Арина Теплова
Опричник
Мальчишки были новобранцы, которых привезли в монастырь всего два месяца назад. Теперь у них шла игра-бой «стенка на стенку», где каждый отряд из дюжины человек должен был вытеснить своих противников за условную черту, проведенную палкой на пыльной земле. Мальчишки с силой наваливались на противников, нанося удары противоположным бойцам, ударяя только по телу и рукам. Ударять в лицо и бить ногами категорически запрещалось. За это боец выводился из строя, и отряд получал недовольные окрики от старца Онагоста, который руководил всем этим действом.
Мирон знал, что через две недели эти новобранцы будут подвергнуты очень суровому испытанию, называемому «солярный солнцеворот», и лишь несколько из них, пройдя эту проверку, состоящую из нескольких десятков трудных заданий, смогут преодолеть себя и выполнить все, что им будет велено. И только эти несколько получат от волхвов-старцев новое боевое имя и право на дальнейшие тренировки духа и тела в тайном монастыре. А после двухлетней подготовки вступят в ряды их «Волчьей сотни». Сначала учась под руководством более опытного напарника, потом, возможно, и сами станут ведущими.
Многие воины так и оставались запасными или подручными, ибо более определенного уровня мастерства в магии и ратном деле не могли достигнуть. Но они всегда были верными помощниками и союзниками более опытных витязей. Таким оказался, например, его брат Василий, который был старше Мирона на три года, но все же более знал заговоры и травы, чем ратное дело. Оттого именно Мирон, которому едва исполнилось двадцать два года, был вожаком в их двойке, принимал стратегические и боевые решения и очень часто положительный исход боя с нечистью зависел именно от него, Мирона. Однако в битве помощники все же становились сильным подспорьем более опытным воинам. Да, они были менее умелыми, но все же даже самые слабые витязи из «волчьей сотни» на голову превосходили в ратном мастерстве любого царского опричника или стрельца.
Глава V. Волчья сотня
Мирон получил свое боевое имя в четырнадцать лет. До этого он и не знал про тайный монастырь, где воспитывалась сотня воинов-ратников. И ранее несколько лет подряд состоял в дружине у своего двоюродного дяди в Муроме, куда в одиннадцать лет его отправил отец, как буйного и неуправляемого мальчонку, который бредил войной. Под предводительством дяди, умелого витязя, который повидал не одну сечу, Мирон достиг совершенства в бою. Попав же в тайный монастырь, начал заниматься больше своим боевым духом и тайными знаниями, такими, как медитация, гипноз и энергия.
В четырнадцать лет пройдя обряд имянаречения, он получил имя Мечислав, что означало «Славный меч». Его боевое имя знали только трое: брат и старцы Радогор и Онагост. Будучи толковым, выносливым и имея задатки к обучению магическим способностям, Мирон быстро выбился в самые искусные ученики монастыря, став любимцем настоятеля, старца Радогора. Самым таинственным знаниям и умениям Радогор лично обучал только некоторых ратников-волков. В их числе был и Мирон. Уже спустя год Мирон получил свое первое дело по выслеживанию тайных лазутчиков крымского хана и их устранению. Сабуров в числе пяти бойцов с блеском выполнил порученное им задание, разделавшись с дюжиной ханских лазутчиков, и одного им удалось даже взять в плен.
Теперь «Волчья сотня» насчитывала восемьдесят ратников, потеряв в последнем сражении за Москву в прошлом году почти двадцать товарищей. Да, воины сотни могли сражаться сразу с несколькими противниками, в чем была немалая заслуга старцев монастыря, и один ратник-волк стоил нескольких стрельцов или опричников царя, но все же и они понесли потери.
Сейчас в тайном монастыре за обучением и наставлением восьмидесяти воинов следили семь старцев-монахов. Все они были уже в летах, и самому молодому миновало семьдесят. Каждый из старцев владел определенным слоем древних знаний и практических навыков в той или иной сфере и обучал этому витязей сотни. Так же на территории монастыря проживали старый мельник, кузнец и поп.
Пройдя до первой конюшни, Мирон замедлил шаг, высматривая глазами брата Василия. Но его не было видно на дворе. В этот момент к нему подбежал взбудораженный мальчонка, видимо, один из тех, которые чуть ранее бодались «стенка на стенку». И, почти налетев на высокого Мирона, выпалил:
– Мирон Иванович, мы верх одержали!
– Чего кричишь, как сорока? – осадил паренька Сабуров, поморщившись. У Мирона на душе скребли кошки, и детская радость мальчишки раздражала его.
– Простите, – тут же сдулся парень и, подняв глаза на Мирона, который в этот миг оправлял на поясе длинный нож, сказал: – Я бы хотел попросить вас кое о чем, Мирон Иванович.
– Да? – спросил Мирон, бросив взор на парня.
– Все старцы и мудрый Радогор говорят, что вы самый умелый и сильный среди братьев.
– Врут они все, – хмыкнул Сабуров и, вытянув руку, показал парнишке страшный шрам на запястье левой руки и мизинец с отрубленной фалангой. – Был бы умел, не красовался бы таким.
– И все же! – не унимался мальчик, устремив на суровое обветренное лицо Мирона свои ясные голубые глаза. – Мне помощь ваша нужна, вернее, подсказка.
– Да говори уже, не томи, – выпалил Мирон. Мальчик довольно улыбнулся тому, что неприступный суровый Сабуров не только продолжил с ним говорить, но и согласился помочь.
– Через три дня у нас испытания будут в лесу. На этого, как его, – мальчик замялся, подбирая забытое слово. – Ну, лежать надо тайно.
– Пластуна? – помог ему Мирон, прочитав мысли мальчонки. Иногда, когда перед ним была совсем чистая душа, очень часто детская, Мирон мог почти безошибочно считывать мысли. В основном это были люди, которые не умели лгать, и их сознание не покрывалось мутным облаком, которое прятало мысли от проникновения. Именно старец Добран учил сотников этим умениям, а также гипнозу и успокоению духа.
– Ага, на него. А я не знаю, как мне не оплошать, – вздохнул мальчонка.
– И что же, старец Онагост не учил вас, как надобно?
– Учил. И в лес мы с Митькой каждый вечер бегаем, чтоб получилось-то. И грязью обмажемся, и в мох зароемся, и лежим по несколько часов, не шелохнувшись.
– Ну и верно, – кивнул Мирон.
– А он, заяц-то, все равно боится нас и не подходит более чем на четыре аршина. Боится, видать. А нам велено, лежа, как «пластун», ждать, пока проходящий заяц не подойдет, и поймать его! И кто поймает, тот выдержит испытание.
– А…
– А я очень хочу поймать! – выпалил мальчик. – Но никак не выходит. А ведь я хочу, как вы, тоже в сотне быть! Подскажите мне, Мирон Иванович, хитрость какую.
Наклонившись к мальчику, Мирон показал ему рукой приблизиться к его лицу. Паренек чуть привстал на цыпочки, и Мирон шепотом сказал:
– Говорю только тебе, – Мирон знал, что уже назавтра вся ватага парней будет знать эту хитрость. Но Мирон лишь усмехнулся. Все-таки, если эти мальчишки будут знать это все, возможно, в будущем знание спасет им жизнь в бою. – Ты дыхание свое усмири, как будто спишь. Да так, чтобы твой выдох даже траву не шевелил. Глаза не закрывай и смотри в оба. Тело свое, словно вкопанное сделай, чтобы оно срослось с землей, и представь, что ты трава. Тело чуть расслабь, а мысли свои в напряжении держи. Как заяц подойдет, сразу не хватай его, пусть освоится около тебя и травку пощиплет, и только тут и лови его. Да за уши хватай, они у него большие.
Отодвинувшись от паренька, Мирон по-доброму оскалился и вновь посмотрел на двор. Василия так и не было видно.
– Ох, спасибо вам, Мирон Иванович!
Времени искать Василия уже не было, и Мирон быстро направился в свою келью, чтобы переодеться для занятий. Сегодня были учения по энергетической защите у старца Светослава, а Мирону это учение очень нравилось, и он не хотел опоздать на него. Все-таки только некоторые из ратников-волков сподобились проходить данное обучение, только те, у кого выявились к этому определенные энергетические способности. Девяностолетний старец Светослав сам отбирал таких парней и юношей, а потом брал в обучение. Мирон был одним из дюжины таких ратников и очень дорожил этим. Ведь старец, обладая такими сакральными, древними знаниями предков, передавал их им. К сожалению, его брат, Василий, не обладал нужной энергетикой и не имел способностей в этой области тайных знаний.
Мирон едва приблизился к въездным воротам монастыря, как его окликнул один из двух парней, которые разгружали приехавшую телегу с зерном.
– Эй, браток, подсоби! – позвал его парень. Мирон обернулся к нему, и парень добавил: – Петр-то слег у нас в горячке сегодня, а еще двух в царскую слободу вызвали. Мы с Гришкой вдвоем до утра тягать будем, мешки-то.
Понимая, что точно опоздает на занятие, Сабуров все же остановился. Возможно, старец Светослав даже выгонит его взашей, не пустив после опоздания, так уже бывало с другими братьями, но в просьбе парню он не мог отказать.
– Хорошо, Никита, помогу, – кивнул Мирон.
Проворно подойдя к бревнам, лежащим у белокаменного забора, Сабуров начал стягивать с широких плеч черный кафтан, а затем рубашку. Одежда была дюже дорогая, и пачкать ее пыльными мешками с рожью он не хотел. Парни, таскающие мешки, не боялись испачкаться, ибо их облачение состояло из старой заштопанной рубахи и штанов. Оставшись в одних штанах и сапогах, с голым торсом, Мирон устремился к телеге. Прохладная погода не испугала его, так же, как и нахлынувший холодный ветер, и он немого поежился, зная, что сейчас согреется, ведь таскать трехпудовые мешки было нелегким делом. Подойдя к телеге, Мирон бойко взвалил на плечи увесистый мешок и устремился через двор к погребу, куда носили мешки парни.
Дело в том, что слуг и крепостных в монастыре не было. И все работы, будь то на мельнице, на кухне, в пекарне или ткацкой мастерской, исполняли сами братья-волки. Каждому из воинов давалось свое послушание. Монастырь полностью обеспечивал себя, лишь только зерно и овощи закупались в соседнем селе, все остальное необходимое для проживания братья делали сами. Привезенные рожь и пшеницу молотили, пекли хлеб. Шили одежду, разводили кур и уток, делали оружие. Уборка территории и келий монастыря также входила в обязанности братьев. В основном все послушания исполнялись до обеда, а после, когда солнце стояло в зените, начинались различные занятия у старцев. Ближе к вечеру воины сами выбирали себе дело, а после ужина вновь были послушания до самой ночи.
Послушание Мирона заключалось в помощи кузнецу. Бывший воин, хромой кузнец жил при монастыре уже шесть лет. И Мирон помогал ему ковать сабли, кольчуги, палаши, топоры, подковы и другие изделия. Работы было всегда полно, и порой Мирон и Егор Иванович, так звали кузнеца, трудились в кузне бок о бок. Свой палаш Мирон выковал сам, еще два года назад. Легкий, немного более аршина длиной, он был поистине умелым творением. Чуть гнущийся, тонкий, но невероятно прочный, палаш спасал Мирону жизнь, и не однажды. Палаши братья монастыря носили все. Это было отличительной особенностью именно ратников-волков. Длинные копья «волки» в битвах не применяли, из-за неудобства в ведении боя на близком расстоянии.
Мирон влетел на открытую площадку у церкви около пяти часов, опоздав почти на полчаса. Десять ратников-волков уже выстроились в шеренгу на другом конце небольшой поляны, а старец Светослав выбирал тупые стрелы с круглым наконечником из большой корзины, откладывая нужные на полено, лежащее перед ним.
– Ты где шатался, беспутный? – строго спросил старец Светослав, заметив появление Сабурова. Светослав слыл самым ворчливым и вспыльчивым из старцев. Порой даже мог отвесить оплеуху. Остальные шесть старцев редко повышали голос, даже Онагост, который обучал военному делу.
– Я парням помог мешки выгружать.
– Вставай в строй. На подготовку времени у тебя нет. Так отбивай!
Мирон понятливо кивнул и, сразу же встав крайним из одиннадцати, вытащил свой палаш из ножен. Взяв обеими его внизу за рукоять и опустив руки вниз, поставил оружие перед собой острием вверх. Конец палаша оказался на уровне переносицы молодого человека. Эфес и самый кончик клинка были посеребренными, именно это давало необходимый эффект. Мирон сосредоточился и начал концентрировать нужную энергию в кистях рук. Вначале энергия скапливалась в руке, потом передавалась в рукоять палаша, который выступал катализатором, и вокруг оружия начинала образовываться защитная энергия – поле, невидимое простому глазу. Для видения этой энергии дюжина сотоварищей Мирона и он сам почти полгода специально тренировались. А для создания этой защиты, точнее, для успешной концентрации энергии в руке, требовалась определенная разминка, которую как раз и пропустил Мирон.
Уже через минуту старец Светослав начал метать из лука в каждого из ратников стрелы с круглым наконечником. Защитное поле необходимо было создать вокруг палаша и такого размера, чтобы оно выступало за концы клинка не менее чем на пол-аршина. Именно это энергетическое поле защищало от стрел старца. Если поле прерывалось или было недостаточно прочным, стрела пронизывала его и ударялась в грудь ратника, а те были в одних рубахах. Да, такие стрелы с круглым наконечником не были опасны, но сильный болезненный удар оставлял синяк на теле.
Мирон все же успел создать поле и, когда первая стрела старца Светослава достигла его, защита сработала отменно – и стрела, отскочив от его защитного поля, упала на землю. Мирон облегченно выдохнул. Он знал, что старец жаждет, чтобы они достигли в этом совершенства и могли бы поднимать поле мгновенно, едва возникала опасность. Но высшим умением, по словам Светослава, являлся бой, когда воин окутывал себя защитной энергией и в то же самое время бился с противником.
Глава VI. Старец
Прошло четыре дня с того времени, как Ивана Михайловича бросили в «каменный мешок», а Мирон так и не находил себе места. Несколько раз он ездил в тюрьму-крепость, но по указу царя к пленнику никого не пускали, мало того, даже не позволяли передать еду. Ежедневная мука за отца не давала Мирону покоя. Сегодня он встал, когда пропели первые петухи. Попив немного колодезной воды и умывшись, Мирон потрепал по загривку серого пса, который лежал на крыльце, отмечая, что животное почти поправилось. Мази и целебное питье Василия сделали свое дело, и раны Серого, как стал называть его молодой человек, затянулись. Пес немного хромал и не мог еще бегать. Сильный ушиб правой лапы, по словам Василия, не давал животному нормально двигаться, но это было делом времени.
В то утро Мирон прямиком направился в кузницу к Егору Ивановичу и до обеда бок о бок с мастером ковал кольчужные доспехи. На это занятие требовались долгие часы и даже дни. Сначала выковывали длинную проволоку, затем скручивали из нее колечки, а после склепывали концы. На один кольчужный доспех порой уходило до двадцати тысяч колечек. Уже к обеду, когда зазвонил колокол, оповещающий братию о начале трапезы, Сабуров вышел из кузни красный от жара и уставший. Однако ни утренняя тяжелая работа, ни трапеза, ни занятие по успокоению духа и медитации у старца Добрана, совсем не остудили его яростные гнетущие думы.
Мирон нашел Василия на открытой площадке, когда тот упражнялся в метании небольшого топорика в кусок дерева.
– Васятка, опять топор у тебя три разворота делает, – прямо с ходу начал Мирон, приближаясь к брату. – Говорил тебе, два надо. Так ведь и не попадешь лезвием-то, а все палка в чурбан летит.
– И че ты меня учишь-то? – насупился Василий. – Словно старший ты мне!
– Да переживаю я. Что не разрубишь вражину, а оглушишь только обухом-то.
– Слышь, Мирошка, ты не в духе, как я посмотрю, так не задирайся, – заметил наставительно Василий.
– Да все о батюшке думаю, – объяснил Мирон. – А как вспомню матушкины слезы, так вообще тошно делается, оттого что ничего сделать-то не могу! Все сердце по батюшке изнылось. Думаю, как вызволить его из темницы?
– Мне и самому тошно, третий день спать не могу.
– Слышь, Васятка, пойдем, «дуболома» покрутишь мне, хоть отвлечемся немного.
– Ладно, – кивнул Василий и, подхватив топорик, пошел вслед за братом.
Уже час Мирон прогибался и уворачивался от деревянного массивного снаряда. Это был высокий поворачивающийся столб в пять аршин, по бокам которого горизонтально приколочены на различной высоте узкие дубовые бревна. Вращение столба делал Василий, который ходил по кругу вокруг столба, тягая за собой на лямке длинную железную жердь, торчащую из земли. Железный прут соединялся под землей со столбом и приводил его в движение. Василий, идя по кругу, производил впечатление человека, который тянет плуг вместо лошади. Мирон же, стоя на одном определенном месте и, не сдвигаясь даже на аршин, то наклонялся, то подпрыгивал, чтобы увернуться от появляющихся у него на пути деревянных бревен.
– Слушай, Мирон. Я уж версты две вспахал, – через час вымолвил устало Василий, подтягивая на плече кожаную лямку, которая крепилась к железной жерди. Он упорно шел вперед, уже изрядно устав, но видел, что брат, как заведенный, без устали перемахивает и наклоняется, еще ни разу даже не получив удара опасным бревном по телу или лицу. – Устал я. Я ж тебе не конь.
– Да не могу я устать, Васятка. Батюшку вспоминаю, – выпалил Мирон с легкой отдышкой.
– Вечерять пошли, – сказал властно Василий, останавливаясь и стягивая лямку с плеча. – Там и покумекаем. Темнеет уж.
Мирон отошел от снаряда и направился вслед за Василием. Нагнав его, Мирон приобнял брата за плечо и вдруг тихо произнес:
– А ты знаешь, я ведь видел призрака в черном плаще, до того как царица померла.
Тут же остановившись, Василий уставился на брата.
– Как призрака?
– Да так, – добавил Мирон, кивнув. – И вот все думаю, а может, этот призрак царицу нашу и извел?
– Да прям. Что за глупость, – сомневаясь, ответил Василий и снова зашагал дальше. Мирон пошел рядом, замолчав. Когда они почти достигли главной трапезной, Василий сказал: – Я тут все думаю…
– О батюшке?
– О нем-то постоянно. Но еще об одном. Может, мне в Суздаль съездить?
– Зачем это? – поднял брови младший Сабуров.
– Ульяну Ильиничну проведать, – объяснил Василий. – Она сказывала, что ее отец ремесленник по дереву, живет на Кузнечной улице.
– Тьфу ты! – выругался Мирон. – У тебя все одно на уме. Одни девки!
– Не девки. А одна девка, – поправил его Василий.
– И что это сейчас так важно? Сейчас об отце думать надобно, – недовольно сказал Мирон и зашагал дальше.
– Я думаю об отце, – насупился Василий, идя вслед за ним. – А сердцу все равно не прикажешь.
Остановившись, Мирон обернулся к брату и осуждающе посмотрел на него.
– Нет, я все равно не пойму, и что в этой девке такого? – спросил он.
– Не любил ты никогда, Мирон, оттого и не знаешь, как это, тосковать по кому-то.
– Ну и езжай, я с тобой точно не поеду, – отмахнулся Мирон.
– А я и не прошу, – спокойно ответил Василий. – Ты только мою отлучку прикрой. А?
Мирон долго смотрел на брата пощуренным взором. Приятное лицо Василия с живыми карими глазами и темными вихрами было до боли родным и любимым. Но он все равно не мог понять, как это, из-за какой-то там первой встречной девки мотаться почти двести верст туда и обратно, только чтобы повидаться. Нет, он не понимал Василия.
– Ладно, – кивнул Мирон. – Пошли трапезничать. Наверняка Ждан наварил перловой каши с салом. А то мне еще после в банях убирать надо. Я сегодня там за мойщика.
На рассвете следующего дня, когда занималось ярко-оранжевое солнце, Мирон проворно направился в высокую двухэтажную избу старцев. Накануне они долго говорили с братом, и глубокой ночью Мирон принял непростое решение, которое в этот момент казалось ему наиболее правильным. Поднявшись в полутемный терем, молодой человек направился к келье настоятеля монастыря, старца Радогора, намереваясь решить все сегодня же. Едва молодой человек приблизился к келье, как увидел, что она открыта. Он прошел внутрь. Старец Радогор стоял напротив двери и быстро вскинул глаза на молодого человека. В длинном темном монашеском одеянии, с непокрытой седовласой головой, он вызвал у Мирона благоговейный трепет своим пронзительным, горящим взглядом.
– Я ждал тебя, Мирон, – произнес старец.
– Правда? – удивился Сабуров.
– Отчего-то знал, что ты придешь, оттого и посылать за тобой не стал.
– Я хотел поговорить с вами, отче.
– Дверь прикрой, – велел Радогор. И молодой человек повиновался. Старец отошел к окну, отвернувшись от него. Смотря на улицу, Радогор спокойно заметил: – Видел, ты пса приблудного привел.
– Отче, он не будет мешать, – воскликнул порывисто молодой человек. – Он даже не лает. Болеет он, едва не помер. Позвольте, он будет в моей келье жить.
– Не дело это, – сказал строго Радогор, так и не поворачиваясь к молодому человеку и смотря в окно.
– Привязался я к нему, отче. Он хоть немного радости мне приносит, – не унимался Мирон.
Радогор долго молчал и лишь через некоторое время повернулся к молодому человеку и разрешил:
– Хорошо, пусть живет.
– Благодарствую, отче! – выпалил Сабуров довольно. Но тут же, нахмурившись, добавил: – Только недолго мне осталось жить в монастыре.
– Вижу, ты хмур, – заметил старец. – Ты не должен отчаиваться.
– Как же быть, отче? Если отца обвиняют в измене и приговорили к мучительной смерти?!
– Я как раз хотел поговорить с тобой об одном деле, – тихо сказал старец, но Сабуров перебил его:
– Мне нужна свобода. Я хочу уйти с царской службы.
– Отчего же? – спросил строго старец.
– Я нужен теперь отцу. Должен оправдать его! И найти истинных убийц царицы.
– Да, это твой долг, Мирон. Однако послушай меня, – начал увещевательно Радогор.
– Вы будете меня отговаривать, отче. Но я не стану вас слушать! Я уже все решил! – порывисто заявил молодой человек.
– Ты самый искусный и уникальный витязь «волчьей сотни», сынок, – заметил Радогор печально. – Мне будет жаль, если ты уйдешь со службы.
– Зачем мне эта служба, ежели государь не хочет оправдать моего отца?
– Послушай…
– Что слушать? Я не хочу служить царю, который так жесток с нашим родом. А мы ведь верой и правдой – и батюшка, и мы с братом – служили ему. А он, негодный, только крови нашей жаждет, видимо!
– Замолчи! – в ужасе прикрикнул на него Радогор. – Услышат. Потом пожалеешь, что так говорил.
Как-то весь сжавшись от окрика старца, Сабуров замолчал, поджав губы, и устало бухнулся на лавку, стоящую сбоку. Обхватив ладонями виски, молодой человек опустил буйную светло-русую голову на грудь и прошептал сам себе:
– А что ж делать, ума не приложу…
Медленно приблизившись к Мирону, старец встал над ним и, будто у непослушного дитя, спросил:
– Уйдешь со службы, что делать будешь? Ты ведь воин.
– Наймусь к какому-нибудь боярину беречь добро.
– И что, как пес, будешь зерно сторожить? – опешил Радогор. – Я не затем тебя столько лет полировал, словно яхонт самоцветный, чтобы ты вот так свои тайные умения и уникальное мастерство витязя в грязь закинул.
– Красиво вы говорите, отче, – отозвался хмуро Мирон, поднимая голову. – Только проку нет в том.
– Послушай меня, сынок. Я научу тебя, как отцу твоему помочь, – сказал тихо Радогор и сел на лавку напротив молодого человека. – Дело одно есть. Трудное и опасное дело. Оно лишь тебе под силу, так я разумею. Вот и попомни мое слово, если справишь его, как надобно, заслужишь почести у царя-батюшки.
– Служил я ему уже и кровь за него не раз проливал. И что же? Теперь даже на порог своих хором меня не пускает, а отца родного в «каменном мешке» держит! – раздраженно заявил Мирон и отвернулся от старца.
– А ты не горячись, – наставительно и спокойно велел Радогор. – Вот я и думаю, что должен ты свое недовольство да злость в дело это трудное вложить. Если добудешь для царя, что ему надо, он враз твоего отца пожалеет и выслушает, а может, и помилует. Вижу это. А ты знаешь, будущее не особо скрыто от моих глаз.
Старец замолчал, по-отечески тепло взирая на молодого человека. Мирон также молчал, отвернув лицо чуть в сторону и упорно смотря в сторону окна. Настойчиво созерцая профиль Сабурова, Радогор невольно остановил взгляд на неприятном шраме, который пересекал лицо Мирона от виска до подбородка, нарушая поросль короткой густой бороды. Шрам был давний и почти белесый, но все же портил и без того строгое, жесткое лицо Сабурова. Старец видел внутреннюю борьбу, которая шла в молодом человеке, тот явно не мог разобраться в себе. Старец терпеливо ждал, надеясь на мудрость и умение найти единственно правильное решение, которые всегда были присущи Мирону.
Перебирая все слова старца Радогора и мучительно размышляя, Мирон чувствовал, что голова начала гудеть. Он не знал, как поступить. Когда пришел в монастырь, он сразу же отдал свою судьбу и жизнь в руки старцев. И тогда он не боялся и знал, что старцы Радогор и Добран верно выбрали и утвердили его жизненный путь. Путь воина, который несет свет и спокойствие в мир. А теперь он стоял на распутье и боялся смотреть в будущее. Боялся того, что отец сгниет заживо за решеткой, и он ничего не сможет сделать для его спасения. Для человека, который подарил ему жизнь. И Мирон знал, что если отец умрет в тюрьме, то в его сердце навсегда поселится затаенная горечь, которая будет отравлять ему жизнь. В какой-то момент Мирон медленно повернул голову к Радогору и глухо спросил:
– Какое дело-то, отче?
Чуть прищурившись, Радогор в очередной раз отметил про себя, что отлично знает своего ученика и может заставить его выполнить приказ царя. Потому что государь жаждал получить желаемое как можно скорее.
– Вот и хорошо, сынок, что одумался. На днях я был у государя, – начал старец. – И он поведал мне одну тайну. Не знаю, откуда Ивану Васильевичу известно про это стало, но он очень хочет отыскать некую волшебную вещь.
– Волшебную? – опешил Мирон. – Что за сказки?
– Ты слушай. Не сказки это, как и то, что владеет этой вещью нечисть, а может, даже и нежить потусторонняя. Это неведомо. Знаю я только, что давным-давно некий рыцарь из Франции привез одну древнюю Чашу сюда, на нашу землю и спрятал ее у местной нечисти. А нечисть та пообещала схоронить Чашу на века, пока некие колдуны-чародеи из братства Храма не потребуют ее обратно.
– Чаша?
– Да. Некая Чаша Грааля. Последние три дня, как мне стало о ней известно, я пытался найти об этой Чаше хоть что-то в древних книгах. И думается мне, что эта Чаша проклятого Ордена французских тамплиеров, которых сожги на костре, еще двести с лишним лет назад.
– И что, царю нужна эта Чаша?
– Он жаждет ее получить. И обещает сделать многое для того, кто добудет ее.
– Почему именно я должен ее искать? – нахмурился Мирон, совсем не желая браться за это мутное и непонятное дело.
– Думается мне, что нечисть просто так ее не отдаст. Ибо побоится потерять свое могущество, ведь наверняка темные колдуны-франки заключили с нашей нечистью договор. Иначе не стали бы упыри наши прятать ее у себя. А ты единственный, кто может попытаться ее добыть. Если тебе не под силу это будет, то другим братьям и подавно. А если не добудем Чашу эту, царь очень осердится. Он мне даже пригрозил, сказал, что сомневается в нашей верности ему и в том, нужен ли наш монастырь.
– Вот как? Так, может, ему самому нежить по болотам поискать? – выпалил Мирон. – Или пусть вурдалаки по полям скачут и кровь из людей сосут?
– Мирон, замолчи. Крамольные слова говоришь. Вот добудешь Чашу и царь увидит, чего мы стоим, да и за отца сможешь попросить.
– Интересно, и чем же эта Чаша так волшебна? – задал вопрос Сабуров.
– Царь не сказывал. Но вчера в древней книге я вычитал, что может Чаша эта древняя подарить богатства и славу и даже бессмертие своему владельцу.
– Ого! Сразу и бессмертие. Тогда точно надо искать ее, – усмехнулся Мирон.
– Ты что зубоскалишь, Мирон? – недовольно нахмурился старец Радогор.
– Простите, отче, само вырвалось, – потухшим голосом сказал Сабуров и уже более спокойно добавил: – Но у какой нечисти ее искать? И вообще, как Чаша то эта выглядит?
– Мне неведомо ее обличие. Но царь сказывал, что в полночь, если Чашу поставить под лунный свет, она начнет переливаться радугой. Только так и проверить.
– Ясно.
– Известно также, что нечисть, которая прячет Чашу, объединилась в некую шайку «Тайный схорон».
– «Тайный схорон»? – уточнил Сабуров. – Это хоть что-то. Только вряд ли нечисть и нежить будет на лбу у себя клеймо ставить, что состоит в «схороне» этом. Не пойму, какую нечисть искать-то, у которой Чаша?
– Единственное, еще ведаю, что один из колдунов или упырей этих обитает в посаде, что Сергиевым зовется, в семидесяти верстах к северу от Москвы. Так царь сказал. Помню, как по молодости я бывал в том посаде и слышал, что живет там некий старый воевода, который в свое время был обвинен в казнокрадстве – и вырвали язык у него за это и отстранили от службы. Так вот, когда я в посаде том находился, тот воевода уже совсем старый был и жил на окраине. А все людишки того селения боялись даже смотреть на его дом с черными ставнями. Поговаривали, что старый воевода связался с темными силами и каждую ночь из-за ограды его дома слышны глухие стоны. Еще тогда я подумал, что воевода тот колдун. Но теперь царь, как сказал, что один из «схорона» живет в Сергиевом посаде, так я и думаю, что это он. Так что, сынок, тебе оттуда надо начать поиски.
– Благодарствую, отче. Туда и отправлюсь.
– Доброй дороги. Надеюсь, найдешь ты Чашу эту и добудешь перед царскими очами прощение для батюшки.
– Завтра поеду. С Василием, – кивнул Мирон, вставая.
– Может, тебе еще кого в помощь надо?
– Да нет. Что ж мы с одним колдуном не справимся?
– Ну, тебе виднее, сынок…
