Философская повесть-триллер
(по следам одного военного мегапроекта)
Всё связано со всем (Закон Коммонера)
Крупное белоснежное судно «Академик Иванов» плавно покачивалось на волнах в надвигающихся сумерках. Это было типичное научно-исследовательское судно водоизмещением 6200 тонн, построенное в Финляндии. Его длина равнялась ста пятнадцати метрам.
Судно стояло на якоре всего в полумиле от небольшого островка вулканического происхождения. Малоприметный кусочек суши – не более пяти километров в длину и трёх в ширину – постепенно растворялся во мгле Тихого океана. Островок располагался вдалеке от морских и воздушных путей, и, казалось бы, должен быть мало кому интересен в бесконечных водных просторах. Единственное, что привлекало в нём – огромные клубы дыма, день и ночь тянувшиеся с небольшой вершины. Дымные полосы, будто белесо-кучерявые волосы, вытягивались воздушными потоками на десяток миль в северную сторону.
Извечное противоборство двух стихий породило этого огнедышащего дракона. И теперь из глотки новорожденного вулкана доносился громкий гул, переходящий порой в грохот. Правда, детище природных сил уже немного поостыло после прорыва на белый свет. Но никто не может быть уверенным, как поведёт себя вулкан даже в ближайшие сутки.
На носу корабля, у правого фальшборта, стояли два человека и смотрели во мрак приближающейся ночи. Первый из них являлся капитаном судна, старым морским волком, посетившим чуть ли не все крупные порты мира; его звали Александр Северин. Под его густыми, рыжими усами почти постоянно торчала гаванская сигара, чей аромат он обожал.
Второй был ведущим учёным, специалистом по морской микробиологии, профессор Виталий Остроумов. Он был астеничен, сед и полностью лишён растительности на лице.
Оба молчали.
Невероятная картина тропического вечернего неба завораживала. Мириады звёзд начинали мерцать над бесконечной водной гладью. В такие минуты любой ощущает себя наедине с Вселенной, её ничтожной частичкой, от которой ровным счётом ничего не зависит. И одновременно ощущается некое родство с невероятной космической беспредельностью.
Небесное покрывало из блёсток почти сливалось с океаном, и освещённый корабль казался более-менее уютным и безопасным местом среди двух стихий без границ. В тиши лишь слышался стук волн о борт и отдельные возгласы членов команды.
– Вот я полный безбожник, – зычным голосом нарушил молчание Северин, – но, когда гляжу в подобные мгновения на просторы космоса, в грудь закрадывается суеверный холодок: что если действительно кто-то наблюдает за нашими грешками? Хотя, возможно, это не более чем первобытный страх, доставшийся от далёких предков?
Учёный с едва заметной улыбкой на губах покачал головой:
– Когда-то я тоже был полным атеистом. Но ещё Кант утверждал, что две вещи говорят ему о Боге – звёздное небо над головой и моральный закон в сердце. С некоторых пор я тоже уверен, что эти явления неразрывно связаны между собой. Впрочем, я уверен, на деле тот феномен, что люди называют Богом, есть лишь определённая сила, стремящаяся привести материю из хаоса к гармонии. В человеке её воплощением является как раз совесть, стремящаяся тоже гармонизировать душу человека.
– То есть бога в виде дедушки на облаке нет? – хмыкнул капитан.
– Помните хитрый вывод Паскаля: «Если Бога нет, но я верю в него, то ничего не теряю. А если Он есть, и я в Него не верю, то я могу потерять всё!»? Думаю, он первым признал, что данная дилемма останется навечно скрытой за дымкой неизвестности. И, наверное, правы духовники, утверждающие: в Него нужно просто верить безо всяких «но». Логические доводы «за» и «против» напрасны.
– Можно или нужно верить? – иронично переспросил капитан. Правда, затем он произнёс с уважением: – За целый месяц, что мы провели здесь, Виталий Игоревич, мне всегда было интересно с вами общаться. Пока стоишь на вахте, пересекая морские пространства, много чего передумаешь. Лезут в голову всякие мысли, вопросы без ответов… И не с кем о том перемолвится. А сколько загадок скрывают океаны, можно очень долго рассказывать.
– Не сомневаюсь, капитан.
Они вновь замолчали, погружённые каждый в собственные думы.
***
Мысли Северина перемежались двумя проблемами – общей обстановкой на корабле и тем, когда же он вернётся домой. Это было последнее плавание капитана, после которого он окончательно порывал с любимой профессий, и становился заурядным пенсионером с давно ждущим его домиком в Подмосковье.
Размышления Остроумова имели более пространный характер. Он любил пофилософствовать, а эксперименты за полмесяца на острове давали богатую пищу для размышлений. Собственно, его работа здесь входила в более комплексную программу, в тайну которой был мало кто посвящён. Но, тем не менее, разве всё утаишь на судне?
Моряки понимали, что скоро на их глазах произойдёт нечто грандиозное, и будоражащие слухи не прекращались среди команды. «Дьявол побери, неужели мы организуем в этих водах настоящую свистопляску? – высказывали опасения отъявленные пессимисты. – Главное, чтобы наша посудина из-за их опытов не отправилась в тартарары». «Да не боитесь! – поднимали им дух оптимисты, находящие плюсы даже в последнем дерьме. – После как жахнем по американцам! И они обделаются от страха». «Ага, как бы нам самим отсюда убраться подобру-поздорову…» – резонно рассуждали всегда практичные реалисты.
Обо всём этом Виталий Игоревич тоже примерно знал, но лишних вопросов ответственным за морской поход предпочитал не задавать. Главное – добиться наиболее эффективного результата в собственном «огородике». Что греха таить, учёный был типичным продуктом советской науки: в меру скромный и молчаливый, предпочитающий больше заниматься опытами в родном НИИ, чем болтологией на симпозиумах.
Остроумов являлся сторонником органического происхождения нефти. Ведь в глубинах почв обитает трудновообразимая для обычного человека биомасса в виде двухсот триллионов тонн различных бактерий. Если гипотетически представить, что вся эта, казалось бы, невидимая, но гигантская протоплазма выползет на поверхность, то почва покроется отвратительно-желеобразным слоем толщиной в полтора метра. Именно массы гибнущих литоавтотрофных микроорганизмов превращаются в разные виды нефти, считал учёный. То есть паническая шумиха о скором истощении запасов углеводородного сырья – не более, чем миф, ибо нефть, получается, является самовозобновляющимся ископаемым.
Одна беда: нефть – пища для цианобактерий, и это являются для нефтяников настоящей головной болью. И едва эти микроогранизмы попадают в скважину, то начинают жадно пожирать углеводороды. Однако, с помощью тех же нефтеокисляющих микроогранизмов специалистам удалось разработать технологии очистки воды при разливах нефти. Именно данной проблематикой занимался Остроумов.
Нынешний вояж в незнаемое давал учёному шанс ближе познакомиться с другими аспектами научных проблем. Вулканическая стихия, как известно, позволила появиться жизни на Земле, и то, что рядом с вулканами иногда обнаруживается нефть, казалось Остроумову не случайным: возможно, это своеобразный круговорот пищевой цепочки, когда одна форма живой материи преобразуется в другую, и так бесконечно? По трещинам в земной коре нефть попадает наверх, чтобы дать энергию другой живой материи, последняя вновь возвращается в почву, чтобы стать ещё для кого-то пищей. Всё связано со всем, как гласит Закон единства Вселенной, и тут нет случайностей.
Возможно, не было случайным и то, что произошло с учёным два месяца назад?
Высокая и слегка сутулая фигура Остроумова только что миновала проходную института. В лицо дул теплый июльский ветерок.
Он прошёл всего квартал, как рядом с ним остановилась квадратная коробка чёрного «Мерседес-гелендвагена». С переднего сиденья вылез человек в сером костюме и встал прямо на пути учёного.
– Виталий Игоревич? – спросил незнакомец, хотя было понятно, что вопрос задан для проформы.
– Вроде, да-а… – протянул неуверенно Остроумов, будто сам засомневался, он ли это?
А ему уже под нос сунули красную корочку некой государственной спецслужбы, название которой он разглядеть не сумел, и предложили сесть в машину. Прохожих вокруг не наблюдалось, а за спиной нарисовался второй незнакомец, и сопротивляться было явно бесполезно. Остроумов обречённо вздохнул и сел в джип.
Ему сразу объяснили, что отвезут в одно учреждение, где продолжат беседу, но учёному незачем особо беспокоиться:
– Мы вас надолго не задержим.
«Угу, – подумал угрюмо учёный, – ваши методы в нашей стране не меняются, и верить, что быстро вернёшься домой, напрасный труд. Кое-кто возвращался «быстро» домой через много-много лет…».
Но не подчиниться, как законопослушный гражданин, он не мог.
***
Однако с ним действительно очень вежливо обращались, когда он очутился в одном малоприметном здании в центре Москвы. В кабинете, обшитом ещё в советские времена пролаченной жёлтой фанерой, двое сотрудников в штатском без обиняков предложили сесть за стол. Расспросили предварительно о ведущейся Остроумовым работе. Затем старший – седовласый и немного грузный полковник – спросил:
– Вы же не против помочь в деле укрепления обороноспособности нашего государства?
Виталий Игоревич пожал неопределённо плечами:
– Да кто же против!.. Если, конечно, не придётся сразу умереть. Я, знаете ли, не умею стрелять и писать шифровки, в единоборствах не силён.
– Вам это не понадобится, – улыбнулся полковник, но в его голосе было столько металла, что не вызывало у Остроумова мыслей о шутках. – Разве вы не знаете, что в современных войнах часто важнее иные факторы, нежели танки, ракеты и самолёты?
– Наслышан, но я же абсолютно мирный гражданин!
Полковник и его помощник засмеялись над наивностью учёного. Затем первый спросил:
– Насколько быстро уничтожают запасы нефти ваши эти… цианобактерии?
– Их несколько видов, и каждому из них требуется разное время. Но будьте уверены, что если они попадут в нефть, то их уже оттуда не выведешь, пока не сожрут всё! Их масса при этом увеличивается за три-четыре дня в два раза, что в свою очередь, приводит к уничтожению нефти в геометрической прогрессии.
– А это вы вырастили штаммы, которые ещё быстрее поедают нефть?
– Ну, да. Я над этой проблемой работал несколько лет. Надо же вносить какой-то вклад в экологию.
– Отлично! Примерно такого ответа мы ждали от вас, – довольный полковник хлопнул ладонью по столу. – Хотя мы хотели бы взглянуть на эту проблему м-м… Несколько с другой стороны. Но предварительно второй вопрос: правда ли, что в результате извержения вулкана иногда из земных недр выносится на поверхность нефть?
– Да, такое случается. Но взаимосвязь между вулканической деятельностью и происхождением нефти до сих пор спорна, и требует дополнительных исследований.
– Думаем, вы с удовольствием займётесь продолжением таких исследований, и мы вам в них поможем.
– Но-о… Как всё это будет выглядеть? – опешил Остроумов. Ему сразу на ум пришли сталинские «шаражки».
– Вы о руководстве института? Не беспокойтесь – оно уже в курсе. Именно оно отправит вас – по нашей, разумеется, настоятельной просьбе – в далёкую командировку. Так и вашей жене всё преподнесут.
– Как и куда?!
– Образно выражаясь, за тридевять морей. В южной части Тихого океана примерно полгода назад образовался при извержении островок. Вот туда вас и доставят. Полетите спецрейсом во Владивосток.
В ходе дальнейшей беседы «государевы слуги» объяснили, что Остроумову предстоит через уже через неделю дальний поход на научно-исследовательском судне, где он может заняться экспериментами как раз по избранной им тематике. Были, конечно, нюансы, ради которых учёному пришлось подписать бумагу о неразглашении обстоятельств в новой деятельности. Но в целом – сплошной карт-бланш.
Уже когда учёный вышел из кабинета, полковник обратился к своему помощнику:
– До самой посадки его на корабль не упускайте его из виду. Отвечаете лично.
Остроумов даже не подозревал, что его давно и негласно опекает спецслужба. И на то у государственных органов были все основания.
***
Домой Виталий Игоревич возвращался в спутанных чувствах. Вроде, боязно отправляться неизвестно куда по чужой воле. Дальше своей дачи под Калугой он никуда в жизни практически не ездил. Нет, в советское время были две поездки в «страны соцлагеря». А потом – перестройка, смута в родном государстве, желание всеми силами удержаться в институте при тотальной безработице. Спасибо начальству хотя бы за то, что работы хватало! А вот денег – нет. Поэтому вузовская верхушка, распределявшая известные «потоки», была искренне рада, что Остроумов являлся искренним домоседом и больше занимался отечественной наукой, чем стремился за границы даже области. В таком случае вышестоящему начальству проще представлять с гордым видом результаты его работ за рубежом. Да и Остроумов старался не высовываться, дабы удержаться на работе, занимаясь делом всей своей жизни. Ведь для кого-то со стороны может показаться, что человек занимается сущей ерундой. Но потом вдруг уже становится очевидным, что это – не ерунда, а вопрос государственной важности!
«Хорошо отправиться в настоящее морское путешествие за казённый счёт… – размечтался учёный. – Заодно продолжу исследования над моими любимыми бактериями, напишу не одну научную работу. Возможно, опубликую работу в каком-нибудь заграничном журнале. Это же какие перспективы в карьере! Да зачем этим товарищам мои исследования? – задался вдруг вопросом профессор. Он в некотором недоумении долго стоял на лоджии, пытаясь найти ответ. И тут его осенило: «А что если… Если бактерии запустить в стратегические запасы нефти противника… Что тогда? Потенциальный противник окажется поставлен на грань энергетической катастрофы, вражеская страна волей-неволей попадёт в зависимость от поставщиков нефти. М-да, удивительно, как всё бывает запутано в грешном мире».
…Капитан и учёный ещё продолжали неспешный разговор, когда к собеседникам подошёл третий. Это был сорокасемилетний высокопоставленный сотрудник Службы внешней разведки Ким Лагода, слегка смуглый, с короткой стрижкой и небольшими усами.
На этом служаке до мозга костей лежала ответственность за принятие всех решений в важной операции. Для него ничего не существовало, кроме определённого начальством задания, и он чувствовал себя полноправным хозяином на судне, занимая лучшую каюту. Данное обстоятельство слегка задевало Северина, который чувствовал себя таксистом, развозящим пассажиров за деньги. Однако капитан не подавал виду, лишь держался подчёркнуто независимо со «спецслужбистом», как он называл Лагоду в общении с Остроумовым.