Ао Морита
Ты тоже видишь смерть
– Привет. Я думаю на подработку устроиться. Можно? – спросил я, спускаясь к ней в столовую, где мама уже раскладывала продукты, которые закупила к ужину.
– Зачем? Что так внезапно?
– После уроков заняться нечем.
– Гм. Ну тогда, наверное, можно? – Мама принялась резать лук.
– Спасибо. Тогда со следующего месяца не давай мне денег на карманные расходы.
– Хорошо, не буду.
Я порадовался, что сделал хоть что-то осмысленное, и остался поболтать с мамой, пока она готовит ужин. Мы с ней давненько толком не разговаривали.
Три дня спустя разыгралась непогода, и я решил добираться до станции на автобусе. В стекле над моей головой отражались цифры 82.
По дороге мы опять миновали того мальчонку с портфелями. Я его узнал в основном по зависшему над ним числу. Сегодня он шел один, закутавшись в дождевик. Я отвел глаза от тяжело топающей по лужам фигурки и стал смотреть вперед сквозь лобовое стекло автобуса.
На станции встретился с Кадзуей.
Когда мы вышли на платформу, он воскликнул, широко улыбаясь:
– О, вон она! Привет! Или правильнее – сто лет, сто зим?
Это он заметил одну девочку из другой школы. Не уверен, как правильно называется прическа как у нее, вроде – короткое каре. Правильные черты лица и вообще самая что ни на есть красавица. Обычно она добиралась до школы на велосипеде, но в дождливые дни предпочитала поезд. Кадзуя всегда заглядывался на миниатюрных и тихих девчонок. С этой он в первый раз заговорил весной, и с тех пор они время от времени болтали. Еще один пример того, чему у него можно поучиться. Я уже спрашивал, как ее зовут, но напрочь забыл. А поскольку видел я ее только в определенную погоду, то про себя прозвал Девушкой Дождя.
Я решил, что не буду мешать Кадзуе устраивать личную жизнь, поэтому присел на лавочке чуть поодаль.
Вскоре подошел поезд, и парочка, беззаботно болтая, зашла в вагон. Хотя Кадзуя к ней первый подошел, кажется, Девушка Дождя ни капли не смутилась и легко поддерживала беседу.
Я тем временем следил, как элегантно снаружи струится дождь. Когда надоело, бросил еще один взгляд на друга. Висели цифры, а он оживленно жестикулировал, смеялся и что-то обсуждал с Девушкой Дождя. У меня сердце разрывалось смотреть на его несбыточный роман.
– Я сегодня опять в кружок. А ты? – спросил Кадзуя, когда я собирал вещи после уроков.
– Сегодня у меня дела, так что я пас.
– Да? Ну ладно. – Он закинул на плечо сумку, в которой наверняка нес ноутбук, и ушел.
Мне на полшестого назначили собеседование, так что я тоже поскорее запихал тетради с учебниками в сумку и ушел переобуваться.
Дождь закончился, я заскочил домой и отправился на работу уже на велосипеде. Выбрал я себе самую, как мне показалось, непыльную работенку, в комбини[11], но наткнуться случайно на знакомых не хотелось, так что я выбрал такой, до которого добираться полчаса.
Выехал я с запасом, и за пятнадцать минут до назначенного времени уже прибыл на место. Я покружил по округе, мысленно прогоняя возможные варианты вопросов на собеседовании.
Если спросят, почему я решил устроиться именно к ним, скажу, что обожаю комбини. Если захотят узнать мои сильные стороны, скажу, что я в два раза выносливее среднестатистического школьника. А спросят, какие у меня недостатки, отвечу, что быстро отчаиваюсь.
Главное – не растеряться и подробно ответить, даже если вдруг меня огорошат чем-то нестандартным. Пока я разрабатывал план, как раз подошло время.
– Прошу прощения, я Арата Мотидзуки… Пришел на собеседование, – робко обратился я к подтянутому работнику лет двадцати с небольшим, который выкладывал готовые обеды.
Тот обернулся, попросил подождать минутку и нырнул в кладовую.
Вскоре вернулся и позвал меня с собой. Провел в небольшую комнатку для отдыха сотрудников, пригласил присесть и заверил, что менеджер вот-вот подойдет.
Я в очередной раз проверил, все ли графы заполнил в анкете, опять мысленно прогнал ответы на все вопросы, и тут дверь открылась.
– Прости, задержался! Так, ты у нас, значит, Мотидзуки-кун? Я местный менеджер, Кимура.
У толстенького и лысеющего человечка, представившегося менеджером, на груди висел бейджик с полным именем: Такуя Кимура.
– Ха-ха-ха, да, тезка того самого актера. Только иероглифы другие![12] – Кимура весело прищурил и без того узкие глазки, а я еле-еле выдавил ответную улыбку. – Ну, давай резюме.
– В-вот! – Я протянул ему бумаги, которые держал наготове.
Кимура какое-то время их молча изучал, но потом снова поднял глаза на меня:
– Мотидзуки-кун, почему ты решил устроиться именно к нам?
Тщательно заготовленный ответ вылетел из головы. Я замялся, и пауза затянулась.
– Ха-ха-ха! Волнуешься, да? – Менеджер ослепительно улыбнулся.
Но я умолк вовсе не от нервов. Просто всплыло одно неожиданное обстоятельство.
Всплыло как раз над лысеющей макушкой Кимуры: там колебались такие знакомые мне мрачные цифры. Менеджеру оставалось жить тридцать дней.
Так же как вокруг детектива постоянно творятся какие-то преступления, меня преследуют люди, которым скоро умирать. Иногда я даже задумываюсь: а что, если я и в самом деле синигами? Почему вокруг меня столько неожиданных смертей? Как же надоела эта дурацкая способность!
Местный менеджер погибнет не из-за меня. Я вообще выбрал магазин наугад. И даже если бы я сегодня не пришел на собеседование, исход бы не изменился и Кимура все равно бы умер, только я никогда не узнал бы об этом.
Но тщетно я пытался сам себя утешить.
Тот же самый менеджер позвонил сказать, что меня взяли, через три дня после собеседования.
– Когда придешь? – спросил он.
Я ответил, что хоть сегодня, и он рассмеялся: уже перевалило за половину седьмого.
– Тогда завтра тебя ждем!
– Хорошо, – согласился я и положил трубку.
– Гм? Ты на работу устроился? Когда успел?
На следующий день во время обеденной перемены я объяснил Кадзуе, что теперь не смогу часто бывать в кружке. Все-таки он у нас его формально возглавлял.
– Вот сегодня первый день.
– Где работаешь?
– В магазине. А в каком – не скажу.
– Ну что за секреты? – Друг поскреб затылок.
Теперь Куросэ сможет больше времени проводить с ним наедине. Кадзуя неровно дышит к другой девушке, но она, наверное, все равно обрадуется.
Когда прозвенел звонок, возвещающий конец занятий, я поторопился на станцию. А то нехорошо опаздывать на работу в первый же день. Подоспел как раз к поезду. Сошел на своей станции, пересел на припаркованный велик и погнал в магазин.
В итоге приехал на тридцать минут раньше назначенного времени. Тоже, наверное, нехорошо, но в итоге я решил поздороваться с коллегами и подождать в комнате отдыха.
Чтобы убить остаток времени, открыл книгу, и тут пришел менеджер. Мне сказали, что обычно он выходит на смену только в десять вечера, но сегодня, видимо, пришел меня проинструктировать.
– Время еще есть, но, наверное, начнем?
– Хорошо.
Еще до того, как выйти в зал, мы потренировались правильно обращаться к покупателям.
Когда менеджер жестом показал мне «окей», мы перешли к следующему пункту. Он объяснил, как раскладывать товары и пользоваться кассой, а где-то через час после начала моей первой смены… в магазин нагрянули неожиданные гости.
– Добро пожало… вать.
Но ведь я же специально выбрал именно эту точку, чтобы точно не напороться на знакомых… И тем не менее за стеклянные двери шагнула Куросэ. Видимо, возвращалась из школы, потому что она еще даже форму не переодела.
Заметив меня, девушка остановилась:
– Кадзуя мне объяснил, что ты устроился на работу, но кто бы мог подумать…
– Угу… Ты из кружка?
Куросэ кивнула. Видимо, живет тут рядом и часто сюда ходит.
Мы перебросились парой слов, но товары сами себя не разложат, и я вернулся к работе. Куросэ, в свою очередь, развернулась – при этом подол юбки красиво взметнулся – к полке со сладостями, присела и принялась внимательно изучать ассортимент.
Вскоре она подошла к кассе. Работали мы в тот момент втроем: кроме нас с менеджером, покупателей обслуживала еще женщина лет пятидесяти, Танака, но та помогала кому-то из посетителей в зале, так что я отвлекся от текущей задачи и пошел рассчитывать приятельницу.
Менеджер пристроился рядом у кассы и еще раз объяснил, как все правильно делать. Куросэ выложила на кассу две шоколадки, по тридцать иен[13] штука.
– Сканируй штрихкод, – подсказал Кимура, и я послушно провел считывателем.
Назвал сумму, взял монетку в сто иен, открыл кассовый аппарат, набрал сдачу.
Куросэ ссыпала монетки в черный складной кошелек, забрала покупку, но одну шоколадку протянула мне: «Вот, держи. Удачи на работе!» – и, не дожидаясь ответа, ушла.
Снаружи магазина она вскочила на велосипед и уехала, а я подумал, что по-прежнему не понимаю, что у нее на уме. Я положил подарок в карман, а сам продолжил раскладывать товары.
Когда я закончил выкладывать на полку свежие выпуски журналов, менеджер, подошедший сзади, похлопал меня по плечу и сказал:
– На сегодня все, Мотидзуки-кун.
Как раз пробило десять. Мой первый рабочий день успешно подошел к концу.
– Спасибо большое!
– Молодец. Смотри, аккуратнее по дороге домой!
Я со всеми попрощался и уехал.
Вечерний ветер приятно дул в лицо, а педали крутились легче, чем по дороге сюда. Я вытащил подарок Куросэ из кармана, развернул и съел. По языку разлилась легкая горечь, и вкус шоколада прогнал усталость. Надо будет завтра обязательно исправиться и поблагодарить ее при встрече. С этими мыслями я полетел дальше.
Еще три дня подряд я после уроков выходил на смены и вскоре научился управляться с кассой сам. Куросэ наведывалась в магазин каждый день и покупала то шоколадки, то чай с молоком. С остальными посетителями я держался нормально, но каждый раз, как приходила она, у меня наполовину пропадал голос. Я стеснялся работать перед знакомой. Танака попеняла мне, что я слишком тихо говорю, и пришлось извиняться.
– Арата, у тебя же сегодня выходной? Навести бабушку в больнице. Ей уже недолго осталось, – неловко попросила мама, когда я жевал тост на завтрак.
Бабушка болела раком, и врачи с самого начала давали неутешительный прогноз: ей обещали всего полгода. Но спустя этот срок цифр у нее над головой не появлялось. В последний раз я видел ее в начале летних каникул и с тех пор не заглядывал.
– Я думаю, она еще поживет. Спасибо, очень вкусно, – поблагодарил я за еду, но сам призадумался: а что, если теперь уже появились и цифры? Решил, что правда навещу ее после занятий.
Из-за подработки я и в кружок давно не заглядывал, поэтому решил заскочить туда ненадолго перед больницей.
В кабинете поодаль друг от друга сидели Кадзуя и Куросэ: они добрались прежде меня.
– Ого! Сегодня выходной?
– Ага. Но у меня еще другое дело, так что я ненадолго, – объяснил я, занимая свободное место.
Куросэ бросила на меня быстрый взгляд, но тут же вернулась к книжке.
– Как повесть? Продвигается?
– Мм, ну так… – расплывчато отозвался друг. Я решил, что это значит «нет». – На самом деле, ребят, у меня к вам просьба.
– Какая?
– Надо бы к фестивалю культуры[14] выпустить от имени кружка журнал, но я занят повестью. Может, вы его составите?
Мы с Куросэ переглянулись. Как объяснил Кадзуя, куратор поставил ему условие, что кружок должен хоть как-то участвовать в культурной жизни школы. Сам куратор помогал другим ребятам, поэтому конкретной задачи он перед нами не ставил, и Кадзуя придумал журнал.
– Я не против, – спустя какое-то время ответила Куросэ, пока сам я терялся, что сказать.
– Спасибо! Сделаете тогда, ладно? – обрадовался Кадзуя и продолжил печатать. Хотя я-то, строго говоря, пока не соглашался.
У меня осталось мало времени. Я не могу тратить его на какой-то непонятный журнал. Но возможность отказаться от навязанного задания уплыла, и я смирился.
– Но на сегодня я пошел.
– Ага, удачи! – попрощался Кадзуя, не отрываясь от экрана. Даже махнул рукой на прощание.
С Куросэ мы снова встретились взглядами, но она ничего не сказала.
На поезде сел в обратную сторону от дома и потом еще пятнадцать минут добирался от станции до больницы пешком. По дороге попался цветочный магазин, но я решил, что это перебор, и не стал заходить.
Бабушка лежала в палате на четвертом этаже, так что я поехал на лифте. Больницы я не любил с детства. Тут на глаза волей-неволей частенько попадаются люди с числами над головой. Вот даже пока шел от лифта, тут и там заметил несколько обреченных пациентов.
Я уткнул глаза в пол, чтобы ничего не видеть.
Дверь в бабушкину палату была открыта, а сама бабушка спокойно читала книгу. Никаких цифр – я вздохнул облегченно. С ней разместили еще двух соседок.
– Привет, бабуль.
– Какие гости! Устраивайся, – поприветствовала меня бабушка, как будто я пришел к ней домой. Она всегда так делала. Книжку она закрыла и мягко улыбнулась. От ее улыбки у меня всегда теплело на душе, как у странника, который наконец-то вернулся домой. – Как дела в школе? Угощайся.
– Спасибо. Все как обычно. Хожу потихоньку.
Я надкусил одну из печенек, которые подвинула бабушка. С шоколадной крошкой. Видимо, я проголодался, потому что одной не ограничился.
– Как Юмико? Давно ее тоже не видела.
– Пропадает на работе. Хотя на выходных могла бы и заглядывать…
Юмико – это, конечно же, моя мама. Судя по тому, как она послала меня проведать бабушку вперед себя, она хотела, чтобы я разведал, как у нее дела.
Мы с бабушкой проболтали где-то полчаса, но вскоре начало вечереть, и я ушел. В темнеющем коридоре я порадовался, что у бабушки вроде все хорошо.
Прямо напротив сестринского поста располагалась комната отдыха, и я остановился, заметив сидящую у окна пациентку.
Над головой девушки в розовой пижаме качалось число 72. А ведь мы, кажется, примерно ровесники. Она, разложив на столе цветные карандаши, увлеченно рисовала. На лице, которое я видел в профиль, казалось, застыло одиночество, но вместе с тем от ее позы и крепко сжатых губ веяло решимостью.
Она умрет на два дня раньше меня – я сразу почувствовал, как будто мы не чужие, и даже задумался, не заговорить ли с ней, но в итоге не стал и ушел к лифту. Она наверняка погибнет от болезни, и мне некогда проникаться ее судьбой.
Сердце все равно неприятно кольнуло, и как только оказался снаружи, я поднял глаза к темнеющему небу.
На выходных я оба дня работал, а до начала смены убивал время за приставкой. Вот теперь и мне оставалось семьдесят два дня.
Ничего. Это больше двух месяцев. День икс еще не скоро. Времени достаточно. Нормально пока что, нормально. Так я и бубнил себе под нос, одного за другим разрубая монстров на экране.
Почему-то перед глазами все расплылось. Похоже, незаметно для меня навернулись слезы. Я не особенно грустил, но почему-то они так и текли по щекам.
Непонятно, отчего я плачу.
Пока утирал лицо, ко мне подкрался враг и убил. Игра окончилась.
Но тут как раз и время подоспело, так что я отправился на работу.
Провел карточкой, отмечая начало смены, переоделся и пошел пополнять на полках запасы напитков. Если звонил зуммер, убегал на кассу, а когда закончил с раскладкой – взялся за швабру. Я вроде уже обвыкался на новом месте, но ничего серьезнее мне пока не доверяли.
Сегодня опять заглянула Куросэ. Она, видимо, выгуливала собаку: я еще из магазина заметил, как она привязывает к стойке снаружи поводок с миниатюрной таксой. Я так стеснялся, что кто-то из знакомых увидит меня со шваброй, что задумался, не сбежать ли в кладовку за новой партией товаров, но Куросэ – впервые видел ее в другой одежде, кроме школьной формы, – уже переступила порог. Оделась она незамысловато: черная майка с длинным рукавом и шорты в тон.
Куросэ тут же меня заметила, и пришлось бесцветным голосом ее поприветствовать.
– Надо же, и в выходные на смене!
– По выходным оплата выше, – объяснил я, расставляя на полке сладости, а на девушку даже не смотрел. Двигался я нарочито вяло.
– На что-то конкретное копишь?
Я даже разозлился. Мы всего-то разок сходили вместе в караоке, а она уже считает, будто имеет право отвлекать меня от работы!
– Тебя особо не касается, – недружелюбно отозвался я. Вообще не ее дело, и я не обязан отчитываться, с чего вдруг решил подзаработать. Так что я добавил, чтобы точно отстала: – Я занят, не мешай.
– Да, прости… Удачи, – спокойно ответила она и, взмахнув длинными волосами, развернулась и ушла к разделу с напитками.
Когда она пошла к кассе, я решил, что Танака справится с ней и без меня, и вместо этого ушел раскладывать онигири[15].
– Вот, возьми. – Куросэ вдруг протянула мне энергетик с наклеенной этикеткой. Она не сводила с меня внимательных черных глаз.
– Это мне?..
– Угу. Ты какой-то бледный.
Я взял банку из ее рук, и Куросэ сразу ушла из магазина. Таксочка, завидев хозяйку, радостно завиляла хвостом.
Я стиснул холодный напиток. Опять не поблагодарил. При следующей встрече надо в первую очередь извиниться. Я с ней так грубо себя вел, но Куросэ все равно за меня волновалась. По сути, я выместил на ней скопившуюся досаду.
Самому смешно, как я усердно работаю, хотя точно знаю, что скоро умру. Вот такой я дурак: палец о палец не ударю, пока пятая точка не задымится.
Все шестнадцать лет жизни я бездельничал, и вот – скоро мне в могилу. Я презирал себя за то, что не успел сделать ничего полезного, и злился. Куда теперь торопиться, в конце-то дистанции? Все равно уже слишком поздно.
Куросэ не имела в виду ничего дурного, а я на нее сорвался.
Девушка как ни в чем не бывало продолжила прогулку, а меня мучила совесть.
В понедельник я сжевал где-то половинку причитающегося мне на завтрак тоста, переоделся и вышел.
Сегодня по дороге мне в кои-то веки не попался мальчик с чужими портфелями. То ли он таки бросил школу, то ли просто проспал. Не моего это ума дело, так что нечего и переживать. И все же я невольно высматривал его среди малышни, которая топала в школу.
– Эх! – громко вздохнул Кадзуя, когда мы присели на лавочку в ожидании поезда.
– С чего такие душераздирающие вздохи с утра пораньше?
– Смотри! – Друг показал мне экран телефона с открытым прогнозом погоды.
– О, красота какая. Всю неделю солнце.
– В том-то все и дело. Если не пойдет дождь, я не увижусь с Юи-тян!
А, вот оно что. Очевидно, Юи – его любимая Девушка Дождя.
– Пригласил бы ее погулять, как нормальный человек. Вы же обменялись контактами?
– Обменялись как раз недавно. Но если она откажется, у меня разобьется сердце, так что я боюсь.
Они познакомились еще весной, но, выходит, раньше он не спрашивал у нее номер. Хотя ведь довольно часто виделись, пусть и только в дождливые дни. Обычно Кадзуе в решимости не откажешь, но только не в любовных делах. Он без труда заговаривает с девчонками, которые ему нравятся, но не осмеливается на последний шаг. В целом он в себе уверен, но не лишен робости. Знакомьтесь: Кадзуя Нодзаки.
– О, смотри! На следующей неделе обещают тайфун. Притом сильный! Наверное, будут ливни.
Я думал, он обрадуется, но Кадзуя вздохнул еще сильнее:
– Дурак, что ли, тайфуну радоваться? И вообще: электрички отменят.
Мне не нашлось, что возразить. Мы сели на прибывший поезд и отправились в школу. А в коридоре по дороге к классу наткнулись на Куросэ, которая не отрывала взгляда от пола.
– О, Куросэ! Слушай…
Я хотел поблагодарить ее за энергетик и попросить прощения, что так грубо с ней держался. Но она, пусть и замерла на миг, молча ушла дальше.
– Что у вас с Куросэ-тян стряслось? – После такого откровенного игнора Кадзуя взглянул на меня с сочувствием.
– Ничего, – буркнул я в ответ и ушел в класс.
В этот день мне смену не поставили, поэтому после занятий я пошел в кружок. В этот раз добрался до кабинета первым, так что, устроившись на привычном месте, откинулся на спинку стула и какое-то время бездумно глядел в белый потолок.
Даже не знаю, сколько я так просидел. Я выпрямился, только когда заболела шея. Опять в кабинете кружка совсем позабыл о времени. Только доносились издалека слабые отзвуки репетиции, и они немного портили атмосферу безмятежности.
Потом в дверях появилась Куросэ. Встретившись со мной глазами, она смущенно опустила взгляд и прошла к своему месту.
Мы оба открыли книги и какое-то время читали, не роняя ни слова.
Вдруг мне на телефон пришло уведомление. Кадзуя предупреждал: «Сегодня хочу для разнообразия пописать в кофейне, в кружок не приду».
Я напечатал: «Сразу нельзя было сказать?» – и выключил экран. Я подозревал, он там скоро со всеми наболтается и придет. Но без него и мне здесь делать нечего, так что я начал собираться.
– Слушай… Утром не хотела тебя обидеть, – вдруг пролепетала Куросэ.
На меня она даже не взглянула: сидела, уткнувшись в книгу.
– Нет?
По-моему, она очень показательно не стала со мной разговаривать. И что это тогда было? Я ждал объяснений.
– Если кто-нибудь увидит, как мы разговариваем, тебя тоже запишут в чудилы. Поэтому за пределами кружка нам лучше особо не общаться.
Я ничего не понял. Как будто я до этого не знал, что она чудачка, ну или, если помягче выразиться, малость загадочная. Чего это она вдруг спохватилась? И почему считает, что меня ждет та же учесть?
– В каком смысле?
– Ты разве не понимаешь?
Меня так подмывало сказать: «С фига ли?» – но я промолчал, потому что показалось, что я чего-то недопонимаю.
– Отойду в уборную, – бросила она, спрятала книгу в сумку и ретировалась.
Пока я недоумевал, что это было, сумка, стоявшая на краю стола, упала на пол, и из нее рассыпались вещи.
Точнее, несколько книжек в дополнительных обложках. Я решил положить их обратно в сумку.
Но вдруг мне стало интересно, что же она все-таки такое читает, так что я поддался любопытству и открыл первую попавшуюся книжку на титульном листе…
«Что, если завтра умирать?»
Как только я увидел название, тут же захлопнул книгу. Я-то думал, Куросэ тоже больше по художественной литературе, а у нее тут такая философия. Как ни стыдно, я открыл следующую книгу.
«Жить и умирать».
Вторую книгу я тоже дальше листать не стал, взял в руки третью. Обнаружил и там нечто в том же духе.
Из четвертой книги во все стороны торчали закладки. «Общение для чайников! Как научиться говорить с кем угодно». Похоже, ее интересуют не только вопросы жизни и смерти, но еще и социальная жизнь. Осознав, что мне открылось нечто, не предназначавшееся для моих глаз, я сложил книги обратно в сумку. С каждым днем я понимал Куросэ все меньше.
Она вернулась, когда я уже сел обратно на свое место.
– Кадзуя-кун задерживается… – Она напустила на себя беззаботный вид, как будто мы перед этим ни о чем не говорили.
– Он написал, что сегодня не придет. Я поэтому думаю домой идти. А ты?
– И я тогда пойду.
Мы вместе вышли из кабинета, но она тут же чуть подотстала. Кстати, а ведь точно: в прошлый раз, когда мы шли все втроем, она тоже держалась на расстоянии.
Мы поравнялись только за воротами школы, когда Куросэ вывела с парковки велосипед. А у меня из головы не лезли названия книжек, которые я случайно увидел.
– Кстати. А что с журналом? – вдруг спросила она.
– Что? С каким журналом?
Я сначала даже подумал на классный журнал, но быстро сообразил, что она про проект кружка к фестивалю. Тот журнал, который Кадзуя попросил нас составить. Но мне осталось совсем мало времени, и тратить его на такие глупости не хотелось.
– Слушай, если честно, у меня с работой ни на что сил не хватает. Можешь, пожалуйста, сама его сделать? Кадзуя в средней школе написал несколько прикольных рассказов. Можно опубликовать какой-нибудь из них, а если место останется – вставить какие-нибудь картинки или еще чем-нибудь добить до нужного объема.
Мой срок отмерен. Пусть лучше журналом занимается единственный человек, которому умирать не так скоро. А нам с Кадзуей найдется на что еще потратить время.
– Ага, можно так, – с готовностью кивнула Куросэ.
Мы распрощались перед станцией, и вот еще один драгоценный день безжалостно минул.
* * *
– Мотидзуки-кун, ты слышал? У нашего менеджера скоро пополнение в семье, – поделилась со мной Танака, пока я раскладывал булочки в перерыве между наплывами посетителей. В тот день число над моей головой уже уменьшилось до шестидесяти шести.
– Да? А когда родится ребенок?
– Вроде бы он говорил, что в конце месяца. У него будет сын!
– Надо же…
Как раз начался октябрь. Вчера, когда я видел Кимуру, цифры над головой отмеряли ему еще пятнадцать дней жизни. Если ребенок не родится раньше срока, то начальник его уже не увидит. Конечно, такова судьба и ничего не попишешь, но жалко.
– Они с женой девять лет ждали, и тут такой подарок! Он такой довольный ходит.
– Да уж… Очень за него рад.
Я не хотел больше ничего слышать, поэтому ретировался в кладовую, хотя мне там ничего было не надо. Мне бы волшебный переключатель, чтобы забыть все, что я только что услышал.
– Мотидзуки-кун! Молодец, как всегда, – привычно поблагодарил меня менеджер, когда вышел на работу.
Он похлопал меня по плечу, и две цифры – 14 – вздрогнули в такт его движениям.
– Что вы, – пробубнил я, опуская глаза.
Он всегда приходил в десятом часу и один оставался на ночную смену. Другие сотрудники приходили только с утра. Танака сказала, что прошлые работники, которые обслуживали комбини по ночам, внезапно все поувольнялись, поэтому вот уже месяц менеджер лично закрывает этот пробел, работая без выходных. Думаю, поэтому и выглядит он в последние дни неважно.
– Да, поздновато уже. Езжай домой, Мотидзуки-кун! – Я протирал пол, а Кимура вышел из кладовой и хлопнул меня по спине. А ведь и правда: оглянуться не успел – пробило десять.
– Извините…
– Гм?
Но пока я подыскивал слова, пришел посетитель и сразу встал у кассы. Он хотел купить сигарет, поэтому менеджер поспешил к нему. Судя по тому, как они разговорились, мужчина часто заходил в магазин, и я ушел в комнату отдыха, чтобы им не мешать.
Переоделся, опять провел карточкой, завершая смену. Когда я вышел в зал, гость уже исчез.
– Мотидзуки-кун, ты, кажется, хотел о чем-то поговорить? – спросил менеджер, протирая стол перед кассой тряпкой.
– Да нет, ничего такого. Хорошей вам смены! – ответил я и ушел.
Навстречу велосипеду дул ночной ветер. От него кожа покрывалась мурашками, и я подумал, что пора уже поверх футболки с длинным рукавом надевать что-нибудь еще.
Вдруг перед глазами поплыло, и я заметил, что меня душат слезы. В последнее время постоянно так: стоит чуть расслабиться – и текут, хотя мне даже не то чтобы грустно.
Я закусил губу и поднажал на педали.
В октябре мы из летней школьной формы переоделись в зимнюю. Попадались ребята, которые запаздывали с этим, но большинство уже куталось в синие блейзеры. Я же постепенно начал осознавать, что жить мне осталось всего ничего.
Как только начался урок, я тут же полез в сумку за книгой, но обнаружил, что не положил ее с собой. У меня в планах было проглотить за сегодня шестисотстраничный детектив, и я так растерялся, что всерьез подумывал, не сбежать ли домой пораньше.
Но нет, нельзя. Пришлось зарыться в телефон. Сначала я проглядывал новости, потом запустил игру. Тыкал по экрану, убивая чудовищ, но когда энергия персонажа кончилась, то выключил.
Оставался еще целый урок, а у меня кончились идеи, чем его занять. Тут я кое-что вдруг припомнил и открыл твиттер.
Уже полгода не заходил. На мой аккаунт подписалось больше сотни тысяч человек, а папка ломилась от личных сообщений и непрочитанных чатов.
На самом деле в средней школе я с помощью своей способности прикинулся пророком и взорвал тренды.
Я вижу цифры даже на фотографиях и на экране телика, лишь бы только показывали голову. На записях все сложнее, но в прямом эфире способность работает безотказно, и я предсказывал смерти знаменитостей.
Старые ведущие, знаменитые актеры, музыканты – по мере того как мои догадки сбывались, число подписчиков росло. Мне присылали сотни и тысячи сообщений. В основном просили сказать, сколько жить самому человеку, его любимым, семье, друзьям и так далее.
Свой аккаунт я назвал «Зензенманн». Так по-немецки зовут Мрачного Жнеца. Я в прямом смысле заболел синдромом восьмиклассника[16], считал, что нужен миру, и тем, у кого над головой видел цифры, рассказывал все как есть.
Изначально я завел аккаунт от скуки и не особо кому-то собирался помогать. Поэтому через несколько месяцев мне надоело и я бросил. Потом вспомнил про это дело и вернулся к пророческой деятельности, пока опять не утомился, и так цикл повторялся раз за разом.
Вот и сегодня впервые за долгое время опять открыл профиль и покачал головой, какой же я был идиот. Может, я теперь расплачиваюсь за то, что смеялся над человеческой жизнью.
Папку с личными сообщениями, конечно же, наводняли настойчивые просьбы определить срок жизни по снимку. Еще писали журналисты, но тут у меня на сердце похолодело от одной мысли.
Я открывал чаты один за другим и вдруг увидел фотографию, от которой у меня чуть глаза не вылезли из орбит, и я не смог подавить вскрик.
– Гм? Мотидзуки, что у вас? – спросил наш математик, и я поспешно спрятал телефон.
– Простите! Ничего.
Учитель отвернулся к доске и продолжил урок, а я включил экран, чтобы убедиться, что мне не показалось.
Кто-то под ником Маррон две недели назад прислал такое сообщение: «Зензенманн-сан, добрый день! Давно мы с вами не переписывались. Мне бы хотелось уточнить, сколько осталось жить этим людям. Кажется, они скоро погибнут». К тексту крепилась фотография.
Нет, глаза меня определенно не обманули. Зензенманну отправили на оценку двух парней, сидящих в знакомом кабинете: Кадзую и меня.
После уроков думал, раз нет смены, сходить в кружок, но теперь колебался. Все мысли вертелись вокруг фотографии.
«Мне бы хотелось уточнить, сколько осталось жить этим людям. Кажется, они скоро погибнут».
Ничего, конечно, не берусь утверждать, но непохоже на праздное любопытство. Очень вероятно, что Маррон и в самом деле знает, что наша судьба уже предрешена. Откуда? Без понятия, но я не мог оставить сообщение без ответа и не знал, что написать.
Я пролистал нашу историю переписки и убедился, что мы в самом деле уже списывались еще в средней школе: «У меня болеет дедушка, и я не знаю, когда он умрет. Зензенманн-сан, пожалуйста, скажите!»
К сообщению прилагалась фотография старика на больничной койке. Я явственно различил девятку над его головой и ответил так: «К сожалению, этот человек умрет через девять дней после того, как был сделан снимок. Проведите это время рядом с ним и проводите в последний путь, чтобы ни о чем не жалеть». Напыщенные слова лицемерного праведника.
«Неужели дедушке уже ничем не поможешь? Он совершенно точно умрет? Пожалуйста, спасите его».
После этих слезных просьб переписка мне надоела, и я ответил: «Нет, ничем. Да, совершенно точно. Не могу спасти».
