Елена Арсеньева
Крутой мэн и железная леди
– Н-да? Говорите!
Помолчал, послушал, засмеялся…
– Слушай, ты с какой печки упал? – спросил негромко. – Четыре года прошло… И вообще, сговорились вы все сегодня, что ли, копать эту старую яму?
Опять молчание. Опять смешок:
– Я его просил помочь как друга. Как друга, понимаешь? Он что, жалеет, что я не умер? – Пауза. – А… ну извини, я не знал. Во всяком случае, это были наши счеты, так или нет? И теперь они закрыты. Так что – большой привет с большого БАМа!
Алёна удивилась до онемения. Давным-давно, в 1983 году, она, совершенно зелененькая журналисточка, сподобилась совершенно феерической командировки на Дальний Восток – в том числе на Байкало-Амурскую магистраль. У нее там случился незабываемый романчик с обворожительным монтажником-высотником, которого, по странному стечению обстоятельств, звали так же, как нынешнего объекта ее тайных вздохов, – Игорем. Да и вообще впечатлений от стройки века осталось множество – самых великолепных, заботливо лелеемых в несгораемых сейфах памяти. Правда, слово «БАМ» теперь стало сущим анахронизмом, многие вообще не знают, что это такое… Практически без разницы, сказать современному молодому человеку: «За Пьяною пьяны» или «Привет с большого БАМа». Он равным образом вытаращит глаза. И правильно сделает, ибо только профессиональные лингвисты и историки осведомлены о событиях 1373 года, когда войско ордынского хана Мамая на речке Пьяне (в Нижегородчине, между прочим!) напало на пьяных русских и побило всех. Ну а насчет большого БАМа – это просто-напросто строчка из недолговечно популярной песенки 80-х годов прошлого века про каких-то идиотов-романтиков, которые «себе под нос твердят упрямо: «Большой привет с большого БАМа».
Впрочем, что удивительного, если Влад знает эту присказку? Они ведь с Алёной примерно ровесники.
В ту самую минуту, когда Алёна сделала этот логический вывод, Влад остановил свой «БМВ» (впоследствии сгинувший с этого места бесследно, так же как и БАМ сгинул из исторической памяти целого поколения!) напротив въезда во двор Алёны… и больше им было не до звонков. Вспомнила Алёна о них только сейчас и то лишь потому, что сама ждет звонка.
Да что ж этот Сан Саныч не звонит, интересно знать?! Ведь зависимость кофемана от кофе сродни наркотической зависимости! Недолго и до ломки дойти!
Нет, хватит деликатничать! Надо самой позвонить соседу! Давно пора!
Алёна схватила трубку и ахнула, увидев, что она лежит на аппарате чуть покосившись. Елы-палы, как говорил один старинный знакомый… Вот растяпа! Положила трубку неправильно! И даже если Сан Саныч набирал ее номер, телефон был все это время занят!
Она швырнула трубку на рычаг, и в тот же миг раздался звонок:
– Алёна Дмитриевна? Извините, – послышался обескураженный голос соседа, – но у вас все время занято было, а вашего сотового я не знаю…
Ближайшие минуты три Алёна только и делала, что беспрерывно извинялась, а Сан Саныч уверял, что ничего страшного, он даже с удовольствием…
Не без некоторых усилий Алёне удалось направить течение речи этого мазохиста в нужное ей русло и выяснить, что же сказал ему Муравьев.
И вот тут-то ей пришлось крепко поудивляться…
Судя по словам Льва Муравьева, дело о попытке покушения на бизнесмена Влада Сурикова (ого! все-таки удалось выяснить его фамилию!) было закрыто, даже не открывшись. Едва очнувшись от контузии, Суриков сообщил, что никто на него не покушался и не надо искать в темной комнате кошку, которой там нет. Всё случившееся – игра, инсценировка, устроенная на спор с другом. Имени его, разумеется, Суриков не откроет, условий спора – тоже. Это их частное дело. А какие у вас претензии, товарищи? Мы живем как бы в демократическом государстве, кто на что хочет, на то и спорит. Что? Вы инкриминируете мне ложный вызов «Скорой»? А разве я ее вызывал? Все претензии к этой, как ее… ну, к той барышне, которую я подвез из ресторана и проводил до подъезда, чтобы, не дай бог, к ней не прицепились какие-нибудь подонки. Впрочем, так и быть, я сам готов заплатить штраф за ложный вызов – но только «Скорой»! К вызову милиции я не имею вообще никакого отношения. Это безобразие – человек не убит и даже не ранен, а людей отвлекают по пустякам от выполнения работы! Сколько воров, разбойников и насильников совершили за это время свои преступления, оставшись безнаказанными!
– В таком же роде все остальное, – со вздохом сообщил Сан Саныч. – У Левушки от злости просто-таки судороги сделались, он до сих пор успокоиться от всей этой дури не может!
– А машина? – растерянно спросила Алёна. – Машину-то почему угнали?
– Никто ее не угонял, – вздохнул Сан Саныч. – Тот самый друг, с которым этот Суриков якобы спорил, сам же и уехал на его машине. У него были свои ключи.
– А куда девались ключи Влада? – не унималась Алёна. – Или пульт?
– А их не было! – хмыкнул сосед. – Он говорит, что у него часы настроены как пульт.
– Что, такое может быть?
– А почему нет? В наше время все возможно. Но это, конечно, должны быть очень дорогие, многофункциональные часы. Вот мы другу на день рождения дарили «Ориент-супер», так там…
При слове «Ориент» Алёну мигом взяла тоска. Штука в том, что она еще в прошлом году подарила божественному красавчику Игорю на день рождения часы, и именно «Ориент».
Разумеется, подарочек был сделан не бесцельно (строго говоря, это был род взятки), однако цели не достиг. Ехидная Жанна (чувство юмора у сей особы было просто-таки извращенным!) при виде «Ориента» промурлыкала этакую миленькую частушечку:
– Мне миленок подарил
Золотые часики,
И за это мне пришлось
Прыгать на матрасике…
Пропета частушка, само собой, была в присутствии Игоря, и бедняжка так напрягся, что Алёна встревожилась: как бы «миленок» с перепугу не вернул часы. Бесспорно: они ему очень понравились, но ох до чего Игорю не хотелось в благодарность за них прыгать с писательницей Дмитриевой на матрасике! Это было написано на его раскрасивой физиономии просто-таки аршинными буквами! Да, вместо того чтобы с помощью «Ориента» приблизиться к предмету своих тайных вожделений, Алёна сделала шаг вперед и два… нет, даже двадцать два шага назад. Пришлось напустить на себя просто-таки арктическую холодность, чтобы Игорь успокоился. Не скоро это произошло, не скоро они вернулись к той дивной смеси дружбы и флирта, которая составляла суть их общения… однако тяжелый осадок в душе Алёны сохранился. Теперь слово «Ориент» напоминает ей об этом несомненном любовном проигрыше. Так что она не испытывала ни малейшего желания выслушивать излияния Сан Саныча и грубым рывком вернула его к действительности:
– То есть получается, что расследования не будет?
– Получается, так.
– А что по этому поводу думает ваш приятель? Он верит в сию туфту со спором?
– А вы разве не верите? – осторожно, после крохотной паузы осведомился Сан Саныч, и писательница прикусила язык.
Стоп. Она сейчас находится во вполне реальной действительности, а вовсе не в одной из своих нетленок, где избыток въедливости всегда на пользу. В жизни же следует придерживаться принципа: меньше знаешь – лучше спишь. Приятней оно и прелестней!
В самом деле: в пристрастии Влада к спорам Алёна убедилась на собственном печальном опыте. Почему не допустить, что и эта безумная история – всего лишь результат некоего спора? Мало похоже на правду? Но есть многое на свете, друг Горацио… Влад Суриков не производит впечатление человека, который спустит на тормозах обиду, тем паче – покушение на собственную жизнь!
Она поблагодарила любезного соседа, просила передать привет другу детства и простилась. На душе было как-то странно, в голове по-прежнему варилась густая каша… но через полчаса, после торопливой пробежки по любимому продуктовому отделу магазина «Этажи» и возвращения домой с большой банкой «Нескафе Голд» и пачкой «Жокея по-восточному», а главное – после принятия внутрь двух чашек черной гущи (одной с растворимым кофе, другой – с натуральным) жить стало легче, жить стало веселей.
Мысли прояснились. Алёна с большей снисходительностью взглянула на события приснопамятного дня и сочла их, строго говоря, подарком судьбы. Когда-нибудь она вернется к детективам, и эта история с Владом может послужить недурной завязкой для одного из них. Разумеется, стрелять в героя будет не какой-то там поспоривший приятель, а преступник… или мститель. Да, так лучше. Например, Влад устроил ему какую-то подлянку, ну, тот и решил с ним расквитаться. А пуленепробиваемый жилет Влад надел только потому, что предчувствовал беду…
Не бог весть как жизненно и правдоподобно, но кто ждет правдоподобия от дамского детектива?!
Выпив на всякий случай третью чашку кофе, Алёна вернулась к компьютеру и написала-таки очередную главу своего нового любовного романчика «Федра, или Преступная мачеха». Это был современный вариант истории бедняжки Федры, жены античного героя Тезея, безответно влюбившейся в своего пасынка Ипполита, и нетрудно догадаться, что Федра была совершенным портретом нашей взбалмошной писательницы, ну а Ипполит как две капли воды напоминал одного черноглазого танцора… с часами «Ориент» на загорелой руке.
* * *
Из полета моих мыслей
вокруг моего тела
Психологу-мужчине
психиатрической больницы ь 2
г. Горького (Нижнего Новгорода)
от находящегося на принудлечении
пациента 1-го отделения
Простилкина К.
ЗАЯВЛЕНИЕ-ПРОСЬБА
Прошу Вас принять меня по вопросу оказания мне психологической помощи, которая, я уверен-знаю, возможна с Вашей стороны. Для внесения некоторой ясности я напишу несколько строчек в стихотворной форме, которые, может быть, станут отправной точкой нашего общения. ТО, что Вы прочитаете, уже не тайна давно, но пока еще секрет, т.е. я попрошу заранее никого не знакомить с содержанием этой просьбы.
Короче, знакомьтесь, а не читайте.
Я бога Дух его Уста
Моя фамилия – проста
Мозг – бога старый телеграф
Я доказателен и прав
В яичках спрятан генокод
Он мыслей наших всех завод
Код спрятан также в животе
Но мысли в нём уже не те
По телу дрожь у Вас идёт?
Опять здесь боговый завод!
Нам в теле дан такой орган
Какой не знают сотни стран
Гармошкой русской назван он
Гитары в нем сокрытый трон
Царица – русская душа
Но только с Духом хороша
По телу в орган – биоток
Бог с дураками очень строг
Короче ясно что-то Вам
До кучи в Ум я после дам
И жду с волнением отзыв
Сигнал подал – я не ленив
Короче лист идет к концу
Вручить его хочу гонцу
Сегодня – Вторник царский день
И Вам товарищ мой не лень
Потратить время на меня
Побыть у богова огня
Вроде – всё
Буду ждать
Только не верьте никому кроме меня только еще одной женщине я потом скажу кто она
Ответ на засыпку:
1 = F, и еще раз
7 =`
13 = k
15 = y
пока все
какого-то октября 20.. какого-то года
вторник?
* * *
– Ребята, через минуту вы в эфире, – послышался холодноватый голос Лады Ковровой – режиссера радиостанции «Голос Волги». – Приготовились, собрались. Юра, главное, не слишком долго отвечайте на звонки, ладно? Наш принцип – лучше больше, да лучше! Алёна, если будут вопросы к вам, сводите все к огурцу, хорошо? Я понимаю, что поклонников вашего творчества много, но у нас сейчас все-таки час психологической консультации, так что… поменьше литературы, побольше вашего жизненного опыта, каких-то интересных историй, психоанализа, понимаете?
Алёна кивнула. Она не видела Ладу, только слышала ее голос, но знала, что той отлично ее видно – вон за тем широким толстым стеклом находился режиссерский пульт.
Виртуозная барышня, что и говорить. Очень прозрачно намекнула на две бесспорные вещи: во-первых, мнения она о творчестве Алёны самого что ни на есть никакого, а во-вторых, с трудом терпит ее присутствие, так сказать, на борту радиопередачи. Но как бы ни гоношилась миниатюрная блондиночка Лада (может, у нее фобия к высоким шатенкам?), присутствие писательницы Дмитриевой на «Часе доверия» обусловлено желанием аудитории! Как только психолог Юрий Литвиненко начал дважды в неделю вести эту вечернюю передачу – некий вариант многочисленных «Телефонов доверия», расплодившихся в Нижнем в последнее время (поначалу был только один «телефон» – общий, потом народились «телефоны» отдельно для женщин, отдельно для молодежи, для склонных к суициду, для сексменьшинств, для алкоголиков, наркоманов, проституток… бог знает еще для кого!), поступило несколько звонков с просьбой привлечь к участию в передаче популярного писателя, желательно – женщину, желательно – Алёну Дмитриеву, которую, может быть, и не назовет всяк сущий в России язык, однако в Нижнем ее худо-бедно знают и мнение ее о психологических проблемах было бы интересно послушать. Руководство радиостанции сочло идею любопытной, Юрий Литвиненко ничего против не имел, так что Алёна уже второй раз приходила вечером на радио, чтобы в прямом эфире отвечать на звонки слушателей.
Впервые Алёна появилась в передаче три дня назад и, честно говоря, не слишком-то верила, что кто-то будет задавать ей вопросы… Однако две дамочки все же позвонили, выразили восхищение ее детективами и принялись допытываться, насколько они автобиографичны. Одну особенно интересовал роман «Любимое тщеславие», в котором героиня Алёны Дмитриевой отправляется в публичный дом (для женщин!), чтобы встретиться, как она думала, со свидетелем преступления, однако… однако все кончилось для нее постелью со стриптизером по прозвищу Северный Варвар. Кроме того, Алёна рассказала в этом романе печальную историю своего расставания с мужем, знакомство с бесподобным психологом Алексом и еще много чего [6]. С великим трудом Алёне удалось убедить слушательницу, что жизнь романтической героини не имеет к ее жизни никакого отношения. Это была сущая неправда, видимо, поэтому неизвестная дама ей не поверила и осталась очень недовольна, несмотря на то что Алёна потратила на нее уйму эфирного времени. Так что недовольство блондиночки Лады имело под собой веские основания.
Провинился перед режиссером и Юрий Литвиненко, который норовил вникнуть в проблему каждого дозвонившегося досконально и говорил с ним очень долго, в то время как лампочка на режиссерском пульте мигала беспрестанно, что означало: поступают новые звонки, желающих поверить свои беды психологу более чем достаточно.
Строго говоря, Юрий был даже не психолог, а психиатр со «Скорой помощи» – то есть не столько «переговорщик», сколько практикующий доктор. Надо сказать, что Алёна относилась к врачам со «Скорой» с величайшим пиететом, среди них у нее было немало добрых приятелей (и неприятелей тоже!), причем не далее как в прошлом году она вместе с этими приятелями-неприятелями затесалась в кошмарный политический скандал, после которого и решила распроститься с детективным жанром [7]. Однако, когда ей позвонил Юрий Литвиненко, представился и пригласил поучаствовать в «Часе доверия», она согласилась без раздумий – и не без корысти: наверняка авантюрно-любовные романчики ей скоро надоедят, опять захочется вернуться к детективу… а что может быть лучше, чем психологический детектив, а то и психологический триллер?
Юрий Литвиненко произвел на нее сложное впечатление. Это был высокий голубоглазый блондин нордического типа, с длинными волосами, завязанными в хвост. Правда, для того, чтобы называться белокурой бестией, он был слишком худощав, да и неправильное лицо его было лицом веселого интеллектуала, а это под марку бестии уж никак не подходит. Но что в первую минуту повергло писательницу Дмитриеву в немалую оторопь, это внешнее сходство Юрия Литвиненко с Михаилом Ярушкиным, ее бывшим мужем. Когда-то их любовь казалась Алёне чем-то неземным, невероятным и нескончаемым, однако она убедилась, что всё проходит, даже любовь. Бросил Михаил жену вульгарно… ну до того вульгарно, коварно, незаслуженно, что с той поры на высоких блондинов нордического типа она смотрела настороженно, общалась с ними не без опаски и откровенно предпочитала им черноглазых изящных брюнетов… на худой конец, шатенов с янтарными глазами, вроде своего бывшего бойфренда.
– Приготовьтесь, – послышался голос Лады. – Внимание, вы в эфире!
– Добрый вечер, – сказал Юрий в микрофон, глядя при том на Алёну и подмигивая, как будто здоровался именно с ней. – Мы снова с вами на передаче «Час доверия». Мы – это я, психиатр Юрий Литвиненко, и писательница Алёна Дмитриева. Меня положение обязывает разрешать всевозможные психологические проблемы, ну а каждый писатель, как известно, инженер человеческих душ, так что Алёне тоже карты в руки. Мы ждем ваших звонков по номеру… О, уже есть контакт!
Он переключил тумблер, и в наушниках Алёны зазвучал встревоженный женский голос:
– Доктор, скажите, пожалуйста…
Женщина поперхнулась – она с трудом сдерживала слезы.
– Минутку, – произнес Юрий Литвиненко с мягкой улыбкой. – У вас вопрос именно ко мне, я так понял?
– Да, конечно, я… – Она снова задохнулась.
– Еще минутку. Прежде всего успокойтесь. Не забывайте, вас слышу не только я, но и, как принято выражаться, миллионы радиослушателей. Наверняка среди них найдутся люди, которые искренне вам посочувствуют, однако не стоит забывать, что многие будут слушать вас с немалым злорадством. Так что возьмите себя в руки и…
– Да наплевать мне на них на всех! – закричала женщина так, что Алёна невольно ахнула: ее голос ввинтился в уши, словно сверло. – У меня дочка сегодня с собой пыталась покончить! Выпила тазепама и… еле откачали ее! Как она могла? Из-за какого-то парня, бог ты мой! У нас такая семья большая, мы ее так любим!
– Секунду, – сказал Юрий. – Сколько она выпила? Пачку? Две?
– А какая разница? – всхлипнула женщина.
– Большая, я вам потом объясню, какая, – пообещал Юрий. – Только вы мне сначала скажите, сколько тазепама выпила ваша дочь.
– Да сколько нашла. Упаковка, к счастью, была уже почти пустая, таблетки три она выпила, может, две. Разве в этом дело? Главное, что она хотела уйти от нас!
– А вот это вряд ли, – хладнокровно произнес Юрий. – Кто хочет – тот уходит. Вашей дочери сколько лет? Пятнадцать, шестнадцать?
– Семнадцать…
– Ну вот, уже большая девочка, должна понимать, что если от одной таблетки тазепама человек даже не засыпает, то от двух-трех никак не умрет. Уверяю вас, она просто хотела поиграть, пококетничать со смертью, семью взбудоражить, внимание к себе привлечь. А главное, она хотела, чтобы он узнал, как его любят, на какие жертвы ради него идут. Ее в больницу-то увезли?
– Да! В психиатрическую! – Женщина разрыдалась. – Боже мой, она была в таком состоянии… если она решилась на это, значит, ей было плохо, ей не хватало нашего сочувствия, понимания… Ее нужно было оставить дома, в семье, а ее увезли… запрут там в отдельную палату, словно буйную какую-нибудь, приставят надзирателя… Она такая нежная, ранимая, она непременно повторит эту ужасную попытку!
– О нет, вот этого не будет! – ухмыльнулся бездушный психиатр. – Я вам навскидку, даже не зная, в которую больницу ее увезли, совершенно точно скажу, что с ней произойдет. Во-первых, никаких одиночек и надзирателей: в наших клиниках не хватает отдельных палат для тех самых буйных, о которых вы изволили упомянуть, поэтому тратить их на девочек-истеричек вряд ли кто станет.
– Моя дочь не…
– Да-да, уверяю, вас, можете не сомневаться, у нее самая настоящая истерия. Короче, проснется она утром в общей палате, на очень… некрасивом матрасе. Белье ей дадут самое рваное, застиранное. Соседки у нее будут не бог весть какие приятные. Рожи там такие встречаются, что мизерабли господина Гюго! Хотя чаще всего внешность обманчива. Однако ваша дочь этого не знает… И вот она лежит на жуткой коечке в окружении жутких мордашек… а встать не может, потому что ее к кроватке привязали, дабы не повторила ночью попытки решить – так в старину говорили! – себя жизни. Лежит голодная и холодная, никто к ней не подходит, никаких надзирателей нет, потому что у нас клиническая нехватка младшего персонала. Ждет врача, а врачи на обходе в других палатах. Я-то знаю, – усмехнулся Юрий Литвиненко чуть не с сытым урчанием, – мы этих истеричек всегда на закуску оставляем. Уверяю вас, уже через час ваша дочь начнет вспоминать о доме и о семье совершенно иначе, чем раньше! Она очень скоро поймет, где ей лучше. И закается повторять попытки мотать родным нервы из-за мальчиков. Не волнуйтесь – скоро вы получите нормального, послушного ребенка. Всего доброго, я готов принять следующий звонок.
Он щелкнул тумблером, и в следующий миг Лада уже включила музыку: консультации «Часа доверия» перемежались музыкальными номерами. Это были «БИ-2» с «Последним героем».
– Господи! – с наслаждением пробормотал Юрий. – Одна из моих любимых песен! – И тихонько запел:
Я больше не играю
Со своей душой.
Какая есть –
Кому-нибудь сгодится…
– Юра, большая просьба – быть помилосердней с радиослушателями, – перебил его пение высокомерный голос Лады. – Если вы со всеми будете разговаривать в таком тоне, к нам никто не станет звонить.
– Станут, еще как! – заявил самоуверенный Литвиненко. – Этой мамане просто необходима была шоковая терапия, так же как и ее дочке. И вообще, – шепнул он, поворачиваясь к Алёне и снова подмигивая ей, – кто здесь психолог, я или она?
– И все же я вас попрошу начать следующий фрагмент передачи с каких-то общих слов, которые сгладили бы впечатление, – непреклонно сказала Лада. – Внимание, эфир!
– Может быть, у тех, кто слышал мой разговор с радиослушательницей несколько минут назад, создалось впечатление, будто я жесток и бесчеловечен, – дружески проговорил Юрий в микрофон. – Но это не так. Меня невероятно изумляет, что самоубийство из-за несчастной любви – социально одобряемое явление. Когда вы узнаете, что какой-то бизнесмен разорился и взрезал себе вены, вы скажете: ну и дурак! Не в деньгах, мол, счастье! А вот когда дурочка-девочка пьет снотворное из-за придурка-мальчика, это да, это возвышенно и прекрасно. Чушь! Дело в том, что у потенциальных самоубийц существует общее заблуждение: они убеждены, что некое лицо, из-за которого они совершают этот тяжкий грех и лишают себя жизни (любимый мальчик, любимая девочка, злая мама, разлюбивший муж и тэдэ и тэпэ), непременно почувствует жестокое раскаяние и будет терзаться им до конца жизни. А это далеко не факт. Всякий нормальный человек норовит как можно скорее избавиться от комплекса вины, который ему пытаются навязать, и поэтому несчастного самоубийцу ждет, скорее всего, забвение. Кроме того – господа, ну давайте же смотреть реальности в лицо! – ваша смерть – это не театральное представление, которое вы сможете посмотреть, сидя на облаке и свесив ножки вниз. Насладиться зрелищем того, как вы, бледная и прекрасная, в белом венчике из роз, лежите в гробу, а он, неверный, рыдает над вами, – не удастся! Вы ничего не будете знать, видеть, а если даже и увидите, узнаете, вам будет это по большому барабану, потому что душу вашу будут терзать такие кошмарные, такие чудовищные, адские мучения, что рядом с ними боль от разбитого сердца – это комариный укус против боли от выдираемого без наркоза зубы. Можете мне поверить, я вам это говорю как специалист, который имеет дело с попытками суицида – удачными и неудачными – уже не один год! – при этих словах Юрий постучал ногтем по циферблату своих часов, как если бы там были обозначены не часы, а именно эти самые годы. – Вот так-то, уважаемые радиослушатели. А теперь я готов принять новый звонок. Слушаем вас.
– Я бы хотел поговорить с Алёной Дмитриевой, – раздался негромкий шелестящий голос.
Писательница от растерянности охрипла и сначала выдохнула в микрофон что-то нечленораздельное, но все же кое-как справилась с голосом:
– Да, я вас слушаю!
– Скажите, как вы относитесь к памяти?
– Ну… хорошо отношусь, а что? – осторожно проговорила Алёна. Дурацкий вопрос какой-то.
Странный звук, вроде сдавленного вздоха.
– Скажите, если человек забывает старых друзей, прежнюю жизнь, ему следует об этом напоминать?
– Да бог его знает, – пожала плечами Алёна, хотя, разумеется, позвонивший этого видеть не мог. – Если это не трагические, не постыдные, не тягостные воспоминания, почему бы не освежить их в памяти? Но ведь чаще всего мы забываем не просто так, а по какой-то причине. Из чувства самосохранения, к примеру.
Снова сдавленный вздох. Неужели этот беспредметный разговор так уж волнует позвонившего?
– Не все можно объяснить в двух словах, – прошелестел голос. – Вам совершенно непонятно, к чему я клоню. Но сейчас одно могу сказать: иной раз человек даже не подозревает, что он забыл нечто, для себя жизненно важное. И долг тех, кто рядом с ним, помочь ему, оживить его память.
– Ну да, конечно… – промямлила Алёна, беспомощно глядя на Юрия Литвиненко: не подаст ли ей руку помощи?
Однако Юрий рассеянно крутил на запястье широковатый ему браслет часов и невидящим взором смотрел на циферблат. Наверное, был занят какими-то своими мыслями. Хоть в бок его пихай, словно на экзамене, и проси шпаргалку! Сама Алёна никак не могла уразуметь, что отвечать – а главное, не в силах была понять, о чем, собственно, обладатель этого, какого-то безжизненного голоса спрашивает!
– Я постараюсь оживить вашу память о забытом друге, о том, что было когда-то дорого сердцу, – прошелестел он. – Я сделаю это не позднее, чем… – И, не договорив, он отключился.
Раздалась музыка.
Юрий Литвиненко подмигнул Алёне:
– Я забыл вас предупредить, коллега. Немалый процент звонков на подобных передачах составляют обращения откровенных психов. О, «Високосный год»! Ну надо же, сегодня ставят сплошь мои любимые группы!
И негромко запел:
Он садится с нею рядом,
Он берет ее за плечи –
И причудливым узором
Засверкают его речи…
Слушай: там, далеко-далеко, есть земля,
Там Новый год – ты не поверишь! –
Там Новый год два раза в год…
* * *
Что было написано
на некоем клочке бумаги
– Червонцы золотые, 1898 года, проба 900, вес 8,6 г каждая – 86 штук. 86 x 100 $ = 8.600 $.
– Золотые монеты по 7,5 рублей, 1900–1903 года, проба 900 – 18 штук, 1800 $.
– Золотые монеты по 15 рублей [8], 1898–1900 года – 14 штук, 1400 $.
– Золотые монеты по 5 рублей, 1890–1903 года, 90 штук – на 9000 $.
– Перстень золотой с бриллиантами, рубинами и сапфирами – 15 750 $.
– Изумруд – 1500 $.
Итого драгоценностей антикварных примерно на сумму – 38 050 $.
– Валюта – долларов 100 500, евро – 138 300.
Всего около 250 000 долларов.
Код 6 11 0 25…
Дальше оборвано
* * *
– Ух ты, как черемухой пахнет! – сказал Юрий Литвиненко, выходя вслед за Алёной на крыльцо бывшего проектного института на углу Ошарской и Белинки, где весь третий этаж занимала радиостудия «Голос Волги».
Было темно, безветренно. Во влажном воздухе пахло близким дождем.
– Вам куда, на трамвай, на троллейбус, на маршрутку? В какую сторону?
В прошлый раз Алёну подвезла домой Лада, однако нынче вечером писательница явно не заслужила такой милости: практически весь вечер в эфире солировал Литвиненко, и Алёна Дмитриевна присутствовала в студии чисто для мебели. Впрочем, Юрием режиссер тоже осталась недовольна: никакой серьезности! Ёрничает, подкалывает слушателей, как будто забавляется их проблемами. Никакой ответственности! И опять же – слишком многословен. За час поговорил всего с четырьмя звонившими. Лада нарочно задержалась в студии, дожидаясь, пока ведущие уйдут. Вот еще, развозить их, бензин тратить!
– Да мне всего четыре квартала: по Ошаре до Генкиной, а потом повернуть и до Ижорской. Я пешком.
– О, отлично. Я вас провожу, а потом сяду на троллейбус и поеду в свою Кузнечиху.
– Да не надо меня провожать. Тут же рядом. Я сама отлично…
– Ну да, конечно, – хмыкнул Юрий. – Сама, сама… Вы меня за кого принимаете? Ночью предоставить женщине идти одной! А вдруг волк? Я имею в виду, а вдруг разбойник какой-нибудь? Хотя, если честно, к вам никакой разбойник не привяжется.
– Вот так! – растерянно сказала Алёна. – Это почему, интересно?
– Вы как будто огорчены? – хохотнул ехидный Литвиненко. – Вы по сути своей не жертва. У вас нет жертвенного комплекса. Ваши страхи гнездятся в вашем воображении, а в реальной жизни вы настолько защищены своим энергетическим коконом, что любой разбойник о него расшибется.
Алёна изумленно уставилась на него.
– Не верите? – запальчиво спросил Юрий. – Или не понимаете, о чем речь? Попытаюсь пояснить. В США существуют клубы жертв психологической поддержки изнасилований. Недавно читал: там среди посетительниц есть дамы, которых изнасиловали по два, три раза, а одну – аж пять раз. Это как же надо ощущать себя, интересно? То есть женщина к этому всегда морально готова, да? А что касается вас… Готов спорить, что на вас никогда в жизни не нападала ни одна собака – я имею в виду, которая лает или кусается, канис вульгарис. А если даже какая-нибудь дура тявкнула, то укусить не осмелилась. Так?
– Конечно. Потому что я их люблю и совершенно не боюсь. Они же звереют только от страха.
– Что и требовалось доказать. А как насчет эксгибиционистов, как их называют изысканные профи, а по-русски говоря, дрочил? Не приходилось встречать?
– Да, конечно, приходилось. В Театральном скверике они иногда, так сказать, наслаждаются жизнью, но я их стараюсь не замечать. Они как-то… стушевываются от этого.
– Доказательство номер два! Вы их не замечаете – они и стушевываются. И что, ни один так и не приставал?
– Было дело, но давно. Я еще тогда в институте училась. Помню, шла вечером из библиотеки, уже поздно, часу в девятом, улица пустая, темная… зима была. Слышу, сзади кто-то пыхтит. Оборачиваюсь… у дядьки все хозяйство наружу! Караул, словом. А я тогда была глупая и невинная девица, совершенно не представляла себе, как это выглядит. Статуя Давида в Музее изящных искусств в Москве – вот все мое учебное пособие. Но это же на картинах и на статуях не изображают таким… в боевой готовности. Ну, короче, я стою и смотрю, как дурочка. А он, значит, ручками шаловливыми елозит по этому и стонет: «Ой, подожди, еще немножко подожди…» И тут мне так гадостно стало! И в то же время смешно. Говорю: «Ой, застегнитесь скорей, вы же простудитесь!» Он замер, на меня вытаращился… Потом всхлипнул: дура, говорит, такой кайф испортила! Пальто запахнул, отвернулся и ушел.
– А вы? – с неподдельным любопытством спросил Юрий.
– Что я? Я тоже ушла, – пожала плечами Алёна. – А что ж еще?
– Нет, я имею в виду, как вы себя после этого чувствовали? Страшно было?
– Страшно… – Она задумалась. – Нет. Очень стыдно.
– Стыдно того, что видели? – допытывался Юрий.
– Нет, стыдно, что кайф ему обломала, – сердито признала Алёна.
– Ага, значит, что-то от жертвы в вас все же есть, – констатировал Юрий. – Но при этом вы ловко умеете ломать шаблоны жертвенного восприятия. Что именно и нужно для того, чтобы избежать насилия. В этом ваша сила, ваша защита. Но если серьезно, не помешает носить с собой газовый баллончик. Или, к примеру, активировать тревожную кнопку на своем мобильнике. А лучше обезопаситься и так и этак.
