Педагогическая поэма. Полная версия – Антон Макаренко

Человек не может жить на свете, если у него нет впереди ничего радостного. Истинным стимулом человеческой жизни является завтрашняя радость.

Если к работе подходить трезво, то необходимо признать, что много есть работ тяжелых, неприятных, неинтересных, многие работы требуют большего терпения, привычки преодолевать болевые угнетающие ощущения в организме; очень многие работы только потому и возможны, что человек привык страдать и терпеть.

Вот еще одна книга, по прочтении которой я жалею, что прошел мимо нее много лет назад. А ведь дважды пересекался с ней, как в курсе отечественной литературы, так и в курсе педагогики. Но нет – мимо пролетел. Все потому, что кто-то не читающий ее когда-то сказал, что «Педагогическая поэма» – это скучный учебник по коллективному воспитанию. Что-ж, я наконец-то прочитал этот «скучный учебник». Побольше бы таких «скучных», гляди, учебный процесс веселее пошел бы.Вообще, Макаренко проделал трижды титанический труд. Первый – то что поднял сначала колонию имени Горького, второй – что поднял куряжскую колонию. И третий – что сумел обо всем этом написать, и не только интересно. но и подробно – с историями, наблюдениями, выкладками, заключениями и размышлениями. Поистине, глубокой была память этого человека, что он сумел все это сохранить, записать, и «перелопатить». Всякому педагогу, взвалившему на свои плечи работу с трудными детьми (молчу про беспризорников) при жизни надо ставить памятник. Потому что такая педагогика никогда не допускает шаблонного развития ситуации и шаблонного решения проблем. Ты никогда не найдешь готовый вариант решения, если в твоем классе, группе, отряде или как угодное еще не назови, сорок человек, и у каждого бомба в голове. А у Макаренко таких было четыре сотни, когда он взвалил на себя куряжскую колонию. Правда, ему помогали его же воспитанники, уже перевоспитавшиеся. И все же их было четыреста.Почему в технических вузах мы изучаем сопротивление металлов, а в педагогических не изучаем сопротивление личности, когда ее начинают воспитывать? А ведь для всех не секрет, что такое сопротивление имеет место.

"Педагогическая поэма" меня в очередной раз убедила, что главные враги педагогики сидят в отделах образования и в соответствующем министерстве. Никто так не умеет вредить педагогу, мешать ему, вмешиваться не в свои дела и нагружать педагога совершенно безумными дополнительными обязанностями, а также клеймить за хорошее исполнение основных, как педагогическое начальство в кабинетах, находящихся в отдалении. Даже не колоний, нет – в отдалении просто от школ. Я знаю о чем говорю – я сын учительницы, муж учительницы, сам шесть лет работал в системе образования. Макаренко мне дал понять, что проблема эта вечна.Впрочем, покуда есть такие подвижники – а они есть, я таких даже лично знаю, и даже пару слов ниже скажу, – вопреки начальству трудные, плохие и безнадежные дети все же будут иметь хоть какой-то шанс стать нормальными людьми. Потому что эти подвижники имеют на все свой взгляд, свое видение, свою перспективу, цели, задачи. Одним словом, программу. За это я и благодарен Макаренко – он лучше других обосновал для меня значение программы, которая должна быть у каждого человека по его делу. Вот что сам он сказал:Программа имеет великое значение в жизни человека. Даже самый никчсемный человечишка, если видит перед собой не простое пространство земли с холмами, оврагами, болотами и кочками, а пусть и самую скромную перспективу – дорожки или дороги с поворотами, мостиками, посадками и столбиками, – начинает и себя раскладывать по определенным этапикам, веселее смотрит вперед, и сама природа в его глазах кажется более упорядоченной: то – левая сторона, то – правая, то – ближе к дороге, а то – дальше.

Вот и все, в принципе. Мог бы и под катом раз в десять больше написать, но я не Макаренко, поэтому не буду. А раз обещал пару слов про подвижников – извольте. Восемь лет назад в одном из форумов по интересам познакомился с одной барышней, а через полгода, когда приехал по делам в Москву, встретился с ней. Познакомились, и я ее спрашиваю – кем ты, Катерина, работаешь? – Педагогом в доме трудных детей. – И кто там у тебя?– Да всякие. В основном бандиты малолетние, преступники, а также умственно-отсталые. – И каково это?– Ну вот, посмотри на мою голову. Мне ее двадцать два, а уже седые волосы есть. Вот тебе и ответ.– А почему не уйдешь.Она на меня посмотрела внимательно так, даже не по себе стало, и тихо говорит:– У нас многие ушли. Должен же кто-то оставаться, чтобы делать эту работу!

Ох, и чертяка этот Макаренко! Ох и хорош. Есть у этого мужчины три внушительных "Х": характер, харизма и художественный талант к жизни, ибо его тонкие, порой едкие, но всегда остроумные и справедливые замечания о завихрениях мальчишеской личности, о жизни и взаимоотношениях, меня совершенно покорили.Такой знаете, настоящий мужик! Взял, да и пошел поднимать колонию почти в чистом поле из несовершеннолетних беспризорников и правонарушителей. Даже хуже, чем в чистом поле – в раздолбаном здании, разграбленном имении и в распустившейся «малине». Даже больше, чем поднимать. Он из человеческого сырья, а то и из говна, чего уж там, человеков делал. Людей создавал. Это вам не хухры-мухры, и да простят меня верующие, может это посложнее, чем мир за шесть дней создать. По крайней мере для обычного человека. Ведь что удивительно – он живой и простой, из плоти и крови! Свои симпатии имеет, устает, срывается, даже руку на воспитанников поднимал… Но это только маленькие штришки его личности, которые помогают понять, что и он человек. Потому что уж очень поражают широта души, глубина ума, зашкаливающая за мыслимые пределы температура сердца. Хочется, ох, хочется ради Долгой прогулки, последнего своего рывка к финишу, написать что-то разухабистое и забористое, уж по крайней мере попытаться в меру своих сил и способностей, но не получается: иначе как с восторгом и пафосом я не могу относиться ни к автору, ни к его делу, ни к книге. Становление заведующего колонией Макаренко и колонии имени Горького: от стаи волчат к трудовому коллективу комсомольцев (не кривитесь, это красиво!), от нищеты и рванья к процветающему хозяйству, от бандитского разграбления окрестных сел к великодушному одарению их своими породистыми поросятами, от убогой внутренний жизни воров и попрошаек к художественному театру, который каждую неделю ставит премьеру для всей округи. И вся эта история пересыпана маленькими вехами побед, трагическими происшествиями, а самое главное – едким и хирургическим юмором Макаренко: не пощадит ни одного пацана, даст ему самую нелестную, но справедливую оценку, чтобы увидеть в нем зачатки личности и поднять на небывалую высоту… Ох, если бы все родители были такими, как Макаренко! Не было бы в мире ни подонков, ни лентяев. От редкого шалапута отказывался Антон Семенович. Почти к любому находил подход. Что мы видим к концу второй части поэмы? Идиллия такая, что мочи нет вылезать из книги и жить в нашем убогом мире. Мир, труд, май, и торт с розами. Но почему тревожно заведующему колонией? Без цели впереди начинает понемногу останавливаться в своем стремительном беге за счастьем коллектив горьковцев. И пускай они сейчас счастливы, чуткий ум их вожака видит впереди неизбежный распад. Что делать? Нужно найти новую цель и снова ее покорить. «Малина» из трехсот нищих, вшивых и полностью разложившихся харьковских беспризорников могла бы разрушить дело всей жизни Макаренко. Но он снова победил! Честное слово, когда я читала эпилог, ком в горле стоял. ЧЕЛОВЕЧИЩЕ!

Дом, в котором…

Хроники реалиста.

Этот «дом» начинался с пяти кирпичных коробок на лесной поляне под Полтавой. Буфетный шкаф, древняя сеялка, восемь столярных верстаков, старый мерин и медный колокол: вот и всё хозяйство. Ни стекол, ни дверей. Поначалу коллектив состоял из завхоза Калины Ивановича, будто сошедшего с врубелевской картины «Пан» и двух воспитательниц. После необходимых минимальных приготовлений колония имени Горького приняла своих первых шесть воспитанников. Вступительная приветственная речь успеха среди них не имела и после праздничного обеда беспризорная публика установила вежливый игнор всего педагогического состава. Так начался долгий, трудный путь с удивительными метаморфозами, со своими взлетами и падениями, победами и разочарованиями. Здесь нет никакой романтической окраски, нет идеализации. Здесь честное описание большого труда, который дал многим людям возможность прожить свою жизнь не в тюрьме и закончить её не в канаве. Написано откровенно и честно. Не всем был нужен этот труд. Кто-то по природе своей в канаве рожден и к ней лишь и стремится, лишь в ней видит свою жизнь и смысл.Когда мои родители еще только встречались, папа подрабатывал тренером в подростковой спортивной школе, он вел занятия в велосипедной секции. На одном из таких занятий присутствовала мама. На её глазах один парнишка не справился с управлением и случился завал. Мама с возгласом «Бедный мальчик!» кинулась на помощь. «Бедный мальчик» в ссадинах и царапинах вяло отбивался от маминой заботы, а когда отправился нагонять своих соратников, папа ей тихо сказал: «Света, не порти мне мужиков». Мама поняла, что коллектив этот живет по своим законам и с женскими причитаниями там делать нечего. Макаренко же приходилось сталкиваться и отражать нападки не только женских причитаний, но и форменных истерик. И не только женских. Удел всех успешных в своем деле новаторов. Один чиновник кричит «Спасай! Везде дам зеленый свет», а второй готовит палки в колеса, роет ямы и копит желчь.Антон Семенович Макаренко человек, которым трудно не восхищаться. Человек удивительной работоспособности и многих талантов. Повезло тем ребятам, которые оказались рядом с ним в те трудные и страшные для страны годы, когда волна беспризорности накрыла города. Макаренко был талантливым новатором, и как любому новатору ему приходилось бороться с костностью и сухой бюрократией. Его воспитанию, так же как и его прозе чужд слезливый сентиментализм, интеллигентские причитания и рассуждение. Спокойный, строгий мужской подход (с исключениями, конечно, как без них, если довести мог и по шее дать), сдержанная душевность проявляется не словом, а делом. Он закончил педагогический институт с отличием и прекрасными рекомендациями, долгие годы он мечтал стать писателем, но после первых попыток понял, что еще не готов. Что совместить педагогику и писательство невозможно. Он целиком отдавался какому-то одному делу и часто спал всего лишь по 4 часа в сутки. Макаренко был очень увлечен театром. Жена вспоминала, что однажды ему как-то удалось за 24 дня посетить 31 спектакль. Это увлечение нашло свое продолжение и в колонии.Удивительный человек, удивительная книга. Я даже не подозревала, что меня может не только заинтересовать, но и искренне покорить, и даже систематически смешить книга о колонии беспризорников. Я приступала к чтению с мрачным и серьезным настроем «надо знать», а в итоге получила легкую прозу о серьезных вещах. О благотворном влиянии и важности труда, о коллективе, который заменил семью тем мальчишкам и девчонкам, которые её потеряли. Это не просто пафосные и громкие слова. В этих словах люди обретали свой смысл жизни, находили опору и поддержку. Но все это было бы пустым звуком без умного чуткого руководства. Поверьте, куча скучных шаблонных слов, которые я написала, даже в малейшей степени не передают всю прелесть и красоту этой книги. У англичан есть их юмор, а у нас есть Макаренко.