Антон Первушин
Псы войны
– Великолепны прежде всего вы, мисс Лани. А если говорить о русских в Биармии, то я думаю, всё образуется самым наилучшим образом, ведь Биармия – цивилизованная страна, не так ли?
– У нас с ними разговор будет простой, – прогудел со своего места Роман, всё это время прислушивавшийся к беседе. – «Чемодан, вокзал, Россия»!
– Не обращайте внимания, – быстро сказала Рита, смерив бритый затылок Романа недовольным взглядом. – Иногда он совершенно невыносим. А грубит просто так – чтобы замечали.
– Но-но, – сказал спецкор «Бьярмскринглы» без малейшей, впрочем, угрозы. – Ты говори, Рита, да не заговаривайся. У меня своё мнение тоже есть. А то, что вы мои статьи редактируете до полной неузнаваемости, ещё ничего не значит.
– В бухгалтерии ты не такой принципиальный, – заметила Лани.
Похоже, дело шло к ссоре между коллегами, и Хольц хотел было вмешаться, сменить тему, но тут бритоголовый Роман обронил кратко: «Вот и приехали» – и Дэвид действительно увидел впереди, за ветровым стеклом, огни города, вынырнувшие навстречу машине из чёрной бездны ночи.
Потом начались обычные для России приключения. Единственная гостиница Алонца оказалась закрыта – в буквальном смысле заперта на ключ. На торопливые настойчивые звонки вышел охранник в форменной куртке, окинул компанию мутным взглядом и объявил, что все места заняты, и нечего тут под окнами стоять.
– Поехали в «Биармию»? – предложил Роман. – Там сервис получше.
Поехали в «Биармию» – так называлась гостиница на той стороне реки, в Белогороде. И снова незадача: мост оказался разведён.
Чертыхаясь, Роман вылез из машины, подошёл к установленному перед въездом на мост ограждению и, как бы не веря собственным глазам, постучал по крашеному металлу кулаком.
– Вот блин горелый! – сказал он, вернувшись. – Его же в это время года не разводят.
– У вас и разводной мост имеется? – восхитился Хольц.
– Имеется, – отозвался Роман. – С этого берега до острова. И разводят его, как вы могли убедиться, в самый неподходящий момент.
– А если в объезд?
– В объезд долго. Доберёмся только к утру – уже и возвращаться придётся… Проблемка, – Роман помолчал. – Я-то могу и в машине переночевать, а вот куда вас девать? Может, у тебя, Рита, его поселим? – он посмотрел на девушку.
Лани замешкалась, а Дэвид почувствовал, что должен немедленно придумать, как помочь Рите выпутаться. Ему она очень нравилась, но в первую же ночь оказаться с ней в одной квартире, наедине, воспользовавшись естественным гостеприимством, – это слишком просто и словно бы взято из дамского романа стоимостью шесть долларов девяносто девять центов…
– А скажите, – обратился Хольц к Роману, – ваша редакция тоже на ночь закрывается?
Роман хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно же! А вы согласитесь там переночевать?
– Считайте, что я сам это предложил, – ответил Дэвид с достоинством.
Рита просияла, а репортёр «Си-Эн-Эн» понял, что всё сделал правильно, и его шансы на взаимность резко возросли.
Роман тем временем развернул «тойоту» и повёл её по ночным улицам Алонца, прочь от реки и моста. Через четверть часа они въехали на площадь, освещённую фонарями. Хольц увидел светящиеся окна и решил, что это и есть редакция. Но это оказалась круглосуточная аптека. Здание издательско-типографского комплекса находилось на другой стороне площади, и в его окнах было темно.
– На ночь остаются два охранника и дежурный редактор, – пояснил Роман, пока они шли от машины к зданию. – Дрыхнут, наверное. Утром, часов в семь, придут типографские работники. А к девяти и мы подтянемся.
– О’кей, – Дэвид кивнул. – А где предстоит ночевать мне?
– В приёмной у главного. Это на втором этаже. Там есть роскошный диван для посетителей.
Так оно всё и получилось. Заспанный охранник открыл дверь и проводил ночных гостей на второй этаж. Предложенный диван Хольца вполне удовлетворил, тем более, что к нему сыскались подушка и плед. Корреспонденты «Летописи» чинно распрощались с американским тележурналистом и почти сразу ушли. Хольц выключил свет в приёмной, но ещё некоторое время стоял у окна, глядя с высоты на площадь. Он знал, что завтра утром его жизнь кардинально переменится, и хотел запечатлеть эти минуты в памяти навсегда, чтобы потом было с чем сравнивать и чем гордиться. Завтра он познакомится с членами редколлегии и спецкорами, узнает свежие новости и свяжется с офисом в Петербурге. Потом, вечером, удобно будет пригласить Риту в ресторан, предоставив ей право выбора, ведь он ещё совсем не знает города. А там – как получится. Однако уже сейчас Дэвид ощущал спокойную уверенность, что всё будет хорошо.
«Точка отсчёта, – подумал он, ложась на диван и укрываясь пледом. – Это новая точка отсчёта… Надо будет позвонить маме. Ей будет приятно услышать, что её сын снова в седле…»
С этой мыслью он уснул.
3.
Дэвида Хольца разбудил громкий звук разбившегося стекла. Он сразу сел и настороженно огляделся вокруг. В ту же самую секунду со звоном разлетелось второе оконное стекло, а по полу покатился кусок белого кирпича.
– Shied! – ругнулся репортёр «Си-Эн-Эн» и проворно вскочил на ноги.
Он пересёк приёмную, но подошёл к окну сбоку, опасаясь нового камня. С осторожностью выглянув наружу, Хольц увидел, что в рассветном сумраке по площади бродят какие-то люди. По одежде это были гражданские – наверное, местные жители. Некоторые из них собрались в группы, переговариваясь и покуривая. Другие держались особняком. Двое молодых людей в кожаных куртках стояли под самыми окнами. Они разворотили бордюр у клумбы и выбирали кирпичи. На глазах у Хольца один из молодых людей выпрямился и швырнул новый кусок кирпича прямо в тележурналиста. Но замах оказался слабым, и кирпич не долетел до цели, отскочив от подоконника. Дэвид инстинктивно отпрянул, но потом любопытство пересилило, и он снова припал к окну.
Дальнейшие события развивались так. Из припаркованной на редакционной стоянке «тойоты» вылез бритоголовый Роман и грозно прикрикнул на хулиганов. Те не обратили на него внимания, и тогда спецкор «Бьярмскринглы» двинулся прямо на них. Однако добраться до молодых людей в кожанках у него не получилось. Из бесцельно слоняющихся по площади местных жителей вдруг выделилось две группы. Одна группа пошла наперерез Роману, вторая – к оставленной им «тойоте». Не прошло и минуты, как бритоголовый спецкор оказался окружён плечистыми субъектами самого неприветливого вида. Сообразив, что при соотношении один против шести выйти из схватки победителем вряд ли удастся, Роман быстро заговорил, указывая то на окна редакции, то на хулиганов с кирпичами. А затем неожиданно для всех сунул руку за пазуху и вытащил пистолет. Стрелять он ни в кого не стал, но вид оружия подействовал на окруживших его субъектов – они расступились, и Роман быстро зашагал к входным дверям издательско-типографского комплекса.
– Пидор биармский! – громко выкрикнул ему вслед один из плечистых.
В тот же момент вторая группа принялась крушить «тойоту». В руках местных жителей появились тяжелые арматурные стержни, и самый смелый из них с задорным гиканьем ударил стержнем по ветровому стеклу. Стекло хотя и покрылось трещинами, но выдержало этот первый удар. Но тут посыпались новые, и вскоре у «тойоты» не осталось ни одного целого стекла.
Роман приостановился, глядя, как рушат его машину, но тут один из молодых хулиганов бросил в него кирпич, попал в спину, и спецкор предпочёл ретироваться. И правильно сделал.
Через минуту Роман ворвался в приёмную, буквально трясясь от ярости.
– Отойдите от окна! – тут же потребовал он у Хольца. – Не хватало нам ещё, чтобы вас подстрелили. Но какие всё-таки уроды! – он нервно заходил по приёмной, потом швырнул на секретарский стол пистолет и сел в кресло, обхватив голову руками.
Дэвид взял оружие и сразу понял, что это газовый «пугач» – он хорош только в замкнутом пространстве, на открытом воздухе эффект от него близок к нулю.
– Нужно что-то делать, – сказал корреспондент «Си-Эн-Эн» Роману, возвращая пистолет на место. – Нельзя сидеть просто так.
– Ты прав, – согласился спецкор «Бьярмскринглы», подняв голову. – Нужно действовать.
Затем порывисто придвинулся вместе с креслом к столу и снял трубку телефонного аппарата. К удивлению Хольца, он не стал звонить в милицию, а сначала набрал номер нынешнего владельца издательско-типографского комплекса. Вкратце изложив ситуацию, он выслушал ответ, затем начал набирать новый номер. В течение пятнадцати минут Роман обзвонил руководство издания, и на лице его появилась торжествующая улыбка.
– Всё складывается наилучшим образом, – сказал он, заметив вопросительный взгляд Хольца. – Продержимся полчаса, а там из Белогорода ребята подтянутся.
– Какие «ребята»? – уточнил Дэвид, хотя и сам уже догадывался, о ком идёт речь.
– Из Сил самообороны, – честно ответил Роман. – Возьмут здание под охрану – ни один урод не сунется.
– А почему просто не вызвать милицию?
– Ты дурак или прикидываешься? Ясно же, что это не спонтанная акция, – за этими придурками стоят местные власти.
– Это я понимаю, – Хольц ничуть не обиделся на «дурака», видя, что Роман не в себе. – Но нужно подстраховаться. Чтобы не было потом вопросов.
– Логично, – кивнул Роман. – А ты, молодец, Дэвид, соображаешь… – он набрал на клавиатуре телефона 02 и снял трубку: – Милиция? Это из «Летописи Биармии» беспокоят. Какие-то хулиганы бьют наши окна. А другие хулиганы разбили мою машину – она стоит на площади Конституции. И собираются её поджечь… Моя фамилия? А зачем вам моя фамилия?.. А-а, ну понятно. Меня зовут Роман Ковач. Я штатный корреспондент «Летописи Биармии». Что вы сказали? Сам туда пошёл, козёл вонючий!
Роман бросил трубку на базу и улыбнулся Хольцу ещё шире:
– Я же говорил. Милиция в курсе. У придурков развязаны руки. Ничего! Наши ребята покажут им, где раки зимуют!
В приёмную вбежал охранник.
– Подошли рабочие типографии, – сообщил он с порога. – Но их не пускают. Хмыри встали у дверей и послали их на фиг.
– Пусть идут домой, – сказал Роман. – Сегодня хочешь не хочешь, а выходной. Я уже позвонил шефу. Скоро здесь будут наши.
– Здорово! – порадовался охранник.
Но его радость была преждевременной. Зазвонил телефон. Роман включил громкую связь, и все услышали сокрушительную весть:
– Роман, на нас не рассчитывай, – послышался из динамика волевой голос. – Мост разведён. И здесь целое столпотворение. Короче, мы застряли. Постарайся собрать тех, кто живёт в Алонце. Держитесь. Будем через четыре часа.
– Господи! – простонал охранник. – Они развели мост. Это подготовлено!
– Кого же я могу собрать? – растерялся Роман; прежнюю уверенность как ветром сдуло. – Из биармов здесь только корреспонденты.
– Так, я пошёл, – сказал вдруг охранник деловито.
– Куда это ты намылился? – спецкор «Бьярмскринглы» приподнялся из-за стола.
– Домой. У меня смена закончилась.
– Ты сбрендил? А кто будет дверь охранять?
– Не знаю. И знать не хочу.
– Ты соображаешь, что делаешь?
– Соображаю.
– Шеф тебя уволит, – пригрозил Роман. – Завтра, нет уже сегодня уволит!
– Пожалуйста, – спокойно отозвался охранник. – Мне моя жизнь и здоровье важнее, чем ваши пять тысяч «деревянными». Счастливо оставаться.
Он развернулся и вышел, оставив дверь открытой.
– Ну и катись! – крикнул Роман, стиснув кулаки. – Крыса!
Спецкор «Бьярмскринглы» тяжело опустился в кресло.
– Крыса, – повторил он с горечью. – Все они крысы. Бегут с тонущего корабля.
– Я могу чем-нибудь помочь? – предупредительно спросил Дэвид.
Роман внимательно посмотрел на Хольца, в глазах спецкора что-то промелькнуло, но потом он махнул рукой:
– Мы уже проиграли. А проигрывать следует с достоинством. Если хотите, оставайтесь – ни вас, ни меня эти ублюдки не тронут. Им другое нужно…
Вдруг с площади донёсся нарастающий вой множества сирен.
– Что это? – встрепенулся Дэвид и пошёл к окну.
На площадь въезжала колонна, состоящая из милицейских автомобилей и крытых армейских грузовиков. Когда машины остановились, из них на асфальт полезли спецназовцы в бронежилетах и защитных шлемах, с автоматами Калашникова наперевес.
– А вот и маски-шоу пожаловали, – прокомментировал Роман, вставший у Хольца за спиной.
Один из спецназовцев – по всей видимости, командир – достал из автомобиля мегафон и приказал местным жителям очистить площадь. В случае неповиновения командир пообещал открыть огонь на поражение. Местные жители не возражали. Бритоголовый Роман, конечно же, прав в своих подозрениях: погромщики и власти были заодно, а значит, их действия дополняли друг друга, являясь частями общего плана.
После того, как группы местных жителей отошли к аптеке, спецназовцы расставили посты, выгрузили из машин секции ограждения, и вскоре здание издательско-типографского комплекса было полностью блокировано со стороны площади.
– Ловко у них получается, – признал Роман, в голосе его звучала тоска.
– Смотрите, – Хольц вытянул руку, – это, кажется, Рита?
И действительно через площадь, в обход грузовиков, тороплива шла Рита Лани.
– Блин горелый, – пробормотал Роман. – Её-то чего сюда принесло?
У ограждения Рита остановилась и заговорила с одним из спецназовцев. Тот покачал головой и отвернулся. Тогда Рита направилась к офицеру с мегафоном.
– У неё есть сотовый телефон? – волнуясь, спросил Дэвид. – Надо предупредить, сказать, чтобы уходила отсюда.
– А толку? – сказал Роман. – Она совершеннолетняя и не первый день в журналистике. Если пришла, значит, решила поучаствовать – теперь её и танком не прогонишь.
На объяснения с офицером девушка потратила минут пять. Наконец тому надоело препираться с настойчивой журналисткой, и он отдал распоряжение пропустить Риту внутрь здания. Дэвид побежал вниз по лестнице ей навстречу.
– Рита! – воскликнул он, едва завидев девушку. – Зачем же вы пришли? Здесь опасно!..
Лани посмотрела на него иронически.
– Не опаснее, чем в любом другом месте этого города, – заявила она с улыбкой. – Не переживайте, Дэвид, ещё ведь ничего не случилось. И, даст Бог, не случится.
Девушка взяла его под руку так уверенно, будто делала это всю жизнь, и они вдвоём пошли наверх.
– В приёмной выбили стёкла, – пожаловался Хольц.
– Я видела, – сообщила Лани.
– И всё равно пришли сюда? – поразился тележурналист.
– Да. А почему вас это удивляет?
– Вы отважная, – сказал Дэвид.
Рита остановилась, приподнялась на цыпочки и поцеловала репортёра в щёку. Судорожно вздохнув, Дэвид попытался обнять её, однако девушка сразу же высвободилась и побежала по лестнице.
Насупленный Роман ждал их в приёмной.
– Привет, – сказал он Рите. – Давно не виделись.
– Ты шефу звонил? – с порога спросила Лани.
– Звонил. Мост перекрыт. Застряли в пробке. Будут не раньше, чем через четыре часа. Типографских рабочих не пустили. Охранники, суки, сбежали. Так что, получается, мы остались втроём. Против придурков с ломами и спецназа с автоматами.
– Это очень плохо, – заявила Рита.
– Сам знаю.
– Майор Карташов сказал, что штурма не планируется, но через час здание будет взято под полный контроль спецназом МВД.
– Майор Карташов? Это он там распоряжается?
– Он.
– Ты ему объяснила, что у нас ещё неделя в запасе?
– Объяснила. Но у него приказ. Говорит, в связи с участившимися случаями хулиганства и вандализма, имеющими «протестную основу», принято решение о немедленном прекращении деятельности издательства.
– Тогда нам ничего не светит, – признал Роман. – Если сам Карташов говорит…
– А кто такой майор Карташов? – поинтересовался Дэвид.
– О! – Рита оглянулась на репортёра. – Это великий человек. Его в Алонце каждая собака знает. Командует отрядом специального назначения. Я всего лишь три дня назад у него очередное интервью брала.
– Поэтому он вас и пропустил?
– Наверное…
Роман заёрзал.
– Хватит попусту трепаться, – перебил он Риту. – У вас есть какие-нибудь конструктивные предложения? Или нам остаётся только вручить ключи Карташову?
– Позвони Брумману, – предложила вдруг Лани. – Пусть он лично пригрозит Колесничему, что если спецназ не будет отозван, то он напишет письмо Президенту. Или пусть сам что-нибудь придумает – у него же есть способы давления на этого любителя малолетних.
– Ты не поверишь, – сказал Роман, – но Брумман почему-то не дал мне своего телефона.
– Свяжись с секретариатом!
Роман хмыкнул.
– Не думаю, что шеф глупее нас с тобой. Может, он уже связался?..
– Шефа здесь нет. И с Карташовым он не разговаривал. Как шеф может оценить серьёзность ситуации?
Роман всё ещё медлил, и тогда Рита подошла к столу и положила пальцы на телефонную трубку:
– Не хочешь рисковать? Тогда я позвоню Брумману сама.
Ей не довелось куда-нибудь позвонить. Загрохотали тяжёлые ботинки, и в приёмную ворвалась сразу трое спецназовцев. Настороженно поводя укороченными дулами автоматов, они осмотрелись. Потом двое из них встали у двери, а третий выступил вперёд.
Этот третий опустил автомат, снял с головы шлем и улыбнулся опешившим журналистам:
– Здравия желаю, биармы! Собирайте вещички и – домой.
– Мы никуда отсюда не уйдём! – отрезала Рита. – Вы не имеете права закрывать издательство. Это произвол, и о факте произвола скоро станет известно российскому Президенту.
– Вон вы как заговорили, – улыбка на лице спецназовца превратилась в оскал. – Сначала пишете всякие гадости о нашем Президенте, а чуть что, так сразу жаловаться ему? У меня приказ! – рявкнул он. – Очистить помещение!
Тут нервы у взвинченного утренними событиями Романа не выдержали.
– Пошёл ты в зад, гнида! – завопил спецкор «Бьярмскринглы», после чего схватил со стола свой газовый пистолет и нацелил его на спецназовца.
Дальнейшее произошло за какую-то секунду, но эта секунда отпечаталась в памяти Хольца на всю оставшуюся жизнь. Спецназовец уронил шлем и в то же самое время потянул висевший на плече автомат. Он выстрелил быстрее Романа, но дуло было направлено в другую сторону, и вылетевшая пуля попала Рите в живот. Всхлипнув, девушка повалилась на спину, и все, находившиеся в приёмной, застыли, наблюдая, как она падает.
Роман выронил пистолет и бросился к Лани. Но Хольц успел раньше – он рухнул на колени, подхватил её под мышки, попытался поднять, но увидел тёмно-коричневую кровь на полу и понял, что его помощь, скорее всего, не потребуется.
– За что? – прошептал он, плача и не стыдясь своих слёз. – За что?!
– Я не хотел! – закричал спецназовец в отчаянии. – Я не хотел, это правда!..
4.
Лидер Фронта национального возрождения и всенародно избранный президент Республики Биармия Борис Брумман готовился приветствовать праздничную демонстрацию жителей Белогорода, стоя на трибуне, которую вот за две недели возвели на Садовой площади, рядом со зданием научной библиотеки. Разумеется, там он должен был находиться не один, а в целой компании, список которой утрясался раза в три дольше, чем строилась сама трибуна.
Марк Айле оказался в этом списке случайно и, можно сказать, в самый последний момент. Генерал Керро прислал его вместо себя сопровождать двух оперативников ЦРУ Кларка и Чавеза, которые в свою очередь и вполне официально сопровождали консула, прибывшего из Петербурга специально для обсуждения вопроса об открытии консульства в Белогороде. Находиться среди высокопоставленных чиновников республиканской администрации было для Айле впервой, и он чувствовал себя очень неуютно: мало ли, ляпнешь чего-нибудь, потом ввек не отмоешься – потому он всё больше молчал, вёл себя скромно, слушал, что говорят другие.
Разговоры же по большей части были ни о чём. Чиновники администрации жались к консулу и выражали одобрение любому его косноязычному высказыванию. Брумман словно не замечал этого, попыхивая сигареткой в длинном мундштуке и разглядывая сквозь линзы стильного пенсне развевающиеся флаги – сегодня площадь украшали российский триколор и красные знамёна Советской армии.
– Праздник победы над нацистами – это великий праздник, – изрёк очередную банальность американский консул.
– Да, да, это великий праздник, – кивали чиновники.
– Соединённые Штаты Америки и Россия воевали бок о бок, чтобы победить нацизм.
– Да, да, это великая победа.
– Мы, американцы, помним о великом союзе Америки и России.
– Да, да, это был великий союз.
– А Биармия участвовала в великой войне с нацизмом? – спросил консул.
Этот вопрос поставил чиновников в тупик. Они зашептались, в глазах появилась тревога.
– Разумеется, участвовала, господин консул, – ответил за всех Брумман, полуобернувшись к американцу. – В те времена Биармия была частью Советской России, а следовательно, её сыны воевали на фронтах наравне с другими народами, населявшими эту страну. Наш вклад в великую победу ничуть не меньше, чем у русских. А вот, кстати, и наши герои…
Грянула музыка, и на Садовую площадь выпустили первую колонну, состоящую из ветеранов Великой Отечественной войны, проживающих в Белогороде и области. Все они были в новеньких мундирах, сшитых по специальному заказу Фронта национального возрождения, и при орденах, полученных в боях за Родину, которую когда-то они считали единой и неделимой.
К действу сразу же подключился популярный диктор местного телевидения, нанятый для ведения мероприятия, – его микрофон был установлен под трибуной.
– В первых рядах праздничного шествия мы видим наших уважаемых ветеранов, – провозгласил он торжественным баритоном. – Именно они пятьдесят восемь лет назад водрузили знамя победы над рейхстагом. И хотя поредели их ряды, они до сих пор остаются примером для нашей молодёжи, эталоном самоотверженности и любви к свой родине. Здоровья и долгих вам лет, ветераны Биармии! С праздником великой победы! Ура!
– Ура-а-а! – раскатисто прокатилось над колонной.
– Следом за ветеранами войны, – продолжал диктор, – на площадь выступают сотрудники наших доблестных правоохранительных органов. Вы видите тех, кто ежедневно и еженощно стоит на страже нашего покоя; тех, кто защищает нас от преступников и террористов, порой жертвуя самым дорогим – своей жизнью – во имя торжества законности и порядка. С праздником вас, храбрые служители закона! Ура!
– Ура-а-а!
Марк Айле едва сдержал смех. Он-то как офицер СГБ знал, что по случаю массовых гуляний, все «храбрые служители закона», способные носить оружие, с пяти утра на ногах и рассредоточены по городу для обеспечения порядка на местах. А в колонне идут в основном сотрудники секретариата, архива, да прокурорские работники, коих к пистолету или автомату подпускать опасно для их собственного здоровья. Но чиновники, стоявшие на трибуне, восприняли комментарий как должное.
Потом мысли Айле сменили направленность. Он подумал, что несмотря на все благоглупости, восстановление старой, ещё советских времён, традиции по устроению праздничных шествий – несомненно правильное дело; оно позволяет народу хотя бы на день почувствовать себя единым целым – обществом, у которого есть будущее и ясное представление о том, каким это будущее должно быть.
– Теперь на площадь выходит колонна Сил самообороны Биармии, – вещал меж тем диктор. – Это мужественные опытные офицеры, которые вернулись в Биармию из разных уголков России, чтобы служить своей исторической родине. Они – ядро и элита вооружённых сил независимой Биармии…
– А где же российские солдаты? – поинтересовался консул.
И снова чиновники замешкались. И снова им на помощь пришёл президент Брумман.
– На территории республики не осталось российских гарнизонов, – ответил он, попыхивая сигаретой. – Действуют только пограничные заставы. Но командование округом отказалось предоставить военнослужащих для участия в параде.
– Получается, – заметил консул, – что ваши Силы самообороны – фактически единственное формирование, способное вести военные действия в республике.
– Совершенно верно, – подтвердил Брумман. – Потому они комплектовались из бывших кадровых офицеров. Среди них есть даже те, кто воевал в Афганистане, и позже – в Чечне.
– Excellently! – сказал консул, и все чиновники закивали.
Айле не знал, чего «превосходного» в том, что Биармия осталась без защиты со стороны российской армии, но его мнения здесь никто и не спрашивал.
Офицеры Сил самообороны были одеты в форму, пошитую на американский манер. Однако в отличие от американских военных, погон они не носили, а в качестве знаков различия использовали «лычки» – узкие нашивки на воротниках, различающиеся по цвету. Айле рассказывали, что многие офицеры ворчали по поводу этих лычек, но таково было решение самого Бруммана, и ворчунам оставалось довольствоваться тем, что при приёме в состав Сил самообороны им автоматически повышали звание и выплачивали соответствующее довольствие.
Проходя мимо трибун ровными колоннами, офицеры по команде старшего разом повернули головы и взяли под козырёк, что вызвало необычайный восторг у публики, наблюдавшей за шествием с тротуаров. Взрослые радостно закричали: «Ура-а-а!», а дети замахали синими флажками с изображением крепостной башни, более похожей на стилизованную шахматную ладью, – неофициального герба Биармии.
– Excellently! – повторил консул.
– За нашими доблестными офицерами идёт колонна спортсменов, – объявил диктор. – Они представляют общество «Спортсмены Биармии». Они лучшие из лучших. Когда-нибудь именно эти молодые ребята станут чемпионами Олимпийских игр, установят новые мировые рекорды, привезут в Биармию золото и серебро спортивных побед. Да здравствует общество «Спертсмены Биармии»! Ура!
– Ура-а-а!
И по поводу спортивного общества у Марка Айле имелось особое мнение, которое на публике лучше не озвучивать. Капитану СГБ было хорошо известно, что руководство этого клуба менее всего заботит «золото и серебро побед»: под его крышей собирались всякие тёмные личности и микроцефалы с начальным образованием, но огромными мускулами, которые занимались чем угодно, кроме подготовки к спортивным состязаниям. Кроме того, СГБ негласно курировало деятельность «Спортсменов», и каждый второй в штате клуба числился «сексотом» и готов был выполнить любой приказ своего «куратора». Проще говоря, если бы диктор, стоявший у микрофона под трибунами, объявил, что на площадь выходит колонна профессиональных «провокаторов», он был бы недалёк от истины.
А праздник продолжался. Вслед за спортсменами-провокаторами на площадь вышла колонна женского общества «Йомалатинтис», возглавляемого Ингой Бьярмуле. У этих тоже была своя форменная одежда – строгие костюмы в стиле «бизнес-вумен», но с длинными, почти до пят, юбками. Сверху видно не было, но Айле знал, что в дополнение к костюму у каждой из «йомалатинтис» слева на груди имеется значок принадлежности к обществу – стрела с овальным наконечником, украшенным изображением глаза. Этот символ был прямиком взят из «Бьярмскринглы», а сами стрелы считались непременным атрибутом воинственной богини Йомалы – примерно, как молнии у Зевса.
– …Взгляните на них! – заходился в пароксизме чувств диктор. – Вчерашние домохозяйки, секретарши, учительницы, медсёстры – тихие труженицы и матери наших детей – почувствовали свою ответственность перед грядущими поколениями и объединились в историческое общество, целью которого является восстановление исконной культуры Биармии. Именно им предстоит написать труды и учебники, в которых будет рассказываться о подлинной истории и традициях нашего народа…
«А Брумман скромен, – внезапно подумал Айле. – В каждом из комментариев так и тянет добавить что-нибудь о мудрости президента, который всё своё время тратит на решение проблем ветеранов, борцов с преступностью, офицеров Сил самообороны, спортсменов и домохозяек. Наверняка, так и было в исходном тексте, и наверняка, эти дифирамбы сам же Брумман и вычеркнул…»
Марк не успел решить, украшает ли скромность президента, поскольку его внимание привлёк мощный, нарастающий с неба гул.
– Разве мы заказывали авиацию? – удивился Брумман, оборачиваясь к секретарю-референту.
В этот момент низкие облака продавила туша вертолёта «Ми-24», на фюзеляже которого красовалась огромная красная звезда. Вертолёт завис над площадью, и тут же заработала пушка на его подвеске. Тридцатимиллиметровые снаряды с сокрушительным визгом разорвали воздух над трибунами. Все, кто стоял там, повалились друг на друга, а невидимый стрелок продолжал поливать огнём здание научной библиотеки, превращая его свежевыкрашенный фасад в лунный пейзаж. На площади началась паника. Колонна «Йомалатинтис» разбилась, «бывшие домохозяйки» с криками и плачем побежали в толпу, но и сама толпа обезумела, смела редкое оцепление милиции и, топча упавших, устремилась к проспекту Патриотов, откуда выходили праздничные колонны.
Марк Айле не видел ничего этого. Он скорчился на дощатом полу и смотрел на американского консула, который лежал на спине и с перекошенным от ужаса лицом наблюдал за боевым вертолётом.
Всё закончилось разом, вдруг. Пушка прекратила стрелять, а «Ми-24» сразу же начал набирать высоту, пока вновь не скрылся за облаками.
Айле привстал, огляделся и увидел агента Чавеза. Как ни странно, на лице оперативника ЦРУ не было страха – он сидел на корточках и улыбался…
5.
– …И как тебе понравился этот спектакль? – спросил Кларк.
Двое агентов Управления тайных операций Оперативного Директората ЦРУ стояли на балконе гостиницы «Биармия», любуясь огнями вечернего Белогорода. На вопрос коллеги Чавез пожал плечами.
– Похоже, они считают нас полными идиотами, – сказал он. – Насмотрелись голливудских фильмов и вообразили, что мы их тоже смотрим. Кто, интересно, додумался намалевать такую звезду на фюзеляже вертолёта?
– Какая разница? – Кларк искоса взглянул на приятеля. – Главное, что они своего добились: консул чуть в штаны не наложил.
Чавез тихо засмеялся, вспоминая.
– Следует отдать должное нашему другу Керро, – продолжал Кларк. – Он провернул блестящую операцию. И очень вовремя.
Чавез вдруг посерьезнел:
– Что мы напишем в отчёте?
– То, чего от нас ждут. Пора запускать операцию. В конечном итоге, это выгодно не только биармам, но и нам…
