«…Среди массы бумаг, книг, прошлогодних газет, ветхих стульев, сапог, халатов, кинжалов и колпаков, на маленькой, обитой сизым коленкором кушетке спала его хорошенькая жена, Амаранта. Умиленный Зинзага подошел к ней и, после некоторого размышления, дернул ее за руку. Она не просыпалась. Он дернул ее за другую руку. Она глубоко вздохнула, но не проснулась. Он похлопал ее по плечу, постукал пальцем по ее мраморному лбу, потрогал за башмак, рванул за платье, чхнул на всю гостиницу, а она… даже и не пошевельнулась.
„Вот спит-то! – подумал Зинзага. – Что за чёрт? Не приняла ли она яду? Моя неудача с последним романом могла сильно повлиять на нее…“ …»
«Ради искусства, донна, вы должны забыть не только стыдливость, но и все… чувства!».
Альфонсо Зинзага, свободнейший лиссабонец и молодой романист (именно в таком порядке), слегка так утомился, всё-таки целый день бродил по бульварам и редакциям несолоно хлебавши (во всех смыслах), так что, заявившись к себе домой, то есть в гостиницу «Ядовитый лебедь», где он проживал со своей супругой, он возжелал хорошенько так отобедать. Тот факт, что денег у них не было, он отчего-то упорно игнорировал, дай еду, жена, дай-дай-дай – и всё тут (читала и не могла не думать о мемных чайках, чисто то же настроение). Еды, ясное дело, не было. Более того, жена-то, окаянная, спала, да ещё и с его книгой в руках! «Она уснула, читая мой роман?!? Какое неуважение!», – эти расставленные знаки препинания… Понятное дело, автор великолепного (наверное) романа «Колесование в Санкт-Московске сорока четырёх двадцатижёнцев» и другого не менее великого (ну… наверное?) романа «Сомнамбула среди океана» оскорбился, и… нет, он не пошёл зарабатывать деньги, он пошёл по соседям, авось у кого и завалялась монетка, а можно и за стол подсесть так аккуратненько, все свои же (жена?.. жена сама пусть разбирается со своим голодом!). И началось хождение по мукам номерам, где голодный творец еды, увы, не нашёл, но зато сколько откопал он материала для своей следующей – думается, восхитительной – книги! Есть, правда, всё равно хотелось… ну да ладно.Барабанта-Алимонда был, видимо, большим любителем искусства, раз являлся покровителем стольких творческих душ, кои населяли эту гостиницу. Художник, актёр, певец, скульптор, все они ваяли прекрасное для графа, при этом изводя своих служанок жён. Успокаивались те, надо думать, одним и тем же. После громкого ухода своего благоверного, Амаранта полезла в свою коробочку и извлекла оттуда старый газетный лист, дабы перечитать «рассказец, весьма годный для утешения жён артистов», повествующий об одном уважаемом мужчине, который отчаянно боролся с ужасным пороком своей супруги, которая… ела. Ужас какой. Женщины, оказывается, тоже люди? Ничего себе… Дрессировка, увы, не помогла, она «стала совершенно негодной для супружеской жизни», то есть потеряла свою красоту, а потому другие мужчины посочувствовали и одобрили развод. «О, как я счастлива сравнительно с нею!», – воскликнула “безмозглая утка” (милое прозвище от супруга, одно из многих) и приободрилась, ведь у неё-то не всё так плохо! Прийти в себя и впрямь надо было, иначе кто будет слушать идеи мужа, переписывать начисто его романы и писать отзывы? Впрочем, для начала он дал ей другое задание – сходить к своей матери и взять денег (кушать-то хочется), ну а потом вернуться и бодренько взяться за дело, нечего бездельничать. Упала в обморок дева, думается, от благодарности, ведь жизнь-то, жизнь… жизнь?..«Перевод… с португальского». Было очень смешно; не устаю удивляться тому, насколько его юмор… современный, что ли? «Молодой романист, столь известный… только самому себе и подающий великие надежды… тоже самому себе», – эти паузы прям чувствуются, ну как тут не рассмеяться. Идеи местного “творца” для своего следующего “шедевра” тоже повеселили, «место действия весь свет», понимаешь ли, агенты какие-то, намёки в газетах, секты и интриги, классическое «умирает в страшных муках», куда без этого… Но, как это обычно в рассказах у уважаемого и бывает, вроде хочется смеяться, а в следующий миг – плакать, потому что чёрт возьми, это какой-то дичайший просто мрак, я чуть не воспламенилась, как они так жили (не хочется писать в настоящем времени, право, не хочется…), это жизнью-то назвать нельзя, нет, я не понимаю – и не хочу понимать. И дело не в том, что человек творческий, нет, это просто отговорка – одна из, благодаря которой они превращали жизнь близкого в сущий ад, и эта жалкая, кошмарная ниточка, которой несчастные спасались, мол, другие ещё хуже живут… дорогая, какая тебе разница кто там как живёт? Ты – это ты, у тебя одна жизнь и ты должна жить хорошо. Как завещал действительно великолепный Антонио Чехонте (как звучит!), тебе вот это вот всё не надо. Подумать только, даже он это понимал в не таком уж и далёком 1880-м году.«Такие-то дела, читательницы! Знаете что, девицы и вдовы? Не выходите вы замуж за этих артистов! Лучше жить где-нибудь в табачной лавочке или продавать гусей на базаре. Право, лучше!».
Читая большое количество рассказов Чехова подряд, замечаешь большую разницу в их качестве в зависимости от времени написания. Если более поздние произведения являются почти образцовыми с точки зрения стиля, качества проработки деталей, многоплановости изображаемых реалий, то в ранних, как мне кажется, виден ещё неокрепший авторский стиль. Точнее будет сказать, что отдельные вещи будто и не Антона Павловича. Например, данное произведение слишком многословное, кажется, что автор на протяжении всего текста пытается повторить одни и те же фразы. Количество восклицательных знаков в рассказе зашкаливает за все разумные пределы – решив посчитать, я дошёл до ста штук (!!!) и сбился, не дойдя до конца. Понимаю, что именно так Чехов представляет себе слишком эмоциональную речь португальских и итальянских персонажей, ведь, описывает он жизнь молодых творцов из Лиссабона. Явный перебор…
Молодой графоман, Альфонсо Зинзага, пишет и пишет новые ни кому не нужные романы. О качестве можно догадаться по названиям – «Колесование в Санкт-Московске сорока четырех двадцатиженцев», «Тысяча огней», «Сомнамбула среди океана». Его жена, Амаранта, постоянно хочет спать, так как вынуждена переписывать произведения своего весьма плодовитого супруга. Есть им абсолютно нечего, так как произведения романиста никому не нужны.
В соседних номерах гостиницы живут такие же мало преуспевающие: художник, Франческа Бутронца, который пытается заставить свою жену позировать ему обнажённой, но добропорядочная немка, Каролина, считает это неприличным – «Я мою его кисти, палитры и тряпки, я пачкаю свои платья о его картины, я хожу на уроки, чтобы прокормить его, я шью для него костюмы, я выношу запах конопляного масла, стою по целым дням на натуре, всё делаю, но… голой? голой? – не могу!!!»
Не буду перечислять всех этих начинающих творцов, артистов и певцов, слишком однообразные у них проблемы – безденежье и страдания жён от излишней творческой энергии супругов. Ещё одно объединяет их всех – бескорыстно пашущие на них жёны, уверенные в гениальности своих мужей. Вывод Чехова очевиден – «Знаете что, девицы и вдовы? Не выходите вы замуж за этих артистов! „Цур им и пек, этим артистам!“, как говорят хохлы».
Фраза – «Ах, ты, безмозглая утка! Так-то вы, сударыня, смотрите на мои произведения? Так-то, ослица? Проговорились? Больше меня уж вы не увидите! Прощайте! Гм… бррр… идиотка! Мой роман глупейший?!»
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 155
А.П. Чехов «Жёны артистов» (рассказ, 1880 г.)В рассказе «Жёны артистов» мне ОЧЕНЬ понравились жёны этих самых артистов.
У меня самого хорошая жена, но всё же не до такой степени идеальная. А тут сразу несколько артистов-неудачников имеют безупречных жён! И как им это удаётся?
Рекомендую перечитывать время от времени этот рассказ всем мужчинам, чей глаз хочет отдохнуть на образе абсолютной жены.