всю жизнь, – наставляла меня Кузнецова,– и потом, разве он не пытался тебя соблазнить?
– Да какое это соблазнение, так, баловство одно. Накинется, поцелует и удерет, как мальчишка.
– Что-то я такого не помню, ты рассказывала, что это ты спасаешься бегством от него.
– Он не романтичный совсем,– вздохнула я, – у него кот больший романтик, чем он.
– Ну и хватит вам одного романтика в семье, – завершила Светка.
В тот вечер Егоров вернулся после полуночи, я дождалась его на веранде, проследила, как зажегся свет в окнах, и ушла спать.
Проснулась я от кошмара: мне снилось, что Павел целует меня и мяукает как его кот Степан. Открыв глаза, я прислушалась.
Под окном утробно орал Пашкин кот. По силе звука чувствовалось, что он в отличной форме. Я перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Не помогло. Через полчаса стало ясно, что придется вставать и прогонять кота шваброй. Завернувшись в халат, я открыла дверь и взвизгнула: на участке напротив крыльца стояло привидение.
– Кать, – позвало привидение,– это я, Павел. Не пугайся. Степка опять забрался к тебе, я хочу его отвадить раз и навсегда.
– А как ты хочешь его отвадить?
Пашка крался к углу моего дома и не отвечал. Из одежды на нем были трусы, майки и шлепанцы, в руках что-то блестело.
– Паш, что это у тебя? – насторожилась я.
– Т-с-с-с. Табельное оружие, что ж еще.
– Ты что, стрелять собрался в кота?
– А что еще остается делать, если эта скотина с девушкой моей мечты мне отношения портит.
– Не знаю, о какой тут девушке речь идет, только в кота я тебе стрелять не позволю. Псих.
Я зашла за дом и потрясла шваброй грушу, на которой сидел Степан. Мимо нас с Павлом промчались три огромных зверя, я ахнула и припустила к веранде. Павел с пистолетом в руках вошел следом за мной.
– Иди домой, Егоров, – строго велела я соседу.
Пашка сунул пистолет под резинку семейных трусов и решительно направился ко мне. Швабра все еще была у меня в руке, и я замахнулась ею на Егорова. Он почему-то совершенно не испугался, взялся за швабру, дернул ее на себя, и когда я налетела на него, обнял меня свободной рукой. В груди у меня стало горячо, глаза закрылись. «Светка говорит, чтобы я себя не экономила», – вспомнила я совет эксперта и ответила на Пашкин поцелуй. Последнее, что я запомнила, это был звук упавшей швабры.
Очнулась я от вопля Степана, он привычно голосил под моим окном. Я-то уже привыкла, а Пашка сел на кровати и потянулся за пистолетом.
– Не смей, – предупредила я Егорова, – мы ему памятник должны поставить, а ты за оружие хватаешься.
Пашка улыбнулся и нырнул под одеяло. Я фыркнула. Степан продолжал орать.
– Ну и ну, – фыркнул Егоров, – может, он жрать хочет?
– А он что, мышей не ловит?
– Да фиг его знает, по-моему, перебивается случайными подачками.
– Весь в хозяина.
Егоров вынырнул на поверхность, лег на спину, согнул руки в кистях, мяукнул и попросил:
– Почеши мне пузо.
– Паш, тебе сколько лет?
– Двадцать девять.
– А мне знаешь, сколько?
Пашка перевернулся на бок, подставив под голову ладонь:
Луна светила ровным светом, глаза у Пашки хитро блестели:
– Конечно, знаю. Мы с тобой в одной школе учились, я в первом классе, а ты в седьмом. Стало быть, тебе сейчас,– он сделал вид, что задумался, прикидывая мой возраст,– тридцать пять или тридцать шесть. Но ты совсем не изменилась. Я все ждал, когда ты постареешь, и я перестану сходить по тебе с ума.
– А ты сходил?
– А то ты не видела.
– Я не видела.
– Да, конечно, она не видела. Еще и дразнила меня.
– Я?!
– Ты, ты. Помню, после десятого класса ты на каникулах тут торчала, а я с чердака смотрел, как ты в летнем душе моешься. Мне с чердака видна была только твоя обалденная грудь, я высунулся, чтобы пониже талии тебя разглядеть, не удержался и выпал в крапиву.
– Точно, помню что-то такое, потом баба Вера гоняла тебя вокруг дома этой самой крапивой, а ты припадал на одну ногу и прятался от нее, – со смехом вспомнила я.
– А когда ты поступила в институт, помнишь, я тебя из шланга окатил, ты в сарафане мокром стоишь, все просвечивается, я уставился, стою столбом, а ты в меня зеленым помидором запустила и в глаз попала. Тебе влетело от деда, а я с фингалом две недели дома сидел.
Павел подтянулся, просунул ладонь мне под голову и стал целовать по очереди глаза, брови, щеки, нос, когда дело дошло до губ, я уже обнимала его и прижималась к нему всем телом.
– И этим летом дразнила меня, – упрекнул Егоров.
– Это как же я тебя дразнила?
– Выходила на крыльцо в каких-то ленточках и лоскутках.
Я прыснула:
– Ты видел меня?
– Конечно. Это же мое главное развлечение – подглядывать за тобой.
И мы опять принялись целоваться.
…А на следующий день Егоров привез мне щенка. Это был французский бульдог, и мы с Пашкой стали спорить, как его назвать. Егоров хотел, чтобы щенка звали Рой. Я настаивала на Бильбо:
– Это мой щенок или нет? Могу я назвать его сама?
Так ни о чем не договорившись, мы звали собаку каждый по-своему. Получился аристократ Бильбо Рой.
Свою биографию Бильбо начал с того, что сгрыз мои любимые туфли. Поэтому я каждый день ждала от него какой-нибудь новой пакости и неслась домой при первой возможности. И правильно делала. Туфлями Больбо не ограничился. Он грыз вообще все. Иногда он отвлекался, например, ему очень нравилось доставать из цветочных горшков и разносить по дому землю. Я ни разу не застала его за этим занятием, к моему приходу обычно все уже было готово.
Я одинаково боялась уходить из дома, и боялась возвращаться домой. Трехмесячный щенок держал меня в постоянном страхе.
Пашка умирал от хохота.
Вечерами я кормила Егорова мясом, а он хозяйничал в моем доме: то кран заменит, то ворота смажет.
В один из таких вечеров Пашка реставрировал крыльцо, возился с отвалившейся плиткой, а я, кинув на сковороду кусок отбивной, чистила картошку, когда в сумке зазвонил мобильный.
– Слушаю, – ответила я, с большим трудом докопавшись до трубки.
– Здравствуйте, я хочу выставить на продажу квартиру, – произнес в трубке приятный женский голос.
Я метнулась за рабочим блокнотом, достала его и пристроилась записывать характеристики квартиры.
– Это в Ленинском районе, улица Достоевского, хрущевка пятиэтажная. Знаете?
Я знала этот дом. Чистый двор, зеленое место, магазины близко, по-моему, детский сад и школа рядом, даже дорогу переходить не надо. «Неплохой вариант»,– анализировала я информацию.
– Я сделала ремонт, перегородки убрала некоторые, из трешки получилась двушка. В техпаспорте перепланировка указана.
Я записала площадь квартиры и попросила завтра показать мне ее. «Завтра возьму с собой договор, – попутно планировала я,– поеду, расскажу, кому я в этом районе продавала квартиры, объясню преимущества от общения только с одним риэлтором».
– Как вас зовут?
– Элеонора,– ответила женщина.
– До завтра,– простилась я и кинулась к сковороде спасать Пашкину отбивную.
Пашка приклеил на крыльце плитку и пришел, как зверь, на запах жареного мяса. Бильбо крутился под ногами, принюхивался и смотрел на нас с надеждой. Ему полагалась овсянка с говяжьим сердцем. Гадость, согласна, отбивная не шла с этим блюдом ни в какое сравнение.
После ужина мы втроем уселись на диване перед телевизором, но посмотреть ничего не получилось. Пашка стал гладить мои колени, я закрыла глаза и сползла прямо под Егорова. Пульт пощелкал у меня под задом и отключил телик. Егоров был опытным соблазнителем. «Надо будет это обсудить со Светкой»,– мелькнуло в голове.
Утром, сев за руль, я услышала, что двигатель моего транспортного средства странно постукивает.
Егоров тоже послушал, залез под капот, покопался там и сказал, что надо ставить машину на ремонт. Мне идея не нравилась: как я буду что-нибудь успевать без колес?
Егоров «дунул, плюнул», стучать стало тише, я села за руль и попросила свою Окульку:
– Ну, миленькая, ну, пожалуйста.
Она послушалась, завелась и перестала хандрить.
…Дом, где жила Матюшина, я нашла легко. Войдя в подъезд, я огляделась и оценила состояние как удовлетворительное. Дверь квартиры была сейфовой, тяжелой, мне открыла молодая интересная женщина в спортивном костюме.
– Здравствуйте,– улыбнулась я, протягивая свое удостоверение.
Элеонора провела меня по светлой, очень стильной квартире, я заглянула во все углы, повертела краны, нажала на смыв в унитазе и, наконец, мы добрались до главного – цены.
– Знаете, я спешу, это срочная продажа. Скажите, по какой цене надо выставлять квартиру, чтобы продать быстро?
– Вы уверены?
– Да.
– У вас встречная покупка? Вы дали задаток за другую квартиру?– засыпала я вопросами Элеонору.
– Нет, я уезжаю.
Элеонора замолчала, стараясь унять сердцебиение, и неожиданно предложила:
– Хотите чаю?
– С удовольствием.
Мы прошли на кухню. Мне все больше нравилась эта женщина, она была вменяемой – большой плюс для продавца. Чаще попадаются хозяева с пальцами веером, с которых приходится терпеливо и настойчиво сбивать спесь. Элеонора понимала, что ее квартира – не единственная в городе, что очередь из желающих ее купить выстроится только в одном случае – если цена будет ниже рыночной. Моя задача – найти золотую середину.
Подавая чай, Эля рассказывала:
– Я замуж выхожу, и мы переезжаем. Гоша уговорил меня переехать в Краснодар. Он там продает свою квартиру, я здесь – свою, и покупаем общую.
– Гоша – это ваш будущий муж?
– Да,– Элеонора засветилась изнутри, будто включили подсветку.
Я вспомнила Егорова и тоже засветилась. Мы переглянулись с Элей, поняли друг друга и радостно засмеялись.
– Он меня вывел из комы просто, понимаете,– продолжала Эля,– я думала, в тридцать лет жизнь кончилась.
Я сидела, пила чай в обществе Элеоноры, слушала ее романтическую историю, и чуть не забыла, что нахожусь на работе. Опомнилась и полезла в сумку:
– Эля, давайте подпишем с вами договор.
Я выложила перед своей клиенткой бланки и, добавив в голос теплоты, объяснила свои обязательство перед ней, а ее – передо мной.
Эля согласно покивала головой, подписала бумаги и попросила:
– Не забудьте, это срочная продажа.
– Эля, а почему срочно? Давайте все делать в нормальном режиме. Переехать вы успеете, зачем такая спешка? Вы же потеряете в цене.
– Нет, Гоша там присмотрел квартиру в хорошем месте, нам хотя бы задаток за нее надо дать.
Я поднялась:
– Понятно, буду стараться. Спасибо за чай. Звонить буду вам теперь часто, привыкайте.
И мы простились, довольные друг другом.
…Эля осталась одна и походила по квартире, пытаясь представить себя в другом месте, в другом городе, под другой фамилией, не Матюшиной, а Никифоровой. Это была фамилия Гоши. Или лучше оставить прежнюю фамилию, чтобы они с Машкой были семьей? Тогда другой ребеночек будет Никифоров.
О другом ребеночке Эля еще даже не сказала Гоше, не успела.
Когда он звонил и спрашивал, как идут дела, Эля отвечала будничным голосом, что все хорошо. Она совсем не умела рассказывать по телефону какие-то личные, интимные подробности, и вообще телефоны не любила. Она представляла, как Гоша приедет, примет ванну, сядет на кухне за стол, она его покормит и скажет:
– Гош, я беременная.
Он закашляется от радости, задохнется от восторга и встанет перед ней на колени, как перед божеством. И она, наконец, поверит, что мужчина тоже может хотеть, ждать и любить ребенка.
Эля полезла в холодильник и открыла йогурт. Пусть малыш получает все самое лучшее, пусть растет.
Зазвонил телефон, она промокнула губы салфеткой и ответила:
– Да? Да, Гошенька, я встречалась с риэлтором сегодня, да выставила. Нет, не волнуйся, срочно. Конечно.
Голос у любимого был строгий, не как обычно. Но Эля понимала: телефон не располагал к душевному теплу. И потом, у него там дела, он нервничает, нашел хорошую недорогую квартиру, старается для них с Машкой и для новенького малыша. Эля улыбнулась. Все будет хорошо.
Элеонора доела йогурт и пошла в детский сад.
Вечером, доставив соседских мальчишек на четвертый этаж, Элеонора решилась сказать Вероничке, что они переезжают в другой город.
Вероничка смотрела с недоверием:
– Как, уезжаешь? Зачем?
– Гоша хочет,– не очень убедительно объяснила соседке и подруге Эля.
– Элька, ты же его почти не знаешь. Почему ты туда? Почему не он сюда?
– Ника, он же мужчина, у него там дело свое дело. А. я везде устроюсь на работу, мне все равно, где стричь.
Ника взяла себя в руки. Действительно, что она лезет в чужую жизнь, в своей разобраться не может.
Эля тоже замолчала: она ведь не выносит ее Гришку, но это не мешает Нике растить детей и получать от жизни удовольствие. Гоша совсем не обязан Нике нравиться. Они и виделись только на дне рождения Элеоноры, разве можно узнать человека за три часа?
Но настроение пропало.
– Ладно, мы пошли, пока,– простилась она с Вероничкой, и они с Машкой ушли к себе.
Машка наотрез отказывалась переезжать в другой город, топала ногами, кричала:
– Не поеду к этому дядьке жить! – и упрямо поджимала губы.
Эля прижимала дочь к себе, шептала ей ласковые слова в макушку и утешала ими себя быстрей, чем Машку:
– Он хороший, он старается для нас. Будет тебя на велосипеде катать, в парк, на выставку водить, от мальчишек защищать. Он же мужчина.
Это магическое слово, бывшее много лет под запретом, проросло в сердце Гошиным именем. Ледяная глыба на сердце просела и стала пористой, доживая последние дни, и Эля была уверена, что если сейчас отключить подачу тепла, сердце не выдержит и остановится.
…Шел дождь. На месте моей Оки стоял чей-то Фольксваген. Пришлось пристраивать машину в другом месте, и под дождем бежать в офис.
Оказалось, мое парковочное место занял стажер, симпатичный парень по имени Иван. Он сидел за компьютером, увидев меня, улыбнулся и спросил, что нужно делать. Я удивленно вскинула брови:
– А я откуда знаю, что тебе делать?
– Шеф сказал, что вы мой начальник.
– Еще бы он мне об этом сказал, – заворчала я, но вовремя заткнулась, вспомнив, что на работу опоздала.
Чтобы Иван не надоедал мне глупыми вопросами, я положила перед ним первый и последний номера журнала «Маклер» со словами:
– Анализируй цены по разделам. Сколько стоила сотка земли в центре города в начале года, сколько сейчас, ну, и так далее. Строй график.
Иван кивнул головой и с умным видом уткнулся в журнал.
Нейтрализовав Ивана, я села к компьютеру и составила объявление о продаже квартиры Матюшиной. Потом разослала его по агентствам и секретарше Вальке. Рассылками и объявлениями занималась она. Объявление выйдет только через несколько дней, до этого времени нужно запустить расклейку.
Объявления для расклейки я повезла сама, не доверяя это дело нашей задерганной шефом Валентине.
Оплатив расклейку объявлений, вернулась к машине, щелкнула пультом сигнализации и потянула дверцу. Окулька завыла как потерпевшая. Еще не осознав до конца весь ужас случившегося, я щелкала пультом, он не срабатывал, машина выла, замки не открывались.
Я стояла возле рынка и растерянно оглядывалась по сторонам, каждую минуту ожидая, что появятся стражи порядка и попытаются уличить меня в угоне. Вокруг меня образовался кружок зевак и сочувствующих. Стали поступать дельные предложения и советы.
– Девушка, вы отключите сигнализацию сначала, а потом попробуйте замки.
– Нет, так ничего не получится, надо одновременно открывать замок и щелкать пультом.
– Что-то заклинило в электронике.
– Дождь влияет, точно.
На глазах у меня выступили слезы. Ока подвывала теперь с перерывами. Тут кто-то за спиной сказал:
– Я знаю человека, который откроет.
Я обернулась на голос. Позади меня стоял тощий парень лет четырнадцати в толстовке и дрожал как лист на ветру.
– Кто откроет?
– А сколько дашь?
– Сотни хватит?
– Давай.
Я вытащила сотню. Парень потянулся к ней, но я проявила бдительность:
– Нет, сначала скажи, кто откроет машину.
– На рынке токарь ключи делает, он бывший домушник. Он все умеет открывать.
Я обрадовалась, будто мне дали адрес бесхозной нефтяной скважины.
Мужичок за токарным станком был очень живописным. В бандане, с наколками на всех пальцах. У него были убеждения, и это бросалось в глаза. Чужие убеждения я привыкла уважать, поэтому вежливо поздоровалась, а потом изложила суть проблемы. Мужичок улыбнулся:
– Это можно, почему ж не помочь красивой молодой женщине. Замужем? – зачем-то поинтересовался он.
– Конечно, – с достоинством ответила я.
– Недавно, что ли выскочила?
– Да, недавно, а как вы догадались? – поразилась я его проницательности.
– Гладкая еще, не общипанная курица.
Я рассмеялась. Мужичок положил в карман какую-то проволоку, и мы отправились выручать мою Окульку, которая продолжала завывать и подмигивать габаритными огнями, как от нервного тика.
Подойдя к машине, мой спаситель вставил в замок проволочку, покрутил ее там, и Окулька затихла, распахнув перед криминальным авторитетом дверь. Я неодобрительно покачала головой, отдала деньги и, сраженная мастерством, поинтересовалась:
– А инструмент вы мне не оставите?
– Добавь еще столько же и он твой,– весело ответил мужичок.
Я повертела в руках ничем не примечательную проволоку и спрятала ее в сумку. Сев в машину, включила дворники и посмотрела на часы, они показывали три.
«Ну, и что? Может, я с клиентом»,– сказала я себе, повернула ключ зажигания и вывернула руль, чтобы выехать с парковки в другую сторону, к дому.
Телефон требовательно зазвонил.
– Слушаю,– строго предупредила я трубку.
– Катерина,– произнес шеф недовольным голосом,– ты где?
– Еду на «смотрины», Леонид Николаевич,– бодро соврала я.
– Что показываешь?
– Сама еще не знаю, не была в квартире.
– Ну вот, сколько вас учить можно,– напустился на меня шеф, – какой ты после этого риэлтор, если сама не знаешь, что продаешь?
– Вот сейчас и исправлюсь,– пообещала я.
– Тогда уже не возвращайся,– разрешил мне шеф.
– Спасибо, Леонид Николаевич,– очень сексуально ответила я.
– Ну, Катерина…– задохнулся шеф и отключился.
Подъезжая к дому, я старалась не смотреть на свой окончательно заросший сорняками палисадник, твердо решив, что весной засею его газонной травой. Каждую свободную минуту я теперь проводила не в саду с тяпкой, а в постели с Егоровым.
Открыв дверь на веранду, я услышала жалобное тявканье.
– Головастый ты мой,– подняв щенка на руки, я пыталась его поцеловать между ушей. Голова вертелась, и я все время натыкалась на маленький быстрый язычок.
Ближе к вечеру я позвонила Элеоноре. Голос у нее был грустный, мне даже показалось, что она плакала.
– Эля, у вас все в порядке?– спросила я.
– Да, все в порядке, – заверила она меня, и я пересказала ей все, что успела сделать за день для продажи ее квартиры.
Егоров пришел со службы усталым, но после ужина стал смотреть на меня сквозь хитрый прищур.
– Паш, – решила я сбить его с толку,– у меня клиентка появилась, выставила квартиру на продажу, говорит срочно. У вас там никто не ищет квартиру? Совсем не дорого. Место отличное, квартира хорошая, уютная, чистая. Хозяйка продает ее с мебелью. Ты поспрашивай у людей, а?
– Поспрашиваю,– пообещал Пашка, поймал меня за руку и потянул на себя. Я споткнулась о его ногу и рухнула Пашке на колени. Он заглянул мне в вырез и восхитился:
– Ясное море!
– Дурак,– обиделась я.
– Пойдем, – не выпуская мою руку, Пашка поднялся со стула. Сбить с толку Егорова было невозможно. Хороший он был мент.
…Дня через два начались звонки по моим объявлениям, появились желающие смотреть квартиру, и я начала возить к Элеоноре соискателей.
Элеонора нервничала, вмешивалась в процесс, говорила лишнее и была не очень корректна с покупателями. Мне приходилось успокаивать ее всякий раз, когда люди, осмотрев квартиру, просто уходили и не возвращались.
Эля начала метаться, обзвонила другие агентства, но продажа не шла. Я водила по несколько клиентов почти каждый день, покупатели на квартиру где-то заблудились и никак не отыскивались.
После очередного показа я стала понимать, почему Элеонора нервничает.
Я еще была в квартире, когда ей позвонил любимый мужчина.
– Да, Гошенька,– ответила Эля.
Он, по –видимому, спросил, как дела, она посмотрела в мою сторону и вышла в другую комнату. Совершенно не стесняясь, я стала подслушивать.
Эля оправдывалась, объясняла, что быстро не получается, что мы уже снизили цену до минимума, дальше просто опасно, но на другом конце провода ее, кажется, не понимали.
Элеонора говорила чистую правду. Я втолковывала ей всю неделю, что если мы сбросим цену, она не сможет ничего и нигде купить, потому что таких цен не существует в природе. Может быть, на мысе Шмидта, но не на юге России, куда звал ее будущий муж. Однако любимый уговаривал ее ничего не бояться, уверял, что он добавит, сколько будет нужно, лишь бы она продала поскорее.
– Я поговорю с ней,– обещала Эля, имея в виду, скорее всего, меня.
Когда она вернулась в комнату, ее трясло как в лихорадке.
– Валерьянка есть в доме?– спросила я.
Она отрицательно покачала головой. Я сбегала на кухню, налила в стакан воды и принесла ей. Зубы стучали о стакан, но Элеонора немного успокоилась.
– Он меня бросит, если я не приеду к нему, а я беременная. И все повторится сначала,– как в бреду повторяла женщина. Я ничего не понимала:
– Не бросит. За это не бросают.
– Это других не бросают, а меня бросит. Если я не могу даже квартиру продать быстро, что с меня можно взять? Катя, давай сбросим цену до полутора миллионов,– перейдя на «ты», предложила она.
– Эля, – я все еще пыталась образумить ее,– ты хочешь остаться на улице? Нельзя продавать по такой цене квартиру!
– Он добавит,– мертвыми губами шептала женщина.
– Он дал задаток?
– Да, он нашел деньги, дал задаток, а я его подвожу,– слезы полились из ее глаз таким потоком, что на футболке моментально образовались два пятна. Я наблюдала, как они, увеличиваясь в размерах, сливались между собой.
– Эля, у меня на завтра три показа, давай надеяться.
– Хорошо,– согласилась она, провожая меня к двери.
Выйдя на улицу, я поняла, что умру, если не наберу Егорова: мне нужны были положительные эмоции, как глоток воздуха.
Егоров ответил шепотом, что он занят и перезвонит. Я тронула с места машину, выехала из микрорайона и почувствовала себя гораздо лучше. Внутренний голос говорил мне, что с Элей, с ее жильем и ее мужчиной что-то не так. Не было никаких объяснений тому, что отличная квартира в отличном месте и по такой смешной цене не продавалась, хоть лопни.
«Может, Элеонору ангел-хранитель бережет?» – решила я.
Через неделю ситуация не изменилась.
Чем дольше все это тянулось, чем больше паниковала Элеонора, тем спокойней становилась я, веря, что все к лучшему.
Еще через несколько дней я предложила Эле снять квартиру с продажи.
Но она об этом даже слышать не хотела. Я ясно видела, что моя клиентка совершает большую ошибку, видела, но сделать ничего не могла.
И когда, наконец, Егоров подогнал мне покупателя, я испытала чувство, похожее на освобождение. Мы оформили задаток и назначили время сделки.
Жизнь потекла дальше: я показывала, предлагала, продавала, оценивала недвижимость, а заодно и людей.
…Дождь и ветер совсем обтрепали сад, и мы с Егоровым все чаще сидели у камина.
Как-то, глядя на огонь, Егоров предложил построить один большой дом в середине двух наших участков, я пообещала, что подумаю.
– Ясное море, чего тут думать, Кать?– тут же возмутился Пашка,– у тебя сколько соток?
– Столько же, сколько у тебя. Здесь все наделы одинаковые.
– Значит, десять. А если объединить, будет двадцать. Представляешь, какой это участок? Усадьба! Поставить в центре домину, и начать размножаться и плодиться. Как ты к этому относишься?
К тому, чтобы начать плодиться и размножаться я уже давно относилась положительно, если не сказать больше, но Пашке знать об этом пока не полагалось. Он еще не прошел испытательный срок, чтоб я делилась с ним сокровенным. Светка, проведя очередной сеанс психотерапии, выдала прогноз: если сосед через полгода не уйдет назад, к себе, то останется надолго. Надолго меня тоже не устраивало, мне нельзя было тратить время на транзитного пассажира. Я так Пашке и сказала:
– Посмотрим на твое поведение.
– На что ты собираешься смотреть?– переспросил он. Во взгляде его появилась угроза, но я не придала этому значение:
– Вдруг передумаешь. Я помню, у тебя была какая-то итальянка, которую ты от бандитов спас. Твой дед говорил, что вы собирались венчаться в католическом храме. И где теперь эта итальянка? Solo parlare, ma stesso non amare! (только говоришь, а сам не любишь). Chiacchierone!
Егоров сдвинул брови.
– Чего-чего?
– Того. Трепло ты, Паш, верить тебе нельзя. Может, ты, конечно, боевой офицер, может, друга из боя вытащил на себе, но в качестве спутника жизни мне ты вряд ли подходишь. Вот, что я думаю. Поэтому и говорю: время покажет.
Егоров неожиданно вытащил себя из нагретого кресла перед камином и без объяснений вышел из моего дома. Я подбежала к окну и проследила, как он пересек сад и пролез между досками на свою территорию. Чисто кот Степан. Я поморгала глазами и взяла Бильбо на руки.
– Обиделся, – пожаловалась я собаке.
…Незаметно подошло время Элиной сделки, покупатель с ней рассчитался, и мы отнесли документы на регистрацию. У Матюшиной была неделя на сбор вещей, после чего она должна была передать новым хозяевам ключи от квартиры и выселиться. Я пожелала ей удачи на новом месте и счастья в личной жизни.
Домой я теперь не рвалась, или рвалась, но не так сильно. Бильбо вел себя прилично, привыкал, подрастал, и мы с ним отлично ладили.
Осень подступала со всех сторон, местами превращалась в раннюю зиму, я топила камин, но сидеть перед ним в одиночестве не хотелось. Главным моим развлечением стало наблюдение за домом Егорова.
Для этого я слазила на чердак, нашла дедовский бинокль, настроила его, и когда у Пашки зажигались окна, я в темноте устраивалась на веранде с биноклем и доводила себя до изнеможения, рассматривая его голую спину или грудь.
Пришлось опять звонить за консультацией к Светке.
– И что ты ему такого сказала, почему он ушел?– взялась выяснять Светка.
– Он предложил объединить участки и построить общий большой дом, чтобы начать плодиться,– вспомнила я и зашмыгала носом.
– Ну, а ты что?– растягивая слова в своей манере, допытывалась Светка.
– А я сказала, что он уже собирался однажды жениться на итальянке, и где она теперь? Что ему верить нельзя, вот, что я ему сказала. И все. А он встал и ушел.
– Может, эта итальянка его бросила, а ты ему напомнила о ней?
– Может. Значит, он ее любит до сих пор? А что тогда со мной у него было?
Я высморкалась.
– Не реви,– попросила Кузнецова,– надо, чтобы ты кого-нибудь пригласила к себе в гости.
– Приходи,– позвала я ее.
– Бестолочь, да не меня же, а мужчину.
– Это кого, например?
– Неужели все так плохо?– не поверила она.
– Хуже некуда. Если только шефа, но он останется жить, а нам этого не надо. Или надо?
– Это уж ты сама решай, что тебе надо,– дистанцировалась Светка, почувствовав, что я могу наломать дров.
То, что мне было надо, находилось на соседнем участке, в доме напротив. Кто ж знал, что мент может оказаться таким обидчивым? Неужели придется просить прощение? «Не дождешься»,– заявила я соседу, глядя в бинокль на его окна.
Пашка появился в окне спальни, задернул шторы, я приготовилась зареветь, но тут раздался телефонный звонок.
Я отложила бинокль и в три прыжка оказалась у трубки, в надежде, что это звонит т Егоров.
– Слушаю,– произнесла я и насторожилась.
Из трубки неслись всхлипы. Кому-то было хуже, чем мне.
– Але, слушаю,– повторила я.
– Катя, – позвал меня голос, который я не сразу узнала,– ты не могла бы ко мне приехать?
– Эля? Ты?
– Да, я. Пожалуйста, приезжай.
– Да, конечно, я приеду, скажи, что случилось?
Но Элеонора дала отбой. Я забегала по дому, собираясь на другой конец города. Оделась, забрала с собой Бильбо, рассудив, что одного его лучше не оставлять, села в машину и повернула ключ в замке. Ничего. Моя Окулька не отзывалась.
