Артур Александрович Капелько
Лоскутки Эверетта, или Заблудившиеся дети
Я повернулся к окну. Шторы были плотно задернуты. Что сейчас: утро, полдень, вечер? По привычке протянул руку к будильнику, чтобы узнать который час. Будильника на месте не оказалось. И тут только я осознал, что нахожусь в своем кабинете.
Приподнялся, оглянулся. Никого. Опустил ноги на пол. Бр-р-р. Стряхнул остатки сна, где я летел-не летел, а падал куда-то вниз. Куда? Откуда?
Встал. Подошел к окну, раздвинул шторы. В глаза ударил яркий свет до зажмурения.
«Юлька беременная. Замуж вышла. Тихо-то как. Где все? Неужели все спят?» – проплыло в голове.
30. Я приоткрыл дверь в зал и увидел, как «мои» сидят за столом и разговаривают шепотом. Вениамин тоже сидел, но молчал. Открыл дверь шире.
– А чего так тихо разговариваете? – негромко спросил я, высунув голову.
Все обернулись разом в мою сторону, а потом… загоготали.
– Отец, ты бы как-то… а то… – сказала мне Ирина, продолжая смеяться.
– А-а, ну, да, – опомнился я и прикрыл за собой дверь.
Голоса стали громче и оживленнее. Минут пять приводил себя в порядок. Вышел в зал.
– Который час? – спросил я.
– Четыре, в смысле, шестнадцать ноль-ноль, – подмигнула мне дочь.
– Вот это я оттянулся, – усмехнулся я.
– Мы вот тоже завтрак с обедом совмещаем, – кивнул мне Даниилыч, приглашая к столу.
– Я сейчас, только в ванную сбегаю.
– Думаю, не помешает. Только быстренько, как снежком когда-то, помнишь?
31. Я елозил зубной щеткой и смотрел на свое отражение в зеркале с полным ртом белой пены. И тут как шандарахнет:
– Артем! – стукнул я себя по лбу. – Я же утром должен был заехать к нему. Тьфу ты, черт!..
Быстро закончил «обеденный» туалет. Вышел и, подходя к свободному стулу, достаточно непринужденно так:
– И когда я буду дедом, Юля?
Она посмотрела на меня, улыбнулась.
– Вообще-то, мы еще не решили. Но не в ближайший год или два – это точно. Подожди, успеешь «состариться», – ответила дочь.
Я посмотрел на нее удивленно. Потом на Вениамина. Потом на остальных.
– Что? – спросила моя жена.
– Юля, вы с Вениамином в загсе расписывались?
– Расписывались, па.
– Так. А когда ты в прихожей…
– Да, в прихожей я и объявила об этом, – согласилась дочь.
– Вот. А сразу после этого ты сказа-а-ала…
– Я и не упомню уже, па. Честно.
– Ты разве не ждешь ребенка?
– Откуда ты взял? Я ж не такая дура, чтоб сразу залетать.
– Моя школа, – хмыкнул Даниилыч.
– Твоя, твоя… – подтвердила моя теща.
– Странно, а мне показалось, что…
– Может, приснилось? – спросила Ирина.
– Ладно… Я отлучусь на часа три?
– Куда это? Вроде не горит ничего.
– Ты что, не помнишь? В больницу мне надо.
– К Мишке что ли? Так ты у него вчера только был.
– Да не к Мишке, а к Артему. Ты же с ним по телефону еще говорила.
– Я?
– Вчера.
– Ты ничего не путаешь? Именно вчера?
– Стоп. Мы сейчас в трех соснах заблудимся. Ну вот, я же эту фразу…
– Эту фразу ты очень часто употребляешь, – заверила моя жена.
– По дороге прикупишь кое-чего?
– Куда ж денешься? – развел я руками. – Я быстро… постараюсь… На метро поеду.
– Машина под боком почти.
– На метро будет быстрее.
– А сумки с продуктами дотянешь?
– Дотяну.
– Ты не заболел, Семен? – спросила теща.
– А давайте за продуктами я с Венькой сбегаю? – предложила Юля.
– Вот, помощь вовремя подоспела, – обрадовался я. – А налегке я мигом обернусь. Все, полетел.
– Мишке «привет» передай от всей нашей команды.
– Передам…
– И бананов по дороге прихвати. Мишка бананы очень любит.
– Кто, Мишка? Он шашлыки любит, курочек-гриль и…
– Так Мишка же вегетарианец, – удивилась Ира.
– Даже я об этом знаю, да-а, – сказал мой тесть.
– Слушай, может тебе не ехать, а? Ты как-то… Ты какой-то не такой…
– Успокойтесь, мобильник при мне, – улыбнулся я. – А с остальным, я думаю, разберусь. «Бананы», говорите?.. Пока.
32. «Что за путаница в голове? – вопрошал я себя, спускаясь по эскалатору. – И метро другим кажется. Хотя, когда я последний раз в метро ездил? Года два назад?.. Больше…»
Когда я сел в поезд, и он тронулся, то как-то сразу из глубин памяти всплыло давнее ощущение юности, когда Ира и я вечерком мчались по подземному лабиринту сквозь толщу болотистой тверди навстречу киношным героям.
33. Несмотря на то, что добрая половина мест в вагоне была свободна, мы стояли в углу, прижавшись друг к другу.
Я не знаю почему, но слова – те, что звучат – нам были совсем не нужны. Но мы говорили, говорили на другом языке, находясь в другой системе координат, говорили молча, не слыша и не видя ничего вокруг, существуя в этот момент параллельно. Единое и неделимое «мы» и все остальное. Такое несущественное, такое незначительное, почти неосязаемое, похожее на выдумку, нашу выдумку.
Сильный толчок в плечо. Я с трудом выныриваю в слепящий искусственный свет шелестящего и повизгивающего вагона.
Поворачиваюсь. Черное вытянутое пятно передо мной снизу довер… нет, светлая с рыжинкой округлость и… черный кусок разъединенности, болтающийся, раскачивающийся над пятном. Шапка. Ну да, шапка. Зимняя шапка. Мужская. Военная. Морская.
Начинаю вглядываться. «Светлая округлость» превращается в улыбку. Глаза и растянутые, обнажающие зубы губы. И… все равно…
– Семчик! – слышу я как-будто бы знакомый голос. – Сема!
И только в этот миг медленное распознание заканчивается молниеносным узнаванием. Черное пятно, улыбка и зимняя шапка собираются в образ курсанта военно-морского училища.
– Степа! Обалдеть! – кричу я на весь вагон. – Вот это номер!
– Да, номер…
– Две тысячи километров, четыре миллиона жителей, метро, вечер и такая встреча. Невероятно!
– А если учесть, что мне два месяца увольнительную не давали…
– А если добавить к этому, что я сегодня не думал вообще вылезать из общаги.
Вот, она во всем виновата, – повернулся я к Ире, и шутливо указывая на нее пальцем, ничего не понимающую и хлопающую часто-часто длинными ресницами. – Она.
Это мой однокашник Степан, – представляю я ей высокого курсанта.
– Ира, однокурсница, – ухмыляется она. – Значит, «встреча на Эльбе»?
– Если ее переименовали в Неву, – шутит Степа.
Мы смеемся.
34. Пузырьки шампанского щиплют нос. Тепло в кафе. И мороженое в вазочках.
– Интересный рецепт – шампанское напополам с апельсиновым соком, – говорит Степа.
– В фильме «Чествование» подглядели, – признается Ира, – по-моему, «Двадцатый век Фокс». А вприкуску с мороженым – вообще, обалдеть.
– Спасибо «Фоксу», – улыбается Степан. – Ты, Сема, хочешь спросить, как я оказался в училище, несмотря на… то, что…
– Вообще-то…
– Желаете сохранить в тайне сведения, которые являются изъянами?
Ира, дело в том, что я – дальтоник. Да-да. И ничего не вижу в этом странного. Сочувствовать не надо.
– Первый раз вижу живого дальтоника, – удивляется Ира.
– Разочарую, Ира, тебя сразу – я не различаю только оттенки. А с цветами все в порядке. Но это стало препятствием к осуществлению моей мечты. Когда на медкомиссии в военкомате узнали, куда я хочу поступать после школы, то сразу же отсоветовали, мол, все равно «забракуют». Помнишь, Сема, как я переживал?
– Помню.
– Но, однако, безо всяких афер мне удалось попасть туда, куда я хотел. А оттенки эти оказались не так уж и важны. И вообще, цвета в природе не существует.
– Как это? – удивляюсь я.
– Цвет, – говорит Степа, – это лишь наше мнение. Нечто, условно принятое за реальность. А на самом деле всего лишь иллюзия. Но не буду морочить вам головы разными научными изысканиями в этой области, а то наша неожиданная встреча может превратиться в лекцию или того хуже – в диспут.
– А насчет «иллюзии» ты прав, Степа. Долго ты не «проявлялся» в моем сознании – там, в метро. Как заело что-то в мозгу, а?
– Мнение врачей было и для меня поначалу непреодолимым барьером. Но когда я понял, что мнение – это только мнение, а не окончательный приговор, то… и вот… Авторитет хорош тогда, когда понимаешь его относительность, а не абсолютность…
35. Моя спина подалась вперед. Сзади протиснулось чье-то массивное тело с отдышкой. Поезд вынырнул на станцию со своим привычным тормозяще-грубеющим «у-у-у-у-у»…
Я снова вернул свой взгляд на то место, где только что стояла юная парочка. Мимо мелькнуло черное пятно. Парня и девушки не было.
– Осторожно, двери закрываются, – услышал я. – Следующая станция… – И стало понятно, что я проезжаю свою остановку. – «А был ли мальчик? – подумалось мне. – Или все эти ощущения – результат толчка в спину? И все они довольно плотно уместились в тот миг, когда мое тело качнулось вперед?.. И девочка тоже?..»
36. – Мужчина, у вас скоро все из пакета вывалится, – подергала меня за рукав женщина, стоящая на эскалаторе двумя ступеньками ниже.
– Что?
– Переложите пакет в другую руку, а то держитесь за поручень и сумка ваша с… с… трется о борт.
– Какой «аборт»? Вы о чем, собственно?
– Вон и банан из дырки показался.
Да, действительно, на большом пальце моей руки, лежащей на поручне, висел пакет, шелестя по панели и «спотыкаясь» об алюминиевые вертикальные планки.
– Спасибо, – поблагодарил я. – «Откуда эти бананы? Не помню. Может, купил их на «автопилоте»? Так ведь тоже бывает.
Миша – вегетарианец, – усмехнулся я. – Посмотрим, какое он «травоядное», – последняя мысль перед зубьями, под которые уходили разложившиеся в ленту ступеньки.
37. Войдя в больницу, я, первым делом, поднялся в реанимацию к Артему. Мишка может и подождать. Подошел к незнакомой медсестре. Представился.
– Мне бы к Артему, проведать, – обратился я к ней.
– Ар-те-му, – растянула она, открывая журнал. – Фамилия какая у него?
– Извините, не знаю…
– Идете проведывать и не знаете? – посмотрела на меня медсестра.
– Ну у вас же не сто Артемов? Он во-он там лежит, – указал я рукой. – Меня еще Вячеслав Георгиевич вчера оставил здесь посидеть с Артемом, подежурить что ли, поддержать.
– А вы что?
– А я ушел.
– Так-так…
– В смысле, отправил меня Артем, отпустил, понимаете?
– Может, просто не очень рад был вас видеть?
– Это долгая история. Я вместо себя диктофон ему оставил, чтобы… Боже, как вам все это объяснить?
– А вы не нервничайте, не надо. У нас тут тишина и покой должны соблюдаться. Тишина и покой, – повторила медсестра.
– Я понял. Просто…
– Знаете, что?
– ???
– Я сейчас позову Вячеслава Георгиевича, пусть он решает. Вы мне что-то не внушаете доверия. Бананы для Артема принесли?
– Нет, для Миши.
– А Миша ваш где?
– Этажом ниже.
– Странный вы какой-то. Сейчас, одну минуточку… – Медсестра набрала номер. – Вячеслав Георгиевич?.. Мария, да… Подойдите, если возможно. Здесь один посетитель… э-э-э… да… про диктофон какой-то рассказывает и Артема проведать хочет, а фамилии не знает… Да, жду… – повесила трубку. – Идет, – многозначительно зажмурила глаза.
38. Через пару минут своей быстрой походкой подошел врач.
– А-а-а, стары-ый знако-омый, – пропел он. – Семен, если не ошибаюсь?
– Да, он самый, Вячеслав Георгиевич. Вот, заминочка вышла…
– Зами-иночка, – повторил он, ощупывая свой подбородок. – Побриться бы надо… Да, так?.. – Он посмотрел мне в глаза.
– К Артему я…
– К Арте-е-ему… Понятно… Видите ли, Семен, как бы вам это объяснить…
– Что? С ним что-то случилась?
– Вы не волнуйтесь, пожалуйста… Артема – того, кого вы ищете здесь – у нас нет.
– Как нет? А где же он?
– Его не было вообще, понимаете?
– Как это?
– Позвольте вас спросить: вы на учете в психиатрическом диспансере не состоите? Только честно.
– Нет, конечно.
– И не состояли?
– А почему вы задаете этот странный вопрос?
– Я, конечно, не психиатр, но…
– Послушайте, может, вернемся к Артему. Мне очень надо его увидеть.
– Мы и пытаемся к нему возвратиться.
– А причем здесь психиатрия?
– Я надеюсь, вы, Семен – разумный человек, и мне не придется вызывать охрану.
– Вот и объясните мне в чем дело, а то я уже совсем запутался.
– Тогда слушайте. Только спокойно.
– Хорошо.
– Это ваш диктофон? – Врач вынул из своего кармана мою вещь.
– Да, мой, наверное…
– Вы вчера действительно были в нашем отделении дважды. Первый раз просто прошли по коридору, остановились на некоторое время у стекла, а потом, когда вас окликнула медсестра, то пошли дальше и спустились вниз через запасной выход.
– На этаж я спустился, один…
– Не перебивайте… Второй раз вы появились у нас через часа полтора. Зашли без разрешения в палату, подошли к женщине, которая находилась в коме, взяли ее за руку и назвали Артемом. К вам подошла медсестра, а потом я. Вы вложили в руку нашей больной свой диктофон и ушли. Это, если вкратце.
– Странно.
– Вот и мне странно. Я послушал немного ваши записи. В них и правда от имени Артема ведется занимательный рассказ. Насколько я понимаю, вы – писатель.
– Скорее, литератор.
– Это тонкости профессии… Да… Тридцать часов записей.
– Тридцать?
– Для творческих людей, да и не только, свойственно… э-э-э… влезать время от времени в чужую шкуру, вживаться в образы. И тогда вы – вроде и не вы, а совсем другой человек.
– Вячеслав Георгиевич, вы на шизофрению намекаете?
– Вижу, поняли вы меня. Вторая сигнальная система, к сожалению, дает нам не только радости бытия, а и раздвоение личности. Это и меня касается, и всех, всех, всех.
Но бывают случаи, когда человек уже не может выйти по своему желанию из примерянного образа. И тогда, несомненно, необходима помощь со стороны, медицинская.
Я бы посоветовал вам, по-дружески, обратиться к соответствующему специалисту, так, на всякий случай. Возможно я ошибаюсь, но…
– К психиатру, значит?
– Это только мой совет.
– Скажите, вы говорили такие слова медсестре, когда я зашел в палату: «Где «бахилы», зараза?»
– Не отказываюсь, сорвался. И что?
– А-а…
– Если честно, то у меня мало времени, практически нет. Поэтому думаю, что нам следовало бы расстаться… по-хорошему… Заберите свой диктофон и…
– Хорошо, хорошо. Но я могу хоть глянуть туда, где…
– И уйдете?
– И уйду.
– Чтобы вы лучше осознали, что с вами, я продемонстрирую еще и список находящихся у нас в реанимации. – Врач нажал несколько клавиш. Смотрите сами… Ни одного Артема за последние десять суток.
– Да-а-а…
– Теперь пойдемте к тому месту, где предположительно должен лежать ваш Артем.
Мы сделали несколько шагов. Я увидел, что койка, та самая койка была пуста. Я недоуменно посмотрел на врача.
– Да, да, да, – развел он руками. – Мы все, увы, смертны. Эта женщина умерла.
– Когда?
– Около десяти часов утра, если не ошибаюсь… Кстати, может имя Татьяна Польшакова вам о чем-нибудь говорит.
– Совершенно ничего. С такой фамилией у меня ни одной знакомой.
– Тогда давайте закругляться. Вы к кому шли с бананами?
– К Мише.
– Вот и идите к Мише, а после я бы все же рекомендовал обратиться…
– Спасибо, извините за беспокойство, – только и вымолвил я и направился к лестнице.
– Чуть не забыл, – окликнул меня Вячеслав Георгиевич, – «флешку» тоже заберите – ваша…
39. Спустившись на этаж, я обнаружил в фойе жизнерадостного Михаила, который «трепался» с медсестрой.
– И не говорите, – услышал я Мишкин голос. – Да разве нынешняя молодежь умеет так любить, как наше поколение? – Он взял женщину за руку. – Вот, вы, к примеру… – Тут он увидел меня и осекся. – А-а, Семен пожаловал! – воскликнул Михаил, и медсестра вытянула из рук моего знакомого ладошку.
– Так что вы уж, пожалуйста…– выдала она ничего незначащую фразу.
– Всенепременно, – улыбнулся ей Михаил и подморгнул. – Попозже э-э-э…
– Да, – ответила медсестра и, глянув на меня, пошла «по своим делам».
– Ты, как всегда, вовремя, – развернулся в мою сторону коллега.
– Кобелишь помаленьку, старый развратник?
– Взял за руку женщину – так уже и развратник. А насчет «старого» и «помаленьку» я не согласен. До старости мне далеко, и еще есть «порох в пороховницах», будь здоров. И, свободный от брачных уз, могу себе позволить осчастливить пару-тройку дюжин противоположного пола. Закон, кстати, этого не запрещает…
Что-то ты ко мне зачастил, однако. Вкусненькое мне принес, – указал он на пакет.
– Пару кило бананов – ты ж вегетарианец.
– Что? Что ты сказал?
– Вегетарианец, говорю, бананов принес от чистого сердца.
– Это что, прикол?
– Почему? Про твои воззрения на этот счет и жена моя знает, и даже тесть.
– Даниилыч?
– Другого у меня пока нет.
– А мы проверим мигом. – Михаил достал мобильник. – Так… Так… Ага, вот и номерочек Ирочки дорогой…
– С каких пор «дорогой»?
– Не мешай… Нажимаем… Звоним…
Ирочка?.. Миша беспокоит… Замечательно… Да… Дня через три дома буду долечиваться… Рядом твой благоверный… Ты понимаешь, бананов мне принес… Полезно?.. Но я даже запах их не переношу – из палаты выбегаю, когда кто-нибудь грызет эту гадость, похожую… Не буду… Ладно, и не грызет, а, легко надавив, откусывает, тьфу, почти отса… Молчу… Ну что поделаешь, пошляк… Да… Постараюсь исправиться… Впрочем, горбатый я, и могила меня исправит… Смеешься?.. Мне приятно, что смог развеселить… На пару десятков минут дольше проживешь… А ты и не торопишься?.. Чудесно!..
Я что, собственно, хочу выяснить: Сема утверждает, что я – вегетарианец, и, по его словам, ты тоже в курсе и родитель твой Даниилыч – огромный привет ему от меня – даже… Опять смеешься?.. Еще полчаса жизни дополнительной накапало…
– Ира же сама мне про бананы сказала, – вмешался я.
– Слышала?.. Не говорила?.. Отлично!.. Даниилыч на шашлычок приглашает?.. Заеду, если не слиняют старик со старухой к своему Белому морю. Корыту-то каково без них? Скучает, поди, там одно, в Архангельске?.. Ох, врачи запрещают жареное – только пареное… Бананов поесть пока?.. Да не буду я их есть. Пусть лучше расстреляют… Не кусать, а на кружочки порезать? Меленько?.. Это как на пятаки порубать… Остановился… Не буду… Тревожишься за него?.. Поговорить с ним хочешь?.. Дома еще наговоришься… Я пригляжу за ним… Да… Обещаю… Все, платонически целую прямо… в щечку. А ты что подумала?.. Исключено, сейчас моя очередь… Обязательно… Как только, так сразу, договорились… Пока…
– Ну-с, молодой человек, – ехидно произнес Михаил, пряча мобильник в карман, – что ты там насчет моего вегетарианства плел?
Так меня обозвать. Это ж на всю жизнь оскорбление, да еще какое! Лет сто пятьдесят-двести назад за такие вещи на дуэль, понимаешь, вызывали. Но я тебе прощаю. Скажи честно, решил приколоться, да?
– Да, нет.
– «Да» или «нет»?
– Ну как тебе объяснить, Миша? Я-то как раз знал и знаю, что ты – отъявленный мясоед. Но Ира и Даниилыч…
– Опять ты за свое. Даниилыч, тесть твой, на шашлыки меня пригласил. На шаш-лы-ки со свининки-и…
– Значит, они меня разыграли.
– Интересно, как ты себе это представляешь, если еще вчера ты своими глазами видел, как я жевал шаурму?
– Так вот именно!
– Все, завязали с кипячением. Хорошо?
– Ладно, – согласился я.
– Теперь скажи, что ты вчера здесь отчубучил?
– А что?
– Пришел, понимаешь, наплел про Эверета третьего, Артема из реанимации, к которому попал случайно, Красную Шапочку, потом вдруг подскочил, опрокинул шахматы, что-то промямлил в виде диалога и сквозанул наверх с приличной скоростью. А через минут пятнадцать появился вновь. Трали-вали – и пошел с глазами один зеленый, другой на север.
Я, между прочим, всю ночь кувыркался – не мог уснуть. А утречком, дай, думаю, разузнаю про твоего Артема.
– И…
– И, парень… переутомился, похоже, ты. Что-то не так с тобой. Ты не обижайся только, но нервишки стоило бы проверить, ей-богу.
– И ты туда же!
– Куда же?
– Шизоида из меня хотите сделать! Все хотите!
– Ну почему сразу «шизоида»? Переутомление, простое переутомление. Сам же говорил про творческий застой. Вот и…
– А Эверетт откуда?
– Ну я-то почем знаю?
– Да я о нем и не слышал никогда, пока вчера к… к нему… к тебе не пришел.
– Все говорят, что не было никакого Артема, а ты говоришь – был.
Я достал диктофон.
– Видишь, врач-реаниматолог мне передал. Вчера он был пустой, а сейчас заполнен записями до упора – тридцать часов. Я его вчера, можешь смеяться надо мной, Артему дал, когда он попросил.
– А ну, включи-ка, послушаем, – предложил Михаил.
– Да, пожалуйста, – нажал я на «play».
«Даже не знаю, с чего начать, – услышали мы. – Ведь в эту штуку надо постараться вместить быстро убегающую от меня жизнь, которая…»
– Стоп, стоп, стоп! – воскликнул Михаил.
Я остановил воспроизведение.
– Так это твой голос, Сема.
– Мой?
– Немного измененный, но твой.
– Когда? Когда я успел наболтать тридцать часов?! Вчера – пусто, а сегодня – на тебе!
– Допустим. Пусть будет по-твоему. Но тогда ответь на один единственный вопрос: когда твой Артем настрочил столько, если ты ушел отсюда… – Михаил посмотрел на часы, – двадцать часов назад?
– Не знаю, – признался я.
– Вот и я не знаю. Но голос-то твой. Готов на рельсы лечь, как Анна Каренина, – поверь мне. Это безо всякой экспертизы очевидно.
– «Очевидно», как у того польского крестьянина, про которого ты мне вчера рассказывал?
– Нет, все ошибаются, один ты прав.
– А что, разве так не бывает?
– Бывает по-всякому, но…
– А где твои «допуски»? Что ты так уперся в эту долбаную очевидность, в которой еще надо основательно разобраться?
– Правильно, «разобраться». И поэтому, давай, Сема, пойдем по пути наименьшего сопротивления?
– А именно?
– А именно, позвоним к нашему общему знакомому Льву Измайловичу. Может тебе всего-то надо недельку валерьянки какой-нибудь поглотать, чтобы в норму прийти. И если он скажет, что все «ОК», я буду первым, кто поверит в эту…
– «Чушь» ты хотел сказать? Так?
– Совсем не это я хотел сказать. Сема, я тебе как друг…
– Да пошел ты! – сорвался я. – На, жуй свои бананы, вегетарианец! – кинул я ему и быстро пошел, побежал прочь.
– От вегетарианца слышу! – врезалось мне в спину. – Психопат!.. Ему как… – Я свернул за угол и понесся по лестнице вниз к выходу.
40. Мне стало не хватать воздуха. Я задыхался… Задыхался, будто мои легкие заполнились ледяной водой, будто я сам провалился в сковывающую, перехватывающую дух холоднющую H2O.
– Беги! Быстро беги! – явственно услышал я, и ноги мои начали двигаться скорее.
Какая-то сила вытолкнула меня наверх. Я закашлялся, поперхнулся, и в следующий миг изо рта хлынул поток.
– Нажрался, – долетело до меня откуда-то издалека.
– Может человеку плохо, а вы… Мужчина, что с вами? – Кто-то поддержал меня под руку.
– Со… со мной… – открыл я глаза, и новый толчок изнутри вызвал вторую, более мощную струю прозрачной жидкости. – О-о-ох, – простонал я и сделал, наконец, глубокий вдох.
Зрение стало проясняться, и я увидел молодую женщину, поддерживающую меня за руку.
– До лавочки дотянете?
– Спасибо, мне уже лучше, – ответил я ей и сделал несколько шагов.
– Сидите, а я врачей позову.
– А вот этого не надо.
– Почему?
– Долго объяснять. Минутку посижу и поеду домой… Да не смотрите на меня так…
– Давайте тогда я вам такси вызову?
– Ну, если вам не трудно… – согласился я. – Честно, лучше, – скорчил улыбку, больше походящую, видимо, на гримасу.
– У меня такое впечатление, что вы залили в пустой желудок литра три воды.
– У меня тоже… Только в… – осекся я.
41. Когда я вышел из машины у своего дома, то уже был в норме, вроде бы, физически. А в голове чавкала даже не каша – настоящий кисель. За сутки, за какие-то сутки все так перемешалось, что я действительно ощущал себя заблудившимся в «трех соснах».
Казалось, что мои родные и близкие, коллега Мишка, врач-реаниматолог, медсестры и, естественно Артем устроили мне какую-то мистификацию, жестоко разыграли меня. Но в сумме это не укладывалось ни в какие логические объяснения. Ошибся-то этажом я. К тому же многие задействованные лица не знали друг друга. А Артем просто испарился. И запись на диктофоне, моим голосом, по заверению Михаила.
Выходило, что история замыкается на мне… Или начинается с меня… Или… И если каким-то непонятным образом я «нащебетал» тридцать часов на диктофон… Но когда?! Неужели я схожу с ума. Ведь тот, у кого «поехала крыша», не замечает этого, не отдает себе отчета, что, мол, вот, до, скажем, пятнадцати тридцати я был абсолютно нормальным человеком, а в пятнадцать тридцать одну – принимайте «неадеквата» в «палату номер шесть».
И если со мной это произошло, то когда?.. Неужели когда вчера поднимался в больничном лифте? Ну, может чуточку раньше… Ладно Артем, но родная дочь… И раз я все это осознаю и даже, хрен с ним, допускаю, что я зашизил, то вряд ли сошел с ума я. А если со мной все в порядке, то…
Нет, этого не может быть, чтобы столько людей одновременно… И почему, собственно, «белое» или «черное», «да» или «нет»? Бывает, что и парадоксально складываются обстоятельства, не имея однозначного ответа, – и «да», и «нет», и… беременна, и не беременна… Это, конечно, загнул…
Так, спокойствие, только спокойствие, как говорил Карлсон, который живет на крыше. Начать осторожно разматывать клубок, с первого взгляда, противоречий. И не поддаваться на провокации. Ничему не удивляться и ничего никому не доказывать. Плоская Земля? – пусть будет плоской. Хоть квадратной… хоть круглоугольной, блин…
И не торопиться. Прояснится, не сейчас, так потом. Просто пока зацепиться не за что, точнее, эмоции мешают и… да, дурацкие аксиомы, вдолбленные в детстве – «не пересека-аются»…
Я сделал три глубоких вдоха-выдоха и направился в подъезд. Преспокойно поднялся на лифте, вышел, достал ключи от квартиры и… ни один не пролез в замочные скважины – за-ме-ча-тель-но-о!!! Зашибись!!! Но стало интересно. По-настоящему, черт побери!
И чего я тыкал ключами, когда все дома? Вот, олух! Я улыбнулся и нажал на кнопку звонка.
42. – Ой, ну наконец-то! – воскликнула моя жена, открыв дверь. – Мы так волновались. Что так долго? Я тебе звонила, а ты не отвечал.
– Е-мое! – воскликнул уже я и стал хлопать себя по карманам. – Точно. Сразу видно, что давно в метро не ездил. Стибрили, наверное, мобильник.
– Как же так?
– Бывает, – ответил я, хорошо зная, что «аппаратик» преспокойненько лежит себе во внутреннем кармане вместе с диктофоном. – «Отключить надо, чтоб не проколоться на пустяке. И спрятать понадежнее. Выкинуть…»
– И правда, чего по пустякам расстраиваться?
– Проголодался я, однако. Съел бы чего-нибудь…
– Это мы мигом устроим. Тебя ждали, не садились еще ужинать.
– Вот и славненько, – потер я ладошку о ладошку.
– Только руки как следует вымыть.
– Могу даже искупаться для пущей стерильности, – пошутил я.
– А-а, зятек дорогой вернулся, – выглянул Даниилыч.
– Куда ж я от вас денусь.
– Да и от нас не так легко избавиться, – хмыкнул тесть. – Кира, да оторвись ты от телевизора. На стол пора чего-то поставить.
– А?
– Ага…
– «Ага» хватит тебе.
– Я ж в гостях и на пенсии, Кирочка. Ира, ты слышишь, что мать твоя говорит?
– На ваше поведение посмотрим, – ответила моя жена.
– А чего на него смотреть?.. Мишка твой звонил, – заговорщически тихо бросил мне тесть, оказавшись рядом. – Вы что, поссорились?
– Это ему так показалось, наверное.
– Так ты ж ему, плотоядному, бананов принес, да еще и на меня с Иркой сослался, будто мы его знаем, как закоренелого вегетарианца.
– Уж и пошутить нельзя, – подморгнул я тестю.
– А-а, так… Слышали?!
– Ничего никто не слышал, – сказала Ира. – Ты еще руки не вымыл.
– Момент, – исчез я в ванной. – «Куда б тебя запихнуть? – подумал я, нащупывая мобильник и оглядывая ограниченное пространство. – Сюда… Нет… Во-от твое временное убежище, дружок… А sim-карту мы из тебя вытащим, на всякий случай…»
43. Не успел выйти из ванной, как услышал звонок в квартиру…
– Здравствуйте, здравствуйте, мои милые друзья, – услышал я. – Решил зайти мимоходом. Извините, что без приглашения, но я ненадолго.
– Лев Измайлович, мы всегда рады вас видеть. Вообще-то вы не так часто балуете нас своими визитами, – голос жены.
– Ирочка, это минус или плюс?
– Скорее, минус, чем плюс.
– Уклоняетесь, уклоняетесь…
Потом какое-то быстрое шушуканье.
«Ясно», – улыбнулся я и открыл дверь.
– Семен! – театрально выкинул руки в мою сторону психиатр.
– Лев Измайлович! – в том же духе ответил я.
– Я тебя вот таким помню.
– А я вас нет.
– Это почему же?
– Никак не получается преодолеть разницу в двадцать пять лет.
– Логично.
– Не хами, – тихо одернула меня жена. – Проходите, мы как раз ужинать собирались.
– Значит, я вовремя… Саша, Кирочка… И Юлечка здесь… Как славно…
44. Мы сидели за столом, и я невольно ощущал, что так или иначе, хотя неумело-скрытно, все внимание было сосредоточено на мне.
«Игра началась, – отметил я про себя. – Ну, что ж… Главное – ничему не удивляться».
– Юлечка, кто-нибудь уже занял место в твоем сердце? – спросил Лев Измайлович.
– Пока ничего серьезного, – улыбнулась моя дочь.
– А у меня есть один кандидат на примете. Могу познакомить. Папа, думаю, будет не против. А, Семен?
– Папа с удовольствием переложил бы этот вопрос на плечи самой Юли, – ответил я. – Как-то не очень мне нравится совать свой нос в такие деликатные вещи. Если бы я вдруг узнал, что моя дочь вышла, не оповестив меня, замуж или ждет ребенка, то принял бы это как должное.
– Обалдеть, – комментарий моей жены.
– Моя школа, – гордо заявил тесть.
– Твоя, – несколько скептически подтвердила теща.
И все дружно засмеялись.
– Кстати, как поживает твой друг Михаил? – спросил психиатр.
– Давно я его знаю, но он в моих списках числится до сих пор в разряде хороших знакомых, – ответил я.
– Ну, и… – подтолкнул меня Лев Измайлович.
– Извините, пусть Ира расскажет, а мне на минуточку надо выйти. Она в курсе. А я после дополню, если что. – И я встал из-за стола и вышел, заметив скрыто-растерянные взгляды.
45. В ванной комнате я «покашлял» от души так, что у меня по-настоящему запершило в горле.
– Все нормально? – спросила Ира, когда я снова вернулся за стол.
– Что-то не туда попало, хм… хм… – ответил я. – Итак, про Мишку, – напомнил тему.
– Да, да… Ирочка немного уже…
– А сам Михаил? – пристально посмотрел я в глаза психиатру.
– От тебя, Семен, разве что-нибудь скроешь, – развел руками Лев Измайлович. – Но это, наверное, и к лучшему – не будем ходить вокруг, да около, а попытаемся прояснить некоторые моменты, связанные… э-э-э… с неким Артемом. Если ты не против, конечно? И отнесись к этому, если можешь, как к…
– Профилактическому осмотру, – подсказал я.
– К дружеской беседе, но пусть будет по-твоему.
– А что, есть симптомы? – покрутил я пальцем у виска.
– Есть некоторое беспокойство родных людей, Семен. И чтобы его развеять…
– Навскидку, Лев Измайлович, какой бы вы дали предварительный диагноз моего состояния?
– Я… я…
– Не стесняйтесь, прошу вас.
– Семен, ну пожалуйста, – попросила меня Ира.
– Ладно… Так о ком-о чем конкретно вы хотели меня спросить?
– О… об Артеме и… и диктофоне, если можно.
– Это все?
– И о бананах, пожалуй…
Я обвел взглядом присутствующих, сосредоточенно глядящих на меня, и не выдержал – рассмеялся. Сначала тихо, как бы покашливая, а потом все больше и больше расходясь и самозаводясь.