«…Музыкантов было восемь человек. Главе их, Гурию Максимову, было заявлено, что если музыка не будет играть неумолкаемо, то музыканты не увидят ни одной рюмки водки и благодарность за труд получат с великой натяжкой. Танцы начались ровно в восемь часов вечера. В час ночи барышни обиделись на кавалеров; полупьяные кавалеры обиделись на барышень, и танцы расстроились. Гости разделились на группы…»
А.П. Чехов «Корреспондент» (рассказ, 1882 г.)Читая подобные рассказы Чехова, не знаешь, смешные они или грустные.
Автор описывает свадьбу в доме «благодетеля» Егора Никифоровича.
Выпивка, закуски, настоящий оркестр и даже настоящий газетчик, корреспондент, сидит в углу. Всё чин чином… Со всеми пошлостями и мерзостями свадьбы.
Надо быть человеком особого рода, чтобы тебе нравилось наблюдать происходящее на свадьбах. А уж участвовать в этом – вообще кошмар. Я уже лишь потому, не стал бы жениться вторично, чтобы не увидеть ещё раз свадебного зрелища, через которое мне пришлось пройти однажды в роли свидетеля и однажды в роли жениха.
И, с одной стороны, ты отдаёшь должное автору, который так талантливо и так точно описал то, что и до наших дней ничуть не изменилось, а, с другой стороны, ты устаёшь оттого, что действительно слишком живо окунаешься в эту грязь, в это МЕЩАНСТВО.
На сей раз «свежей струёй» на этом мероприятии стал пожилой корреспондент, с которым происходит забавная и, опять же, где-то грустная история…
Помню, в давние времена было такое расхожее выражение у тележурналистов Советского Союза – «Сегодня нелёгкая журналистская судьба занесла меня на парижские улицы ( или Нью-Йорка)…» Вот и в рассказе Чехова тяжёлая корреспондентская участь застала Ивана Никитича на свадьбе, где хозяин Егор Никифорыч, не последний человек в городе Т., выдавал дочь замуж. Заметив корреспондента в разгар веселья, решил представить его достопочтенной публике – «Это, господа, сам писатель, журналист! – продолжал хозяин. – Мы пьем, а они, видите ли, сидят в уголку, по-умному думают да на нас с усмешкой посматривают. Стыдно, брат. Иди выпей – грех ведь!»
Вот так мы и знакомимся с Иваном Никитичем, который выпив, разговорился – «Господа почтенные! Дай бог вам всего того, чего вы от бога желаете. Спасибо ему, благодетелю, ему… вот ему, Егору Никифоровичу… Не пренебрег мелким человечиком. Встретились это мне позавчера в Грязном переулке, да и говорят: „Приходи же, Иван Никитич. Смотри же, непременно приходи. Весь город будет, ну и ты, сплетня всероссийская, приходи!“ Не пренебрегли, дай бог им здоровья. Осчастливили вы меня своею лаской искреннею, не забыли газетчика, старикашку рваного. Спасибо вам. И не забывайте, господа почтенные, нашего брата. Наш брат человек маленький, это действительно, но душа у него не вредная». Но закричал хозяин – «Замолол, шут Иванович! Ты речь читай!» И поддержали собравшиеся, чтобы он речь сказал. Оказалось, был у него талант гладкие и многословно-витиеватые тосты говорить. Всю речь приводить долго, а только вот окончание – «…Да не оскудевают до самой доски гробовой идеалы их, в чем истинное блаженство человеков и состоит. Жизнь их обоюдная да сольется во едино чистое, доброе и высокочестное, и да послужит нежно любящая… хи-хи-хи-с… так сказать, октавой для своего мужа, мужа крепкого в мыслях, и да составят они собою сладкозвучную гармонию! Виват, живио и ура-а-а!» За что и выпили дорогие гости…
А захмелевший старичок стал вспоминать былые времена так, как вспоминают почти все пожилые люди, что «для нашего брата, газетчика, то время лучше было, по той самой причине, что огня и правды в людях больше было. Прежде что ни писака был, то и богатырь, рыцарь без страха и упрека, мученик, страдалец и правдивый человек…» «Теперь все пишут. Кто хочет, тот и пишет». «Прежде гнались за правдой, а нонче пошла погоня за словцом красным да за копейкой, чтоб ей пусто было!» «Теперь кому кушать хочется, тот и пишет, а пишет что хочет, лишь бы сбоку на правду похоже было».
Уверен, что много таких стариков перевидал Антон Павлович, заслуженных работников пера, не гонявшихся за славой и длинным рублём, а искренне стремившихся правду писать, а «если и писали ложь, так по тупоумию и глупости своей, а орудием ложь не имели, потому что то, чему работали, святыней почитали и оной поклонялись!»
Даже на свадьбе Иван Никитич не забывает о работе. И, когда именитый купец Иван Степанович заинтересовался возможной публикацией в газете, тут же наш корреспондент предложил статью о нём написать, если тот пожертвует деньги на прогимназию. «Я дам… дам две тысячи серебра, и потом, может быть, еще что-нибудь… этакое. Только с таким условием, братец ты мой, чтоб ты взаправду написал… – Да ей-богу же напишу! – запищал Иван Никитич.
– Ты напиши, да прежде чем посылать в газету – дашь мне прочитать, а тогда я и две тысячи выложу, ежели хорошо будет написано…»
И одев свою куцую шинелешку, про которую даже лакей сказал – «В этой самой шинели не по гостям ходить, а в свинюшнике препровождение иметь», наш герой отправился в свой бедный флигель, где немедленно ночью же преступил к написанию статьи.
Рано утром Иван Никитич стоял уже у парадных дверей купца и дергал за звонок. «Дергал он целых десять минут и в эти десять минут чуть не умер от страха за свою смелость». Когда же он прорвался к Ивану Степановичу со своёй статьёй, напоминая ещё не проснувшемуся купцу про его обещание –« Ты бы подольше пописал. Зачем спешить? Поди, братец, еще попиши.– Иван Степанович! Ни место, ни время стеснить таланта не могут… Хоть год целый дайте мне – и то, ей-богу, лучше не напишу!» И стал купец читать статью… Только допустил наш корреспондент одну непоправимую ошибку! Он упомянул о нескольких благотворителях, жертвующих деньги на прогимназию, а про Ивана Степановича написал – «…Последний обещал…", чем привёл его в неописуемую ярость и был выгнан из дома – „Ах ты, сссвинья! Последний?!? Иван Степанов Трамбонов последним никогда не был и не будет! Ты последний! Вон отсюда, чтобы и ноги твоей здесь не было!“
Такова судьба не слишком дальновидных корреспондентов. Слово сильно ранить может. Даже не последних лиц в городе Т.
Фраза – «Вспоминаю себя тогдашнего и в умиление прихожу. Молодцом и удальцом был! Страдал и мучился за идеи и мысли свои; за поползновение к труду благородному мучения принимал. В сорок шестом году за корреспонденцию, помещенную мною в „Московских ведомостях“, здешними мещанами так избит был, что три месяца после того в больнице на черных хлебах пролежал».
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 230
С каким же знанием, не по наслышке, сатирически остро написал Антон Павлович о нелегкой жизни и судьбе, полной невзгод, бесправных корреспондентов из провинции. А провинциальное купечество, ни во что не ставящее тех, кто ниже их по своему положению в обществе, унижающих их человеческое достоинство?! Этот, довольно обширный рассказ Чехова каждый раз как-то по особому воздействует на меня,и каждый раз я нахожу в нем что-то новое. И, как заметил, это зависит от того, в каком настроении я его читаю. Сейчас, например, меня сильно возмутило, как, беря пример со своего хозяина, лакей поступил с фуражкой Ивана Никитича. Чья это шапка? – спросил он Сережку.
– Да того миздрюшки, что намедни прогнать изволили.
– Выбрось ее! Чево ей здесь валяться?
Сережка взял фуражку и, вышедши на улицу, бросил ее в самую жидкую грязь.