О вреде табака – Антон Чехов

"Вишнёвый сад" как предвестие революцииПриходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь… Музыка, играй!Не вижу смысла изучать эту пьесу в школе: современные дети аллегорию не поймут, пока им на блюдечке не поднесут. И подносить нельзя, нужно самому прочувствовать.

Современнее всего эта пьеса была в революционные годы. Но и сейчас не утратила своей жизненности.

Тема очень сложная, не могу сказать, что осуждаю идею «дач» в масштабе страны. Но поддержать – значит одобрить и остальное «околодачное», а это страшно.Всё, что сказано на тему интеллигенции и народа в целом, осталось актуальным:

Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом.Лопахин – есть в нём что-то от Иудушки. И явное влияние Рогожина. Но ему симпатизируешь: заработал деньги собственным трудом («я хам, я кулак»), выкупил ненавистный сад – символ помещичества. «Идет новый помещик», но не для жизни по инерции, как пресловутая интеллигенция (Раневская, Гаев и др.) – «Вот наняли музыкантов, а чем платить?»

Лопахин управляет не только своими финансами, но и собственной судьбой.Трофимов – «Дойду или укажу другим путь, как дойти.»

Сложный персонаж, до конца мною не разгаданный. То ли Заратустра Ницше, то ли словоблуд с бревном в глазу. Не могу понять.Впечатление в целом сумбурное, какое и должно быть. Желательно посмотреть хороший спектакль, но где его взять, да и к театру я (посыпаю голову пеплом) равнодушна.

При чтении «Чёрного монаха» у меня возникли ассоциации с «Вишнёвым садом», заставившие перечитать пьесу. Прекрасный сад присутствует и в рассказе «Чёрный монах», и в последнем чеховском шедевре – пьесе «Вишнёвый сад». В обоих произведениях этот великолепный символ красоты постигает одна и та же участь – гибель. И к такому финалу в определённой степени приложил руку, наверное, каждый из героев. Говоря словами Чехова, сказанными по другому поводу, «виноваты все мы». Лопахин верно комментирует бесконечно повторяющуюся ситуацию: «Мы друг перед другом нос дерём, а жизнь знай себе проходит». Так и хочется добавить: и гибнет красота. Возникает вопрос: насколько удачно сложились и будут складываться в дальнейшем судьбы персонажей «Вишнёвого сада» и по каким критериям это оценивать? «Делить людей на удачников и на неудачников – значит смотреть на человеческую природу с узкой, предвзятой точки зрения… Надо быть Богом, чтобы уметь отличать удачников от неудачников и не ошибаться…» (А.П.Чехов – А.С.Суворину). В нашем соревновательном обществе принято судить об успешности, сравнивая людей друг с другом. Но с психологической точки зрения такой подход не совсем верен. Ещё Фрейд утверждал: «Единственный человек, с которым вы должны сравнивать себя, это вы в прошлом. И единственный человек, лучше которого вы должны быть, это тот, кто вы есть сейчас». На мой взгляд, согласно каждому из этих критериев, складывается удачно судьба Лопахина. Пытаясь понять, почему Чехов считал роль Лопахина центральной, я обратила внимание на то, что Лопахин – единственный персонаж пьесы, рост личности которого является очевидным и не остановился. Другие же словно застыли в постоянстве и неизменности, о чём свидетельствуют соответствующие реплики («ты всё такой же», «по-прежнему всё такая же» и т.д.) и прозвища (например, «вечный студент»). Но ведь сам факт наличия динамики личностного развития в какой-то мере подтверждает успешность и правильность жизненных ориентиров человека, а также позволяет надеяться, что Лопахин ещё научится лучше разбираться и в себе, и в тех книгах, которые он пытается читать. Сила его личности – в самом стремлении к росту (не только в материальном, но и в духовном плане). Причём внутренний источник развития у него открыт, а не завален различными страхами, комплексами, отговорками и условностями. И ещё, в отличие от всех остальных героев, в нём одновременно просматриваются и земное, и космическое начала: коммерческая жилка органично соседствует с трудолюбием, возвышенными мыслями и любовью к прекрасному. И самые проникновенные слова о вишнёвом саде принадлежат именно Лопахину: «имение, прекрасней которого нет на свете». Противопоставление романтического и обывательского сознаний, прослеживаемое в «Чёрном монахе», получает своё развитие в дальнейшем творчестве Чехова и доводится почти до абсурда в этой финальной пьесе. Мне кажется, что Антон Павлович пытается приблизить нас к видению жизни не только в противоположности её прозы и поэзии, но и в их гармоничном единстве. Глубоко прочувствованная Чеховым неразрывность этого единства приземлённого и беспредельного хорошо видна, например, в таких его словах: «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни». Вечное и сиюминутное нераздельно связаны: «дотронулся до одного конца, как дрогнул другой» («Студент»). Писатель и в жанровой природе пьесы осуществил такие особые принципы соединения противоположностей: комического и драматического, благодаря которым она не поддаётся однозначному жанровому прочтению.

Все-таки излишнее внимание к делам общества – главная чума русских писателей. Если бы Чехов меньше интересовался новыми народившимися классами, разрухой послекрепостного периода и неприспособленностью дворян к жизни, а заострил внимание на человеческой стороне отчужденности и бессмысленности – был бы русский Антониони за 60 лет до Антониони. Да и так, в общем-то, в те моменты, когда Раневская прекращает ронять монеты, а Лопахин вспоминать, что его отец – мужик, получается хорошая история об одиночестве – при этом очень русская – лишенная всякого пафоса, неказистая, слякотная, скучная, заунывная и под плохую музыку. По большому счету все в (нашей) жизни так и есть: когда рушатся жизни люди непременно обедают и непременно с какими-нибудь нелепыми уродцами.