Из Сибири – Антон Чехов

Боюсь ошибиться, но мне кажется, что девять путевых очерков, объединенных под названием «Из Сибири» – это первые публицистические опыты Антона Павловича. До сих пор он выступал исключительно как автор художественных произведений – смешных и серьезных. Но, прожив на свете 30 лет, он все же решил обратиться к публицистике, тем более и повод представился вполне основательный – Чехов собрался на Сахалин.Мы знаем, что целью писателя было привлечение внимания к быту и условиям содержания заключенных на самой крупной российской каторге. Менее известно, что первичным поводом было кое-что другое, а именно неистребимое желание писателя отправиться в большое и длительное путешествие. Были разные варианты – путешествие в Среднюю Азию или Персию, но, под влиянием общения с актрисой и подругой Каратыгиной, он принял решение ехать на Сахалин.Так что сам Сахалин был только частью глобальной потребности, гнавшей автора в путь, основной целью была дорога. Чехов заболел кочевой болезнью, страстью к перемене мест, в его жизни наступила цыганская пора. И он, запасшись выдержкой и терпением, пустился во все тяжкие.Это сегодня для того, чтобы побывать на Сахалине достаточно приехать в аэропорт, а дальше остается только лететь. Другое дело было 130 лет назад, да какие там 130, только 24 апреля 1961 года (через 12 дней после полета Гагарина) состоялся первый прямой авиарейс из Москвы в Хабаровск. Но что мы говорим про самолеты, в год, когда Чехов собрался на Сахалин, по Сибири нельзя было проехать на поезде, знаменитую Транссибирскую магистраль начнут строить только через год – в 1891 году, а первый прямой поезд до берегов Тихого океана пройдет через год после смерти Антона Павловича – в 1905-м.Таким образом, у него оставался единственный вариант – через всю Сибирь на лошадках, что сродни самому настоящему подвигу. На сей подвиг у классика ушло 82 дня. Свои путевые очерки Чехов писал нерегулярно, начал их он уже за Тюменью, а закончил сразу за Енисеем, начальный этап путешествия и финальная часть от Байкала до Амура так и остались неосвещенными.Публицистический опыт Чехова не отличается оптимизмом, хотя он и старается не опускаться до жалоб и нытья, все же чувствуется, что писатель крайне недоволен тем, что видит. Ему не нравится унылая природа Западной Сибири, дороги, находящиеся в ужасном состоянии, социальный уровень обширного края, где не хватает ни школ, ни больниц.Не в восторге Чехов и от переселенческой политики государства, хотя тут же оговаривается, что без государственного участия будущего у обширного края нет. Вообще чувствуется, что Сибирь писатель воспринимает как нечто чужое, даже нерусское, о чем прямо и пишет. Такому восприятию способствует и тот факт, что в те времена понятия Россия и Сибирь разделялись, например, у него на очередной станции запросто могли спросить: «Давно ли вы из России?»Уже в этих путевых очерках Чехов роняет несколько мыслей, которые будут им глубоко развиваться в «Острове Сахалине», это касается вопроса заключенных. Дело в том, что в Сибири постоянно ощущалось присутствие ссыльных и каторжников, это была их страна. Попадались и беглые, которых если и пытались ловить, то только в крупных населенных пунктах, а по тракту они попадались писателю частенько.Автор рассуждает о природе преступности, об оправданности наказания, о том, что тюремное заключение или ссылка в Сибирь ничуть не лучше смертной казни. Тогда это была актуальная тема, в Европе поднималась дискуссия о возможном введении моратория на смертную казнь, до реализации таких планов было еще далеко, тогда идея только всходила.Гнетущее впечатление на Чехова произвела сибирская интеллигенция, вынужденная существовать в условиях информационного дефицита, губящая свой потенциал и таланты чаще всего в беспробудном пьянстве. Тем же путем идет и большинство ссыльных, идеалистические воззрения которых оказываются поглощёнными суровой сибирской действительностью.Однако, чувствуется вера писателя в великое будущее Сибири, в трудолюбие и талантливость сибирского народа, в востребованность природных богатств края:

«жизнь началась стоном, а кончится удалью… Так, по крайней мере, думал я, стоя на берегу широкого Енисея… я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега».Кстати, Чехов стал первым русским классиком, проехавшим по собственной воле всю Сибирь, до него писатели если и посещали Сибирь, то в качестве ссыльных, как, например, Радищев, Достоевский, Короленко, Чернышевский…

Не смог пройти мимо путевых корреспонденций Чехова «Из Сибири». Конечно, это не рассказ, но Антон Павлович столь ярко описывает свои впечатления о путешествии через Сибирь на Сахалин, что не мог не прочитать. Чехов обещал А.С. Суворину посылать для «Нового Времени» записки о путешествии от Томска до Сахалина. Маршрут путешествия через Сибирь сформировался к концу января 1890 г.; он пролегал – по записи П.Е. Чехова, отца писателя, – по Каме до Перми, по железной дороге до Тюмени, оттуда на пароходе до Томска, далее на лошадях через Красноярск, Иркутск, в Сретенск, далее на пароходе до Николаевска-на-Амуре, порта, в который заходили морские суда, идущие на Сахалин: два месяца на Сахалине, оттуда на корабле через Нагасаки, Шанхай, Ханькоу, Манилу, Сингапур, Мадрас, Коломбо, Аден, Порт-Саид, Константинополь в Одессу и далее в Москву.

Эти очерки «Из Сибири» включают в себя путешествие от Тюмени до Красноярска с начала мая по конец июня 1890 года.

Так как заметки документальные, перед нами реальные ситуации, истории, происходившие с Чеховым во время поездки. Впрочем, поездкой этот тяжёлый и утомительный труд по преодолению бескрайних просторов Сибири назвать будет нельзя. И подробности пути переданы Антоном Павловичем с таким подробным описанием трудностей, что проникаешься уважением к сибирскому народу, жившему в тех тяжелейших условиях, о который повествует автор. Буквально каждый день пути требовал постоянного напряжения. Про бездорожье и говорить не приходится… Железная дорога на Дальний Восток ещё не была построена. О ней упоминается в тексте, где люди только интересуются, как это она пройдёт через населённые пункты? Не разрушит ли дома?

Конечно, Чехов использовал опыт этого путешествия в написании своих будущих произведений. Так и слышится – «И в Сибири люди живут» из рассказа «В ссылке». Описание встреч с огромным количеством людей одно из самых сильных впечатлений от очерков. Именно этот простой русский народ освоил и заселил огромные пространства за Уралом. Переселенцы, которые едут и идут из европейской части в Сибирь за лучшей долей. «Мужик лет сорока с русой бородой… – Хуже не будет! – говорит он и улыбается одной только верхней губой». «Будет хуже! – говорит с другой скамьи какой-то рыжий мужичонко-непереселенец с острым взглядом. – Будет хуже!»

«Эти, что плетутся теперь по дороге около своих кибиток, молчат. Лица серьезные, сосредоточенные… Я гляжу на них и думаю: порвать навсегда с жизнью, которая кажется ненормальною, пожертвовать для этого родным краем и родным гнездом может только необыкновенный человек, герой…»

Образы ссыльных, описываемые Чеховым – «А какие выражения на лицах! Видно, что эти люди, пока плыли сюда на арестантских баржах, скованные попарно наручниками, и пока шли этапом по тракту, ночуя в избах, где их тело невыносимо жгли клопы, одеревенели до мозга костей; а теперь, болтаясь день и ночь в холодной воде и не видя ничего, кроме голых берегов, навсегда утратили всё тепло, какое имели, и осталось у них в жизни только одно: водка, девка, девка, водка… На этом свете они уже не люди, а звери, а по мнению деда, моего возницы, и на том свете им будет худо: пойдут за грехи в ад».

Ни раз во время путешествия Антон Павлович подвергался смертельной опасности. Рассказ о ДТП, произошедшем с его тарантасом, когда в него врезается на всём ходу почтовая тройка, а следующая за ней тройка по счастливой случайности не сбивает писателя, поражает обыденностью и тяжестью столкновения – «Какое-то тупое недоумение, точно все мы никак не можем понять того, что произошло. Оглобли сломаны, сбруи порваны, дуги с колокольчиками валяются на земле, лошади тяжело дышат; они тоже ошеломлены и, кажется, больно ушиблены».

Рассказывает Чехов и о необычно добрых отношениях в Сибири, отсутствии воровства – «Я глубоко убежден, что если бы я обронил в возке деньги, то нашедший их вольный ямщик возвратил бы мне их, не заглянув даже в бумажник. На почтовых я ездил мало и про почтовых ямщиков могу сказать только одно: в жалобных книгах, которые я читал от скуки на станциях, мне попалась на глаза только одна жалоба на покражу: у проезжего пропал мешочек с сапогами, но и эта жалоба, что видно из резолюции почтового начальства, оставлена без последствий, так как мешочек был скоро найден и возвращен проезжему. О грабежах на дороге здесь не принято даже говорить. Не слышно про них. А встречные бродяги, которыми меня так пугали, когда я ехал сюда, здесь так же страшны для проезжего, как зайцы и утки».

Отдельный разговор про суровую сибирскую природу, о разливах рек, которые постоянно не давали писателю двигаться, так как затапливали дороги. И выбор, стоящий перед Чеховым – «остаться ночевать? Но ведь всю ночь будет кашлять этот дед, пожалуй, есть клопы, да и кто поручится, что завтра вода не разольется еще шире? Нет, уж лучше ехать!» Тяжелейшая дорога, мытарства из-за проливных дождей и затопленных участков – «Ехать, пожалуй, было бы сносно, если бы не мосты. Около каждого моста нужно вылезть из тарантаса и становиться в грязь или в воду; чтобы въехать на мост, нужно сначала к его приподнятому краю подложить доски и бревна, которые разбросаны тут же на мосту. Лошадей по мосту водим поодиночке… Берем приступом один мост, другой, потом третий… В одном месте увязли в грязь и едва не опрокинулись, в Другом заупрямились лошади, а утки и чайки носятся над нами и точно смеются. По лицу Федора Павловича, по неторопливым движениям, по его молчанию вижу, что он не впервые так бьется, что бывает и хуже, и что давно-давно уже привык он к невылазной грязи, воде, холодному дождю. Недешево достается ему жизнь!»

Да, путешествовать на конной тяге было очень тяжело. «Утром идет снег и покрывает землю на полтора вершка (это 14-го мая!), в полдень идет дождь и смывает весь снег, а вечером, во время захода солнца, когда я стою на берегу и смотрю, как борется с течением подплывающая к нам лодка, идут и дождь и крупа…»

Постоянные встречи с ссыльными, преступниками, отправленными на каторжные работы, не могли не отразиться на заметках Чехова. Размышления о замене смертной казни на пожизненность наказания преступников, «вечность, и у всех у них есть цель, унаследованная ими прямо от смертной казни, – удаление преступника из нормальной человеческой среды навсегда, и человек, совершивший тяжкое преступление, умирает для общества, в котором он родился и вырос, так же как и во времена господства смертной казни. В нашем русском законодательстве, сравнительно гуманном, высшие наказания, и уголовные и исправительные, почти все пожизненны. Каторжные работы непременно сопряжены с поселением навсегда; ссылка на поселение страшна именно своею пожизненностью; приговоренный к арестантским ротам, по отбытии наказания, если общество не соглашается принять его в свою среду, ссылается в Сибирь; лишение прав почти во всех случаях носит пожизненный характер и т.д».

Очень тягостные наблюдения за жизнью сосланных, беспросветность их существования, борьба за выживание. И постоянное пьянство среди них, и среди местной интеллигенции.

Писатель сознавал всю опасность предстоящего путешествия; о своих переживаниях он писал А.С. Суворину в письме от 15 апреля 1890 г.: «У меня такое чувство, как будто я собираюсь на войну… В случае утонутия или чего-нибудь вроде, имейте в виду, что всё, что я имею и могу иметь в будущем, принадлежит сестре; она заплатит мои долги».

Путешествие Чехова через Сибирь и его сибирские очерки обратили на себя внимание провинциальной сибирской прессы; так, в иркутском «Восточном обозрении» от 29 июля 1890 г: появилась статья «Заметки о туристах и сторонних наблюдателях сибирской жизни», в которой, между прочим, замечалось: «Описания г. Чехова нельзя упрекнуть ни в сентиментальности, ни в какой-либо тенденциозности. Он рассказывает лишь то, что сам видел и слышал, а главное, понял. Все рассказы его отличаются крайнею простотою, но они глубоко правдивы и реальны. Его симпатии всегда на стороне трудовой, честной жизни. Он берет людей такими, как их создали суровая природа края, их тяжелый упорный труд, своеобразные условия жизни».

Фраза – «Если пейзаж в дороге для вас не последнее дело, то, едучи из России в Сибирь, вы проскучаете от Урала вплоть до самого Енисея. Холодная равнина, кривые березки, лужицы, кое-где озера, снег в мае да пустынные, унылые берега притоков Оби – вот и всё, что удается памяти сохранить от первых двух тысяч верст. Природа же, которую боготворят инородцы, уважают наши беглые и которая со временем будет служить неисчерпаемым золотым прииском для сибирских поэтов, природа оригинальная, величавая и прекрасная начинается только с Енисея».

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 194

Небольшие путевые заметки, которые А.П. Чехов написал следуя через Сибирь, по дороге на о. Сахалин. В заметках упоминается и наш город, Тюмень, через который писателю пришлось проезжать.В пути писателю встречается разный люд, переселенцы, ссыльные, кержаки( раскольники). Чехов рассказывает, что видел и слышал в дороге. Он немного удручен сибирским бездорожьем. От многодневных проливных дождей, дороги размыты, приходится просиживать по нескольку дней в ожидании. Чехов наблюдает суровую природу сибирского края, удивляется мощному величию Енисея, бескрайним просторам тайги.