Чувства стоит испытывать, даже когда тебе больно.
Я еду в троллейбусе с Марией. За окном дождь и унылая серость. Дома похожи друг на друга: маленькие двухэтажные здания с небольшими окнами и бежевого цвета. Они похожи на картонные коробки, в которые кладут старые фотографии, диски и книги. Память – это чувства, а чувства – болезнь. Троллейбус остановился, и поток людей вошел внутрь, не оставляя места пройти. Кислорода все меньше, и кашель начал душить меня. Кашлять нельзя. Я пытаюсь сглотнуть мешающее в глотке, устранить приступ, но на глазах появляются слёзы. Быстро вытираю их, чтобы никто не заметил. Мария коснулась моей руки в знак поддержки, но лишь на мгновение. Я хочу сдаться и покашлять, но я держусь. Мария останется одна, если я это сделаю. Она лишилась родителей из-за болезни, мне нельзя, чтобы она потеряла и меня.
– Здесь свободно? – спросил мужчина с маленьким ребёнком.
– Да.
Мужчина с длинными волнистыми волосами сел на место, пристегнув дошкольника ремнями. Его руки были в мозолях, но он пытался их реабилитировать кремом, что торчал из рюкзака.
– Этот крем не поможет, – сказала я. – Попробуйте Джентл.
– Вы врач?
Я кивнула.
– Спасибо.
Троллейбус снова остановился, но никто не зашёл. Это плохой знак.
Мария встала, чтобы выйти на своей остановке. В школе она не будет снимать маску безразличия, чтобы не попасться.
Кашель снова начал щекотать мне горло, но я взяла бутылку воды и сделала глоток. На недолгое время мне хватит.
– Лечите людей от болезни или диагностируете?
– Лечу.
– Тяжело, наверное.
Он болен, и я знаю это. И он знает, что я тоже.
– Это моя работа, – сказала я с твердостью, – страдания закончатся и наступит спокойствие.
Троллейбус остановился на долгое время, чтобы все дети могли выйти. Я снова схватила бутылку воды. Я могла освободить себя от приступа лишь в своём кабинете, где никого нет. Потерпеть десять минут.
Мужчина смотрел в окно, и я решилась оценить его внешность. Красивый. Если бы не подавление чувств, у него было бы много поклонниц. Его руки говорили об одном: он работает на одном из нескольких заводов. Ему, наверное, больно все трогать такими руками. Не день, а сплошная пытка. Я сама бы побежала в любую больницу сдаваться, чтобы это не терпеть.
Троллейбус двинулся, и я чуть не закричала от облегчения. Осталось пять минут, и мне станет легче. Я встала с места и подошла к дверям, где на поверхности было приклеено объявление. Все знают правила наизусть.
«Чувства и эмоции- враг народа.
Эта болезнь съедает изнутри, и люди придумали действенную вакцину. Процедура болезненна и требует взятия крови. Вакцина обязательна.
Первые симптомы – кашель и отдышка. Второй симптом – кровь из носа.
Третий симптом – проявление любви.
Это противозаконно.
Мир прекрасен. Нет никакой боли. Нет болезней.
Не забывайте проходить обследование раз в год.
Если Вы знаете человека, у которого проявились симптомы, срочно обратитесь в службу безопасности граждан».
Смешно. Нас немного, но мы научились справляться с симптомами. Кашель проходит, кровь идет в редких случаях.
– Тоже выходите?
Мужчина стоял рядом со мной, держась одной рукой за поручень, другой прижимая ребенка. Объятия разрешены только до определенного возраста. Когда ребенок поступает в первый класс, телесные контакты становятся реже.
– Больница на этой остановке, – я посмотрела снова на объявление, – давно диагностировались?
– Почти год назад.
– Оно и видно, – я кивнула на руку, где мозоли уже покрывали большую часть ладони. – Вам следует обратиться к диагносту, он проведет ряд косметических манипуляций. Заодно проверит все органы.
Я говорила своим официально-деловым тоном. Кашель снова начал душить меня, и я чуть не сдалась. Троллейбус остановился, и я восторженно вздохнула. Двери открылись, и я пулей выскочила на улицу, где было легче дышать. Дорога занимала минуту, половину минуты до кабинета, а там я смогу откашляться и принять лекарство. Никто не услышит, так как там много больных. Шаг за шагом, я прятала свои слезы. Горло хотелось разорвать от того, как сильно першило. Я смогу.
Двери открылись автоматически, и я оказалась в бежевом коридоре с белыми сидениями. Я пошла по нему, и каждый мой шаг отзывался огнем в глотке и глазах.
– Доктор Фостер!
Я остановилась.
– Доктор Фостер, наконец-то Вы здесь!
Я обернулась, скрывая свою напряженность. На моем лице была многолетняя маска безразличия.
– В чем дело?
Передо мной стояла потная медсестра, с которой я постоянно работала. Лорейн Бариз – всегда она появляется не вовремя.
– Пациентка, что привезли вчера, не такая, – последнее слово она прошептала.
– Что значит «не такая»?
Лорейн оглянулась, а затем заговорила так, словно рассказывала мне ужасы.
– Вакцина не сработала.
Мое сердце остановилось.
– Вы уверены?
– Она все еще кричит, что хочет к Патрику, что она его любит и что мы не имеем право делать с ней такое.
Я должна была приехать раньше и научить ее играть роль.
– Мне надо надеть халат.
Я пошла твердым шагом в свой кабинет, сразу не заметив, что мои щеки стали пылать. Я не должна беспокоиться за эту девчонку. Если бы она была умной, то сообразила, как нужно себя вести. Мне не спасти всех, на кого вакцина не работает.
Я закрыла дверь и откашлялась. На глазах выступили слезы облегчения, которые я вытерла рукавом кофты. Я подошла к шкафчику и достала свой чистый белый халат, от которого пахло медикаментами. Из потайного ящичка я взяла таблетку от аллергического кашля и приняла ее внутрь, запив холодной водой. На одну проблему меньше.
Я поправила свой скучный макияж, надела медицинскую маску и двинулась в палату к той девочке. Ее мать сидела в кресле рядом с дверью и читала новый журнал о диагностике. На ее лице было спокойствие.
– Миссис Эванс, – я подошла к ней, – у меня плохие новости.
Дэниз Эванс – жена директора завода по изготовлению мебели в нашем городе. Всегда ходила в костюме и на каблуках.
– Что такое?
– Мелинда отрицательно отреагировала на вакцину.
– И что это значит?
Лорейн катила небольшую тележку со шприцами и склянками в палату.
– Нам придется провести процедуру ликвидации. Мне жаль.
Последние слова я сказала однотонно, словно мне наплевать на то, что мне придется убить девочку за то, что она влюбилась и испытала чувства.
– Да, мне тоже.
Дэниз села в кресло и продолжила читать про диагностику заболеваний внутренних органов. Ее поведение было нормой.
Я вошла в палату. Мелинда уже не плакала.
– Как себя чувствуешь? – я подошла к тележке с препаратами.
– Вакцина не сработала. Я думала, я перестану чувствовать боль, но этого не произошло. Почему?
Лорейн подняла на меня взгляд. Я должна была ответить так, как от меня просило правительство.
– Ошибка природы.
Я взяла небольшой флакончик с прозрачной жидкостью и наполнила ею шприц.
– На этот раз будет не больно. Просто закрой глаза.
Я нашла на ее руке вену, продезинфицировала кожу двумя разными ватками со спиртом и воткнула шприц. Моя рука не дрогнула, но жар снова прилил к моим щекам. Я не должна проявлять эмоции.
Я извлекла шприц и положила его в лоток. Мелинда скоро уснет навсегда. Я встала со своего стула и почувствовала, как что-то мокрое скатилось над губой. Повышенное давление и кровотечение из носа.
Я вышла из палаты и пошла к туалету, чтобы снять маску и вытереть ею кровь, но увидела на халате несколько красных капелек. Паника захлестнула меня, и я ускорила шаг.
– Доктор Фостер!
Я не остановилась и продолжила свой путь в туалет. Мне надо успеть.
– Доктор Фостер!
Я не оборачивалась и скорее свернула в дамскую комнату, где быстрее закрылась в кабинке. Я выдохнула. Сняв маску, я расслабилась от того, что она не пропиталась кровью. Единственное заметное проявление симптома – халат.
Я вытерла маской все под носом и освободилась от своих улик. Халат я сложила на своей руке, у меня в кабинете висит чистый. Мне было легко прикрывать себя. Испорченный халат я спишу в медицинские отходы в конце дня.
Я открыла дверцу и вздрогнула. Передо мной стояла Лорейн и главврач.
– Извини, Ария, нам нужно снова вакцинировать тебя.
– А в чем дело? Сертифицировали новый вид?
– Твои симптомы, – главврач взяла мой халат и наткнулась на капли крови, – хорошо, что Лорейн заметила.
Я осмотрелась, но бежать мне было некуда. Мне снова придется пройти через процедуру вакцинации.
Во рту пересохло, пока я шла по бежевому коридору в операционную. К сотрудникам, у которых заметили симптомы, относятся немного лучше, ведь работая с больными, мы чаще подвергаемся повторным заражениям. В наших операционных были телевизоры, удобные диваны и автомат со снеками. Как будто комфорт победит ту невыносимую боль. Я старалась не вспоминать первую процедуру. Я быстро поняла, что мне следует делать вид, что вакцинация помогла мне. Сейчас при рождении эту боль не избежать, но со временем организм перестает замечать подавление чувств, и он пытается все восстановить. Тогда людей вакцинируют еще раз. Проблем нет, если процедура помогает тебе. Но если человек продолжает чувствовать – его ликвидируют. Один укол – человека нет. Болезни нет. В мире царит мир.
Каждого человека раз в год диагностируют на разные заболевания внутренних органов. Боли нет, но болезни остались. Теперь их легко выявить и так же вылечить. Натерли новые туфли? Вы даже не почувствуете этого! Просто при ежегодном обследовании следует рассказать о такой «проблеме» своему диагносту. Ванночки, пилка, в крайних случаях, лазер – и ваша кожа снова идеальна.
Вакцина блокирует все неприятные ощущения: от боли до першения, именно поэтому кашель – первый симптом того, что человек болен.
Таких страшных заболеваний, как рак, больше не существует. Все болезни внутренних и наружных органов – ничего, по сравнению с болезнью чувствовать. Люди не испытывают злость, ревность, обиду, любовь – поэтому в мире царит порядок.
Каждому человеку приписан свой срок жизни, все зависит от места, где он работает. Те, кто проводит свои дни на военных базах, больницах, госпиталях и в правительстве, живут восемьдесят лет. Кто работает на заводах или других производственных станциях – семьдесят пять лет. Кто работает в других местах – семьдесят. Это самый оптимальный возраст, чтобы планета не переселилась.
Я добровольно вошла в операционную. Я должна это стерпеть ради Марии.
– Садись на диван, Ария.
Сьюзен Фергусон, главврач, указала головой на небольшой кожаный диванчик перед входом в процедурную. Я послушно села, но по неволе, я искала пути отступления. Страх перед болью – самый невыносимый этап перед вакцинацией.
Лорейн показала мне, где раздевалка, чтобы я переоделась в сорочку для больных. Я делала так, как мне велели. Я сложила свою скучную одежду в небольшой ящик с металлическими дверцами и закрыла его. Кожа сморщилась от прохлады, ноги стали ватными, дыхание перестало слушаться меня.
– Ария, мы готовы.
Доктор Фергусон стояла в дверях в перчатках и в специальном костюме. Моя ежедневная форма. Я была так неаккуратна сегодня, что подставила Марию. Я сжала пальцы на руках и прошла в операционную, где по середине стояло кресло с кожаными ремнями.
Мое рабочее место всегда вызывало у меня страх. Я словно говорила себе: «Проявишь эмоции – окажешься здесь». И вот я здесь в качестве пациентки.
Я села в кресло, с ужасом представляя, что меня ждет. Лорейн и доктор Фергусон стали привязывать мои щиколотки и запястья. Один ремень затянут, другой тоже. Медсестра и главврач перешли на поясной ремень и фиксатор для головы. В рот вставляли подобие кляпа.
– Ты вылечишься, и завтра здоровая придешь домой, – Лорейн начала подготавливать нужные инструменты, – с Марией посидит ее няня.
– Больница оплатит эти расходы. Мы же не изверги.
Скулы тянуло, и мне безумно хотелось сбежать отсюда. Игла мягко вошла в мою кожу, словно она была маслом. Цилиндр шприца стал набираться моей кровью.
– Все пройдет отлично, – Сьюзен аккуратно извлекла из меня шприц и содержимое спустила в пробирку.
Я следила за каждым действием коллеги. Лорейн подала главврачу флакон. Сьюзен открыла колпачок и добавила несколько капель в пробирку. Кровь мгновенно пошла в реакцию с веществом. Из красного биологическая жидкость превратилась в коричневую, а через минуту и вовсе в черную. Дыхание остановилось. Наступает момент икс. Доктор Фергусон добавила содержимое пробирки в наполовину заполненный шприц-пистолет и одним движением выстрелила содержимым мне в вену.
Боль сразу сковала мое тело. Рука дернулась, но она была хорошо привязана к креслу. Вены стали разбухать и давить сначала в той руке, куда вкололи вакцину, затем там, куда лекарство перетекало по кругу кровообращения. Сдерживать крик становилось сложнее. Ощущения того, что вены разорвут мое тело, только усиливались. И тут я почувствовала адскую боль. Словно все кости одновременно сломались.
– Скоро станет легче, – Лорейн пыталась успокоить меня.
Но процессы продолжались. Шея стала ватной, словно она уже разорвалась от давления в венах, вся боль переместилась в голову. Было больно кричать, но это происходило само. Я моргнула, но перед собой увидела лишь черный фон. В ушах я слышала свой ритм. Сердце тяжело билось, словно на него повесили стокилограммовую гирю.
Выстрел в голову, и я снова стала все чувствовать. Кто проводил операцию, ждали моего возвращения. Я знала, что они ждут от меня полного безразличия, и на этот раз создать маску полного отсутствия эмоций было сложнее. Тело словно опалили кислотой, кожу невыносимо жгло. На руках появились багровые пятна.
– Что чувствуешь?
Сьюзен Фергусон освободила мой рот и склонила свою голову ко мне. Ее глаза – хищники искали во мне слабость.
– Спокойствие, – я выдохнула.
Я отклеила пластырь и посмотрела на место, куда вводили лекарство. Вокруг все было красным и припухлым. Из-за жжения я не могла спокойно смотреть телевизор, как мне указали. В процедурной были камеры, и я не могла показывать свой дискомфорт. За мной следили.
Я подошла к автомату со снеками и нажала на кнопку с шоколадкой. Маленький батончик упал, а я уставилась на свое отражение в стекле. Я раньше не была такой бесчувственной.
Когда вакцину изобрели мне было десять лет. Люди, которые хотели избавиться от боли, стояли в очереди, чтобы им вкололи спасительное лекарство. И сейчас я поняла бы почему. Куча заболеваний, при которых было даже не пошевелиться, разбитое сердце, даже мозоль – все это приносило боль. Но я никогда не хотела ее делать.
Когда вакцинацию обязали, я попала к врачу, который никому не делал ее. Он категорически был против подавления чувств. Он просто ставил штамп и звал следующего. Но вскоре симптомы проявили себя, и меня забрали. Я влюбилась.
Я отогнала воспоминания и достала шоколадку. По телевизору снова показывали про вакцину и диагностику.
– Зачем вы отклеили пластырь?
Лорейн подошла ко мне и посмотрела на руку.
– Хотела убедиться, что не пошло нагноение, – я откусила кусок шоколадки.
Медсестра уставилась на меня и достала из ящика еще одну повязку.
– На этот раз не снимайте ее без доктора.
– Я сама доктор.
Я подняла взгляд и улыбнулась, не затронув при этом щеки. Дружелюбный взгляд. Я доела шоколадку и обертку выкинула в урну, что стояла рядом с диваном.
– Я хотела бы вернуться домой.
– Доктор Фергусон хочет понаблюдать за вами.
Я встала и подошла к трубке, что висела на стене. Набрав номер главврача, я услышала знакомый голос.
– Ария?
– Не отпустите меня домой?
– Лорейн должна была предупредить, что ты находишься под наблюдением, чтобы не пошло воспаление тканей.
– Я сама врач, доктор Фергусон, я могу сама последить за тем, как проходит заживление.
Главврач помолчала, а затем согласилась отпустить меня. Я сдержала в себе радость и пошла к металлическому шкафчику, где оставила свои вещи. Оказавшись в своей одежде, я стала чувствовать себя уверенней.
– Как доберетесь – отметьтесь.
Я кивнула и с безразличным лицом пошла в кабинет, чтобы забрать куртку. Когда я открыла дверь, я обнаружила, что внутри царил бардак. Я сделала вдох и прошла через груду папок, что валялись на полу, взяла свою куртку и вышла оттуда так, словно там ничего не поменялось с последнего раза. Бежевые коридоры давили, место, куда вкололи вакцину, жгло, а глаза хотели бы пролить слезы. Я держалась из последних сил. Я не могла взять обезболивающего, дома его не было. Это минус нового времени – лекарства не купить, все лечит больница под строгим контролем государства.
Я вышла на улицу и увеличила темп, чтобы успеть к троллейбусу. Я подошла вовремя. Внутри снова было душно, но я радовалась, что осталась жива и меня не ликвидировали, как и Марию. Она, наверное, сильно испугалась.
Я смотрела в окно, где серость и бежевый цвет переплетались друг с другом. На небе скапливались тучи, в которых шумел гром.
– И снова здравствуйте.
Я подняла свой взгляд и увидела того мужчину, с которым я ехала на работу. Это было сегодня, а как будто целую жизнь назад.
– Здравствуйте.
Он присел на соседнее сидение, а я сделала вид, что меня интересует маршрут, по которому еду.
– Как прошел день?
– Как обычно.
Я слегка улыбнулась и тут же вернула безразличие на лицо. Я ошиблась. Он явно не болен. Кожа на мозолях отошла, а внутри, где все было воспалено, торчала огромная заноза. Он ее не заметил. Человек, который терпит, явно вытащил бы ее.
– Вам следует пойти к врачу.
Мужчина вздернул бровь, и я взглядом показала на занозу.
– Я и сам могу справиться.
– И занесете себе кучу других бактерий. Мне жалко вашего диагноста.
Троллейбус остановился на остановке, и пара человек вышли из него. По крыше начал стучать дождь. Я вспомнила, что забыла свой зонт на работе. Я так старалась сбежать из того места, что забыла посмотреть в окно.
– Вы устали?
– Совсем немного.
То, что принято говорить людям в конце рабочего дня. Усталость есть, но она ощущается иначе. Я с таким недочувством не сталкивалась. Каждый день я массировала свои ноги и устраивалась удобно в кровати, чтобы снять напряжение между позвонками.
– Это не будет странным, если я попрошу вас достать эту занозу из моей руки?
Такие предложения уже поступали в мой адрес, поэтому я просто кивнула. Диагностам и так приходилось не сладко. Их работа кипела на столько, что они не успевали попить воды.
– Надеюсь, потом вам будет недалеко добираться до дома. Это последний троллейбус.
– Прогуляюсь.
Вежливая улыбка, которая ничего не значит. Как я хотела оказаться дома, где смогу показывать свои эмоции, тайно, но искренность стала для меня лекарством от всех бед. Мария пусть и была моей племянницей, но она стала для меня ближе.
Почему у меня нет своих детей? Я отказываюсь от вариантов молодых людей, потому что не смогу жить с человеком, которого не люблю. Мне высылали кучу программ, но я всегда присылала письмо с отклонением. Меня поддерживают, потому что я – врач. Если бы я пошла учиться на педагога, меня бы заставили иметь семью, чтобы быть примером для учеников. Так как я стала опекуном Марии мне перестали высылать кандидатов, записав мою племянницу как семью, но это не означало, что, если я бы захотела, мне не дали бы выбрать мужа. Просто теперь я не одна и безумно была этому рада.
– О чем задумались?
Мужчина с длинными кудрявыми волосами наклонил голову в мою сторону, от чего мне стало неловко. Хорошо, что я привыкла скрывать свои эмоции.
– Бытовые задачи.
– Понимаю.
В его глазах загорелся огонек, но он быстро пропал. Странный тип. Я с первого взгляда могла определить, болен человек или нет, а тут… Я посмотрела снова на руку молодого человека и увидела все еще торчащую занозу. Такое было бы нелегко терпеть человеку, на которого не сработала вакцина.
– Как вас зовут, мисс?
– Ария Фостер.
– Приятно познакомиться, Ария. У вас красивое имя.
Я улыбнулась, чуть не забыв сохранить свою безэмоциональность.
– А вас?
Мужчина посмотрел на меня, а затем отвел взгляд в сторону. Его лицо приобрело мертвенно-бледный оттенок.
– Сэм, – он снова вернул взгляд на меня, – Сэм Уилкер.
Троллейбус остановился. Двери бесшумно открылись, и несколько людей вышло на улицу. Под каплями дождя они становились мокрыми, но никто даже не реагировал на это. Им не было холодно, противно. Им было все равно. По моему телу пошли мурашки. Хорошо, что эту реакцию вакцина не смогла заблокировать.
– Моя остановка следующая, – я встала с сидения, – если вы не передумали, то приготовьтесь выходить.
Сэм встал с кресла и протянул мне руку, чтобы я аккуратно спустилась с возвышения, на котором располагались сидячие места.
– Благодарю.
Мы, держась за поручни, подошли к дверям, которые закрылись. Троллейбус медленно поехал дальше. Я слегка потеряла равновесие из-за движения, но крепкая рука успела схватить меня прежде, чем я упала бы.
– Осторожно.
Я невозмутимо встала рядом и схватилась за поручень. Следующая минута прошла без вежливых разговоров.
– Та девочка, с которой вы ехали утром, – ваша дочка?
– Племянница, – я приковала взгляд к объявлению.
– Помогаете своим родным?
– Почти.
Я не любила говорить с незнакомцами о своей жизни, но на этот раз это было сложнее сделать. Под таким взглядом хотелось рассказать все, о чем он спросит.
Троллейбус остановился – двери открылись. Я вышла и пошла по направлению к своему дому. Я не стала оборачиваться, а просто шла уверенным шагом.
– Мисс Фостер, подождите.
Я остановилась. Ему не было холодно, как мне. Он не чувствовал, как прохлада капель пробивала кожу, словно тысяча иголок. Сэм подошел ко мне.
– Вы так побежали…
– Боюсь испортить плащ.
Я пошла дальше, но уже медленнее, изо всех сил стараясь не думать о том, как ветер продувает меня. Если я не заболею, это будет великое чудо. Мысленно я уже придумывала отмазку, почему не смогу прийти на работу завтра.
Мы подошли к однотипному дому-коробу, и я подвела глаз к сканеру, чтобы дверь открылась. Луч двинулся туда-назад, характерный щелчок, и я на автомате пошла внутрь. Свет включился автоматически, как только датчик почувствовал движение человеческого тела. Я сняла плащ и обувь, нажала на пульте управления домом, что я на месте, надела тапки и рукой указала, куда идти.
Небольшое помещение, которое все используют как кладовую, я считаю своим кабинетом. Старый стол еле помещался в эту комнату, делая ее еще меньше. На столе стояла аптечка, которая была разрешена. Это бинт, пластырь и хлоргексидин, но из-за врачебных привилегий мне было разрешено хранить пинцет и спирт.
– Садитесь на стул, мистер Уилкер.
Он удобно устроился и протянул мне руку. Я помыла руки, надела перчатки и промыла спиртом пинцет. Все должно быть правильно. Я увидела мозоль и внутренне почувствовала на своей ладони это воспаление. Чтобы скинуть это ощущение, пошевелила пальцами, чтобы убедиться, что у меня все хорошо.
Я взяла флакончик хлоргексидина и накапала на рану, чтобы промыть ее. Аккуратным движением подцепила маленький опилок и достала его из кожи. Рука дернулась.
– Все в порядке?
Я кинула пинцет в небольшой лоток и внимательно посмотрела на человека передо мной.
– Да.
Я взяла кусочек бинта, налила туда антисептическое средство, а затем приложила к ране, с двух сторон приклеивая пластырем.
– Не забудьте рассказать об этом своему диагносту, мистер Уилкер.
Я сняла перчатки и кинула их в отходное ведро. Когда я повернулась, Сэм все еще сидел на месте, словно не моргая.
– Сэм, с вами все хорошо?
– Да, да, я просто задумался.
Он вскочил со стула и побежал на выход. Я не успела даже и глазом моргнуть, как от него остались только следы.