Антип Архипов
Жатва
***
Услышав раздавшиеся снаружи гулкие удары патриаршего посоха о камни пола, дьяк Иван Шушерин быстро шмыгнул к двери, и поясно согнувшись, потянул железное кольцо, отворяя ее. Дверь заскрипела.
На пороге, едва освещенная тусклым светом сальных свечей, стояла высокая фигура в черной мантии и монашеском клобуке, опиравшаяся на длинный посох о двух змеиных головах. Темные глаза, прищурившись, осмотрели пытошную и тихий, властный голос молвил:
– Все вон… я сам с ним поговорю.
***
Боль ушла сразу, едва я увидел Его, стоящим на пороге этого пыточного застенка.
Все в той же черной мантии, но почему-то с гермесовым змееголовым кадуцеем в руке, Он дождался, когда остальные уйдут и медленно прошел в комнату, в которой меня пытали.
– Удивлен? – произнес Он.
– Откуда ты здесь? – едва смог я выдавить распухшим от побоев ртом.
– А ты еще не понял? – Он подошел ближе и, опершись на свой посох, присел рядом со мной на лавку. – Я везде! Я сейчас одновременно и здесь, и в тысячах иных мест по всему вашему миру. А ты думал, что ты один с кем я близок? Наверное, ты решил, что избран мной для какой-то великой цели? Признайся, ведь так?
Он был прав. Всю свою жизнь я гордился тем, что Он приходит ко мне и я всегда думал, что только ко мне и ни к кому другому.
– Вот, видишь. Очень многое, во что ты привык верить, в любой момент может измениться. А ведь я никогда и не говорил, что прихожу к одному лишь тебе. Ты сам это выдумал… – Он усмехнулся. – Я вижу ты расстроился? Ничего, это ненадолго. Ведь я пришел сюда не для того, чтобы тебя спасти. Я пришел забрать тебя. Во-первых, ты уже слишком стар и почти бесполезен, а во-вторых, ты – всего лишь человек, и как всякий другой можешь не выдержать пыток и раньше времени раскрыть цель своего здесь пребывания. Мне же важно, чтобы прошло как можно больше времени, пока эти глупцы осознают, что на самом деле происходит и как с этим бороться… Тем более, что работу свою ты закончил, и очень скоро я начну здесь свою жатву…
***
Устин Гордеич тяжело ступая, поднимался на крыльцо своего дома. В голове его было горячо, словно сотни московских колоколов били набат, раздирая ее изнутри на тьму мелких осколков.
__________
Когда по зову патриарха они вернулись в пытошную, то застали Святейшего у скамьи, на которой раскинулось мертвое тело колдуна Филиппа де Маниака. Концом валяющейся на полу рогожи, Никон отирал с острия своего посоха кровь. На груди мертвого колдуна, в том месте где человеку положено иметь сердце, набухало темное пятно.
– Все приходится делать самому, – укоризненно молвил Святейший, бросил рогожу и медленно ступая, вышел вон.
__________
Подойдя к двери, которая вела в сени, Устин Гордеич снова закашлялся. В груди саднило, исподние сорочка и порты были мокры от пота. Отирая рот, отметил вздувшиеся на тыльной стороне ладони мелкие прыщики. Толкнул дверь.
__________
Худо ему стало еще в приказе, куда он зашел, дабы дать отчет государеву дьяку Дементию Миничу.
Тот молча выслушав, покачал головой:
– Ох, Никон. Когда-нибудь боком выйдет ему его своеволие. Без суда решает кому жить, а кому умирать… Ну, да Бог даст, Государь одолеет ляха, да в Москву возвратится. То-то порядок будет… А ты, Устин, ступай домой. Выглядишь – краше в домовину кладут. И как тебя угораздило в жару простыть?
__________
Войдя в горницу, старший подьячий, без сил опустился на скамью. Словно сквозь туман смотрел он на приближающуюся к нему Настасью Федоровну. Та шла, как будто плыла, как плывет по хрустальной водице белая лебедушка. Нежные руки все так же оберегали нерожденное дите в ее чреве, очи были черны и прекрасны как персидские лалы…Наклонившись к мужу, она нежно поцеловала его в уста.
Устин Гордеич улыбнулся и медленно сомкнул вежды.
***
В год 7162 (1654) Московское царство поразила эпидемия бубонной чумы. Эпидемия началась в середине лета, и сошла на нет к зиме. Первые очаги эпидемии вспыхнули в Москве, в самом ее центре. Не знавшие до этого чумы москвичи, принялись совершать молебны, крестные ходы, целования чудодейственных икон, думая, что это защитит их от смертельной болезни. Когда догадались ввести санитарные нормы было поздно – эпидемия распространилась по всей территории Центральной России, унеся в могилу от 700 до 800 тысяч человеческих жизней. Царской семье удалось спастись.