А. С. Гаспарян
Оттепель. Как это было?
Г. Саралидзе: «Ошибка резидента» – там люди! И они могут ошибаться. Они работают сначала на врага, потом становятся нашими чекистами.
А. Гаспарян: Ну не мог такой фильм и такое произведение появиться в 1930-х годах.
Г. Саралидзе: Так я об этом и говорю.
А. Гаспарян: Каждому овощу свой сезон. Этот фильм и эта книга могли появиться только после окончания Великой Отечественной войны, иначе весь смысл теряется. Трагедия графа Тульева состояла в том, что он через концлагерь прошел, потом вживался в образ. Ну как ты это покажешь в 1937 году? Или в 1935-м?
Г. Саралидзе: Ты сейчас о частностях говоришь. Я имею в виду, что после всего, что было вывалено за эти годы, должно было произойти новое рождение. Даже академик Сахаров сказал, что Комитет государственной безопасности стал цивилизованным. Он, правда, говорил, что лицо пусть не совсем человеческое, но уже не тигриное.
Д. Куликов: Действительно, в конце 1950-х, в 1960-е годы появляется довольно много фильмов о деятельности нашей разведки и контрразведки. В сознании устанавливается доминанта, что КГБ – это, прежде всего, разведка и контрразведка, а не какие-то там репрессии. Появляется «Ошибка резидента», другие произведения. Все это, условно, заканчивается Штирлицем. «Семнадцать мгновений весны» – это вершина. У нас появляется свой шпионский детектив. В сталинском кинематографе шпионы изображались очень карикатурно. А теперь стали появляться произведения о жизни наших разведчиков, контрразведчиков и врагов. Врагов умных, между прочим. Часто даже обаятельных. Это новое явление, оно связано, мне кажется, с тем, что появилось телевидение. Стало возможно снимать сериалы, рассказывающие долгую историю. В этом смысле мы были вполне конкурентоспособны и делали такую продукцию, которая собирала миллионы зрителей. Имело ли это эффект? Безусловно. Многие хотели (не знали, правда, как, потому что это было тайной) стать разведчиками или контрразведчиками. Это было привлекательно. Не вижу в этом никакой проблемы.
Г. Саралидзе: А проблемы нет. Мы говорим о том, что происходило.
А. Гаспарян: Ну, это новый фактор.
Д. Куликов: Безусловно.
Г. Саралидзе: Это то, что оттепель дала.
А. Гаспарян: Я бы опять же поспорил.
Г. Саралидзе: Давай.
А. Гаспарян: Классический сериал про наших шпионов и обаятельных людей – «Операция “Трест”». 1967 год. Выпускали к пятидесятилетию революции. Книга была написана раньше, в 1962 году. Но она с таким же успехом ровно теми же словами могла быть написана в 1930-х годах. Если открыть ее, это безумная нудятина. В фильме ситуацию спасает блестящая игра актеров. Это и Банионис, и Касаткина, и Джигарханян, и Горбачев и так далее. Без фильма никто бы на эту книгу внимания не обратил. Она чудовищная, если можно так сказать.
Г. Саралидзе: Чудовищная в литературном смысле?
А. Гаспарян: Она написана неудобоваримым языком.
Д. Куликов: Для этого и нужна работа сценаристов.
Г. Саралидзе: Там есть литературная основа, которая нашла свое воплощение в кинематографе.
А. Гаспарян: Просто точно такая же литературная основа могла быть создана и в 1930-х годах.
Г. Саралидзе: Могла быть, но не появилась. Потому что не было ни сценаристов, ни режиссеров, которые готовы были это делать.
А. Гаспарян: Это спорно, потому что у нас тогда еще столько кино не снималось.
Г. Саралидзе: Ну конечно.
А. Гаспарян: И мы с тобой не можем знать о том, что хранилось в недрах Литературного института.
Г. Саралидзе: Мы знаем только то, что снималось и что стало сниматься. Это две большие разницы. Я не скажу, что в 1920–1930-х годах в советском кинематографе не создавалось шедевров. Они создавались, и мы их знаем. Эйзенштейна никто не отменял.
Д. Куликов: Как минимум Эйзенштейна и Александрова.
Г. Саралидзе: Да. Но снимали меньше, безусловно. А что касается внутренней политики, того, что происходило в стране. Оттепель – это не только эйфория, но и массовые беспорядки, которые подавлялись силой.
Д. Куликов: Тут несколько аспектов. Вообще надо помнить, что в этот период были достаточно суровые гонения на религию. И если рассматривать удары по церкви, то в хрущевское время был нанесен один из самых серьезных. Известно же, что вместе с коммунизмом к 1980 году Хрущев обещал и последнего попа показать. Это портит немножко картину оттепели. А был еще Новочеркасск, между прочим. И еще много чего.
А. Гаспарян: И в Московской области были выступления…
Д. Куликов: Да, в Новочеркасске было 23 погибших, 172 или 180 человек репрессировали. Это все произошло в оттепель, но об этом не очень любят рассказывать. Может быть, потому что это портит имидж Хрущева?
А. Гаспарян: И романтический облик оттепели, созданный в 1960-е годы.
Д. Куликов: Я поспорю с Арменом: в социальной или в социально-политической части много чего происходило. В книге «Преданная революция», изданной в 1930-е годы, Троцкий критикует Сталина за то, что в стране оплата труда разнообразная. Что комбайнеры, трактористы, которые освоили профессию и являются передовиками производства, получают значительно больше, чем простой колхозник. Что профессура, преподаватели, врачи, ученые получают много больше, чем пролетариат. И это страшно возмущает Троцкого. Он пишет, что это все отступление от революции и так быть не должно. Не говоря уже про артели и так далее. Это все Троцкий в своей книге критикует. Так вот, Никита Сергеевич Хрущев реализовал все, за что высказывался в этой книге Троцкий. Происходит уравниловка. В деревне даже запрещают скотину держать. И участки ограничивают. И размер туалета на участке. Это все при Хрущеве было! Закрывается коммерческая торговля. Начало дефицита, кстати, отсюда. Почему мы это все не анализируем? Не исследуем, какое влияние оказала эта социальная гомогенизация на будущее страны? Ведь получилось, что есть номенклатура и все остальные. Исчезла структура между номенклатурой, учеными, интеллигенцией, рабочими, которые обладают высокой квалификацией. Вот Гоша из «Москва слезам не верит» – это уникальное придуманное событие для 1970-х годов. Человек за станком с такой оплатой труда и квалификацией. А для конца 1930-х это отнюдь не уникальная вещь.
А. Гаспарян: Нравится кому-то эпоха Сталина или нет, но если Сталин что-то говорил, то он это делал. Я всем рекомендую почитать воспоминания Черчилля «Вторая мировая война». Он там это очень красочно описывает. Притом что Черчилль – враг большевизма, и никаких симпатий к Сталину он не испытывал.
На XX съезде мы всему миру продемонстрировали: мы забыли все, что у нас было вчера. Именно в период оттепели по международной репутации Советского Союза был нанесен сильнейший удар. Это первый момент.
Второй момент. У нас все говорят: оттепель – это рассвет культуры и вольного народного духа. Замечательно. А я напоминаю, что это эпоха фарцовщиков, о которой сегодня тактично никто не хочет вспоминать, потому что это спекуляция. Этим занимался Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности, ОБХСС. Но как это все описывалось на Западе? В 1930-е годы у нас ведь вроде все было закрыто, да? То есть Запад имел весьма своеобразные представления о том, чем на самом деле живет советский человек. Ну, кроме великих строек, куда запускали немецких коммунистов, которые должны были потом о них везде рассказывать. А оттепель – это эпоха фестивалей молодежи и студентов. Масса народа, которая у нас побывала и потом старательнейшим образом все описала. И на Западе пришли к выводу: то, что делается в Советском Союзе, – это очень нелепый эксперимент. И никакой оттепели, по сути дела, нет. Я всех призываю почитать западную прессу того времени.
У нас говорят: оттепель, всем стало хорошо. А чего хорошего? Во внешней политике урон нанесен. Фильмы хорошие сняли и дали посмотреть, ну допустим. А что, при Сталине советские граждане не смотрели «Волгу-Волгу»? Или при нем не было романтической литературы? Единственное новое – это классика жанра лагерных рассказов. Все! Но чем это отличается от жанра воспоминаний политкаторжан 1920-х годов, которые точно так же красочно описали, как они сидели при самодержавии? Просто вы не знаете, что тогда существовали такие произведения, и поэтому радуетесь «Колымским рассказам» Варлама Шаламова. Я должен вас огорчить. В каталоге Общества политкаторжан было указано порядка трехсот наименований подобных произведений. И что? Кто-то об этом разве говорит? Зато на Западе пришли к правильным выводам и нам же их потом стали надевать на голову. Когда Хрущева сменил Брежнев, какой был тон публикаций? Все нормально, Советский Союз волен поступать так, как считает нужным. Почему? Да потому что они параллель провели: был Рыков во главе правительства, а потом пришел жесткий Сталин. И вот вам, пожалуйста. Был Никита Сергеевич, который ботинком постучал по трибуне, – а теперь Леонид Ильич Брежнев. Так что радоваться-то нечему. А разгон сборной СССР по футболу и конкретно футбольной команды ЦДКА[1] в период оттепели – это как, всех устраивает? То есть никого ничего не смущает, да? И как мир обалдел от этого. А трагедия футболиста Эдуарда Стрельцова? Тоже в эпоху оттепели произошла, между прочим. Кто-нибудь сопоставляет эти события? Ничего подобного. Трагедия Эдуарда Стрельцова подается как торжество советского беззакония. А то, что это произошло именно в оттепель, никого не интересует.
