Антон О'скоттский
Закладочки 2. Разности
Валюта
Василий сидел на унитазе и читал газету. У каждого человека есть привычки. Полезные, бесполезные, вредные. У каждого они свои. Но есть привычки, объединяющие семьи, селения, страны. Даже нации. Привычка читать в туалете как раз из таких. В последнее время эта привычка вновь заняла лидирующие позиции. Не потому что в туалет стали ходить чаще. И не оттого, что заняться стало больше нечем – желающий всегда придумает, чем заполнить свободное время. Причина повышения количества сортирных читателей до смешного проста: в уборные вернулись газеты. Да-да, старые, пожелтевшие, заполненные убористым мелким шрифтом в несколько столбцов листы, нередко заранее порванные на удобные для использования по прямому назначению клочки. Хотя, признаться, истинные ценители печатного слова сперва изучали все заметки на развороте и лишь потом отрывали самые скучные.
Василий был как раз из таких. Итак, он сидел на унитазе и упоенно вникал в новости полугодовой давности.
– Смотри-ка, Маш! А рубль-то, оказывается, снова упал!
– Какой рубль? Дружок твой что ли с лесопилки?
– Его зовут Роберт, – поправил из уборной Василий, отметив для себя, что такое прозвище сослуживцу еще не давали. Ну ничего, когда снова упадет по пьяни, можно будет пошутить, возьмем на заметку.
– А кто ж тогда снова упал?
– Рубль. Так в газете пишут.
– Да твоей газете уже сколько лет-то? Про рубли, доллары и прочие евры забыли уже давно! Не нужны они никому. Ты лучше послушай, что по радио передают!
Маша прибавила громкости. Так, что до туалета донеслись слова диктора:
– Финансовые новости. Туалетная бумага выросла на два пункта и теперь стоит триста восемь граммов гречки за рулон. Согласно прогнозам аналитиков, рост индекса туалетной бумаги продолжится до конца сентября. По мнению экспертов, после окончания сбора урожая гречихи курс стабилизируется и может даже несколько снизится. Но на сильные колебания курсов остальных валют это не должно повлиять.
– Говорила тебе, покупай бумагу! – проворчала жена, убавляя громкость приемника.
– Так гречка дешевле выходила! Да и сейчас курс вполне адекватный. Не один к одному.
– И то хорошо! Да только сейчас на гречку мало что купишь. У всех ее навалом. А ведь год пролежит – и в цене упадет. Ты в курсе, новый урожай дороже прошлогоднего! А через год все твои запасы вообще ничего стоить не будут! Нахрена ты тогда сразу полтонны купил?! Взял бы хоть половину бумагой!
– Я и взял половину бумагой, если не помнишь! – Василий оторвал от газеты кусок с телепрограммой, использовал его по прямому назначению и смыл за собой унитаз, – только кому-то, видите ли, срочно платье понадобилось. А за гречку его не отдавали.
Конечно, на самом деле, все было не совсем так. Маше удалось сторговаться так, что треть цены все-таки гречкой взяли. Не по курсу, разумеется. Оба помнили еще, как люди стихийно сметали с полок магазинов все съедобное, способное храниться не меньше полугода. Потом у людей кончились деньги, и ажиотаж спал. Теперь в каждом доме разместился маленький филиал склада стратегического хранения. Но вся проблема заключалась в том, что со складов положено списывать продукты с истекающим сроком годности. А списывать оказалось некуда. Единственным «долгоиграющим» продуктом, занимавшим немалую часть практически каждого домашнего хранилища, осталась туалетная бумага. Очень быстро рулон превратился в валюту.
Экономика неожиданно легко перешла на новые рельсы. Теперь все взаиморасчеты велись с помощью бумаги и гречки. Да, как ни странно, эта крупа тоже превратилась в деньги. Просто ее было у всех так много, что и за год не съесть, даже если питаться исключительно блюдами из вышеозначенной гречки. Но на полях уже собирали новый урожай самой ценной крупы. Если старые запасы не использовать, неминуем дефолт и – соответственно – новый кризис. А страна еще от старого не оправилась. Сейчас разрабатывался новый законопроект, посвященный сроку использования съедобной валюты.
Но простые люди уже смекнули о несостоятельности еды как средства оплаты. Теперь каждый здравомыслящий человек старался брать исключительно туалетной бумагой. Но государство продолжало выплачивать пособия и зарплаты всем бюджетникам пресловутой гречкой. Пополам с туалетной бумагой. Так что мешки с крупой в доме Василия и Маши только прибывали. Единственным местом, где можно было относительно легко избавиться от нажитого, оставались гастрономы. Но и там гречку принимали лишь в оплату за товары повседневной необходимости. И то без особого энтузиазма.
Самой твердой валютой, как и следовало ожидать, осталась жидкая. Поллитровка не потеряла своей стоимости, но и не подорожала особо. Правда за гречку водку до сих пор никто не продает. Зато отдельные умельцы навострились варить самогон из гречки. Таких по новому законодательству приравняли к фальшивомонетчикам, но особо не преследовали. Сложно доказать стало, что доморощенный алкоголь производится для продажи: никто не менял «гречевку» ни на исходный продукт, ни даже на туалетную бумагу.
Маша бросила взгляд на почти собранный на плите самогонный аппарат:
– Когда ты уже закончишь? Нормальной еды хочется! Гречка эта уже в печенках сидит!
Василий тщательно вымыл руки и появился из ванной:
– Терпение, Маш, терпение. Нельзя торопиться. Змеевик – штука тонкая. С ним просто так по улице не пойдешь – первый же гвардеец загребет.
Он умостился на табурете. На столе перед Василием лежали медные трубки. Когда-то они были частями тормозных систем советских автомобилей. Каждое воскресенье Василий отправлялся на ближайшую барахолку и обменивал драгоценную туалетную бумагу на запчасти от «Жигулей» и «Москвичей». Потом тщательно мыл, скреб, драил ершиком. Теперь, вроде, достаточно, чтобы собрать из отдельных кусочков длинную медную спираль. Василий включил в сеть паяльник:
– Терпение, Машенька, – ласково повторил он, – скоро, совсем скоро заживем как все нормальные люди.
