Арина Теплова
Печать Индиго (трилогия)
– Простите, Тихон Михайлович, я задержалась…
– Я не в обиде на тебя, дочка, – сказал хмуро старший Артемьев, но его недовольство относилось к сыну, сидящему справа от него.
Глаза Федора жадно пробежались по красивому румяному лицу девушки и задержались на ее пухлых алых губах.
Отметив, что лицо Тихона Михайловича мрачно и нервно, Слава участливо спросила:
– Вам нехорошо, Тихон Михайлович?
– Нет, дитятко, все в порядке, – добавил тот и выдавил из себя улыбку, чтобы успокоить взволнованную падчерицу.
Затем Артемьев старший искоса взглянул на сына, который сидел рядом, и, заметив его взгляд, направленный на девушку, произнес:
– Я предупредил тебя…
Федор зло посмотрел в светлые глаза приемной сестры, которая даже не глядела в его сторону, и быстро вскочил на ноги. Короткая лавка с грохотом упала от его резкого движения. Федор бросил последний раздраженный взгляд на отца и Славу и, звонко стуча каблуками, покинул свадебный пир.
Вскоре Мирослава вернулась к мужу, сев рядом с ним. Ласково посмотрев на дочку, она тихо спросила Тихона Михайловича:
– Вы поссорились с Федором? Пошто он так неожиданно ушел?
– Да, – буркнул Артемьев. – Пущай погуляет немного, может, выветрит всю дурь из головы. А ты, Мирушка, скажи Марфе, чтобы она не делала плохого себе, я позабочусь о ней. Если этому пустозвону ребенок не нужен, так я, дед, позабочусь о нем. Скажи ей, что ни в чем нуждаться она не будет. С этого дня я беру ее под свою защиту.
– Благодарю тебя, Тиша, – произнесла любяще Мирослава и печально улыбнулась Артемьеву. – Всегда знала, что ты истинно сердобольный человек. Люблю тебя за это. Только беспокоюсь за тебя, милый друг, переживаешь ты очень.
– А как же иначе? На старости лет от сына такие подарки получать неприятно. Одни вы у меня, горлинки, отрадой-то остались. Старшенький помер, Семен послезавтра уедет от меня. Лишь вы со Славой утешите мои в последние дни.
В этот момент в большой светлице появились бабы-певчие. Одна из них затянула свадебную песню:
Не по бережку добрый конь идёт,
Конь головушкой покачивает,
Золотой уздой побрякивает,
Удилами наговаривает.
Две другие бабы, наряженные в яркие летники, в высоких кокошниках подхватили песню, распевая ее на несколько голосов:
За конём идёт удалой молодец,
Ох, разудалой, удалинькай,
(а) расхороший парень, бравенькай,
Ох, по именю Семенушка,
Ох, по отечеству Леонтьевич-душа.
Ох, за собою ведёт судьбу свою,
Ох, судьбу красную девушку,
Ох, что по именю-то Олюшка,
Ох, по отечеству Ивановна-душа.
Они сойдутся близёшенько,
Ой, что поклонются низёшенько,
Ох, поцелуются милёшенько.
Глава VII. Странный гость
Усадьба Артемьева располагалась в центре Астрахани в Стрелецком переулке. Владения состояли из большого двора, просторных хором из нескольких особняков, конюшни, амбаров и дюжины больших изб для слуг. В главных хоромах находились гостевая светлица – гридня, приемные покои, кабинет Тихона, спальни для гостей. Дом был двухэтажный, деревянный, величавый и возвышался в парадной части усадьбы. От него тянулись крытые сени в два других дома. Женские хоромы располагались в глубине двора и имели высокий терем и много светлиц с красными окнами. Справа стоял другой хозяйский дом, в котором жили сыновья Тихона и дальние родственники мужского пола. В глубине владений был разбит небольшой сад, с грушами и яблонями. Хоромы и двор окружал высокий частокол из массивных бревен, заостренных к верху. Добротные дубовые ворота имели железный запор, способный выдержать непрошеных гостей.
Немного угорев в наполненной народом светлице, Слава вышла на двор. Она остановилась у высокого каменного крыльца, укрывшись под березой, росшей у дома. Вечер был ясный, и озаренное вечерним закатом небо алело насыщенным красным отсветом. Девушка долго стояла, подняв лицо, созерцая оранжевый небосклон и слушая свадебные песни. В какой-то момент она вдруг отчетливо различила, как скрипнула под чьими-то ногами ветка. Она резко обернула голову и тут же отметила в шаге от себя Федора, который неслышно приблизился сзади.
– Ты это, Светланка, погулять вышла? – спросил Федор и невозможно призывно улыбнулся девушке, явно пытаясь понравиться.
Слава ощутила неприятный опасный настрой, исходивший от молодого человека, и чуть попятилась от него, ударилась спиной о березу.
– Я немного угорела в горнице, – тихо ответила она.
– Пойдем со мной до реки пройдемся? – вдруг предложил он, приблизившись к ней вплотную.
Девушка отчетливо отметила странный блеск в его темных глазах. От молодого человека сильно разило вином, и это вызвало у Славы чувство омерзения. Она напряглась и нахмурилась.
– Зачем это? – удивилась она.
– Как зачем? Погуляем немного да вернемся.
– Не пойду я с тобой никуда, Федор.
Этот разговор начал напрягать ее, и она попыталась отойти. Но Федор быстро выкинул вперед руку и чуть придержал ее за плечо.
– И чего это ты не хочешь? – как-то зло прохрипел Артемьев. Его язык заплетался, но он говорил все осознано и тихо. – С Гришкой-то и по полям целыми днями верхом катаешься, а со мной так и разок прогуляться не хочешь?
Осторожно, но твердо высвободившись из-под тяжелой руки Федора, девушка отодвинулась от него и недовольно вымолвила:
– Не хочу и все. Дай мне пройти, Федор. Меня матушка, наверное, заждалась.
Долгим пронзительным взглядом Федор смотрел на девушку, а в его душе росло негодование. Наконец он заставил себя отойти в сторону и глухо сказал:
– Больно горделивая ты, соплюшка, как я погляжу. Смотри, как бы чего дурного не вышло.
На эту угрозу Слава решила не отвечать, а, лишь приподняв голубую юбку сарафана, почти бегом направилась обратно в дом, опасаясь далее оставаться на дворе вместе с пьяным Федором.
Влетев в широкие освещенные свечами парадные сени, девушка чуть перевела дух и последовала в сторону кухни, решив немного побыть в одиночестве, так как ее голова гудела от этого шального дня. Она свернула в коридор, как неожиданно перед ней в полумраке возник высокий мужчина в черной одежде. Она резко остановилась, невольно устремив взор в лицо незнакомца, и замерла.
Мужественное и красивое лицо молодого человека лет тридцати с пронзительными мерцающими глазами было на редкость выразительно. Тут же увидев темно-фиолетовый отсвет его ауры, девушка напряглась, ощущая, что раньше уже встречалась с этим мужчиной. Хотя его волевое лицо было незнакомо Славе, но его ледяной взор, а в особенности аура, показались ей очень похожими на ауру и глаза того самого Темного парня, который пытался убить ее в лесу девять лет назад. Очертания фигуры того юноши, цвет его ауры и холод фиолетовых глаз девушка очень хорошо помнила до сих пор. Некое инстинктивное чувство затвердило ей, что этот молодой человек, стоявший перед ней, был именно тем самым юношей из Темных. Она не могла понять, как он оказался здесь, в доме Артемьева, и почему сейчас он так странно немигающе смотрел на нее своим пристальным взглядом.
Всего лишь секунду длилось замешательство Славы. Молодой человек вдруг стремительно обошел ее и устремился прочь по темному коридору в сторону сеней. Девушка резко обернулась ему вслед, но уже через миг высокая фигура в длинном черном плаще исчезла во мраке.
Только спустя минуту Слава смогла выдохнуть свободно. Ибо осознание того, что один из Темных нынче находился в доме Тихона Михайловича, вызвало в сердце девушки дикую панику. Слава не видела этого молодого человека на свадебном пиру, да и среди приглашенных его не было, и она не понимала, отчего он появился перед ней. Едва она пришла в себя, как бегом направилась в просторную светлицу, откуда доносились свадебные песни. Торопливо подойдя к Мирославе, девушка упросила ее выйти с ней в людскую.
– Что случилось, малышка? Ты бледна, словно полотно, – обеспокоилась Мира.
– Матушка, я видела его! – воскликнула срывающимся от страха голосом Слава.
– Кого?
– Того Темного, который едва не убил меня тогда в лесу.
– В ту ночь?
– Да, матушка. Он теперь был здесь в доме, и я узнала его, но он быстро ушел куда-то.
– Может, тебе это показалось?
– Нет, матушка, он был здесь. Я видела его ауру, она такая же, как и у того парня. Она темна как ночь, с фиолетовым отсветом. Да и рост, и взгляд те же. Мне не показалось!
– Слава, дом полон гостей. Наверняка среди них есть и плохие люди, с темной аурой. Но вряд ли они из Темных. Ты же понимаешь, если бы Темные появились здесь, уже случилось бы что-то дурное. Ты же знаешь, как они жестоки. А гости, слышишь, веселятся и поют.
– Но матушка. Я чувствую, что это именно он!
– Думаю, тебе показалось все же. Ты говорила, что у тебя голова кружится от духоты, возможно, оттого тебе почудилось?
– А может, он пришел за камнем?
– Сомневаюсь, не могли они так быстро узнать, где он. А если бы и узнали, то уже бы устроили бойню. Потому я и говорю, вряд ли это Темный. Тебе просто показалось, что этот человек похож на того парня. Ведь прошло много лет, а люди меняются. К тому же, я так поняла, этот человек ничего не требовал от тебя?
– Нет. Едва он увидел меня, как сразу же исчез, почти убежав порочь.
– Вот видишь. Темный не стал бы вести себя подобным образом. Они всегда идут напролом, а сбегать им несвойственно. Ты должна успокоиться. Пойдем в светлицу, там уже вовсю пляшут, повеселишься немного.
– Хорошо, матушка, пойдемте.
Уже ближе к девяти вечера Федор вернулся на свадебный пир. Войдя в освещенную свечами душную светлицу, полную народа, он вмиг отыскал глазами отца, мачеху и Славу. Они сидели неподалеку от молодоженов и мило разговаривали. Узрев эту семейную идиллию, Федор вновь нахмурился и решил сделать какую-нибудь гадость, дабы испортить праздник. Большинство гостей лихо отплясывали между столов. Быстро осмотревшись, Федор подошел к жениху с невестой и, поклонившись, пригласил потанцевать Любашу. Семен, не подозревающий о тайной влюбленности жены в брата, согласно кивнул, и Федор последовал в центр танцующих, видя, что Любаша идет вслед за ним.
Сначала Семен довольно следил за танцем брата и жены, но вскоре стал замечать, что Федор ведет себя как-то странно. Брат приближался к Любаше вплотную, постоянно шептал ей что-то на ухо и даже брал за руки. Уже довольно захмелевший, Семен узрел в этом некий неприличный момент и уже с настороженностью стал следить за своей молодой женой и братом.
Любаша, до крайности смущенная вниманием Федора, едва могла дышать. Даже в самых смелых мечтах девушка не могла себе представить, что Федор будет танцевать с ней так. Он говорил ей на ухо сладкие зазывные речи о ее красоте и умении танцевать и сильно сжимал ее ладонь. Ошалевшая от его близости, девушка не могла отвести взгляд от красивого лица любимого, чувствуя, что она в плену его колдовских карих глаз. Вино, которое выпила Любаша, затуманило ей голову. И когда молодой человек в очередной раз вплотную приблизился к ней и заявил, что она зря не дождалась его, а вышла замуж за его брата, Любаша, потеряв последние остатки самообладания, обхватила шею Федора руками и приникла горячими губами к его лицу.
Тихон Михайлович резко замолчал, увидев, как Семен вскочил со своего места и бросился в толпу танцующих гостей. Старший Артемьев быстро перевел взгляд на середину светлицы и увидел, что Любаша отчего-то висит на шее у Федора и, что-то лепеча, преданно смотрит ему в лицо. На хитром же лице Федора светилась наглая ухмылка.
В следующий миг Семен оторвал свою молодую жену от брата и бросился с кулаками на Федора. Любаша, упав на пол, громко вскрикнула и, зарыдав, закрыла лицо руками. Тихон Михайлович, поняв, что Федор намеренно спровоцировал ревность Семена, бросился разнимать сыновей, которые с жестокостью дубасили друг друга. Толпа танцующих тотчас затихла и лишь испуганно смотрела на потасовку братьев.
Только спустя некоторое время Тихону Михайловичу удалось разнять сыновей, благодаря паре мужиков. Лицо Семена выражало крайнее раздражение и душевную боль. Выражение лица Федора было невозмутимо наглым и ехидным. Тихон же, отряхивая помятый в этой сумятице кафтан, гневно взглянул на старшего сына и с яростью прорычал:
– Пошел прочь со свадьбы, неблагодарный! Собственного отца в его доме позорить вздумал!
На это гневное заявление Артемьева Федор ухмыльнулся и, сплюнув кровь с разбитой губы, шатаясь вышел вон. Тут же Мирослава Васильевна обняла мужа, который схватился за сердце, и усадила его на скамью. Она гладила Тихона по руке, пытаясь упокоить. Артемьев прекрасно понимал, отчего Федор поступил так. Получив очередной отказ в своей просьбе, Федор разозлился на него и решил отомстить. И вот теперь он испортил свадебный пир собственному брату.
Слава в этот миг утешала Любашу, которая уже рыдала, сидя на полу, она помогла подняться подруге на ноги и увела ее из шумной светлицы. Едва девушки вошли в спальню Светославы, бывшая Стрешнева вновь зарыдала. Слава усадила подругу к себе на кровать и, опустившись перед ней на корточки, взяла бледные руки Любаши в свои.
– Любушка, неужели ты все еще любишь его? – спросила тихо Слава.
В ответ Любаша лишь жалостливо всхлипнула и кивнула.
– Но как же так?
– Не могу я забыть его, окаянного, всю душу сжег, – простонала сквозь слезы Любаша.
– Любушка, у тебя отныне муж есть, ты должна о нем думать.
– Муж! – вскрикнула в гневе девушка. – Постылый муж!
– Ты разве не понимаешь, что Федор еще сильнее обидеть тебя хочет? Он ведь назло сейчас все это сделал. Я видела на его лице гадкую улыбку.
– Понимаю я все это, Слава, но ничего поделать с собой не могу! – сказала в запале Любаша. – Как увижу его, словно в жар бросает! Ничего поделать с собой не могу.
Слава помолчала, не зная, как еще образумить подругу.
– Я еще мало знаю о любви, – заметила тихо она и присела рядом с Любашей на кровать. – Но как ты можешь любить его? Он же никого любить не может. Он холодный и жестокий. Порой мне кажется, что он всех ненавидит.
– Я думала, что смогу понравиться ему. Но, видать, уже поздно, – тяжко закончила Любаша.
И тут Слава вспомнила нечто, что, по ее мнению, могло бы заставить подругу разочароваться в предмете своего обожания.
– Марфа, матушкина горничная ждет ребеночка от него, – тихо произнесла Светослава. Слезы застыли в красивых глазах невесты, и она ошарашено уставилась на подругу. – Я никогда не говорила тебе, Любаша, – продолжала девушка. – Но Федор бегает за всеми дворовыми девками. Тихон Михайлович чего только ни делал, чтобы образумить его. Сегодня Марфа едва не убила себя из-за него, жестокого. А Федор совсем не любит ее! Семен же глаз с тебя не сводит. Сразу видно, люба ты ему. Забудь ты этого Федора, недостоин он ни одной твоей слезинки!
Любаша долго молчала, прокручивая в голове слова Славы, и через несколько минут прошептала:
– Может, ты и права, Славушка, и мне забыть его надо…
Девушки уже около часа взволнованно говорили, когда в дверь громко и настойчиво постучали. Любаша встрепенулась и несчастно посмотрела на подругу. Обе поняли, что пришли за невестой. Было уже более десяти часов, и, видимо, гости, потеряв невесту, решили вернуть ее на положенное место. Слава вскочила на ноги и, резво подбежав, распахнула дверь.
На пороге стояли гости во главе со свахой, которая была крестной Любаши. Это была полная дородная женщина с веселыми добрыми глазами. Тихон Михайлович с Мирославой находились здесь же и как-то смущенно смотрели на заплаканную невесту, сидящую на постели. Семен стоял немного подальше, в темноте дубового коридора, и его отчетливо можно было разглядеть по белому нарядному кафтану.
– Мы за лебедушкой! – проворковала сваха веселым голосом, пытаясь развеять гнетущую атмосферу. Хозяева дома, их сын и тем более молодая ощущали себя виноватыми во всем произошедшем час назад. – Пора, милая, спати укладываться… – добавила многозначительно сваха. Любаша вновь бросила быстрый несчастный взгляд на гостей, которые толпились на пороге горницы Славы, и быстро опустила глаза, боясь столкнуться взглядом с Семеном. Она чувствовала себя до крайности глупо, оттого что при всех бросилась на шею Федору. Она думала, что Семен очень зол на нее, и потому побаивалась оставаться с ним наедине.
В этот момент Слава вернулась к Любаше и, помогая ей встать, подвела подругу к двери.
– Ты уж прости, доченька, моего беспутного Федора-то, – сказал вдруг Тихон Михайлович.
Любаша подняла на свекра взволнованное лицо и в ответ прошептала:
– И вы простите меня, люди добрые.
Она так и стояла, опустив глаза, и отчетливо чувствовала, что Семен, хоть и замер немного поодаль, все же напряженно смотрит на нее.
– На том и порешим! – закончила довольно сваха и повернулась к жениху. – Семен Тихонович, подойти!
Семен медленно вышел вперед и приблизился к бледной Любаше. Обжигая молодую жену горящим хмурым взглядом, он встал перед ней. Она видела лишь его красные сафьяновые сапоги и, дрожа, боялась поднять глаза на мужа.
– За белы рученьки возьми суженую, чего стоишь, будто столб! – велела весело сваха.
Хоть внутри Семена все клокотало от недовольства и ревности, все же он заставил себя протянуть руку Любаше. Последняя послушно вложила свою хрупкую ладонь в руку молодого мужа. Свадебные гости с веселыми прибаутками и смехом направились за молодыми в их спальню. Слава осталась стоять на пороге своей комнаты и тяжело вздыхала, смотря вслед шумной кавалькаде гостей.
– Будь счастлива, подруженька, – прошептала она в темноту затихшего от шума коридора.
Уже под утро Федор вошел в светлицу, где пировали последние самые стойкие гости. Многие спали тут же на лавках. Остальные приглашенные, видимо, разошлись по гостевым горницам. Федор заметил человека в черной одежде по немецкой моде, некоего господина фон Ремберга, знакомого отца, который, единственный среди пьяных, сидел прямо на лавке. Пруссак находился чуть в стороне от основной массы гостей и как-то пронзительно смотрел в его сторону. Федор знал, что непосредственно фон Ремберг выхлопотал для Семена должность в Москве. Отчего-то в этот миг в голове Артемьева застучала навязчивая мысль о том, что ему просто необходимо подойти к пруссаку и поговорить с ним.
– Выпьете со мной? – спросил Федор, приблизившись к фон Рембергу и усаживаясь на лавку напротив.
Когда в ответ фон Ремберг поднял на него мрачный ледяной взор, Федор с удивлением отметил, что гость трезв. Это было странно. Впервые за свою жизнь Федор видел трезвого гостя на свадебном пиру. На отличном русском, без акцента, пруссак ответил:
– Отчего же не выпить? С хорошим человеком и выпить не грех, кажется, так у вас говорят?
– Так, – поддакнул Федор, наливая иностранцу небольшую чарку вина, и заискивающе спросил: – Как вам у нас?
– Весело, – кратко вымолвил Кристиан и лишь пригубил крепкий напиток, наблюдая за тем, как Артемьев проворно вылил в себя все содержимое чарки. Федор вновь поднял глаза на фон Ремберга и ощутил, что от фиолетового взора пруссака ему не по себе. Как будто ледяной жутковатый озноб проникал в его существо. Артемьев невольно опустил глаза на свою чарку, вновь наполняя ее вином. Спустя полчаса Федор вновь сильно захмелел. Кристиан фон Ремберг так и сидел с первой чаркой вина, ни разу более не пригубив ее, и вдруг глухо произнес: – Я знаю, что мучает вас, Федор Тихонович.
– Неужели? – съехидничал Федор, даже не сомневаясь, что пруссак ничегошеньки не знает про него.
Артемьев вновь наполнил свою чарку вином и выпил его залпом. Фон Ремберг холодным цепким взором прошелся по пьяному лицу хозяйского сына, который сидел напротив него с безразличным мутным взглядом, оперев голову на руку.
– Вы любите светло-русую девицу, приемную дочь вашего отца. Но Тихон Михайлович запрещает вам жениться на ней.
Услышав эту фразу, Федор оторопел и пораженно уставился на фон Ремберга. Молодому Артемьеву показалось, что он даже немого протрезвел. В тот же миг все страстные чувства волной нахлынули на Федора, и он вспомнил тот момент, когда впервые увидел Славу. Тогда ей было всего четырнадцать, а Федор вернулся со службы из-за границы. Отец его пять лет назад вновь женился, и Федор лишь из писем знал, что нынче у него есть мачеха и приемная сестра. Однако, едва увидев прелестную малышку Светославу, Федор сразу же почувствовал дикий зов плоти и сам поразился, как он, знавший множество женщин, может плениться этим ребенком. Да, безусловно, красивым, но все же ребенком.
Испугавшись своих странных противоречивых желаний, Федор попытался выкинуть преступную страсть из своего сердца, понимая, что это просто кощунственно, желать юную девицу. Почти год ему удавалось совладать со своими порывами, но едва Славе исполнилось пятнадцать, а ее красота налилась новыми прелестями, он понял, что сопротивляться бесполезно. Он искал утешения в домогательствах к другим женщинам, но приемная сестра постоянно маячила перед его взором.
Он знал, что Слава чиста и невинна даже в помыслах. Он не раз замечал, как она с жалостью смотрела на растерзанных зверей, которых он привозил с охоты. Она была любимицей отца, обожаема своею матерью Мирославой и пользовалась уважением всех слуг в доме. Распутные же мысли Федора постоянно кружились вокруг этой девицы, и едва он приближался к ней, то робел, как юноша. Один ее кристально-чистый взгляд будоражил все его существо, призывая подчинить это юное создание своей воле.
Федор никому не показывал свою тайную страсть, боясь, что люди осудят его за преступные желания к молоденькой девице, и был вынужден терпеливо дожидаться, когда ей исполнится шестнадцать. Через месяц после ее именин Федор, впервые, поговорил о своих чувствах с Тихоном Михайловичем. Старший Артемьев с ужасом выслушал слова Федора о желании жениться на Светославе. Едва придя в себя, Тихон наотрез отказал сыну в просьбе. Федор попытался выяснить, отчего отец не хочет отдать за него Славу? И тот властно заявил, что, во-первых, Слава еще слишком молода для замужества и не сможет в таком юном возрасте выносить здоровых детей. А во-вторых, Тихон Михайлович опасался, что буйный дикий Федор уморит малышку своим необузданным нравом. А Тихон слишком любил Славу и не собирался делать ее несчастной.
Услышав категоричный отказ отца, Федор затаился до времени и спустя несколько месяцев снова завел разговор о женитьбе. Выслушав вновь категоричный отказ, Федор уже не на шутку разозлился. Он потребовал от отца объяснений – отчего он не заслуживает девицы? Отец, как и в первый раз, повторил свои слова, что Слава и Федор разные люди, и пока он жив, сын может забыть о своих намерениях. Федор вновь ушел ни с чем, начиная уже понемногу ненавидеть отца. Он не понимал, почему Тихон Михайлович ни в какую не хочет видеть, как ему плохо без Светославы. К тому же молодого человека просто бесило то, что какая-то чужая девица дороже Тихону Михайловичу, нежели собственный родной сын. Слава постоянно находилась перед глазами Федора, но он не мог к ней прикоснуться, ибо знал, что отец за малейшее неуважительное отношение к девушке сурово накажет его. Он пытался забыться в кровавых охотничьих забавах и постоянных похождениях в сенную мачехи.
– Я могу помочь вам жениться на ней, – продолжал фон Ремберг.
Федор окончательно протрезвел и, низко наклонившись к пруссаку, тихо страстно прошептал:
– Если вы поможете мне, я отдам вам все, что у меня есть.
Холодным взором Кристиан оценивающе посмотрел в горящие глаза Федора и заметил:
– Мне ничего не нужно от вас. Я лишь вершу справедливость. Вы ведь любите девицу? Тогда отчего она должна прозябать в одиночестве, ожидая другого суженого?
Слова фон Ремберга до крайности понравились Федору, и он тут же согласно закивал.
– Да-да вы правы, господин фон Ремберг.
Кристиан видел, что Артемьев уже захватил наживку, оставалось лишь умело продолжить беседу, дабы склонить его к нужным действиям.
– Я помогу вам, Федор Тихонович. Но на что вы готовы пойти, чтобы добыть девицу?
– На все! – не раздумывая, выпалил Артемьев, и Кристиан отметил в его глазах неистовую решимость.
– Тогда, при условии, что вы будете слушать мои советы, девица скоро будет вашей.
В этот момент зал оживился, и Федор с фон Рембергом настороженно замолчали. В светлицу вошли Тихон Михайлович, Мирослава Васильевна, сваха, родственники невесты. Сваха громко затараторила скороговорку о том, что наступило утро, дабы разбудить спящих гостей. И после уже сказала, обращаясь к Тихону Михайловичу:
– Ну что ж, сват, пора молодых будить да пробу снимать?
– Пойдем, кума, проверим, как невеста честь берегла! – ответил ей тем же присказным голосом, улыбаясь, Тихон.
Гости веселым пьяным караваном направились в комнату молодых. На пороге они остановились и дружно постучали. А сваха громко проговорила, чтобы ее услышали за дверью:
– Утро красное пришло! Вставайте, голубки!
Спустя минуту послышались быстрее шаги за дверью, и через пять минут створка распахнулась. Семен, взъерошенный, босой, но с довольным видом, в красной нарядной рубахе и штанах, стоял на пороге и его глаза светились озорным светом. Тихон Михайлович и сваха сразу же отметили, что после короткой брачной ночи настроение молодого мужа изменилось в лучшую сторону. Любаша, смущенная, стояла в центре горницы чуть поодаль, с распущенной косой, одетая в белую длинную домашнюю накидку, и скромно смотрела в пол.
– Ну, расскажи, Семен Тихонович, – обратилась сваха к молодому мужу. – Лед ломал али грязь топтал?
Семен весь засветился и, лучезарно улыбнувшись, ответил свахе:
– Чиста, гусочка, да красива, что уж говорить…
Толпа дружно весело загудела, довольная словами Семена, и начала поздравлять Тихона Михайловича с хорошим выбором невесты. В это время сваха быстро закрыла дверь в спальню молодых, оставив их наедине, и направила свадебный поезд вниз в светлицу для продолжения свадебного пира.
