Антон Чиж
Не бойся желаний
11
Курица не помогла. На левой скуле проступила синева. Варвара подтянула маску, но синяк высунулся, будто выглядывал через забор. Предстать перед знаменитым режиссером с подбитым глазом? Заманчиво, но глупо. Если Мукомолов был на спиритическом сеансе – узнает. Если не был, зачем доставлять ему радость видом побитого критика. Варвара нацепила солнечные очки с широкими стеклами, закрывшими то, с чем не справилась маска. Все равно недостаточно. Она замоталась платком, как кинодивы пятидесятых годов прошлого века и русские крестьянки позапрошлого.
Из зеркала на нее смотрел человек-невидимка, который нацепил женский платок, очки и санитарную маску. В общем – ужасно. Для блефа сойдет. Таинственная незнакомка должна быть с придурью. У Мукомолова язык легче развяжется: странная дурочка вызывает желание блеснуть умом. На чем он и попадется. Варвара решила ничего не менять в себе.
Вылезла новая проблема. Варвара была равнодушна к одежде. Даже из Италии умудрилась ничего не привезти, чем вызвала гнев и возмущение подруг. Настала расплата: ей было нечего надеть. То есть имелось несколько простых костюмов, в которых она ходила в институт, и одно «парадное» платье – явно не то, в чем надо появиться. Выбирать было не из чего. Варвара сказала себе, что образу дурочки подойдет что угодно, и нацепила первое, до чего дотянулась рука. В зеркало смотреться не стала, чтобы не тратить силу воли на пустяки.
Она была готова. В дверь позвонили.
Это не могла быть Ингрид. Подруга планов не меняла: раз договорились встретиться у театра, приедет туда. Курьеров Варвара не ждала. Доставку не заказывала. Почтальоны теперь в квартиры не поднимаются. Кто бы это мог быть?
Забыв про осторожность и дверной глазок, Варвара открыла дверь.
На лестничной клетке стоял молодой человек послешкольного возраста, кудрявый и рыжий до изумления. На нем топорщился кожаный пиджак той моды, последнего представителя которой сдали в секонд-хенд лет десять назад. Брюки с отглаженной стрелочкой светились белизной маминой стирки. Надо думать, что при появлении такого призывника в военкомате решили: без этого бойца армия будет прочнее, а если понадобится смертник-камикадзе, они знают, кому позвонить. Незнакомец подергивал рукоятку огромного чемодана с отломленным колесиком.
– Простите, пожалуйста, вы случайно не Варвара Георгиевна Ванзарова? – поинтересовался он так робко, словно просил милостыню.
Варвара случайно оказалась собой. Но не имела ни малейшего представления, что это за существо, принадлежащее к роду человеческому, стоит перед ней. На киллера пришелец явно не тянул. Если только не убивает ударом чемодана.
– Что вам нужно? – не слишком радушно спросила она.
– Ой, извините. – Молодой человек стал хлопать себя по карманам пиджака и брюк. – А разве вы… разве я… разве вам не сказали, то есть не позвонили от Родиона Георгиевича, что я… что приезжаю?
Ну, конечно! В суете последних дней Варвара начисто забыла просьбу деда: внук его давнего приятеля приедет поступать в институт, надо помочь советом и опекой. Не более. Дед так редко просил о чем-то Варвару, что забыть его просьбу было натуральным безобразием. Позорным и непростительным свинством, если честно. Она помнила, что внук жил в небольшом волжском городке, но не могла вспомнить, как зовут половозрелого ребенка.
– А, вот и вы! – бодренько сказала она, как Хью Лори в роли Берти Вустера, когда тот попадал в безвыходную ситуацию. При этом помня, что Ингрид не будет ждать, а важнейшая встреча сорвется.
– Да, вот он я, – согласился юноша.
– Вы же… Вы же…
– Да, я Пансофий, – подсказали Варваре.
– Что? – вырвалось у нее. Имя не просто редкое. А ведь с ним приходится жить.
Гость смиренно вздохнул. Видимо, знал, что людям надо прийти в себя.
– Родители ждали девочку, решили назвать Софьей. Но появился я. Не пропадать же хорошему имени.
– Действительно, зачем пропадать, – сказала Варвара, радуясь, что маска скрывает эмоции. – Так вы не просто мудрый, а многомудрый.
– Да, так переводится, – согласился Пансофий. – Можно просто Софик. Так родители меня зовут.
Как же несчастного звали в школе? Помня детские нравы, Варвара боялась и представить. Проблема заключалась в другом: она должна была уйти минуты через две.
– Я поступать приехал, – сообщил Софик.
– В какой институт? – спросила Варвара, поглядывая на часы.
– В театральный.
– На актера?
– Нет, актера из меня не вышло, – опять вздохнул Софик. – И режиссера тоже. И художника. Ну и продюсер из меня не получится. Не мое это. В прошлом году провалился во всех московских театральных вузах. Поэтому буду поступать на театроведение. Деваться некуда.
«Если некуда идти – иди в театроведение». Этот лозунг всегда возмущал Варвару. Нет, что ли, других гуманитарных институтов? Почему бы не поступить в педагогический? Хотя такому учителю не выжить в первом классе. Театроведение, и только. Без вариантов.
Выхода у Варвары не осталось.
– Пансофий, – сказала она вежливо, но строго, не решаясь перейти на кличку. – Сейчас мне надо уехать. Вечером или завтра все подробно обсудим.
– Да, хорошо, я подожду. – Кажется, Пансофий собирался ждать на лестнице.
Пускать гостя из провинции, как требует закон гостеприимства, Варваре не хотелось. Дед об этом точно не просил. Ей будет неудобно оставаться вдвоем с молодым человеком. Еще неизвестно, как он пользуется унитазом и ванной. И что подумает Митя? В общем, Варвара нашла себе оправдания. Хотя совесть смотрела на нее с укоризной.
– Вот что, Пансофий, сегодня и завтра поживите в гостинице, у нас тут поблизости несколько мини-отелей. А там разберемся.
– Хорошо, поживу, – согласился гость из провинции.
– У вас есть деньги?
– Есть, много. Три тысячи рублей. Родители потом еще пришлют телеграфом.
Пансофий жил в финансовых привычках волжского городка. Варвара не имела права сразу толкнуть его в прорубь петербургских цен. Она спросила: привязан его номер к карте? Пансофий вынул кнопочный телефон, который мог быть привязан только к своему хозяину. А карту Петербурга еще не успел купить на вокзале.
Давненько Варваре не попадались многомудрые юноши с дремучими привычками. Профессору Тульеву Пансофий точно понравится. Опекать его придется тщательно. Чтобы не подвести деда и его слово. Она назвала адрес хостела, где трех тысяч хватит на несколько дней, и обещала завтра решить проблемы гостя из провинции. Пансофий принял заботу смиренно. Дал слово не заблудиться в трех домах. Ну или спросить дорогу, если потеряется.
Варвара выбежала на канал Грибоедова, считая минуты. И уткнулась в цветы.
– Варвара Георгиевна, можно украсть у вас минутку?
Студент Масарский протягивал ей букет алых роз.
– Что это? – резко спросила Варвара, любуясь густым кустом.
– Это вам. В знак моего уважения. Пожалуйста.
К цветущей красоте Варвара не прикоснулась.
– Всем курсом скинулись?
– Обижаете, Варвара Георгиевна, – ответил красивый студент. – Тем, кто мне нравится, я выражаю свои чувства без посторонней помощи.
– Зря потратились. Букет оставьте для своих сокурсниц. Зачет сдавать придется. И вам, и всему курсу. Простите, я спешу…
Смартфон звякнул колокольчиком мессенджера. Ингрид просила ждать: застряла в пробке на Лиговском проспекте. Изредка дорожные заторы бывают полезными. Образовался запас времени.
– Неужели считаете меня настолько мелочным?
Варвара просто не могла принять букет.
– Не обижайтесь, Масарский. Вы перешли границу дозволенного в общении педагога и студента.
– Для вас это так принципиально?
– Без вариантов.
– И букет не возьмете?
– Нет.
Масарский шагнул к ограждению и швырнул букет в канал. Розы сверкнули и исчезли в мутной воде. Красиво, как в романтическом кино.
– Теперь правила не нарушены? – Он показывал обиду, как умеет студент-актер. То есть переигрывая.
– Теперь нет, – ответила Варвара. Ей стало жаль букета. Можно было передарить Мукомолову. Произвести впечатление. Нет, это слишком.
– В таком случае, Варвара Георгиевна, вы не оставляете мне выбора.
– Да, зачет придется сдать. И пьесы прочесть.
– Я подожду.
– Чего?
– Через два года наш курс выпустится и граница между нами исчезнет. Ничего, что потеряем два года. Потом наверстаем.
Студент пережимал с оскорбленным видом, но был мил, как обиженный мальчик.
– Вы так в себе уверены? – спросила Варвара.
– Я убежден, что нашел ту, ради которой подождать два года – пустяк.
– Хотите откровенно?
– Об этом только мечтаю.
– Вы мне не нравитесь. Совсем. Окончательно. Теперь ясно?
Масарский кивнул.
– Это не важно. Между нами невидимая связь. Вы не видите, я – да.
Еще один специалист по тонким материям. Конкуренция у Марты нарастает.
– Между нами нет и не может быть ничего общего, – ответила Варвара так, чтобы убить все вопросы. Как надоедливых мух.
В ответ последовала плохо отрепетированная улыбка.
– Хотите, докажу?
– Не хочу.
– Можно попросить ваш смартфон?
Чтобы закончить с занудством, Варвара вынула то, что требовалось.
– Что у вас на заставке экрана?
Варвара провела пальцем. Под ворохом ненужных приложений в старинном кресле сидел господин крепкого телосложения, с роскошными усами вороненого отлива и русым вихром. На крепкой шее висел крест ордена Святой Анны. Взгляд господина был цепким и пронизывающим. Не потерял силу за прошедшие десятилетия. Даже наоборот. Снимок был начала прошлого века. Черно-белый.
– Кто этот суровый господин?
– Мой прапрадед, чиновник сыскной полиции, – ответила Варвара.
– Тот самый Родион Георгиевич Ванзаров?
– Тот самый.
– А теперь смотрите. – Масарский достал свой смартфон и включил экран. У него на заставке тоже была старинная фотография. Господин приятной наружности с аккуратной бородкой и усами, с цепочкой на жилетке и перстнем на мизинце вальяжно уселся в кресле, закинув ногу на ногу. У него было прекрасное настроение, он чуть заметно улыбался. Будто посмеивался над суетой потомков.
– Чему я должна удивиться? – спросила Варвара.
– Мой предок. Петербургский обыватель, но довольно состоятельный. Понимаете?
– Нет.
Масарский вытянул руку, приблизив свой смартфон к Варвариному.
– У кого еще на заставках предки? Кто еще помнит о своих корнях и бережет память о них? Только близкие по духу люди, редкие теперь. Те, между которыми невидимая связь! Через времена, через столетия! А может быть, мы не впервые встречаемся? Может, это уже случалось много раз в минувших эпохах? Когда я признался вам в симпатиях, я не шутил. Вы мне очень нравитесь, Варвара Георгиевна. Сейчас. И всегда. Во всех прошлых жизнях. Я в этом уверен…
Студент так полагается на свою природную мужскую красоту, что плохо осваивает актерское мастерство. За два года не научился играть достоверно. Фальшивит. И не понимает, как плохо лицедействует. Какая жалость.
Она убрала смартфон.
– Пересдача через четыре дня. Напомните сокурсникам.
Масарский не ожидал, что усилия окажутся бесполезными.
– А вы знаете, что актерам мастерской Боренко профессор Тульев сегодня поставил зачет? – попытался он оттянуть провал.
– Знаю, – ответила Варвара, она предполагала, что так и будет: профессору всегда лень слушать студенческий лепет, легче отвязаться. – Простите, я спешу.
– Постойте… У нас несчастье на курсе!
Варвара остановилась.
– Что случилось?
– Из деканата сообщили, что погиб наш педагог, Карина Антоновна Торчак.
Варвара, как молодой аспирант, еще не глубоко погрузилась в жизнь института. Она и не знала, что на курсе Мукомолова вторым педагогом была… Торчак. В институте они не пересекались. Даже мельком. Неужели Торчак не знала, кому подает бокал с ядом? Или наоборот: знала точно?
– Что с ней случилось? – спросила Варвара.
– Подробности неизвестны, – ответил печальный Масарский. – Зачет по актерскому мастерству у нас отменили. Поэтому я здесь.
Надо было выразить соболезнования. Варвара не умела лукавить. Даже перед слабым студентом.
– У вашего курса появилось время подготовиться к пересдаче. Используйте его разумно.
Она повернулась и пошла к метро. Как должен поступить безжалостный, бессердечный, неумолимый педагог. Настоящий дракон. Масарский что-то лепетал ей вслед о прошлых жизнях, но это уже было неинтересно. Фотографии предков на смартфонах – еще не повод заводить роман.
На другой стороне канала Грибоедова промелькнула красная спортивная машина. Эти железные игрушки на четырех колесах для Варвары были на одно лицо.
12
Переделав театр «Аквариум» под кинофабрику, советская власть устыдилась и захотела исправиться. Потому отняла купеческий клуб и отдала его старушке Мельпомене. С тех пор Средний драматический театр обитал в особняке невдалеке от Невского проспекта. Там, где купцы просаживали в карты сотни тысяч, заливая горе реками шампанского, возник театр. Он был не слишком большой, как раз чтобы заполнить зал.
С тех пор как Мукомолов стал здесь главным режиссером, аншлаги случались только на премьерах. Зато в актерском буфете для театральных критиков всегда был бесплатный кофе. Чтобы почаще заглядывали за кулисы просто так, поболтать и мило провести время. Заодно упрочить привязанность к театру. Халява была для всех. Кроме критика Ванзаровой. Администраторам и кассирам запретили пускать ее. И продавать билеты.
Маскировку Ингрид оценила критически:
– Ты не выглядишь москвичкой.
Варвара не мечтала быть столичной жительницей, но замечание подруги ее задело.
– Почему это?
– Потому, что ты просила не называть себя Мукомолову. Я сказала, что моя московская приятельница мечтает познакомиться и взять автограф. Ты не похожа на московскую приятельницу.
В зеркальце заднего вида на Варвару смотрела девушка в очках, маске, туго забинтованная платком. Очень мило.
– Что надо исправить?
– Выбросить старье и вложить тысяч двести. А лучше триста, – ответила Ингрид, вылезая из своей маленькой розовой машинки. – Как раз хватит на нормальный вид.
– Значит, я скромная москвичка, – ответила Варвара, поправляя маску. Не хватало, чтобы Ингрид заметила синяк.
– Скромных москвичек не бывает. Раз напросилась, идем как есть.
Варвара ожидала, что на служебном входе в театре висит ее фотография с красной надписью: «Опасно!» или «Не пускать!». Но доску объявлений занимал только плакат про необходимость пребывания в театре в маске и перчатках. Ничего похожего на маску и перчатки у пожилого вахтера не было. Он с интересом героя-любовника и бывшего актера рассмотрел девушку в очках, бросил неодобрительный взгляд на стрижку Ингрид и пропустил их.
Кабинет скандального режиссера оказался на редкость обычным. Старинный, еще купеческий письменный стол с бронзовым чернильным прибором, громоздкие напольные часы и дореволюционные картины с пастушка́ми и пастушками. В общем, все, что не пригодилось советской власти для строительства коммунизма.
Мукомолов вышел из-за стола, обнял Ингрид и скромно поцеловал в щеку. Кажется, он не знал, что между ними все кончено. По мнению Ингрид.
– Представь меня своей очаровательной знакомой, которая соблюдает санитарные правила, – сказал он, прихватив ее под руку.
– Сама умеет здороваться, – ответила подруга, прижимаясь к плечу режиссера.
– Меня зовут София, – ответила Варвара, вспомнив волжского гостя.
– София! Прекрасно! – Мукомолов еще не понял, как вести себя с незнакомкой. Будто подбирал ключик к актрисе. – Как ваша фамилия, прекрасная Софи?
– Ва… Валевская. – Язык Варвары начал, а ей пришлось выкручиваться.
– Софи Валевская… Звучит прекрасно. Словно вы явились из девятнадцатого века.
– Да, она путешествует во времени, – сказала Ингрид. – Вся такая не от мира сего.
Мукомолов выпустил ее локоть, шагнул к Варваре и с поклоном протянул ладонь.
– Не по правилам ковидной эпохи, но позвольте вашу ручку, прекрасная мадемуазель Софи.
У театральных людей всегда наготове реплика из пьесы. Варвара не отказала себе в удовольствии: режиссер не догадывается, что целует ручку, которая отхлестала его спектакль. Губы у него были плотными и мягкими, женственными.
– Чем занимаетесь, прекрасная Софи? – Мукомолов не отпустил ее руку, пытаясь разглядеть сквозь солнечные очки.
– Спиритизмом, – ответила Варвара.
– Неужели? Как интересно. Что именно вы делаете?
– Изучаю мир непознанных сил. Иногда добиваюсь любопытных манифестаций[5].
– Удивительно. – Режиссер обернулся к Ингрид. – И ты скрывала от меня такое сокровище?
– Извини, не знала, что тебя это волнует. – Ингрид злилась: не могла раскрыть Варвару и не желала, чтобы ее мужчина проявлял интерес к другой.
– Меня волнует все новое, – сказал Мукомолов. – Так вы, значит, сильный медиум, Софи?
– Не только, – ответила Варвара. Терять ей было нечего: подруга обиделась, разоблачение неизбежно, надо использовать шанс. Режиссеры доверчивы, как дети. – Я вижу прошлое и могу угадывать будущее.
– Да неужели? – вырвалось у Ингрид.
Мукомолов был сражен.
– Очаровательная Софи, можете продемонстрировать ваши способности? – он крепко сжимал ее руку.
– Конечно, София не откажет, – съязвила Ингрид. – Такое покажет, только держись.
Для начала Варвара освободила пальцы. Отошла на шаг от режиссера. Надо было что-то изобразить. Немного достоверное. Как делает настоящий медиум. Чтобы Ингрид не испортила.
Опустив голову, Варвара приложила кисти рук к вискам. Будто внезапно разболелась голова, а пальцы запачканы.
– Я вижу, что вчера вы были на спиритическом сеансе…
Мукомолов издал удивленный возглас. Как же они наивны, люди театра. Всю жизнь играют.
– Это был не вполне обычный сеанс.
– Верно! – отозвался Мукомолов.
– Был приглашен незнакомый медиум…
– Точно!
– Вы получили какие-то нужные ответы.
– Да! Да!
– В конце сеанса должно было случиться нечто важное.
– О да!
– Что-то пошло не так, сеанс сорвался.
– Невероятно!
– Сеанс проходил… – Варвара сделала драматическую паузу. – В старом доме у какого-то моста. Название начинается на «К», но дальше не вижу… Эти петербургские названия такие странные.
Ингрид издала неприличный смешок. Что не подпортило эффект. Мукомолов был сражен.
– Фантастика! – проговорил он. – Софи, умоляю вас, скажите что-нибудь о моем будущем!
Варвара помахала пальцами, будто стряхивала воду, и отправила подруге умоляющий взгляд: потерпеть и простить. Сквозь темные очки взгляд пробился с трудом.
– Я попробую, – сказала она и выставила ладонь. – Я вижу: вас ждет слава, большая, невероятная… И еще: ваши желания исполнятся. Опасайтесь этого.
Импровизация имела успех.
Мукомолов издал рык голодного тигра. И сделал движение, будто наметил упасть перед Варварой на колени. Телефон на письменном столе затрясся в истерике.
– Да кто еще! – фыркнул режиссер, подошел к столу, снял трубку и раздраженно сказал: – Слушаю.
Всем видом Ингрид показывала, что думает о медиуме Софи. Варвара молитвенно сложила ладошки, чтобы подруга поняла: ничего личного, наглый обман. Ради важного дела.
– Боже мой! – трагически воскликнул Мукомолов. – Когда? Где? О нет!
Он закрыл глаза ладонью. Будто его ослепило солнцем.
Ингрид легонько кивнула в его сторону. Дескать: это что такое? Варвара знала, но сказать не могла. И знак дать не успела. Режиссер печально и величественно опустил трубку.
– Друзья, прошу простить, случилась трагедия, – сказал он. – Только что мне сообщили: погибла актриса нашего театра, наша звезда, Карина Торчак. Сейчас меня будут рвать на части.
Как по волшебству зазвонили оба мобильных Мукомолова и два телефона на столе.
– Стервятники жаждут свежей крови. Я должен давать комментарии. Дамы, простите меня. – Он церемонно поклонился. – Долг превыше всего. Надеюсь, Софи, продолжить наше знакомство. Ингрид, лапочка, мы с тобой на созвоне.
Мукомолов кивнул, давая понять, что сейчас будет изображать для прессы убитого горем главного режиссера. В глазах его прыгали искорки. Как у ребенка, которому Дед Мороз принес желанный подарок.
На улице Ингрид выразительно молчала. Варвара должна была загладить провинность. Для начала она сняла маску, под которой не могла дышать, и стянула очки.
– Подралась со студентами? – спросила Ингрид, от которой не ускользнула синева.
– Хорошего ты обо мне мнения, – мирно ответила Варвара.
– Какое может быть мнение о человеке, который обманул наивное дитя.
– Мукомолов не ребенок. Он совсем не наивен.
– Я знаю, – отрезала Ингрид. Дескать, сама разберусь, мое дитя. – Ты не забыла, что обещала мне вчера?
– Если бы не звонок, нагадала бы твоему режиссеру счастье с блондинкой с короткой прической. Он бы поверил.
Ингрид потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение.
– Не врешь?
– Ты же видишь людей насквозь, – сказала Варвара, потупившись.
– Это да, – согласилась Ингрид и дружелюбно толкнула подругу. – Надо же, Торчак погибла. Что-то Кирилл не слишком убит горем.
Варвара не стала спрашивать: в курсе ли Ингрид их отношений. Наверняка знает. Такая мелочь, как жена или старая любовница ее мужчины, Ингрид никогда не беспокоила. Мужчин она меняла по настроению. Мукомолов был ей интересен, как редкий экземпляр в коллекции охотника.
– Мне тоже его горе показалось наигранным.
– Играть он умеет. Ну, выяснила все, что хотела?
– Спасибо тебе, – уклончиво ответила Варвара, поглядывая на афишу «Укрощения строптивой». На фотографии Торчак в образе Петруччо приказывала Катарине выполнять глупейшие задания, чтобы укротить нрав молодой жены. Катарину играл Даниил Козицкий, мечта женщин и самый популярный актер театра.
– Знаешь, раз начав помогать, останавливаться нельзя.
Ингрид усмехнулась милой хитрости.
– Ну, чего тебе еще надобно, неугомонная подруга?
– Можешь устроить встречу с Козицким?
– Красавчик из театра Кирилла?
– Играет главные роли. Ты с ним знакома?
– Какое это имеет значение? Считай, что завтра вас сведу.
В общих чертах Варвара представляла, как Ингрид познакомится с актером-звездой. Ее любимое выражение: «Когда хочу мужчину, я иду и беру его» объясняло все. Козицкий падет, как остальные. В коллекции будет пополнение. А помощь подруге – отличный предлог.
– Варь, поехали куда-нибудь, покутим.
– Извини, мне надо в институт, – ответила Варвара. Сказать, что она спешит на встречу с лютым врагом Ингрид, было нельзя.
– Ну, как хочешь. А то бы ух! – Подруга чмокнула ее в щеку и укатила.
Варвара пошла к Невскому. Позади раздался визг тормозов. Она оглянулась. У театра поперек улицы припарковалась красная спортивная машина. Варвара подумала, что некоторых людей за руль пускать нельзя. Несмотря на демократию и права человека.
