Антон Прокошев
Записки детского реаниматолога
© Антон Прокошев, 2025
ISBN 978-5-0065-9717-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Введение
Эта книга короткая, потому что она не набита враньём. Идея написать эту книгу возникла совершенно спонтанно. Но как мы знаем, спонтанные вещи в этой жизни самые приятные: спонтанное дыхание, спонтанное путешествие, спонтанный секс.
Эта книга не автобиография. Это просто страницы, повествующие о том, как сформировался один доктор.
У каждого человека за всю жизнь накопится множество интересных историй.
Хочу отметить, что тут все истории являются абсолютной правдой. Какие-то будут казаться совершенно фантастическими и сказочными, но они правдивы. Они точно не вымысел. Я их пережил. Я их видел.
Всё, что написано здесь, – это жизнь, а жизнь иногда бывает сказкой. Страшной, весёлой, но сказкой.
Сразу договоримся на берегу, что тут будет минимум медицинских терминов. Будут лишь небольшие и упрощённые факты о врачевании.
Это мелодрама с элементами триллера и комедии.
Даю слово быть кратким.
Итак. Самое важное. В данный момент вам нужно представить, что вы сидите у костра с бутылочкой пенного (или с кружкой чая) и слушаете истории одного реаниматолога. Почему костёр? Костёр – это что-то про покой для глаз и сердца. Он успокаивает своим теплом, создаёт душевный уют. Костёр как мягкий релаксант. Да. Именно так.
Тело может быть неподвижно, а мысли уносятся далеко-далеко.
О, какое блаженство.
Ладно. Или можете представить, что мы сидим в баре. Ну или в пабе. Тоже неплохо.
Кстати, знаете разницу между баром и пабом? Это интересно.
Короче, запоминаем. В баре много видов алкоголя (виски, джин, водка, пиво), но более скудная кухня (чипсы, бургеры, пицца). А паб – это то место, где главным и доминирующим напитком является пиво. Ну и в пабе более разнообразное и полноценное меню. Также паб – это более спокойное и уникальное в плане национальных черт место (ирландский и английский паб трудно перепутать: они реально разные). А бар – это уже более шумное и интернациональное место.
Зачем вам эта информация? Не знаю. Мне ведь она пригодилась, хотя только в 32 года я узнал, чем они отличаются.
Приятно узнавать что-то новое. Не всё и не всегда. Но чаще это интересно и полезно.
Первые шаги
Я врач. Никогда не сомневался, что я им стану.
Я прожил вполне обычное детство. Но оно было счастливым.
Рос в неполной семье, но был горячо любим мамой, дедушкой и бабушкой. Моя мама детский доктор. И я детский доктор.
Но, справедливости ради, мама никогда не ставила цель, чтобы я стал врачом; она никогда не насаждала мне медицину. За это я ей очень благодарен. Она дала возможность истинно полюбить врачевание.
Мама говорила, что, когда мне было пять лет, вид крови всегда меня успокаивал, мобилизовывал, в то время как взрослые сорокалетние мужики падали в обморок.
Я лечил раненых собак, кошек, птиц. Делал перевязки, накладывал шины…
Вы спросите: «А зачем было пытаться лечить самому? Можно же просто отвезти животное ветеринару». Сейчас, в 2020-е годы, конечно. Но то были времена «демократии» нашей Родины: девяностые годы… Тогда даже человеку помощь оказывали не всегда и не везде.
Помню, было два детских сада, затем школа. Точнее говоря, гимназия. Одиннадцать лет строгого режима.
Всё это так далеко ушло, словно никогда и не было.
Настоящая жизнь началась в 2010 году. Я поступил в медицинский. И ещё шесть лет «строгача». Шутка.
Если честно, то в медицинском было интересно и весело. Сейчас я это понимаю более ясно.
Что было потом? Потом я влюбился. В прекрасную однокурсницу.
Что было в последующие годы? Я уже не помню достаточно точно. Всё слишком перемешалось и перепуталось в памяти.
Одно скажу точно.
Копия той, в которую я втюрился по уши, сидит сейчас в соседней комнате и смотрит мультики.
Между жизнью и смертью
Я врач – анестезиолог-реаниматолог. Можно часами говорить о тонкостях этой удивительной специальности, но мы тут не для этого.
Я очень люблю свою работу. Я воистину её фанат. Если судить по зарплате в первые годы работы, то я ходил на неё только ради чистой радости. А радость была и по-прежнему есть.
Второй моей радости в жизни пять лет. Её зовут Мирослава. Безмерно люблю её.
Даже здание больницы, где я работаю, вызывает в моей душе тепло и трепет. В этих стенах родилась моя дочь. Живой, здоровой. Слава Богу. И акушерам.
Ужасная и самая нелюбимая сторона нашей работы в реанимации – это сообщать родным и близким о смерти человека. Сообщать матери о смерти своего новорождённого ребёнка, сообщать сыну о смерти своей матери. Это наша обязанность. Жестокая обязанность.
Иногда для этого даже не нужно слов. Хватает одного взгляда, мимики и молчания.
На всю жизнь врезался в память летальный исход одного недоношенного малыша.
Ребёнок родился значительно раньше срока с весом менее полутора килограммов. Помимо тяжёлой дыхательной недостаточности у него было серьёзное врождённое заболевание крови. Очень редкий вид анемии. Ему был оказан весь спектр необходимой помощи. Было перелито несколько компонентов крови. Но все наши усилия были тщетны…
Ребёнок прожил всего двенадцать часов.
Всё это время, когда мы боролись за жизнь малыша, я постоянно поддерживал контакт с его мамой: сообщал ей новые данные по ходу диагностики и лечения заболевания, рассказывал про динамику состояния, возможные исходы.
К сожалению, в пять утра жизненные ресурсы ребёнка были исчерпаны.
После клинической смерти на фоне реанимационных мероприятий наступила уже смерть биологическая, необратимая.
И вот настал самый мучительный момент моей работы в реанимации: сообщить матери о смерти ребёнка. Я, кое-как подбирая слова, захожу в палату, где находилась женщина, просто смотрю на неё. Проглатываю ком в горле. Колеблюсь. Хочу сказать хоть что-то.
Но молчу…
Мать, привстав с кровати, смотрит на меня. Передо мной глаза, ищущие надежду. Но надежды уже нет.
И, видимо, по моему взгляду это понятно. Понятно без слов. И тут женщина оседает на кровать со словами: «Нет, нет, нет, нет…» Закрывает лицо руками и начинает тихо плакать.
Вспоминаю часто этот момент, он очень ярко отчеканился в моей голове.
Я лишь подхожу к матери, кладу руку ей на плечо и стою рядом. Я молчу. Слова тут не нужны. Они излишни.
Хотя есть одна сухая и вроде бы необходимая фраза: «Примите мои соболезнования».
Терпеть её не могу. Поверьте, в такой момент никому не нужны ваши соболезнования. Вы это сказали, а человеку ни жарко ни холодно.
Точнее говоря, соболезнования нужны, но не в виде этой фразы. Лучше просто побыть рядом с человеком в такие моменты.
Если бы меня попросили одной фразой охарактеризовать мою работу, то я, определённо, выбрал бы словосочетание: «Игры со смертью».
Не самая приятная «игра» из-за того, что на кону слишком ценные вещи. Но эта «игра» мощно захватывает и не отпускает. И порой понимаешь, что всё-таки это настоящая война.
Но с кем мы, реаниматологи, играем в эту «игру»? С Богом или дьяволом? С жизнью или смертью?
На мой взгляд, неважно, с кем ты борешься. Важен сам факт, что ты уже вступил в этот бой. Важно то, что каждое дежурство ты начинаешь новую битву и продолжаешь войну без возможности отступить.
И если есть хоть призрачные математические шансы на успех, то ты должен биться, забыв о сне, голоде, усталости.
И тогда, уходя утром со смены, ты испытаешь самое приятное чувство: удовлетворение от проделанной работы. И истинное чувство кайфа, если пациенту стало лучше. Да, тебе удалось вырвать его из лап смерти. Выкуси, старуха с косой!