Антон Макаренко
Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
Страшно богатое и настоящее дело устроил ты с коммунарами, хотя я уверен, что оно требует от тебя много энергии и приносит неприятности. Там, в коммуне, сейчас протекает обычный похабный процесс, какой всегда бывает, когда бессильные, бесталанные люди из зависти к другим и из подражания берутся за большое дело. Я уверен, что коммунарские головотяпы понесут и возмездие, все в свое время»[30].
Письма Антона Семеновича к бывшим воспитанникам проникнуты отцовской заботой и искренностью. В «Педагогической поэме» и в «Марше 30 года» Н. Ф. Шершнева Антон Семенович изобразил в образе Н. Вершнева. Выпускники пишут ему письма, советуются с ним, называют своих сыновей его именем.
С 1937 года А. С. Макаренко записывает в специальной тетради все, что узнает о коммунарах-дзержинцах, о их жизненном пути, об их заботах и тревогах. Без них ему одиноко, но сведения ему нужны и для «Флагов на башнях». В письме от 14 августа 1938 года к читательнице его произведений учительнице Т. В. Турчаниновой Антон Семенович признается:
«Сейчас очень плохо чувствую себя без ребят, но мало ли приходится по разным причинам плохо себя чувствовать? Приходится делать то, что целесообразно. В течение 16 лет я создал две колонии, и каждая из них была в своем роде хороша, и каждую развалили в момент наибольшей высоты.
До каких же пор можно продолжать подобную работу? Очевидно, что опыт никому ничего доказать не может. Нужно писать. Буду писать как умею, надеюсь, что рано или поздно будет моя победа. Если заинтересуетесь моими писаниями, читайте новый роман «Флаги на башнях», который печатается в журнале „Красная новь“»[31].
В письме от 6 октября 1938 года Антон Семенович сообщает бывшему коммунару В. Г. Зайцеву о том, что отдельными изданиями должны выйти «Педагогическая поэма» и «Флаги на башнях». «Пиши чаще, – заканчивает свое письмо А. С. Макаренко, – на меня не обижайся. Передай горячий привет ребятам, всем, кто меня помнит. Может быть, летом соберусь к Вам: у меня предстоит командировка в Иркутск, а там уже и к Вам недалеко»[32].
Письма свидетельствуют, что, работая над «Флагами на башнях», Антон Семенович поддерживает связь с бывшими воспитанниками. Он пишет книгу о них, его волнуют их судьбы. Он пишет книгу о том, как личность находит себя в коллективе, он формулирует принципиальные положения своей педагогической системы, которую не могли принять «Олимпийцы», все те, кто развалил и погубил созданные им воспитательные учреждения. Достаточно вспомнить весну 1932 года, когда А. С. Макаренко дал согласие оставить пост заведующего и стал исполнять обязанности заместителя по воспитательной части коммуны им. Ф. Э. Дзержинского. В августе 1932 года он пишет члену правления коммуны М. М. Букшпану следующее:
«Второй раз у меня вырывают работу из рук – первый раз в колонии им. Горького в 1927 г., когда наркомпросовские дамы испугались командира, и второй раз, сейчас, когда Кочубиевскому захотелось употребить и дисциплину, и мощь, и культуру нашего коллектива для производственного марафета. В первый раз мне посчастливилось отступить к Вам с отрядом в 60 человек, а теперь и отступать некуда. Кроме того, тогда я был холост, а теперь я связан семьей, с квартирой и прочими сложностями. Только потому я в апреле и согласился сделаться помощником Максимова.
А теперь я вижу, что совершил преступление и перед собой, и перед своим делом»[33].
А. С. Макаренко с грустью и сожалением пишет, что «коммуна направляется к определенному пункту: это завод для несовершеннолетних с общежитием и столовой для рабочих с кое-какой учебной установкой. Для того чтобы держать этих молодых рабочих в повиновении, нужен такой какой-нибудь Макаренко – старший надзиратель. Вот и все. И не заметили того, что самое замечательное, что есть в коммуне, – это коммунарский коллектив. Его не заметили, как не замечают здоровье. А этот коллектив – плод огромной филигранной работы целого десятилетия (…) Только работа этого коллектива над собой, только школа и книга могут определить наше движение вперед. Завод только часть общей работы над коллективом…»[34]
Находясь в отпуске, Антон Семенович в письме коммунару Черному от 14 апреля 1932 года сообщает: «Благодаря Вашим письмам я знаю все, что делается у нас в коммуне, и задаром не беспокоюсь. Хлопцы наши молодцы, что держат дисциплину и порядок, я за это им страшно благодарен»[35].
Жизнь в Москве была также насыщена работой – писательской и лекционной. В письме бывшему воспитаннику Л. В. Конисевичу от 6 октября 1938 года он раскрывает свои писательские планы: «Сейчас тоже много работаю, недавно сдал в печать „Флаги на башнях“, нечто навеянное коммуной имени Дзержинского, вечная ей память. У меня бывает много коммунаров. Вася Клюшник бывает у нас почти ежедневно. Были харьковские артисты во главе с Клавой Борискиной, заходят и другие. Народ все правильный, и моя совесть не страдает»[36].
Выступая 18 октября 1938 года перед читателями в Ленинградском Дворце культуры им. С. М. Кирова Антон Семенович сообщает о том, как появился замысел «Флагов на башнях», раскрывает свою педагогическую и гражданскую позицию:
«Я хотел изобразить тот замечательный коллектив, в котором мне посчастливилось работать, изобразить его внутренние движения, его судьбу, его окружение.
Это счастливый коллектив в счастливом обществе. И я хотел показать, что счастье этого коллектива, нередко выражающееся в глубоко поэтических формах, заключается также в борьбе, но не в такой напряженной борьбе с явными препятствиями, с явными врагами, как было в колонии, а в борьбе тонкой, в движении внутренних человеческих сил, часто выраженных внутренними, еле заметными тонами. Все это очень важные и сложные вопросы. Только в коммуне им. Дзержинского я особенно остро понял, почувствовал, что недостаточно охватил еще всю сложность процесса воспитания нового человека.
Этот процесс происходит не только внутри самого коллектива, он происходит во всем нашем социалистическом обществе. Это процессы труда и внутренних отношений, роста самого человека и, наконец, многочисленные чрезвычайно тонкие внутренние междумальчишеские и междуколонистские отношения. Все это я старался показать. (…) Может быть, с такой задачей в произведении „Флаги на башнях“ я и не справился. Решение этой задачи, вероятно, хватит не одному поколению. Но я обратил внимание, что мальчики и девочки в таком коллективе – это прежде всего граждане. И в этом заключается отличие наших детей от детей какого угодно общества. (…) Чем больше гражданский долг связывается с их ростом и воспитанием, тем более полноценные воспитываются из них люди»[37].
Галина Стахиевна Макаренко вспоминала, что чужой яркий педагогический опыт Антон Семенович «воспринимал как победу на общем фронте, но в 1938 г. на многолюдном учительском собрании честно сказал: „Такого опыта, как мой, мне не приходилось больше видеть“»[38]. Высокая оценка деятельности А. С. Макаренко-педагога содержится в воспоминаниях его соратников, близких ему по духу людей.
Чрезвычайно интересную информацию о личности педагога-писателя мы находим в следующих записях Г. С. Макаренко:
«Антон Семенович ревностно оберегал свою внутреннюю творческую лабораторию от постоянного влияния, любопытства и даже слишком настойчивого внимания. Он очень любил неполную строфу Тютчева:
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум.
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи —
Внимай их пенью – и молчи!..
Никогда не показывал он черновых набросков, предварительных планов, неоконченных вариантов, записных книжек даже самым интимно близким людям. И ссылался на Маяковского, который также не любил и не берег своих черновиков. Стоило очень большого труда и времени, чтобы убедить этого исполнительного человека, который, кажется, никогда ничего не забывал, приносить и складывать первые тексты (их, впрочем, трудно назвать черновиками, так они чисто написаны) в отдельный ящик письменного стола. Уже в последние годы в Москве Антон Семенович, изысканно кланяясь, передавал мне очередную связку с веселой шуткой: „Любительнице, хоть бы древних, а то обыкновенных старых бумаг, снисходя к ее слабости“.
Но погибли от этой своеобразной установки драгоценные сейчас 8 первых глав „Поэмы“, так разрознил Антон Семенович замечательный, неопубликованный еще, роман „ФД-1“, так отдал оба экземпляра сценария о коммуне им. Дзержинского и они исчезли. Он много бывал в коммуне и там писал – уследить за ним было невозможно. (…)
Антон Семенович был человеком непреодолимой рабочей энергии и пафоса труда, и только поэтому, создавая колонию и коммуну, он создал „Педагогическую поэму“ о колонистах-горьковцах и „Флаги на башнях“ – поэму о коммунарах-дзержинцах»[39].
Приведенные строки воспоминаний самого близкого Антону Семеновичу человека еще раз подтверждают мысль об его удивительной работоспособности. Он находил время решать любую, даже самую незначительную, на первый взгляд проблему, возникшую у воспитанников. О небывалом педагогическом таланте Антона Семеновича замечательно писал его соратник В. Н. Терский: «В его кабинете или штабной палатке во время похода всегда набивалось много народу – приходили воспитанники и педагоги послушать его, посмотреть, как он работает. Ребята шли в кабинет к Антону Семеновичу, готовы были пропустить любое удовольствие – лишь бы побывать у него. Правда, в кабинете они немедленно превращались в действующее лицо, потому что Антон Семенович мог одновременно, продолжая писать одно из своих литературных произведений, заметить, у кого костюм не в порядке, какой разговор ведут за стенами палатки мальчишки, распорядиться позвать их тут же и разрешить их спор (…) В большинстве случаев влияние (педагогическое) Антона Семеновича выражалось не в разговорах или нотациях. Он не вел продолжительных бесед, а остроумный, точно вскользь брошенной фразой добивался изумительных результатов (…) Антон Семенович был крупным ученым, (…), в частности, он прекрасно, до мельчайших деталей, разработал методику внешкольной работы. Антон Семенович помогал нам составлять военные игры, и сам участвовал в них. Кстати сказать, до сих пор мало обращали внимание на то, что Антон Семенович прекрасно знал историю войн, регулярно выписывал и читал журнал „Военное дело“, умел увлечь и заразить военными играми всех нас»[40].
Неоценимую до сих пор научную ценность имеют неопубликованные тетради-дневники В. Н. Терского. В одной из тетрадей читаем: «А. С. Макаренко часто подчеркивает необходимость большой смелости педагога, о необходимой для этой работы способности рисковать. Такая необходимость фактически возникает перед педагогом в самой его работе. Далеко не всегда бывает возможность все изучить, все взвесить, а обстоятельства требуют неотложного решения вопроса.
Суворовская трактовка слова глазомер, как нельзя более подходит к тому замечательному качеству, которое имел Макаренко. Суворов понимал так: не можешь точно ответить на вопрос, отвечай приблизительно, но не молчи и не заявляй: „Не могу знать“, отвечай как можешь, но отвечай! – Невозможно точно рассчитать силу сопротивления турок в крепости Измаил, силу и связь всех обстоятельств, – оцени все на глазомер, но не сиди под крепостью, а бери ее! В этом риск, но если все что можно предусмотрено и подготовлено, все быстро продумано как следует, то это благородный риск, в отличие от глупого риска, который никак не обоснован. Меня с Макаренко роднила наша общая любовь к Суворову и желание следовать его примеру в педагогике. Мы отлично все знали: что такое риск, как понимать глазомер, чтобы действовать без опозданий, вовремя, опережая жизнь коллектива и направляя ее. Но как далек был Макаренко от халтуры! Не менее далек, чем от лженаучного педантизма! Там, где обстоятельства дела позволяли изучать вопрос глубже, основательнее, где время позволяло думать, – никогда не спешил Макаренко с выводами и тем более с действиями; в особенности в последнее время его педагогической деятельности, когда и опыта у него было больше и жизнь коллектива коммуны Дзержинского текла по проторенному уже руслу спокойно и величаво, весело и счастливо. Казалось бы опыт позволял ему увереннее, быстрее решать всякие вопросы. Но нет! Строже и требовательнее становился художник своего великого дела и к своему труду и к труду своих товарищей и к ребятам. Но никогда требовательность его к другим не превышала его требовательности к себе лично и не превышала его великой заботы о других, заботы, выражавшейся не в словах, а в делах»[41].
«Флаги на башнях» можно назвать лебединой песней педагога-писателя. «Флаги» – это гимн завершающему этапу нелегкого педагогического творчества А. С. Макаренко, это победа, триумф его педагогической системы! Название повести-романа символично: флаги на башнях дома-дворца коммуны были видны издали. По воспоминаниям близких людей можно заключить, что эти флаги ассоциировались у А. С. Макаренко с флагами на рыцарских замках средневековья. Не случайно и то, что коммунары-юноши по-рыцарски относились к коммунаркам, защищали и уважали их.
Для А. С. Макаренко, брат которого был поручиком в царской, армии, знамя имело колоссальное воспитательное значение. Еще в дореволюционном высшем железнодорожном начальном училище в Крюкове, будучи его инспектором (заведующим), А. С. Макаренко ввел школьное знамя как сильнейший воспитательный символ. Эту идею подсказал брат Виталий Семенович, который в тяжелые 1917–1919 годы был учителем спорта, рисования, математики в училище. В. С. Макаренко в своих воспоминаниях писал:
«Надо отметить, что два года, которые мы провели в Высшем начальном училище… прошли под знаком крайних материальных лишений: власти сменялись чуть ли не каждые 2 месяца (большевики, немцы, вновь большевики, петлюровцы, антоновцы, григорьевцы и пр.) и население было разорено. (…) Я донашивал еще форменную одежду (кроме погон) – да другого у меня и не было. Меня расспрашивали о войне, об окопах, о ранениях и наградах. И как-то незаметно, без определенного плана я старался заниматься с ребятами военным строем. Во время уроков гимнастики, несмотря ни на какую погоду, мы строились во дворе, перестраивались и затем уходили с песнями куда-нибудь в ближайшие окрестности.
После военного строя как-то незаметно вопрос зашел о знамени: почему у нас нет своего знамени? Мы хотим иметь свое знамя! Я им советовал обратиться прямо к А.»[42].
Виталий Семенович отметил, что сначала Антон Семенович был против, обосновывая отказ словами: «Я не хочу здесь заводить казарму!» Но Антона Семеновича удалось убедить в том, что знамя, как и военный строй, «применяется не только в армии, но и у бойскаутов, и в кадетских корпусах и имеет большое воспитательное значение»[43]. И вот, вспоминал Виталий Семенович, «в одно из первых весенних воскресений 1918 г., сопровождаемые многочисленными родителями, мы совершили нашу первую военную прогулку со знаменем и оркестром в Деевский лес, в 3-х километрах от училища, где оставались целый день – пели, играли, варили кашу, вообще, провели чудесный день; тогда у А. исчезли последние сомнения относительно полезности военного строя»[44].
Когда Крюков был занят немецкими войсками, продолжал Виталий Семенович, «знамя было шелковое, белое, окаймленное золотой бахромой. С одной стороны были вышиты инициалы училища и эмблема путей сообщения (кажется, скрещенные топор и якорь). С другой стороны, по настоянию попа, Таня Коробова вышила текст из евангелия: „Тако да просветиться свет ваш пред человеком“. (Когда украинцев сменили большевики (в начале 1919 г.), мы сняли со знамени желтую и голубую ленты и заменили их красными»[45]. Позже заменили его красным знаменем, военные прогулки со знаменем стали регулярными, а к лету 1918 года появился собственный оркестр „в 20 человек музыкантов“».
В колонии (коммуне), возглавляемой А. С. Макаренко, знамя было символом единства всех трудящихся большой страны, символом гражданственности и патриотизма.
В связи со сказанным, следует вспомнить историю, случившуюся с Львом Салько, которого Антон Семенович считал своим приемным сыном и который с 14-ти лет был полноправным коммунаром, не раз избирался командиром постоянного и сводного отрядов. Перед войной Лев Салько окончил Московский авиационный институт (МАИ). В начале ВОВ техником-лейтенантом был направлен из ЦАГИ (где работал) в 19-ый полк, осенью переименованный в 1294 с/п 7-ой Баумановской дивизии народного ополчения (находился на второй линии обороны западнее г. Дорогоуша Смоленской области). 5 октября 1941 г. поступил приказ: всему полку выступать в поход на восток к г. Медынь. 7 октября полк прибыл к с. Знаменка (по шоссе Юхново-Вязьма). Вновь приказ – разворачиваться для принятия боя. Полк должен был прикрыть отступление частей Красной Армии из района г. Юхнов. Полк принял бой. Ночью полковник Разгуляев дал приказ отступать по направлению к г. Вязьмы. По шоссе двинулись к г. Вязьмы. Но пробиться в город не удалось: попали под обстрел. Укрывались в лесу, провели разведку. Двинулись по направлению к ст. Иваново по железной дороге. Утром дошли до шоссе, а там двигались немецкие танки. В лесу полковник Разгуляев передал Льву Салько на хранение 2 полковых знамени и обменял винтовку на ППШ.
9 октября 1941 г. группа (человек 80, присоединялись люди – от 50 до 200) во главе с полковником Разгуляевым вышла по направлению к г. Гданску для соединения с частями Красной Армии. Шли ночью. 19 октября вечером находились в 30 км от Можайска Московской области, а ночью сделали последний переход между селениями Борисово и Ведея возле Можайска и соединились с частями Красной Армии.
Полковник Разгуляев передал отряд на пересыльный пункт в г. Дорохово, а сам со своим полком отправился в Москву. С ним был и Лев Салько. 31 октября 1941 г. прибыли в Москву. Лев отдал здесь Разгуляеву два знамени 1294 полка, которые все это время нес. Знамена были сохранены, что позволяло полковнику Разгуляеву формировать полк. Без сохранения знамен это было бы невозможно. Лев Салько попал на пересыльный пункт и далее был послан в распоряжение ВДВКА, где был зачислен в летно-испытательный отряд ВДВ КА, который формировался в г. Саратове.
Сохранилась семейная переписка Льва Михайловича Салько с матерью. В июле 1941 года он с тревогой пишет: «Прошу, умоляю тебя, скорее уезжай из Москвы к нашим. Только это может меня успокоить. Становлюсь на колени и умоляю!!!»[46] В эвакуации уже находилась беременная супруга Льва – Галина Павловна, в девичестве Смирнова. Ее отец – Павел Петрович Смирнов, военный, во время ВОВ помог вывезти архив А. С. Макаренко из Москвы в Куйбышев.
* * *
Роль знамени в военной истории России была огромной. Верность боевому знамени глубоко заложена в сознании русского народа. А. С. Макаренко, прекрасный знаток истории, понимал, что одной из древнейших традиций нашего воинства является верность боевому знамени. У древних славян выше всех других символов почитались свои знамена. Если офицеры или солдаты оставляли свое знамя, они несли жестокое наказание. Не случайно в воинском уставе 1716 записано, что если стоя перед неприятием, «уйдут и знамя свое или штандарт до последней капли крови оборонять не будут, оные имеют шельмовать быть, а когда поймаются, убиты будут».
В «Марше 30 года» А. С. Макаренко писал: «Строевой устав коммуны давно выработан и закреплен, как и полагается для военного устава. Поэтому собраться в поход, построиться и выступить коммуна в случае надобности может в течение трех минут».[47]
В походы обязательно брали знамя. В «ФД-1» читаем: «Вынес четвертый отряд знамя в чехле и замер перед фронтом. С правого фланга отделилась знаменная бригада, под салют оркестра приняли знамя, и вот оно уже на правом фланге во главе нашей белоснежной колонны, чтобы быть там полтора месяца»[48].
В коммуне избиралась знаменная бригада (или отряд) – это знаменщик и два ассистента с винтовками. Знамя в чехле несли во время всех походов. В начале похода, в торжественные моменты всегда отдается честь знамени. Вот как описывает этот ритуал А. С. Макаренко:
«Все готово. (…) В оркестре подымают трубы, и фанфаристы расцвечивают утро красными полотнищами флагов. Волчок настороженно поднимает руку.
– Под знамя смирно! Равнение налево!
Оркестр гремит знаменный салют, все коммунары поднимают руки, перед фронтом замирает Карабанов. Служащие, провожающие колонну, тоже козыряют. Из парадных дверей выходит дежурный по коммуне и с рукой у козырька фуражки «ведет» знамя. Три коммунара бережно и подчеркнуто изящно проносят знамя по фронту и устанавливают его на правом фланге. Знамя держат почти вертикально: если оно без чехла, то оно не развевается, а красивыми мягкими складками падает на плечи знаменщика, и при движении линии этих складок почти не меняются. Древко только касается плеча, вся тяжесть приходится на руки, а двумя руками держать знамя неприлично. Поэтому быть знаменщиком – дело довольно трудное. (…) Коммунары прямо с развернутого фронта переходят в марш, на ходу перестраиваясь в колонну. Наш постоянный строй по шести, расстояние между рядами просторное – шесть шагов до трех. Командиры взводов впереди, а между взводами интервал шесть шагов.
Гремит радостный марш: начался наш праздник.
Через час колонна подходит к городу. Между высокими домами улицы Либкнехта наш большой оркестр разрывает воздух»[49].
Культ знамени несет на себе огромную воспитательную силу. У А. С. Макаренко знамя, флаг ассоциировались со стремлениями гордого коммунарского коллектива к новым высотам в учебе и труде. Коллектив всегда стремился к новым высотам, к борьбе за лучшую жизнь. Педагог неоднократно повторял: «Символ единства – знамя»[50]. О знамени Антон Семенович говорил так: «Если знамя стоит в одной комнате и надо его переместить ввиду ремонта в другую комнату, то вся коммуна одевается в нарядные костюмы и в строю переносит знамя. Это не только символизирует любовь к нашей стране, но и четкость работы коллектива»[51].
Не случайно 17-ю главу третьей части своей последней книги А. С. Макаренко называет «Флаги на башнях» (как и название всей книги). В главе показана работа штаба коммунарского соревнования. Антон Семенович приводит диаграммы штаба, рассчитанные на многие годы. Фронты на диаграммах постоянно перемещаются. Например: «Положение на фронте на 29 августа. Вчера наш краснознаменный правый фланг нанес последний удар противнику: годовой план швейного цеха выполнен полностью, девочки после короткого штурма взяли правые башни города, на башнях развевается Красный флаг СССР…»[52]. Далее А. С. Макаренко поясняет: «На диаграмме, действительно, было видно: на правой башне развевается красный флаг. Это замечательное событие так долго ожидалось, что просто глазам не верилось, когда оно наступило. Четвертая бригада в продолжение целого дня ходила смотреть на диаграмму: действительно, на башнях стоит маленький, узенький красный флаг и на нем написано: СССР»[53].
Вот как воспринимает знамя юный персонаж «Флагов на башнях» Ваня Гальченко: «Знамя колонии им. Первого мая Ваня видел первый раз, но кое-что о нем знал. Знаменщик Колос и его два ассистента не входили ни в одну из бригад колонии, а составляли особую «знаменную бригаду», которая жила в отдельной комнате. Это была единственная комната в колонии, которая всегда запиралась на ключ, если из нее все уходили. В этой комнате знамя стояло на маленьком помосте у затянутой бархатом стены, а над ним был сделан такой же бархатный балдахин»[54].
Редактор «Флагов на башнях» Ю. Б. Лукин в статье «Педагог и писатель», напечатанной в «Комсомольской правде» 1 апреля 1944 г. (к 5-летию со дня смерти А. С. Макаренко) писал: «Особым благоговением овеян у Макаренко культ Красного знамени, символ и борьба за самые светлые идеалы человечества. Воспоминание о крови наших отцов, окрасившей это знамя, всегда служило у Макаренко могучим дисциплинирующим фактором этики и морали нового человека».
Военизация, за которую так ругали А. С. Макаренко представители «Олимпа», была именно той игрой, которая нравилась всем без исключения колонистам (коммунарам). Военизация по Макаренко – это строжайшая дисциплина, выполнение без пререканий установленных правил коммунарской жизни. Это прекрасная тренировка в самодисциплине, выносливости, ответственности. Продуктивная работа Совета командиров, общих собраний, ответственность командиров за свой отряд, бесчисленные комиссии и дежурства по коммуне, за которые отвечали сами коммунары, учеба, производительный труд на заводе, многочисленные кружки – все это делало коммунаров истинными хозяевами своего родного дома, в котором всегда царила атмосфера радости, благополучия, защищенности. Никаких хмурых лиц, только веселый смех, иногда иронический!
В «Марше 30 года» в главе «Куда мы идем?» читаем: «Вообще говоря, в коммуне выработалась очень сложная и хитрая механика внутренних отношений. Механика наших отношений инстинктивно устанавливаются каждым коммунаром. Благодаря этому нам удается избегать какого бы то ни было раскола коллектива, вражды, недовольства, зависти и сплетен. И вся мудрость этих отношений, в глазах коммунаров, концентрируется в переменности состава совета командиров, в котором уже побывала половина коммунаров и обязательно побывают остальные»[55].
По словам редактора Ю. Б. Лукина, А. С. Макаренко «сумел создать своим коммунарам такую юность, которой могут позавидовать многие дети, воспитывающиеся в семье, и которая решительным образом определила всю их дальнейшую жизнь. Поразительно чуткий педагог, он в своей воспитательной системе нашел интереснейшие методы… коллективного воспитания. В его системе замечательно учтены были детская тяга к военной игре, детский кодекс чести, строгость детской дисциплины, воспитательное значение образования и квалифицированного труда, яркая реакция психики подростка на оказываемое ему доверие. Он был предельно взыскательным, педантически дотошным в требованиях исполнения его приказов и в то же время по-горьковски верил в человека. Широта его доверия, по рассказам бывших колонистов и коммунаров, прямо-таки потрясала их и была одним из решающих факторов в переломе их психологии»[56]. Антон Семенович «обладал талантом находить дорогу к самому хорошему, что есть у человека. Он уже тогда, в годы лишений и голода, хотел и добивался, чтобы весь мир завидовал его стройным «пацанам» в темных рубашках с белыми воротниками, его прославленным колонистам. Он был страстно, пророчески убежден, что это все будет и уже есть прекрасные люди»[57].
Следует сказать о том, что знакомство А. С. Макаренко с Ю. Б. Лукиным произошло в самом начале 1930-х годов, когда редактировалась рукопись «Марша 30 года». Любопытное совпадение: Юрий Лукин – первый редактор первого опубликованного художественного произведения Антона Семеновича и последнего – «Флагов на башнях». Молодой в те годы редактор вспоминал: «Когда однажды, сидя в редакции, я услышал вопрос: „Где здесь редакция современной литературы?“ и ко мне обратился пожилой человек в военной шинели, с обветренным суровым лицом и совершенно особенным, несомненно макаренковским, чуть насмешливым, затаенно улыбающимися глазами, я, не задумываясь даже о неожиданности своего вопроса, спросил его: „Вы – товарищ Макаренко?“ Он расхохотался и подтвердил это, удивляясь тому, что был так сразу узнан. Мне кажется, его повсюду бы узнали те, кто читал его книги.
Работать над рукописью Антона Семеновича было очень интересно и весело. Его тонкий ум, вкус и юмор превратили эту сложную, подчас очень утомительную работу в увлекательнейшее занятие – вроде игры в шахматы.
Он много балагурил. Так, например, правя однажды в его кабинете в Лаврушинском переулке текст „Флагов на башнях“, мы обнаружили, что там на каждом шагу герои улыбались и хохотали. Антон Семенович, шутливо сетуя на то, что вот, дескать, автор и редактор не дают молодежи повеселиться, рассказал к разговору, что в одной редакции ему слово „пацаны“ всюду переправили на „парни“. И когда мы кончили работу, он улыбнулся своей удивительно теплой улыбкой и сказал: „Ну вот, теперь всех улыбающихся пацанов повыкидывали, остались одни мрачные… парни с Лаврушинского“». Эти воспоминания («За редактированием рукописи») были опубликованы в Литературной газет в 1941 г. от 6 апреля.
За милым балагурством, вспоминал Ю. Лукин, за блестящими парадоксами, неожиданными сопоставлениями, противопоставлениями, «за внешней игрой блестящего ума открывались глубокие, всегда неожиданные, всегда интереснейшие раздумья и мысли».
Смерть А. С. Макаренко 1 апреля 1939 года была неожиданной для всех. Ю. Лукин с болью и горечью невосполнимой утраты вспоминал, что в день похорон его до глубины души поразили бывшие колонисты и коммунары, теперь военные и штатские: «Они были прекрасны. То душевное богатство, которое он сумел в них воспитать, та особая подтянутость, которой они выделяются в массе окружающих их людей, не давали вам возможности остановить свое внимание на неправильностях лица или фигуры: вас поражало то, что они все красивы. Он был бесконечно прав, утверждая это и описывая их такими».
Запомнилась Ю. Лукину речь бывшего колониста, а теперь военного, о своем учителе и отце: «Он требовал неукоснительного выполнения его распоряжений, но он и глубоко верил в каждого из нас. Он умел найти и раскрыть в человеке самое лучшее, что есть в нем. Он был великий гуманист. Он отстаивал свои идеи, не отступая ни на шаг, когда считал себя правым»[58].
Боль неизмеримой утраты отозвалась не только в сердцах воспитанников, соратников и родных. Это была и есть утрата для всех, кому было дорого воспитание молодого поколения, это было общее горе. А как много планировал еще сделать А. С. Макаренко! В день своего рождения 13 марта 1939 года, а ему исполнился 51 год, Антон Семенович торжественно заявлял, что ему нужно еще лет сто прожить, чтобы осуществить все задуманное. К этому обязывал его и орден Трудового Красного Знамени, полученный им за выдающиеся заслуги в области литературы в феврале 1939 года. Заметим, награда получена не за педагогические заслуги!
«Флаги на башнях», последнее произведение Антона Семеновича на педагогическую тему, до сих пор не оценены по достоинству. До сих пор бытует мнение, что колония Первого мая – это утопия. Однако это далеко не так. А. С. Макаренко показал общество трудолюбивых красивых людей, которые творили свою историю, историю своей страны. Педагог выпустил в жизнь трудолюбивых людей, достойных патриотов своей страны, дисциплинированных, ответственных, волевых, мужественных, образованных, целеустремленных, с развитым чувством долга, чести и душевного благородства.
