«Вечерние сумерки. Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется…»
Для меня этот рассказ Чехова один из самых эффектных по силе воздействия на читателя. Очень сложно остаться безучастным, читая скупую историю извозчика Ионы. У него недавно умер сын. Иона носит в себе еще свежее горе. Его «тоска громадная, не знающая границ». Ему хотелось бы поделиться с другим человеческим существом. Просто рассказать, как и когда он потерял сына. Услышать несколько сочувствующих слов в ответ. Хотя слова даже необязательны. Молчаливое сочувствие всего на каких-то несколько мгновений. Испытать ощущение на эти мгновения, что кому-то ещё в этом бескрайнем мире не всё равно, что Иона остался без сына. Что этот кто-то готов уделить немного своего времени и выслушать Иону.В коляску извозчика садятся седоки. Обыкновенные люди, погруженные в свои дела, спешащие куда-то. Никто из них не проявляет человеческого соучастия. Никто из них не притворяется, что им не все равно до Ионы и его горя. Возможно, потому что он извозчик, простой человек. Был бы он повыше по социальной лестнице, они может и изобразили притворное сопереживание. Но суть вряд ли бы изменилась.«Утихшая ненадолго тоска появляется вновь и распирает грудь еще с большей силой. Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его? Но толпы бегут, не замечая ни его, ни тоски…»Тотальное человеческое равнодушие. Неумение почувствовать боль другого человека. Нежелание впускать в себя эту боль, выслушав рассказ другого человека. У нас же у всех своих забот полон рот. Иона встречает именно это от всех, с кем его сводит судьба в тот тяжелый день.В итоге единственным живым существом, у которого Иона находит хоть какой-то отклик, становится его лошаденка.
Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина…Иона увлекается и рассказывает ей всё…Равнодушие людей, когда каждый думает только о себе и (в лучшем случае) о своих родных, интересовало и продолжает интересовать писателей. Но у Чехова получилось передать его особенно пронзительно и остро. Отвернуться у читателя не получается. Отражения в зеркале слишком отчетливые и живые.Рассказ к тому же вынуждает задуматься над следующим вопросом. Если эмпатия человека направлена только на самых близких ему людей, как это воспринимать?
Извозчик Иона – просто извозчик. Это предмет, который прилагается к повозке и лошади и гарантирует, что клиент доберется из пункта А в бункт Б. У извозчика спрашивают «как дела?» только из вежливости. От него не ждут ответа, потому что они уверены, что у извозчика нет ни чувств ни мыслей.А что если есть?А что если извозчик – такой же человек, как и те, кого он возит?Неее, это невозможно. Тогда бы весь мир разрушился.
Это невозможно, потому что тогда извозчик был бы бодр и весел. Покуривал бы, общался с окружающими, рассказывал бы небылицы или хотя бы не сидел неподвижно под снегом.Нет, извозчик просто бэкграунд, он ждет, пока ты залогинишься в игру и позовешь его, только тогда он сбросит с себя снег.
Что можно ждать от рассказа со столь жизнеутверждающим названием?.. И Антон Павлович полностью оправдывает ожидания. Это небольшой шедевр о человеческом одиночестве в большом городе. На мой взгляд, это гениальное произведение. Особенно близко оно для людей, переживших тяжелую утрату. Старик Иона неделю назад похоронил сына Кузьму Ионыча. Сам он плохо понимает, отчего умер сынок – «А кто ж его знает! Должно, от горячки… Три дня полежал в больнице и помер… Божья воля». Смиренен Иона, но душа его мучается и требует, с кем-нибудь поговорить. А с кем поговоришь в этом непонятном, суетливом городе?.. И погода – «Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег…»И как назло никто не нанимает, простояли они с лошадкой целый день до сумерек. Но вот первый пассажир, какой-то военный. Ему и пытается что-то сказать Иона. От долгого простоя из горла вырывается только сипение. Но всё-таки, напрягшись, он проговаривает – « А у меня, барин, тово… сын на этой неделе помер». Но незнакомцу не до горя извозчика, он торопится, поэтому постоянно его подгоняет.Следующими нанимателями становятся трое подвыпивших молодых людей. Иона даже не торгуется – «Двугривенный цена не сходная, но ему не до цены… Что рубль, что пятак – для него теперь всё равно, были бы только седоки…» Молодые парни весёлые, бранятся друг с другом, переговариваются. Ионе с ними легче – «Он слышит обращенную к нему ругань, видит людей, и чувство одиночества начинает мало-помалу отлегать от груди». Он и им сообщает об умершем сыне. Но ребята ещё молодые, им бы побыстрее доехать, даже подзатыльник дают извозчику, но он рад даже такому общению с людьми – «Гы-ы… – смеется он. – Веселые господа… дай бог здоровья!»На вопрос одного из парней, женат ли он, отвечает – «Таперя у меня одна жена – сырая земля… Хи-хо-хо… Могила, то есть!.. Сын-то вот помер, а я жив… Чудное дело, смерть дверью обозналась… Заместо того, чтоб ко мне идтить, она к сыну…» Хочется ему пообщаться с людьми, но молодые люди уже приехали.«Опять он одинок, и опять наступает для него тишина… Утихшая ненадолго тоска появляется вновь и распирает грудь еще с большей силой. Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его?»Оглядывается Иона, люди вокруг него идут толпами, а излить свою боль ему некому…
«Тоска громадная, не знающая границ. Лопни грудь Ионы и вылейся из нее тоска, так она бы, кажется, весь свет залила, но, тем не менее, ее не видно. Она сумела поместиться в такую ничтожную скорлупу, что ее не увидишь днем с огнем…»И уже бесполезным кажется Ионе обращаться к людям, возвращается он на постоялый двор. Здесь много народа, но все уже спят, не до горя одинокого извозчика им всем.«Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем… Нужно поговорить с толком, с расстановкой… Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер…» Ах, как по собственной жизни знаю, когда проходит первый шок от смерти близкого человека, тебя внезапно прорывает идущее из глубины сердца или души страшное ощущение утраты, необратимости потери. Невозможно остановить рвущиеся рыдания, разум не справляется с идущим эмоциональным взрывом, кажется, что это пропасть, в которую ты летишь… И только слова находящихся рядом людей могут остановить муторную тоску и душевные муки…
Нужен ему, до смерти нужен сочувствующий слушатель, который «должен охать, вздыхать, причитывать…» И только задав сена своей лошадёнке, Иона наконец-то в её жующей морде с блестящими глазами обретает благодарного слушателя, которому начинает изливать своё горе, «увлекается и рассказывает ей всё…» Потрясающий рассказ.Фраза – «Так-то, брат кобылочка… Нету Кузьмы Ионыча… Приказал долго жить… Взял и помер зря… Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать… И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить… Ведь жалко?»Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 520