Антология
Раздол туманов. Страницы шотландской гэльской поэзии XVII–XX вв.
© Е. Витковский, составление, перевод, предисловие, 2018
© Е. Кистерова, перевод, 2018
© Издательство «Водолей», оформление, 2018
Поющие среди вереска
Не так уж часто русский читатель получает доступ сразу к целому историческому срезу литературы на европейском языке, ранее у нас совершенно неизвестной. Но сейчас это так.
Само существование этой поэзии, да и всей светской литературы на шотландском гэльском языке у нас до недавнего времени не учитывалось. Как объявил больной синдромом Жиля де ла Туретта доктор Джонсон, что никакой литературы на шотландском неанглийском языке нет, так все и поверили. И аргумент привел убойной силы: Джеймс Макферсон, автор «Песен Оссиана», прижил пятерых детей от разных женщин, а женат никогда не был, какая может быть поэзия, какая литература? А еще – даже в тех справочниках, где шотландский признается все-таки не совсем мертвым языком, непременно будет добавлено, что язык этот сохранился лишь в самых труднодоступных уголках страны и говорят на нем преимущественно пожилые люди. Правда, «преимущественно пожилыми» называли тех, кто говорил на этом языке в Шотландии еще во времена короля Якова IV. Иначе говоря, пять столетий тому назад, и именно тогда в «Книге настоятеля острова Лисмор» были зафиксированы первые образцы поэзии на шотландском гэльском языке, уже почти вовсе отделившемся от ирландского.
Начал отделяться шотландский гэльский от новоирландского около 1200 года, и с каждым столетием различий становилось все больше. Примерно до конца царствования королевы Елизаветы, при чьем преемнике Шотландия и Англия превратилась в единое государство, ирландцы и шотландцы мало отличались. В XVII веке, последнем из пяти ирландских «темных веков», Ирландия пережила короткий расцвет поэзии на национальном языке, чтобы на два столетия уступить место английской речи.
Не то было в Шотландии. Хотя гэлы были почти целиком вытеснены с равнин в горы и на острова, именно это обособило их культуру. Цвела придворная традиция, появлялись гимны во славу вождей и героев (marbhrann) и поминальные элегии (cumha), реже сатиры (aoir); их сочинял и пел любой придворный бард вождя; кланов было много, много было и вождей, некоторые вожди сами неплохо сочиняли; они к тому же умели писать и часто знали английский, что отличало их от основной массы поэтов, составлявших в некотором роде нечто вроде профессионального сословия. Гэльский язык – язык устной традиции, письмо в нем до сих пор невероятно архаично, и то, что дошло до наших дней, нередко записывалось с голоса через много лет после смерти автора, впрочем, была в этом и хорошая сторона, анонимной поэзии оказалось сравнительно мало, столь велико уважение народа к поэзии, что если уж помнили песню, то обычно помнили и ее автора. Надо ли при этом удивляться, что при этом по-гэльски не умел ни писать, ни читать ни великий Роб Донн в середине XVIII века, ни Рыжий Дональд из Коруны двумя столетиями позже. Были, конечно, и люди с университетским образованием, но они всегда составляли меньшинство. Еще в конце XIX века один из лучших собирателей гэльской поэзии Александр Маклин Синклер (1840–1924) писал о том, что главную трудность при собирании текстов составляет то, что даже те, кто умеет читать, свои стихи грамотно записать не могут. Даже то, что сохранилось, издано далеко не полностью и новые публикации появляются почти ежегодно; немало из того, что переведено для настоящей антологии, десять лет назад пребывало в безвестности и отыскалось лишь в недоступных по тому времени книгах и рукописях.
По загадочному, но неизбежному закону, чем хуже приходится народу и чем опасней жить, как говорят китайцы, «в интересное время», тем выше вероятность, что по крайней мере в поэзии начнется расцвет. В XVII веке это случилось в Ирландии, в XVIII – в Шотландии, кстати, случилось это на всех трех языках, гэльском, английском и англо-шотландском, scots, на котором создал практически все свои главные шедевры Роберт Бернс. Однако собственно гэльской поэзии надо было преодолеть застывшие «придворные» каноны, притом не отказываясь от них и не теряя национальной самобытности. Это случилось в 30-е – 40-е годы, когда в литературе появился человек, которому мы навсегда обязаны преображением гэльской поэзии Шотландии в явление европейского, если не мирового значения. Гэльское его литературное имя можно приблизительно записать как Аласдайр Макмастир Аласдайр, «Аластар, сын преподобного Аластара», иначе же как просто Александр Макдональд. Попадись этот яростный якобит, учитель гэльского языка при принце Красавчике Чарли, английским войскам в 1746, он был бы немедленно казнен, и вся литература пошла бы по другому руслу. Но он не попался, он еще сумел нелегально издать в Эдинбурге первый на гэльском языке поэтический сборник и мирно умереть, спрятавшись в глубокой провинции, во вполне преклонном возрасте.
Макдональд успел поучиться в университете в Глазго, хотя принято считать, что курса не окончил. На его поэзию почти не повлияли гэльские предшественники, зато сильно повлиял эпический цикл «Времена года», принадлежащий перу его современника, Джеймса Томсона. Пантеизм Томсона как нельзя лучше соответствовал настрою кельтских слушателей, – напомню, куда больше, чем читателей, было именно тех, кто воспринимал поэзию на слух. Довольно длинные, как почти любые гэльские стихи, поэмы Макдональда не имели отношения к политике, поэтому и без раздражения воспринимались каждым кланом, к тому же, поскольку не требовали специального образования, вызвали массу подражаний. И первым таким подражателем стал величайший гэльский поэт, Дункан Бан Макинтайр, тот самый бард-охотник, неграмотный Бард долины Гленорхи, на сооружение памятника которому гэлы всего мира посылали свои трудовые пенсы, величественный памятник-ротонда был возведен в 1859 году, а через 16 лет лично поднялась к нему и поклонилась королева Виктория. Учитель превзошел ученика.
Третьему гэльскому поэту, к имени которого не стыдно прибавить эпитет «великий», судьба выпала менее справедливая. Роб Донн, он же Роб Маккей, жил на крайнем севере страны и сочинял свои песни на диалекте, полностью мертвом к нашему времени уже более столетия; его непросто читать даже носителям языка. Если полное и научное собрание стихотворений Макинтайра с параллельными переводами на английский язык выходило много раз, если у Макдональда такого издания нет, но хотя бы по сборникам и антологиям желающий все его произведений все-таки соберет, то у Роба Донна нет даже этого. Относительно полно его песни были собраны только раз, в 1899 году, а переводов даже на английский язык существуют лишь единицы, о том, что нет научного издания, можно и не писать.
Тот, кто хочет войти в Шотландию времен расцвета ее поэзии в середине 18 века, может взять роман Роберта Луиса Стивенсона «Похищенный», среди персонажей легко обнаружатся исторические лица и герои, появление которых предсказуемо и на страницах нашей книги, в частности, таков вождь Клуни Макферсон, девять лет отсиживавшийся от правительственных преследователей в клети, подвешенной между скал. В чертах одного из главных героев книги, Алана Брека, скользят черты выдающегося поэта-якобита Йана Руа Стюарта. По поводу «апинского убийства», описанного на страницах той же книги, Макинтайр сложил стихи, родичам одного из участников этого убийства посылал поэтические письма Роб Донн, словом, прежде, чем читать эту антологию, лучше освежить роман в памяти.
Неплохо будет перечитать и песни Оссиана, которые Джонсон считал подделкой, но тем не менее оказавшие влияние на европейскую поэзию не меньшее, чем Байрон. Особо сильного влияния на светскую гэльскую поэзию песни Макферсона не оказали, хотя ни единый гэл в их подлинности не сомневался, зато обозначилась сама фигура Макферсона, мецената и благодетеля долины Баденох, чему свидетельством большая элегия на его смерть, сложенная Дунканом Маккеем, – ну, а что именно кельтский мир Шотландии думал о докторе Джонсоне – это можно узнать из адресованной ему песни вождя клана Макинтайр, Шемаса. Хорошо будет и Вальтера Скотта вспомнить, прежде всего «Уэверли», хотя там герои в основном вымышленные, но это не отменяет их национального колорита. Достаточно реалистично изображена гэльская Шотландия того времени в популярном телесериале «Чужестранка», хотя герои в нем разговаривают на почти вымышленном языке древнего королевства Дал Риада, причем это лишь имитация: ни для кого из актеров гэльский актер не родной. По иронии судьбы, родным язык, сходный с тем, на котором говорят персонажи, оказался только для исполнительницы главной роли ирландки Катрины Балф, которая по сценарию гэльского знать как раз не должна. Невероятная популярность сериала, продленного уже на четвертый сезон, говорит сама за себя, ибо человек, не разбирающийся в реалиях шотландской истории, просто ничего здесь скорее всего не поймет.
До самого ХХ века даже на английский язык гэльская поэзия почти не переводилась, исключение составила антология «Гэльские барды» Томаса Паттисона (1828–1867), но и она была издана лишь в конце столетия. В ней не владеющие языком оригинала читатели впервые смогли познакомиться с полными переложениями величайших произведений этой литературы, поэмой «Большая ладья Кланранальда», Аласдайра-Макдональда и «Раздолом туманов» Дункана Бана Макинтайра, с некоторыми другими стихотворениями, к сожалению, в большинстве случаев они были сокращены. В 1890-е годы количество ежедневно говорящих на гэльском языке было не менее четверти миллиона человек, но поэзии тех лет было далеко до того, что создавалось предшественниками. Другие переводы на английский появлялись как исключение, но именно они пробудили интерес шотландцев к собственной литературе на национальном языке.
Интерес к поэзии прошлого начинал просыпаться, в 1906 году появилась большая, хотя весьма сурово и по-протестантски отредактированная антология «Поэзия долины Баденох» преподобного Томаса Синтона; в 1912 году увидело свет полное издание произведений Макинтайра с параллельными английскими, притом поэтическими, переводами Джорджа Колдера. В 1924 году А. и А. Макдональды предприняли попытку такого же полного издания Аласдайра, но книга популярностью не пользовалась и никогда не переиздавалась; полного и тем более научного собрания произведений ни этот поэт, ни почти все остальные гэльские классики до сих пор не дождались; исключения можно перечесть по пальцам.
Гэльские поэты времен расцвета своей культуры отнюдь не сторонились общественной жизни; известны гневные стихи Макинтайра о британском журналисте Джоне Уилксе, столь же гневная «Песнь о деньгах» Лахлана Макферсона, направленная против шотландского врача Джона Брауна, по мнению многих исказившего и предавшего учение своего учителя Уильяма Каллена и т. д. Что же касается фактов собственно гэльской истории, таких, как восстание 1745 года или «зачистки» XIX века, то этим событиям посвящены целые антологии, изданные уже в наше время.
Гэльские поселения задолго до американской революции стали возникать в Северной Америке, сперва в Северной Каролине, позже в Канаде, прежде всего на полуострове Новая Шотландия, на острове Кап Бретон и на острове Принца Эдуарда. Среди сотни гэлов всегда хоть один что-то сочиняет, если нет, то помнит наизусть сколько-то чужих песен, в итоге возникла и американская гэльская поэзия, в какой-то момент ставшая чуть ли не сильней, чем та, что была в метрополии. Этому способствовали трагические «зачистки», когда землевладельцы сгоняли с арендуемой земли тех, кто ее возделывал, и устраивали на ней пастбища для овец. Это привело к массовой эмиграции, настолько массовой, что гэльский язык в какой-то момент едва не стал третьим государственным в Канаде. Эта часть гэльской поэзии XIX века, кстати, на сегодня неплохо изучена, хотя лучший из поэтов Канады, бард Маклин тоже по сей день толком не издан. Правда, многие, как Дональд нан Оран Маклауд и Дункан Блэк Блэр, позднее вернулись в Шотландию, но творческие их годы чаще всего приходились на время, прожитое за океаном.
Однако в целом гэльская поэзия XIX века таким большим разнообразием значительных поэтов, как в предыдущий век, похвалиться не могла; на общем фоне выделяется лишь колоритная фигура крупнейшей поэтессы Мари нан Оран Макферсон, большой Мари Песенницы, начавшей сочинять лишь в 50 лет, когда на шесть недель она по ложному обвинению попала в тюрьму. Гэльская периодика в то время была запрещена, как и преподавание на этом языке, лишь песни в домах и на митингах оставались своеобразной формой журналистики. Казалось, языку конец, но с приходом нового века пришла и новая действительность.
Гэльское Возрождение ХХ века в Шотландии связано с именами нескольких выдающихся писателей, в первую очередь Сорли Маклина, а также таких поэтов, как Йан Крайтон Смит и Джордж Кэмпбелл Хэй, появление высшего учебного заведения для гэлоговорящих студентов на острове Скай (Sabhal Mòr Ostaig), появление все новых и новых изданий, в том числе периодических, радио- и телевизионных программ на гэльском язык, – все это ко временам появления интернета привело к тому, что количество тех, кто говорит и читает по-гэльски, стало неуклонно расти. Стали подниматься материалы старых архивов, а в них обнаружились сотни забытых стихотворений, кое-что из них специально было переведено для книги, которую читатель сейчас держит в руках.
«По поводу языка Earse – я не понимаю на нем ничего, не могу сказать больше того, что мне сказали. Это – грубая речь варваров, обладавших скудным запасом мыслей, дабы облечь их в слова, и счастливых тем лишь, что могли родить хоть что-то, доступное пониманию <…> Я уверен, что и на всем языке Earse не может набраться пятисот строк, хоть как-то свидетельствующих о том, что им сотня лет», – заявил в 1779 году больной на всю голову доктор Джонсон.
Дело не в древности литературы, если говорить о традиции, то ирландская, к которой восходит новая гэльская литература, много старше английской. Дело в том, что, по крылатому выражению Станислава Ежи Леца, «ложь отличается от правды тем, что не является ею». Предлагаемая читателям антология ни в коей мере не ставит целью утвердить древность гэльской поэзии; для этого пришлось бы переводить все семь томов антологии Carmina Gadelica Александра Кармайкла, вышедшие с 1900 по 1971 годы, или хотя бы извлечь старинные тексты из «Книги настоятеля острова Лисмор» (1525). Перед переводчиками на первый раз стояла весьма скромная задача: продемонстрировать русскому читателю светскую поэзию шотландского гэльского мира трех последних столетий.
Если с изучением языка оба переводчика как-то все же справились, что в эпоху интернета много проще, чем в былые времена, то с доставанием оригиналов дело обстояло куда как скверно. Мы столкнулись не то чтобы с прямым противодействием нашей работе (хотя было и это, причем именно со стороны организаций, казалось бы, в нашей работе заинтересованных), но с полным отсутствием интереса к ней со стороны всех, кроме наших близких друзей, бескорыстно снабжавших нас и копиями недоступных изданий, и самими изданиями, когда их удавалось купить. Работа над книгой заняла у нас десять лет, ее можно было бы продолжать, но мы решили, что для первого знакомства хватит и того, что уже сделано.
Евгений Витковский
2007–2017
Мурхад Макконих
(ок. 1650)
Перевод Е. Витковского
Мурхад Макконих (Мардо Маккензи) стоял во главе своего септа в Стратпеффере близ Дингуолла. Он принадлежал к поколению бардов, попавших под влияние непрофессиональных поэтов, знакомых с Библией и перешедших в творчестве на более понятный гэльский язык. Считается, что приводимое стихотворение направлено против тех, кто предал Карла II.
Суета сует
Суета – волос твоих седина,
Суета – любовь, суета – война,
Суета – богатства на дне ларей,
Все – суета, если смерть у дверей.
Суета – ускользающие лета,
Суета приют, где царит нищета,
Суета дворцов, суета пустырей,
Все – суета, если смерть у дверей.
Суета полей, суета крепостей,
Суета отцов, суета детей,
Суета земель, суета морей,
Все – суета, если смерть у дверей.
Суета – бесполезных снов череда,
Суета – монета за день труда,
Суета холопов и бунтарей,
Все – суета, если смерть у дверей.
Суета – богатства души и ума,
Суета все что свет и все то, что тьма,
Суета слепцов и поводырей,
Все – суета, если смерть у дверей.
Все – суета, человече: прозрей
Суету рабов, суету царей,
И, поскольку на свете все – суета,
Я в смирении затворяю уста.
Шейла на Кеппок
[Шейла Макдональд]
(ок.1660–1729)
Перевод Е. Витковского
В отличие от большинства знатных (в гэльском понимании слова) горских леди, дочь Макдональда из Лохабера Шейла Макдональд была католичкой. О ней почти ничего не известно до 1688 года, да и до тех пор, пока она не овдовела в 1720 году, сведения более чем скудны. Она была явной якобиткой; считается, что до весьма поздних лет к поэзии не обращалось. Ее песни были обращены прежде всего к слушателям различных ветвей и септов клана Макдональд. Сохранилось 23 произведения Шейлы Макдональд (вошедшей в поэзию как «Шейла на Кеппок»), среди них – знаменитый плач «Аластар Гленгарри» (ок. 1720), один из самых известных образцов жанра элегии на смерть героя.
Аластар Гленгарри
Гордый Аластар Гленгарри,
Светоч блага и приязни!..
Гаснет разум, как в угаре,
Тело просит ран и казни.
Горек жребий, тяжек случай:
Слез сегодняшних причина;
Чем ветвистей дуб могучий —
Тем скорей его кончина.
Злая участь виновата,
Где ты, Дональд, – век твой прожит.
Искупить утрату брата
Ранальд ни один не сможет.
Древний дуб сметен судьбиной,
Сколь могучий, столь же старый;
Где ты, клич тетеревиный,
Ястребиный клекот ярый?!
На воителе великом
Благодать была Господня;
Мудрый и приятный ликом,
Ты покинул нас сегодня.
Похвалы любой достоин,
Предводитель, где ты ныне?…
Ярый лев, великий воин —
Плачь, Иаков, на чужбине![1]
Дональд, властелин на море,
Не приплыл на лодке к бою.
Пусть ни с кем не делит горе, —
Так не стало бы с тобою.
Но когда в прибрежной дали
Ты бы в лодке был замечен,
Мы б заранее рыдали:
Ведь герой – недолговечен.
Был ты страшен перед войском,
Полон огненною жаждой,
В исступлении геройском
Был ты первым в битве каждой:
Был лососем пресноводным,
Был орлом высокогорным,
Был ты львом высокородным
И оленем был проворным.
Даже в бурю не прогневясь,
Был ты бездною озерной,
Был огромен, как Бен-Невис,
Был ты – замок необорный.
Был ты башней твердостенной,
Был скалой неколебимой,
Был ты – камень драгоценный,
Был ты – флаг, вождем любимый.
Был ты дубом мускулистым,
Был ты тисом непокорным,
Был цветущим остролистом,
Был неумолимым терном.
Страстью полные до всхлипа
Рощи ластились любовней —
Но ольха, осина, липа
Не были с тобою ровней.
Ты берег жену с любовью;
Нет тебя со мной – ужели?
Но сегодня участь вдовью
Остальным сносить тяжеле.
Пусть полегче станет вдовам, —
Тем, которых горе гложет, —
Ибо делом, ибо словом
Лишь Господень сын поможет.
Бури ты прошел и войны,
Душу спас, народ прославил;
Но едва ли так спокойны
Те, кого ты здесь оставил.
Об одном мечтаю даре:
Не забудь в молитвах сына.
Гордый Аластар Гленгарри,
Горьких слез моих причина.
Йан Маккей
[Слепой Волынщик]
(1666–1754)
Перевод Е. Кистеровой
Поэт и музыкант Йан Маккей родился в Россшире; он от рождения был слеп или почти слеп. До нас дошло только шесть его стихотворений, правда, по-гэльски длинных. Сохранились также его многочисленные пиброхи (симфонии для волынки). Приводимое стихотворение считается у него лучшим, в частности, появляющиеся в нем каскады прилагательных вызвали позднее много подражаний.
Плач у Водопадного Раздола
Ухожу сегодня далече
Сквозь олений лес знаменитый,
Без гроша в кармане: что было —
Всё могильные скрыли плиты.
Пестрой речкой к Сырому логу —
Склон полог, в корчагах водица;
Иоанновым днем осенним
В здешней сени олень резвится.
Вот и он – Водопадный Раздол мой,
В теплом воздухе порох чую:
Здесь борзых пускают по следу
За оленем в чащу лесную.
О Раздол, приют без порока,
Здесь бывал и Роберт, я знаю;
Говорю о тебе иль с тобою —
Сердце боль сжимает немая.
– Это я – Раздол Водопада,
Коль отраден мой дом зеленый,
Что принес мне, певец, поведай —
Пусть услышат здешние склоны.
– Что ты нынче хочешь послушать?
Равнодушен полог тумана;
Если нас покинул Полковник,
То о ком беспокоиться стану?
О беда, терзанье, и горе,
И уйдут не скоро печали:
В землю скрылись лучшие люди,
Те, что чудны в деяньях бывали.
Коль во мне увидишь, Раздол мой,
Сердца боль, души сокрушенье, —
От печали песен не чая,
Ты молчанью подаришь прощенье.
– Ты, сын Родрика, мне напомнил
Вновь Полковника добрые нравы:
Чтил он тех, кто к благу способен,
А особенно – ум нелукавый.
Я слыхал Ирландии песни:
Помню славный голос Маккея;
С ним и Родрик Слепой, и иные
Пели мне, хвалы не жалея.
– О, Раздол, твой горестный шелест
Об ушедших героях услышу;
Принесу и я тебе песню
И нелестный голос возвышу.
Ждет нас горе, грядут печали —
Их начало скрыто от взора;
Вместо прежней хвалебной дани —
Ты рыданьем наполнишься скоро.
Вот плачевный напев – сильнее
И нежней не слыхал с колыбели:
Буду помнить горькие стоны,
Что зеленые кроны пропели.
– Битвы день покуда неведом:
Пусть победа венчает героя,
Ради песен – милости злато
До заката пребудет с тобою.
– О, Раздол, ты столп светоносный,
Слёзный, росный, с запахом мёда,
Для оленей – пастбище сочно,
Склон молочный, проточные воды.
Будь обилен мох и осоки,
И высокие, стройные травы,
Выше – склон тенистый, пятнистый,
В чистых листьях ветвистые главы.
Оторочка лёгкой пушицы
Будет мягко виться на склонах;
Пусть живут олени повсюду
И ревут в этих зарослях сонных.
Ни капусты, ни злака не смеет
Сеять здесь рука человека:
Будут травы рослы, богаты
Для рогатых хозяев до века.
Колокольчик, вьюн, маргаритка
И ракитник чуют прохладу, —
Их от бури скроют свирепой
И согреют скалистые гряды.
Пестро-клеверный, с клейкой смолкой —
Мшисто-влажный, торфяно-болотный,
Вересковый, каменно-гладкий —
Щавелю и лапчатке вольготно.
Я иду тропою с отрадой;
На прохладе вод – листья кресса;
Шелковиста, холмиста, равнинна
Из былинок тонких завеса.
Пусть же зелень тянется споро,
По озёрам плещет пеганка
И охотнику встречь оленуху
Во весь дух гонят псы спозаранку.
Мрачно-темный, полный ревущих
И несущих рога горделиво;
Нежно-травный у вод родниковых,
А где овод – быстро-гневливый.
Влажноглазый, сморщенноносый,
На утес – копытный, стремнинный;
Ввечеру робея резвится,
Мчится птицей прочь из долины.
На рассвете поднят борзыми,
И любим, и хвалим, хлопотливый,
Избегает шума и крика,
Гнётся дикой трепетной ивой.
Солнце к западу клонится снова —
Полон крови, грома и треска,
Острый, гулкий, разящий, матерый,
Смелый, смертный, рваный и резкий.
Будет время для новой встречи —
Будут свечи, тепло разговора:
Мелодично, винно и струнно
Пьется кубок без ссор и укора.
А теперь, о Раздол, пора мне:
Я был рад беседе приятной,
Коль Шотландия встретит Маккея,
Я сумею вернуться обратно.
Так прими мой привет прощальный;
Я приду опять, будет случай:
А покуда – в город уходим,
Спотыкливой тропой через кручи.