Артур Лео Загат
Пьем до дна
DRINK WE DEEP By Arthur Leo Zagat
© перевод с английского А. Грузберг
© ИП Воробьёв В.А.
© ООО ИД «СОЮЗ»
W W W. S O Y U Z. RU
Предисловие
Обстоятельства, природу которых я не могу обсуждать, недавно освободили меня от обещания хранить в тайне следующие любопытные документы до смерти некоторых лиц, которые будут названы по ходу дела.
Тем не менее я с большими колебаниями предаю их гласности, будучи уверен, что в правдивости, а может, и в здравом рассудке их авторов появятся сомнения. Помня об этом, я постарался подтвердить рассказы, насколько это возможно, показаниями незаинтересованных свидетелей, которые излагаю ниже.
К несчастью, большая часть отчета Хью Ламберта не может быть подтверждена таким образом, и в его случае я могу рассчитывать только на его репутацию известного палеонтолога и археолога и на мое собственное заявление, что я полностью и абсолютно верю в правдивость его заявлений.
А.Л.З.
Пролог
I
Извлечение из дневника Энн Доринг, киноактрисы, 15 августа 1934 года
На самом деле сегодня шестнадцатое, но у меня впервые появилась возможность сделать запись в дневнике. Хотя потребуется несколько часов, чтобы все записать, я намерена это сделать, потому не хочу забыть ничего из происшедшего.
Ну и день был вчера!
Начался он достаточно спокойно, когда я одна поехала из Нью-Йорка, чтобы навестить Дика в лагере Ванука высоко в Гейдельбергских горах. А кончился тем, что я сидела в комнате ожидания в больнице где-то на окраине Олбани, грызла ногти и думала, переживет ли человек, которого я люблю, эту ночь.
Человек, которого я люблю. Мне еще кажется странным писать это. Еще вчера Хью Ламберт был для меня только именем, и при этом не очень важным. К полуночи я знала, что, если он умрет, жизнь для меня больше не будет иметь смысла.
Виноват в этом прежде всего Дик. Мой младший брат не удовлетворился тем, что я заплатила тысячу долларов за его пребывание в самом роскошном лагере для мальчиков на Востоке; он настаивал на том, чтобы я приехала и он мог мной похвастать. И этот сорванец знал, как меня заставить. Со второго или третьего письма он начал бредить о директоре лагеря. У этого Хью Ламберта все было выдающимся. Внешность. Сила. Характер. Он не только в 26 году был объявлен лучшим американским полузащитником, но после окончания Дартмута [Дартмутский университет – один из старейших и самых известных колледжей США; входит в так называемую «лигу плюща». – Прим. пер.] исследовал половину белых пятен на карте мира. Этим летом он организовал лагерь только для того, чтобы собрать средства для еще одной экспедиции в Камбоджу, Патагонию или другое такое же место.
Дик писал, что каждый уикенд в лагерь приезжают самые известные дебютантки года, но Ламберт их как будто не замечает, хотя именно он был причиной неожиданного оживления их сестринских чувств.
Представьте себе, как забавляло это современных молодых людей. Они не просто сплетничали об этом. Когда Дик узнал, что я в перерыве между съемками прилечу в Нью-Йорк, он телеграфировал мне, что проигрывает пари: он поспорил, что Ламберт до конца лета сдастся, и сейчас почти уже проиграл. Он умолял меня приехать и спасти его от необходимости всю зиму ходить в лохмотьях.
Вы только послушайте.
Я добралась до лагеря перед ужином. Дик загорел, как лесная ягода, и вырос, он стал выше меня на полголовы. Не думаю, чтобы я узнала его, если бы он не полетел ко мне с криком команчей.
После того как семейные приветствия кончились, этот молодой псих не дал мне даже времени привести в порядок лицо и потащил в столовую, где во главе стола его образец для подражания ожидал, когда мальчики рассядутся.
Клянусь, Хью Ламберт так и не узнал, когда мальчики заняли места. Он бросил на меня один взгляд и погиб. Я не считаю это комплиментом. И не из-за рекламы брата.
Этот парень понимал женщин, или я ничего не понимаю в мужчинах. У него не зря ямочка на подбородке и медленная неотразимая улыбка вокруг серых глаз. Я сразу поняла, что он не увлекается девушками из общества, потому что они проигрывают рядом с другими женщинами в его жизни, экзотическими, по ту сторону нигде.
Я сама была как в тумане, что для меня новое. Лучшие парни Голливуда гонялись за мной, ничуть не повышая мое давление, но Хью Ламберт – это нечто совершенно другое.
Он большой. Я имею в виду не физически, хотя он большой и физически, широкоплечий, с узкой талией; кожа – бронзовый чехол для сильных мышц. Но в нем размер жизни под открытым небом, и глубокая, глубокая сила, которая возникает при схватке с дикой природой и победе над ней.
И над свирепыми дикими людьми. На подбородке и костлявых щеках белый шрам. Дик говорил мне, что это след ассагая.
* * *
Что ж, мы сразу были Энн и Хью, как будто знаем друг друга вечно, но то, что мы говорили, не имеет значения, потому что за столом были не одни: глава школьного совета Эд Хард, еще несколько человек, имена которых я не уловила, курносая лагерная медсестра Эдит Хорн.
После ужина Хью извинился и ушел. Дик хотел, чтобы я с ним пошла на какое-то развлечение в зале, но я заставила его отнести мои вещи в гостевую комнату. Он болтал, пока я не прогнала его, чтобы умыться и переодеться в синий вязаный спортивный костюм, который Скиапарелли [Эльза Мария Луиза Скиапарелли (1890–1973) – парижский модельер и дизайнер, глава крупного модного дома. – Прим. пер.] прислала мне на «Нормандии». Понимаете, у меня было свидание; после того как мальчиков отправят спать, я должна была встретиться с Хью у озера.
Он пришел туда раньше меня. Горнист подал сигнал, и все вокруг стихло. Не все. У наших ног плескалась вода, на легком ветре шелестели деревья, почти ритмично трещал миллион цикад, но все было приглушенно, и сонно, и слегка печально.
Озеро Ванука лежит в глубокой чаше между холмами, они отрезают нас от всего мира, и, хотя Олбани всего в часе езды, цивилизация казалась такой же далекой, как звезды, мягко мерцающие в небе.
Луна большим золотым полушарием висела, как в гамаке, над горной вершиной. Серебристая пленка накрыла воду, и вода стала жидкой музыкой, волшебно ставшей видимой, и вся эта ностальгическая красота была только для нас. Больше в мире никого не было.
Когда Хью наконец заговорил, его голос звучал низко и чуть хрипло.
– Они ждали нас с начала Времени. Старые Горы и древнее озеро!
– Старые Горы. Гейдельбергские. – Какой-то извращенный озорной чертенок заставил меня говорить небрежно. – Почему голландцы их так назвали?
– Потому что они старые, самые старые горы в Америке, после Лаурентид.
– А озеро?
– Оно почти такое же древнее. У него нет ни притока, ни истока, и его глубину никогда не измеряли. Геологи говорят, что, когда растаял Великий Ледник, его воды заполнили здесь невероятно глубокую впадину. Это было пятьдесят тысяч лет назад.
– Пятьдесят тысяч лет, – повторила я, чувствую себя ничтожной по сравнению со своим шестьюдесятью или семьюдесятью годами, которые могу ожидать.
– Озеро Ванука долго ждало, чтобы мы вместе пришли на его берег. – Хью обнял меня рукой за талию. – Пятьсот столетий, дорогая Энн.
Быстро он работает, подумала я. Слишком быстро. Соит нажать на тормоза.
– А кто здесь жил до того, как лед растаял? – со смехом спросила я. – Эскимосы?
– Никто не жил, – ответил он. – Люди здесь появились только после Ледяного века. [Слова мистера Ламберта соответствуют данным, опубликованным в Бюллетене 33 Смитсонианского института. Однако в книге Дж. Деникена «Человеческие расы» упоминаются эолитические и палеолитические находки, восходящие к концу плейстоцена. – Прим. издателя]
И тут эхо моего смеха пронеслось над мерцающим озером. Возможно, это было эхо, но у меня появись странное ощущение, что засмеялись горы.
Хью, должно быть, заметил пробежавшую по мне легкую дрожь, потому что он крепче прижал меня к себе и очень нежно спросил:
– Замерзла, Энн?
– Больше нет, – смогла я сказать, сердце дико билось о ребра. – Нет…
Тело его рядом со мной неожиданно застыло, и я поняла, что он меня не слушает. Он смотрел на озеро, его лоб был наморщен.
– Что… – сказала я. – Что случилось?
– Оно снова здесь. – Хью не отвечал мне, он думал вслух. – Странно. Чертовски странно.
Я последовала за направлением его глаз. Примерно в ста ярдах от берега озера на воде появился диск, более яркий; больше всего это походило на луч прожектора откуда-то из глубины. И в этом светящемся круге вода была необыкновенно гладкая, блестящая, как шелк, натянутый на пяльцы для вышивания.
– Странно, – прошептала я, не понимая, почему шепчу. – Никогда раньше такого не видела.
В этот момент появилось странное черное пятнышке, не в сияющем круге, а рядом с ним. С того места, где оно появилось (оно почти сразу исчезло), что-то метнулось к берегу, что-то невидимое и заметное только по треугольнику, расходившемуся от него по воде.
Хью глотнул.
Я пошептала:
– Что издает этот свет?
– Не знаю, – медленно сказал он. Встряхнулся и посмотрел на меня, и его нежная улыбка в углах глаз снова согрела меня, согрела всю.
– А какая разница, что это? Мы вместе…
В лесу за нами треснула ветка. Хью повернулся и посмотрел в тень, где лунный свет был отрезан густой листвой. Я очень испугалась. А потом не испугалась, а разъярилась. Я услышала мальчишеский смех и шепот, быстро стихший.
– Там кто-то из проклятых мальчишек, – проворчал Хью. – Я им задам…
– О, какая разница? – Я удержала его рукой – он собирался броситься в заросли. – Пусть забавляются. Пойдем, мы поедем в моей машине.
Я должна была его остановить. Не хотела, чтобы он поймал Дика, хотя завтра брат получит от меня.
Конечно, это Дик – я узнала смех, и, вероятно, парень, с которым он поспорил. Эти веселые нахалы шпионили за нами, чтобы решить, кто выиграл.
– Хорошо, – согласился с моим предложением Хью. – Пошли.
Мы взялись за руки и побежали по склону холма вверх на площадку, на которой расположены здания лагеря.
* * *
Когда мы подходили к воротам, где я оставила свою машину, я задала вопрос, ответ на который меня удивил.
– Почему рыба, вынырнувшая на поверхность и поплывшая к берегу, удивила тебя, Хью?
– Она не должна была удивить, – ответил Хью. – Только в озере Ванука рыбы нет.
Хью настоял на том, что поведет машину. Я села рядом с ним, и мы поехали. Небольшая поляна вокруг лагеря была ярко освещена луной, но, когда мы проехали ее и дорога углубилась в лес, нас окутала темнота.
Я услышала, как Хью шарит рукой по приборной панели. Раздался щелчок. Но фары не зажглись.
– О! – воскликнула я. – Вчера вечером сгорели обе лампы. Я хотела купить новые на пути сюда, но забыла. Теперь мы не можем ехать.
Я едва не плакала от расстройства.
Он, должно быть, заметил это, потому что сказал:
– Сможем. Я так хорошо знаю эту дорогу, что могу проехать по ней вслепую, а когда выедем на шоссе, найдем лампы.
Дорога была такая узкая, что вершины деревьев соединялись над ней, и подлесок с обеих сторон царапал машину. Обогнув отрог холма, дорога начала круто спускаться. Я видела, что Хью ведет уверенно, и даже обрадовалась темноте. Она возвращала ощущение, что мы с ним одни и во всем свете больше никого нет.
Немного погодя дорога стала более ровной. Хью поехал быстрей. Впереди я видела бледно освещенное бетонное шоссе. Шоссе быстро приближалось – и его закрыла темная фигура человека, который появился из кустов прямо перед машиной.
Слева от нас глубокая канава, справа телеграфный столб. Хью закричал. Правой руки он прижал меня вниз к сидению, а левой вертел руль. Страшный грохот, звон разбитого стекла, крик. У меня хватило времени подумать: «Мы ударились о столб, но мы сбили и человека». Но тут машина наклонилась, и я вылетела.
Ошеломленная, я оттолкнулась от земли руками и встала. Хью неподвижно лежал на дороге. Я в лунном свете отчетливо увидела его ногу. Вокруг нее образовался темный бассейн, и в этот бассейн впадал ручеек – кровь из ноги, где ее разрезал осколок ветрового стекла!
[Примечание издателя. Работая с этим текстом, я не позволял себе никаких вольностей, но постарался сделать его связным и ведущимся в хронологическом порядке. Следуя этой политике, я, опуская остальную часть рассказа мисс Доринг и перехожу к следующему письму. А.Л.З.]
II
Письмо Джетро Паркера, фермера
Дорогой мистер Загат,
Я только что вернулся домой с собрания грейнджеров [Грейнджеры – организация фермеров в США, борющаяся за их права. – Прим. пер.], и Марта рассказала мне, что вы были у нас и она обещала, что я напишу о том, что произошло в ночь на 15 августа два года назад. Я бы скорее вспахал пятьдесят акров, но Марта не позволяет мне отослать десять долларов, которые вы оставили мне за работу, так что приходится писать.
В тот вечер у нас была сестра Норн из лагеря Ванука, она пришла массировать ноги Марты из-за ревматизма, и мы как раз ужинали на кухне, когда на дороге раздался грохот. Мы с мисс Норн вышли из дома и через мое кукурузное поле побежали туда, откуда доносился грохот.
Мы пришли на то место, где дорога на лагерь соединяется с шоссе, и я увидел лежащую на боку машину, ударившуюся о телеграфный стол, который здесь стоит. Я услышал стон и увидел девушку на земле.
Она стояла на коленях и обеими руками держала ногу мужчины. Кровь струилась у нее между пальцами, как будто она держит поврежденную водопроводную трубу. Я до сих пор не могу понять, как у нее хватило духа это делать, особенно потому что она была потрясена и, может быть, сама ранена.
Мисс Норн встала на колени рядом с девушкой, и первое, что я увидел, она оторвала полосу от своего халата и перевязывала мужчине ногу.
Я помог девушке встать и понял, что она как будто не ранена. Платье у нее было порвано и окровавлено, но более красивой женщины я не видел.
– Приведите машину, – сказала она. – Быстрей. Мы должны отвезти их в больницу.
Я больше никого не видел.
– Их? – удивленно переспросил я.
Она показала дальше в темноту. Я разглядел то, что показалось мне грудой тряпья. Но груда чуть приподнялась, и я увидел, что это бродяга. Если бы его рука чуть не двигалась, я бы подумал, что он мертв: все остальное в нем было совершенно неподвижно.
– Быстрей, Джетро, – сказала сестра Норн.
Я побежал через кукурузное поле назад к амбару, завел свою старую колымагу и поехал на перекресток. Когда я туда вернулся, девушка помогала мужчине с поврежденной ногой сесть, и я увидел, что это мистер Ламберт из лагеря Ванука. Мисс Норн занималась бродягой. Я не видел, что она делает, потому что из-за деревьев вдоль шоссе было очень темно.
Ну, так вот, сэр, втроем мы поместили обоих раненых в мою машину на заднее сидение. Сестра Норн села с ними, а девушка рядом со мной, и я поехал по дороге. Я слышал, как мистер Ламберт спросил: «Куда мы едем?». Мисс Норн ответила: «В больницу Олбани».
Мистер Ламберт сказал:
– Если вы меня туда отвезете, они будут держать меня неделями, а мне нужно назад в лагерь. Как насчет доктора Стоуна? Вы работали с ним. Он не может принять меня в своем доме?
– Наверно, может, – ответила сестра Норн. – У него есть необходимое оборудование, и это гораздо ближе. Джетро, это большой белый дом на Нью Скотланд Роуд у самого въезда в город.
– Знаю, – сказал я. – Я отвозил туда своего соседа Илайджу Фентона на перевязку, прежде чем он утонул в озере Ванука прошлой зимой.
– Пожалуйста, быстрей, – сказала девушка рядом с ним. – Пожалуйста. Он не должен умереть.
Я уже чувствовал себя, как пьяница; посмотрев на нее, я увидел, что у нее губы бледные и дрожат. Я побоялся, что у нее начнется истерика, поэтому стал говорить с ней, чтобы она успокоилась.
– Илайджа утонул, – сказал я, – когда проломился лед и два десятка из Церкви Четырех Углов, катавшихся на коньках в лунную ночь, ушли в воду. Там так глубоко, что мы не нашли тела, но всякий раз как я вижу Джереми Фентона, меня бросает в холод. Джереми близнец Илайджи, и они похожи, как две горошины из одного стручка. Когда он пришел на службу памяти, три женщины упали в обморок…
– Перестаньте! – закричала она. – Прекратите это!
Ну, не странны ли все женщины? Я никогда не мог их понять.
Мистер Загат, Марта читала это через мое плечо и говорит, что это все, что вы хотели знать, поэтому я останавливаюсь. Надеюсь, вы удовлетворены.
Искренне ваш Джетро Паркер.
P.S. С того вечера меня кое-что беспокоит, но не знаю, как об этом написать. Когда в следующий раз побываете здесь, пожалуйста, загляните ко мне, и я расскажу. Заходите на обед и попробуйте, какие вареники с курицей готовит Марта.
Паркер.
III
Отчет Кортни Стоуна, доктора медицины, главного врача больницы в Олбани
15 августа 1934 года примерно в девять часов вчера я был в своем кабинете, слишком уставший, чтобы ложиться спать. В этот день я сделал в больнице девять операций, включая удаление церебральной карциномы, чем я слегка гордился; еще я присутствовал на объединенной консультации медицинского персонала и хирургов, которая, тянулась, казалось бесконечно.
Два дня назад ко мне привезли пациента в коме из района Гельденберга. Обычные тесты не выявили никаких болезненных отклонений, не было никакой травмы, которая объясняла бы его состояние, и симптомы не соответствовали никакой болезни. Строго говоря, никаких симптомов вообще не было, кроме ступора и еле заметного, очень медленного ослабления жизненных функций; однако если этот процесс не остановить, он неизбежно закончится смертью.
Хотя хирургическое вмешательство ни в коем случае не было показано, загадка этого случая интриговала меня, и я как раз размышлял над ней, когда мои размышления были прерваны резким звуком дверного звонка. Я немного подождал, пока миссис Смолл, моя экономка, откроет, потом вспомнил, что я отпустил ее на вечер, и неохотно встал с кресла.
Нервный, истерический звук звонка подсказал мне, что поздний посетитель нуждается в моей медицинской помощи. В своей практике я уже давно дошел до момента, когда ночные звонки вызывают лишь раздражение, и я собирался с резким отпором отправить посетителя к молодому Адамсу ниже по дороге.
Однако изменил свое намерение, когда, открывая дверь одной рукой, а другой включая свет, увидел лицо Хью Ламберта, бледное и в грязи. Он, очевидно, был в плохом состоянии и упал бы, если бы его не поддерживала с одной стороны сестра Эдит Норн, которую я рекомендовал для работы в лагере, а с другой – еще одна женщина, которую я видел смутно.
Звонила она.
– У нас был несчастный случай», – сказала она. – Хью тяжело ранен.
– Разрезана артерия, доктор Стоун, – вмешалась Эдит. – На левой ноге. Он потерял много крови.
– Отведите его в мою операционную, и я сразу примусь за работу. Я рад, что вы привезли его ко мне, а не в больницу.
Это я сказал искренне. Энтони Вагнер, миллионер и владелец Вануки, главный финансовый спонсор больницы, так что именно мне поручено медицинское обслуживание лагеря. Я часто там бывал. Несмотря на разницу в возрасте, я подружился с Хью и не хотел, чтобы с ним работал полу испечённый интерн.
– Позвольте помочь вам.
– Я… могу… идти… сам», – произнес Хью сквозь сжатые зубы. – Помогите… другому…
– Все в порядке, – послышался голос с протяжным носовым акцентом с порога. – Я притащил его сюда, могу еще немного потащить.
Остальные уже миновали меня, и в двери появился нескладный худой мужчина в рабочем комбинезоне; он нес темное тело со свисающими руками. Я понял, что у меня есть еще один пациент.
– Входите. Дорогу вы знаете.
Я узнал Джетро Паркера, фермера, который прошлой зимой раз или два сопровождал сюда своего друга. Он хмыкнул в знак согласия, и я повернулся, чтобы через коридор пройти в заднюю часть дома.
– Положите Хью на стол для осмотра», – сказал я Эдит.
Сестра локтем нажала выключатель у двери операционной, и яркий белый свет в помещении со стенами из белой плитки осветил медленно движущееся трио. Нога Хью подогнулась. Я увидел, что в последнее мгновение он потерял сознание, и подскочил, чтобы помочь женщинам.
Паркер за мной ахнул, но я не обратил на это внимание, только через плечо велел ему уложить второго пациента на кожаный диван поблизости. Брюки на левой ноге Ламберта пропитаны кровью. Ткань разрезана, и в ноге под ней глубокая рана. Бедренная артерия разрезана на длину в два дюйма так аккуратно, словно скальпелем.
Разрезанный сосуд должен буквально фонтанировать кровью, но кровь еле просачивается. Я поискал объяснение и увидел под одеждой повязку из некогда белой ткани, наложенную поверх икроножной мышцы примитивным турникетом, так искусно сделанным, что я понял: это работа Эдит.
– Он будет в порядке, доктор? – спросила вторая девушка за мной. – Он не умрет?
– Конечно, нет, – грубовато и коротко ответил я: я по опыту знал, что такое обращение быстрей успокаивает нервничающих родственников и друзей, чем самые вежливые манеры. – Такого быка, как он, не убить царапиной. – На самом деле я совсем не был так уверен, как могло показаться. Его бледность говорила мне, что Хью потерял очень много крови. – Пройдите в комнату ожидания и устраивайтесь поудобней, пока мы заботимся о нем.
Я проверил пульс Хью. Он слабый и слишком частый.
– Мистер Паркер, – продолжал я, – вы бывали здесь раньше. Пожалуйста, покажите леди. – Шепотом Эдит я сказал: – Прежде всего нужно стерилизовать и зашить артерию. Приготовьте все необходимое, пока я осмотрю второго. Вы ведь знаете, где все?
– Да, доктор, – четко ответила она; она бледней, чем полагается сестре с таким опытом и с таким тяжелым пациентом, как Ламберт. – Я помню.
* * *
Она ушла, а я распрямился, чтобы осмотреть второго пациента. Рядом с ним был Паркер. Он сидел в кресле, закрыв лицо руками.
– Что же вы, – укорил я его. – Вы должны выдерживать вид небольшой крови.
Он взглянул на меня; его обветренное лицо под щетиной было зеленоватым.
– Дело не в этом. – Его зрачки были расширены, а в шепоте слышался страх. – Дело не в крови. – Он с видимым усилием глотнул. – Если… док… Может человек ожить, пробыв полгода под водой? Может, изменился?
– Вздор, – фыркнул я. – Откуда у вас такие мысли?
Он медленно, неохотно повернул голову к фигуре на диване.
– Выйдя на свет, я увидел его лицо и… – Словно вздох облегчения оборвал его фразу. – Нет, – продолжил он, – наверно, я ошибся. Это просто бродяга. Просто все это возбуждение…
– Вы правы, – сухо сказал я. – Послушайте. Вон там на нижней полке третья бутылка – виски. Налейте себе. Это лучшее лекарство от вашей болезни.
У меня нет времени на причуды суеверного деревенщины.
– Можно мне тоже немного? – спросил звонкий печальный голос. – Думаю, мне это тоже поможет.
– Конечно. – Я впервые по-настоящему увидел эту девушку. Растрепанная, в мятом платье, но на нее стоило посмотреть.
Рослая, но несет этот рост изящно, и в каждой линии ее тела поющий ритм. Яркое освещение в моей операционной обычно пагубно сказывается на женских чарах, но сейчас он только подчеркивал жемчужный блеск ее кожи, грациозные черты лица. Я неожиданно захотел не быть невысоким и полным, пожалел, что в моей вандейковской бородке седые волосы.
– Вы тоже попали в этот случай? Вы ранены?
– Только немного потрясена. – Она коротко улыбнулась. – И еще синяки. Но ничего такого, что оторвало бы вас об бедного Хью.
– Не будьте как уверены, Энн Доринг. – Я сразу узнал ее. – Потом я вас осмотрю. А пока, если хотите привести себя в порядок, наверх по этой лестнице – там найдете все необходимое.
– Спасибо, я воспользуюсь вашей добротой. Но сначала хочу выпить.
– Я вам налью, мисс», – сказал Паркер с другой стороны комнаты. – Выпью свою порцию и поеду. Марта волнуется, что со мной стало.
Мисс Доринг выпила и вслед за ним вышла из комнаты. Я повернулся, чтобы посмотреть на бродягу.
– Я уже разрезала его пальто и рубашку», – сказала Эдит Норн, когда я подошел. – Чтобы это вас не задерживало. – Компетентная молодая леди. Я не знал лучшей сестры. Мне очень не хотелось посылать ее к озеру, но она заслужила отпуск за трудную зиму, к тому же работа как раз для нее. Только бизнес, и никакой женской чепухи. – Его одежа вся мокрая, она заплесневела и прогнила.
– Сломаны третье и четвертое ребра, – поставил я диагноз, отворачиваясь от дивана. – Кажется, они пробили легкие.
Я нахмурился. Этого не может быть. Если бы это было правдой, парень был бы уже мертв или дергался в агонии. Он не смотрел бы на меня так странно отчужденно; глаза черные бесстрастные, как линзы фотоаппарата.
Торс отчетливо серо-белый; этот цвет ассоциируется с мертвым телом, и помимо углубления в районе ребер, на котором я основал свой предварительный диагноз, в нем есть что-то гротескное. Это слово мелодраматичное, но оно соответствует уродливым искажениям тела.
Возможно, я более четко выражу впечатление от его внешности, если скажу, что похоже ребенок слепил из шпаклевки трехмерную карикатуру на человеческое тело.
Тело его под моими исследующими руками липкое и влажное, напоминает мне давние студенческие годы, когда я впервые препарировал труп. Я был прав, кости под кожей вырваны из соединений, они свободно перемещаются. Стоицизм этого человека удивителен. Под давлением моих рук он должен был бы кричать, но он не произнес ни звука. Я посмотрел на его лицо, думая, не потерял ли он сознание.
Я знал это лицо. Вернее, знал человека, чье лицо было неумело скопировано.
Картотека в моей голове тут же представила данные.
ИМЯ: Илайджа Фентон.
ДИАГНОЗ: Фиброзная опухоль с правой стороны шеи.
ЛЕЧЕНИЕ: Удаление опухоли.
РЕЗУЛЬТАТЫ: Успешные.
ПОСТОПЕРАЦИОННОЕ ЛЕЧЕНИЕ: Еженедельные перевязки, прекратившиеся, потому что пациент утонул 12.11.33.
Я коротко рассмеялся. Неужели я легковерен, как Джетро Паркер, и позволю так на меня подействовать случайному сходству? Это не может быть Фентон. Фентон погиб прошлой зимой в трагедии, от которой содрогнулся весь Олбани.
Холодок побежал у меня по спине. От ключицы до правой стороны нижней челюсти проходит залеченный шрам от разреза моего скальпеля!
IV
Продолжение отчета доктора Кортни Стоуна
Признаюсь, что на короткое время был выбит из научного восприятия мира, и почти поверил, что передо мной привидение, вернувшееся к жизни после девяти месяцев смерти. Потом я увидел, что то, что я принял за шрам, на самом деле бороздка на шее у бродяги. Продолжая приведенное выше сравнение, неопытный скульптор не только изваял подобие Фентона, но попытался изобразить вместе с остальным и результат операции.
Конечно, это совпадение, простое и случайное. Если бы исследователи так называемых психических феноменов помнили, как часто случаются такие совпадения, они бы не делали из себя дураков.
Тем не менее я был благодарен за то, что вмешалась мисс Норн.
– Мистер Ламберт крепко спит, и я готова. Хотите первым заняться им?
– Наверно, так лучше. Он не может выдержать новую потерю крови. – Когда я повернулся, она ждала меня с халатом для операции и стерильными перчатками. – Сможете без моей помощи сделать рентгеновский снимок груди этого парня? – Артериальные зажимы, стерильные губки, иглы для шитья нитями из кишок – все выложено на невысоком инструментальном столике рядом со столом для осмотра. – Хочу посмотреть, что у него внутри, прежде чем что-нибудь делать.
– Конечно, – без малейших колебаний ответила она. – Я использую портативный аппарат и все сделаю к тому моменту, как вы покончите с мистером Ламбертом.
Стенка артерии перерезана чисто, ткань плотная, разрез не расширяется.
Хью Ламберт всегда держал себя в хорошей форме, и теперь это приносило свои плоды. Зашивая рану, я слышал за собой гудение портативного рентгеновского аппарата, щелканье затвора, и, когда я кончил, сестра Норн была рядом, протягивая нужные бинты и ленту.
– Пластинка в ванной для появления, доктор», – сказала она. – Вы будете делать мистеру Ламберту укол от столбняка?
Я снова проверил пульс Хью. Он был опасно слаб.
– Нет. Он может не перенести шок от укола. Он кажется очень слабым. Сделайте анализ крови. Да, и у бродяги тоже, раз вы этим занимаетесь. Пойду в темную комнату и посмотрю рентгенограмму.
Я достал снимок из ванны, промыл его, прикрепил к стеклу специальной рамки для просмотра и включил свет за снимком.
Очертания торса были отчетливо видны. Я разглядел костную структуру, пробитую реберную клетку и колонну позвоночника, следы мышечной и кровеносной систем. Но и все. Где теневые очертания внутренних органов: сердце, легкие, мешок поддерживающей их мембраны, их не было, только темное аморфное пятно.
Если верить этому снимку, мой пациент – только мешок из кожи, поддерживаемый скелетом и набитый чем-то вроде густого желе. Но, конечно, снимок лжет. Надо сделать другой.
Секунду спустя я вышел, и меня ослепило яркое освещение операционной. Потом я увидел выходящую из лаборатории Эдит Норн. Губы ее были бесцветными.
– Доктор Стоун, счет Хью … мистера Ламберта – меньше двух миллионов.
– Фью! – свистнул я. – Это плохо. Я просмотрю список профессиональных доноров, а вы пока определите группу крови.
– Я уже сделала это. И… кровь не соответствует ни одной из групп. Ее сыворотка склеивает кровяные тельца четвертой группы, но этого не делает стандартная сыворотка других групп.
– Должно быть, вы ошиблись. Если вы правы, Ламберт – единственный человек с такой группой крови.
– Не единственный», – сказала она. Меня встревожила дрожь в ее голосе. Атмосфера лагеря, должно быть, отрицательно сказалась на ее профессиональной бесстрастности. – Второй образец, взятый у бродяги, ведет себя точно так же. Я сопоставила оба образца крови – они совпадают.
– Вот и ваш ответ», – сказал я. – Вы дважды допустили одну и ту же ошибку. Сейчас я сам проверю.
Но когда я повторил простую процедуру в лаборатории, я убедился, что она не ошиблась. Только ученый поймет, какое возбуждение я испытал, сравнивая четыре пробирки с образцами, подтверждавшими ее результат. Я уже мысленно писал статью для «Журнала Медицинской ассоциации.»
Но тут я понял, что результат моих испытаний означает буквально смертный приговор для моего друга. Он единственный, насколько известно науке, обладатель такой группы крови, и это становится петлей на его шее. Если в течение получаса ему не сделать переливание крови, его не спасти. А найти для него донора невозможно.
Но такой донор есть. По какому-то жуткому совпадению, по безумной случайной удаче этот донор – бродяга. Я не знал, насколько серьезно он ранен, но я не сомневался, что отнятие у него жизненных сил может резко уменьшить его шансы на выздоровление.
Нет. Это исключено. Принципы медицинской этики запрещают взятие его крови. И все законы тоже. Если он умрет в результате операции, я стану убийцей.
