Артём Март
Шофёр. Назад в СССР. Том 3
Глава 1
Грохнуло так, что у меня заложило уши. Мятый не вскрикнул. Он упал навзничь, спиной ударился в маленькую тумбочку, стоявшую у крохотного окна. С жутким хрустом развалил ее.
Я же машинально упал в сторону, в переднюю комнату. Чувствовал я, как мелкая дробь прошила мышцы на левой руке. После быстрой боли, что пронзила плоть, как игла, наступила другая – ноющая и тупая. Но не очень сильная.
Я тут же отполз к стене, стал подниматься, чувствуя, как скачет в груди сердце от адреналина.
В воздухе, полупрозрачной завесой, расползся пороховой дым. Со стены, куда попала часть заряда, шурша, осыпалась штукатурка. Вопила Екатерина Ивановна.
Глянул я сначала на свою руку. Ткань рубахи над подкатанным рукавом уже набухала кровью. Ни дырок в ткани, ни ранок я не видел. Бил Серый мелкой дробью.
Услышал я слабый стон Мятого. Он был еще живой. Еле шевелился на обломках тумбы. На телняхе его расползалось в области груди и живота большое красное пятно.
– А нечего в хату без спроса ходить! – Ошалевшим ломающимся голосом прокричал Матвей, – какого х*я вы в хату приперлись?! Кто вас звал?!
– Сынок! Сы-но-чка! – Екатерина Ивановна прекратила кричать и теперь просто рыдала на кровати, – да что ж ты делаешь!
Я услышал, как Матвей спрыгнул с кровати. Заскрипели у него под ногами красные половицы.
– Добивать пошел, сукин сын, – прошипел я себе под нос и прислушался.
– Ма! – Крикнул Серый, – тот, второй. Живой он?
Екатерина Серая глянула на меня полными слез глазами. Окровавленной рукою приложил я к губам палец, тихо, мол.
– Ма?! Вот сука… – Прошипел Матвей, – правильно отец говорил, что вас, баб, только в крепких руках и можно держать. Иначе сразу начинаете что ни попадя творить. Вот ты, мам, – продолжил он дрожащим голосом, – молчишь, потому что Землицын живой. Дробь меленькая. Глубоко его шкуру сразу не прострелит. Как вон, у этого…
Екатерина Серая только сильнее захлебнулась в рыданиях от страшных слов сына. Показалось мне, что у младшего просто непорядки с головой. Будто так его Пашка загонял, так затравил, что, оставшись главным мужиком в семье, стал он на всех отыгрываться в три раза сильнее. Да тогда у него шифер и потек… А может, раньше протекал.
– Да вот если ударить в упор, да в голову, – продолжал Серый, – вот тогда получится по-доброму.
В следующее мгновение услышал я, как закашлялся Мятый. Тихо застонал.
– Т-ш-т-ш-т-ш, – зашипел Матвей, – сейчас уже будет и не больно.
А потом грохнуло калиткой. Глядя на то, как во двор вбежал Кашевой, я выругался матом себе под нос. Сейчас и Ванька еще под раздачу попадет. Медлить было нельзя.
На одну только удачу я понадеялся и выскочил из-за угла. Оказался по левую руку от Матвея.
И скажу, что повезло мне. Потому как случилось как раз то, чего я и ожидал. Малой Серый стоял над корчащимся на полу Мятым. Сжимал в руках свое двуствольное ружье. Но сам глядел он в окно, на улицу. Пытался высмотреть, кто же там пришел.
Ну а в следующее мгновение повезло еще раз: как раз когда я выскочил, Серый еще и отвернулся на крик ворвавшегося в сени Кашевого:
– Катя! Мужики! Чего там грохнуло?!
В этот самым момент я и напал на Серого младшего. Навалился на него всем телом, схватил ружье за ствол и ложе. Немедленно раздался второй выстрел. Серый вздрогнул. Вздрогнул и Серега Мятый у нас под ногами. Застонал. Подоспевший к тому времени Кашевой замер в дверях, испуганно уставился на нашу с Серым борьбу.
Когда ружье разрядилось, я просто отпнул Серого от себя. Тот, согнулся вперед и сделал два громких, по деревянному полу, шага. Когда обернулся, держа пустое ружье наперевес, Я тут же вцепился в цевье двумя руками. Стали мы бороться.
Матвей кряхтел. Бледное лицо его покраснело. На нем отразилась злобная ярость.
– Думаешь, – зашипел он, раздувая ноздри своего курносого носа, – думаешь я и без ружья с тобой не разделаюсь?
Я налег. Насилу выкрутил из рук его ружье. Все же был я крепче и сильнее субтильного Матвея. Когда он потерял свое оружие, в глазах Серого блеснул страх, но почти сразу потух. Все потому, что я выкрутил ружье и изо всех сил саданул Матвея прикладом в лицо.
Щелкнуло. Парень мешком упал на пол. Затих, спрятав лицо свое за предплечьем.
– Нужна скорая помощь, – сказал я Кашевому, глубоко дыша, – он в Серегу стрелял.
Кашевой протяжно и испуганно выругался матом.
– Скликай соседей, – сказал я, сжимая ружье, – чужая помощь нам понадобится.
– Угу! – Пискнул Кашевой и тут же помчался на улицу.
Матвей Серый слабо пошевелился. Застонал.
– Не уйдешь, гнида, – сказал я, переломив ружье.
Стреляные гильзы защелкали о пол. Я полез в шкаф в надежде обнаружить там патроны. Почти сразу увидел я на антресольной полке серую начатую пачку. Взял, сколько влезло в ладонь и тут же снарядил в ствол пару. Остальные, не знаю сколько, сунул в карман.
– Если чего удумаешь, – сказал я Матвею, который медленно стонал и шевелился на полу, – дам тебе заряд прямо в упор.
– Мелкий номер, – прохрипел он, стал отплевываться кровью. Потом добавил, – не убьет. Вон, видишь.
Он кивнул туда, где лежал и слабо шевелился Мятый.
– В голову по-доброму получится, – сказал я холодно.
Мятый только странно засмеялся.
– Чего ты вытворяешь? – Спросил я, держа наготове ружье, – никак умом тронутый? А я думал Пашка тот еще тип. А тут вон как выходит.
– Пашка, – он сел на колени, держа руки на бедрах, – дерьмо собачье и никто боле. Я рад, что он сгинул на все четыре стороны.
Мда… Не хило так я присадил Матвею ружьем: вся левая часть его лица была синяя. На скуле пошло рассечение. Кровь покатилась по впалой его щеке.
– Знаешь, – проговорил я, припоминая Катькино лицо, – маловато тебе будит.
Не удержавшись, я подошел к Матвею и дал ему еще раз прикладом. Удар пришелся в то же самое место, но не так сильно. Всхлипнув, он вытянулся назад, растянулся на полу, оставив колени подвернутыми.
– Ну как тебе? – Сказал я, когда он поднялся и сплюнул кровь, – не так уж приятно, когда не ты, а тебя?
Матвей не ответил. Ощупал лицо, стал плеваться кровью.
– Ну чего тут?! – Ворвался в хату Ванька Кашевой.
С ним прибежали какой-то мужик, паренек едва семнадцати лет, да два старика. Все с ужасом уставились на Мятого и на Матвея Серого.
– Встать, – сказал я, наставив ружье и щелкнув курком.
– Не обижайте Катю, – проговорил Матвей гундосо.
– Встать, сказал! – Крикнул я.
Матвей нехотя, или даже с трудом подчинился. Пошатываясь, встал. Под дулом пересел на кровать, бессильно свесив руки. Тогда я разрешил Кашевому с мужиками пройти. Мужики тут же взяли под руки Мятого. Потащили на улицу.
– Катя! Катька! – Закричал Кашивой из передней.
– Ванька! Не трожь ее! – Крикнул я, давай сюда!
Дозвался я его только с третьего раза. Все никак не хотел он от сестры своей отлипать. Потом все же выглянул. Весь трясся Кашевой как осиновый лист. Лицо его побледнело, а пухлые щеки будто бы даже посинели.
– Катьку не трожь, – сказал я.
– Ей в больницу надо.
– Ну и че ты ее? – Спросил я, – повезешь в кузове? Мятому тоже надо в больницу. Так что давай его туда, а к нам скорую и милицию.
Все это сказал я, не спуская с Матвея глаз. Он тоже смотрел на меня как-то ошалело. Так, будто ничего больше и не боялся.
– А Мятый, чтоли не тяжелый? Его, что ли, в кузове?
– Тут выбор небольшой. Вдруг помрет прям щас, – ответил я.
Кашевой помялся немного, но, когда я в очередной раз подогнал его, тот все же побежал на улицу. Прошел рядом с Матвеем сторонясь его как огня. Даже к стеночке прижался.
– М-да, – сказал Серый, – надо было мне крепче держать Катьку в своих руках. Тогда бы ничего и не случилось.
– Ты отлупил ее так, – сказал я, – что может не оклематься.
– Оклемается, – ответил Серый, – батя мамку так бил, что она по трое суток лежала на печи. И ничего, всегда выздоравливала, – он нахмурился, – и у нее сил даже хватило, чтобы батьку в могилу свести. Чтобы Пашку заставить батьку прибить.
– Чего ж ты так баб-то невзлюбил? – Спросил я нахмурившись.
– Потому, как и без них никак, – надул свои ноздри Матвей, – и с ними тяжко. Коль не держать их в ежовых рукавицах.
Что-то показалось мне, что Матвей совсем сдвинутый. Наверное, и правда семья у них получилась калеченная: один брат отца зарубил, да по головам пошел, ища себе выгоды. А другой, младший, и вовсе спятил, пади.
Пришлось мне держать на мушке Матвея еще минут сорок. Только после этого приехал к Серовскому двору милицейский уазик. Знакомые мне уже ребята, что ходили под майором Квадратько, прибежали в хату. Тут же схватили Матвея, да увели.
Скорая приехала позже. И были то уже знакомые мне Марина с Макаром.
– Что-то ты все время, Игорь, попадаешь в разные незадачи, – сказала Марина, когда побитую Катьку медбратья загрузили в их буханку.
– Ничего, – ответил я, – бывает.
Марина оказала мне первую помощь. Оказалось, попало мне в плечо три дробины. Две прошли навылет, практически под кожей. А третьего выходного отверстия Марина не увидела.
– Сделаем тебе перевязку, – сказала она, – покамест. А так, давай скорее в больницу. Надо, чтобы тебе достали эту дрянь из раны. А то мало ли что еще прицепится. Да и остальные ранки надо бы почистить хорошо. В больничных условиях.
Пообещав ей, что пренепременно поеду в больницу, вернулся я в хату.
Екатерина Ивановна все время, пока мы занимались Матвеем и ранеными, сидела на одной из коек неподвижно. Глядела куда-то в стену, да молчала. Вот и решил я спросить, что у ней на душе. Предложить, чтобы не ночевала сегодня в хате одна, а пошла на против, к своякам, к Ваньке Кашевого матери.
– Теть Кать, – вошел я в переднюю, – как вы?
Сидела она все так же без движения. Все также смотрела в одну точку. Блестящие ее глаза опухли от долгого рыдания. Лицо болезненно отекло. Простые ее темные с проседью волосы казались слабыми и изломанными. Нескладной косичкой упали она ей на плечо.
– Все будет хорошо, – сказал я и приблизился, сел на корточки у ее колен, – прошу вас, уйдите с хаты к соседям. К Игнатовым. У них покамест поживите. Сейчас вам сложно будет одной, после всего, что произошло. Присмотр нужен.
Она не ответила. Так и глядела куда-то в стену, поверх моей макушки.
Я вздохнул. Встал и тронул ее легонько за локоток. Проговорил:
– Давайте я отведу вас. Пойдемте, ну? Вставайте, Екатерина Ивановна.
Вдруг она вздрогнула, словно бы проснувшись ото сна. Посмотрела мне в глаза своим больным водянистым взглядом.
– Зачем ты это сделал? – Спросила Екатерина Ивановна.
Глава 2
– Зачем пришел? – Глядя на меня снизу вверх спросила Екатерина Ивановна, – коль уж не пришел бы, остался бы мой сын со мною!
Я нахмурился, глядя в жалостливое лицо Екатерины Ивановны. Скрестил руки на груди.
М-да… Даже после того, что на ее же глазах сотворил Матвей после того, как бил он свою жену, как стрелял в Мятого, держится она Матвейкиной стороны. Материно сердце, иной раз, против всякой головы идет. И понимал я, что бесполезно ее как-то переубеждать.
– За что же ты так со мной? – спросила она тихо, – за что же ты так со мной, Господи! Всех мужиков у меня отнял!
– Пойдемте, – повторил я, – отведу вас в хату к Ваньке Кашевому. Вам сейчас нужна какая-никакая душевная опора. Одной нельзя.
Потянулся я к ней аккуратно. Положил руку на плечо. Екатерина Ивановна, что секунду назад возводила очи горе, зыркнула на меня хищной змеею.
– Не тронь меня! – Отмахнулась она, – не тронь! Уйди! Не хочу я тебя видеть! Не желаю!
Я не стал возражать. Поглядел на эту бедную женщину еще полминутки и пошел на выход. Во дворе я снова погладил беззаботного Фомку и пошел за калитку. Как только вышел наружу, увидел, как бежит ко мне соседка Екатерины Серой, Ваньки Кашевого мамка.
Грузная женщина в косынке узелком назад, раскрасневшаяся, с обеспокоенным лицом, мчалась она через дорогу. Позади, у двора ее, стояла старая копейка. С водительского места вышел наружу седой дед. Лег он локтями на крышу, стал глядеть на нас.
– Игорь! Игорь Землицын?! – Закричала соседка.
– Ну да, – ответил я женщине, – чего случилось?
Та ничего не сказала. Бухнулась передо мною на колени. Уселась прямо на подъеденную индоутями травку. А потом расплакалась.
– Да чего вы? – Не понял я, когда женщина принялась хватать меня за руки и целовать кисти.
– Спасибо! Спасибо, что Катьку мою уберегли! Без вас бы она…
– Да чего вы?! – Вырвал я руки возмущенно, – что творите-то?
Женщина глядела на меня блестящими глазами. Утерла грязноватой рукою накопившуюся у уголка слезинку.
– Как мне тебя поблагодарить? – Всхлипнула она, – ты единственный, кто решился против Матвея пойти. А я боялась! Он так смотрел на меня, что дух с грудки выбивало! Что страшно глядеть ему в ответ! А ты спас ее! Не побоялся!
– Коль хотите поблагодарить, – я опустился к женщине и взял за локти, помог подняться, – так поблагодарите по-человечески, а не вот так.
Женщина смотрела на меня пару мгновений, а потом бросилась на грудь, прижалась.
– Спасибо… Храни тебя Господь, – прошептала она, – теперь уж когда стало все известно всем соседям, нам не отвертеться. Надобно Катьку выручать из этого семейства.
– Не боитесь, – проговорил я, отняв женщину от себя, – что соседи запазорят?
– Я больше боюсь, – она с трудом, громко сглотнула, – что дочка моя не переживеть ихнего с Серым брака. Теперь в два раза сильнее боюсь.
– Все будет хорошо, – кивнул я, – Катя выздоровеет.
Женщина посмотрела на меня теплым, благодарным взглядом. Потом снова прижалась.
– Помогите Екатерине Ивановне, – сказал я, – она там, в хате осталась. Не хочет выходить. Заберите ее к себе на немного. Ей одной сейчас нельзя.
– Заберу, – принялась заверять меня женщина, – обязательно заберу! Не оставлю ее на произвол судьбы!
– Ну и хорошо, – сказал я и вежливо выбрался из объятий женщины, – а мне пара. Еще в больницу надо успеть, да Белку на ночевку поставить.
К девяти утра роса уже почти спала. Все еще теплое, щадящее утреннее солнце высушило травы в лугах и полях, что лежали в низине, под Красной. Вдали, за лесополосой, поблескивал посветлевший после обильных горных дождей Уруп.
Я глядел на реку, серебряной полосой протянувшийся вдали, вдыхал полевой хлебный дух созревшей пшеницы.
Сегодня весь наш шоферский отряд собрался на учения. Ждали мы, пока приедут секретные комбайны, которые, впрочем, уже посмотрел каждый мальчишка в Красной.
Пока мы ждали, прислонился я к Белкиному носу. Отказался от самокрутки, что подсовывал мне шофер по имени Валька Семирикин. Оттого что мало мы общались с этим молодым человеком, не знал он, что я не курю.
После этого как-то задумался я, глядя на солнечные блики, которыми полнилась вдали лента Урупа, вспомнил вчерашний вечер.
Ох и долго же проторчал я вчера в больнице. Врач – дородная строгая женщина за пятьдесят, обработала мои ранки. Наложила повязку. Наказала приходить в отделение раз в день, чтобы менять ее на новую. На мой вопрос про Катьку Серую уклончиво ответила:
– Да не бойся, Игорь. Будет с ней все хорошо.
Дома мать со Светкой подняли вой. Утаить мою рану от них не получилось, и у Мамы чуть было не случилась истерика, когда я честно признался ей, что в меня стреляли из ружья.
С отцом мы долго разговаривали. Обсуждали, что случилось в Серовской семье и вообще, почему я туда полез.
– Смотри, – сказал он мне строго, – когда-нибудь оттяпают тебе нос, если уж продолжишь в чужие дела соваться.
– А у меня по-другому как-то и не выходит, – спокойно улыбнулся ему я.
– Горжусь я тобой, Игорек, – ответил отец, помолчав, а потом вышел во двор, покурить.
– Вон! Едуть! – Выкрикнул кто-то из шоферов, глядя на широкую проселочную дорогу.
– Наши?! Иль Немцы?!
– Красные!
– Знач наши!
– А ежели немцы тоже на красных?! Кто видал ихние комбайны?
Шоферы, что до этого разбились в маленькие группки: кто сидел на солнышке, у машин, кто болтал о том о сем, став лицом к полю, собрались вместе. Пошли к дороге. Из тех шоферов, с которыми я общался, были тут Титок, Сашка Плюхин ну Васька Ломов. С остальными был я знаком, да толком и не говорил никогда. Много нас было в гараже.
Я оглянулся к самосвалам, стоящим рядком у поля. Всем раздали новые машины на время соревнований. Несмотря на, это Белка со своей сине-белой головой практически не выделялась среди таких же сине-белых сто тридцатых зилов. Издали так и вовсе не отличишь. А немец и подавно не сможет.
Я отпрянул от Белки. Пошел к дороге вместе с остальными.
По широкой насыпи, по обе стороны, от которой пролегли убранные поля, спускалась к нам механизированная колонна. В голове ее шла белая Волга. За ней следовала Нива. А дальше ехали красные высокие комбайны.
Без труда угадывал я в них Енисеев, которые повсеместно появятся в колхозах страны только через пять лет.
Шли к нам похожие на комбайны Нива, но более массивные машины. Красная их шкура была чистой, без надписей, названий, номеров. Была на ней одна лишь только краска. Вытянутые и широкие кабины глядели на нас большими ветровыми стеклами. Более широкие, чем на Нивах молотилки, покачивались, пока мощные передние колеса валко катились по землистой дороге.
– Мда, – сказал Титок и прикрыл глаза ладонью от солнца, – сдалека так просто не отличишь. Красный, что и Нива. Такой же квадратный, что и Нива.
– И реактивных двигателей нету. Насвистел нам все Боевой, – вклинился кто-то, и все шоферы рассмеялись.
– Там, наверное, – проговорил Васька Ломов, – самое главное все внутре находится.
– Наверное, – поддакнул Сашка Плюхин.
Комбайны медленно подъехали к нашей стоянке, завернули на прокос. Выстроились перед самосвалами. Волга съехала дальше, под кусты терна, что росли рядом с дорогой. Нивы, которых было две: передняя и задняя, стали возле грузовых наших машин.
Из нив повыскакивали какие-то незнакомые мне мужики. Из Волги же вышла комиссия в составе Аллы Ивановны, Николая Ивановича Егорова и Евгения Герасимовича Вакулина. Чиновники оглядели поле. О чем-то поговорили. Потом пошли к комбайнам.
Туда же побежали и двое с нив. Как я понял, были то инженер да какой-то опытный комбайнер, что уже имел дело с этими новыми машинами. Остальные двое были простыми водителями с колхоза. Остались они при своих нивах.
Комбайнеры повыпрыгивали из Енисеев. Собрались кучкой, слушая наставления инженера, который активно размахивал руками, бормотал что-то торопливо, указывал на поле.
– Ну что, товарищи! – Начала Алла Ивановна, когда после комбайнеров подошла к нашему отряду, – готовы вы к началу ваших двухдневных учений?
– Готовы, – пожал плечами Титок.
– Готовы.
– А чего ж нам быть неготовыми? Чего мы, под комбайнами не ходили?
– Ну да! Уж который год. Тут много ума не надо.
Алла Ивановна повела колким своим взглядом по всем нам. Задержалась на мне, сузила глаза. На этот ее взгляд я только ухмыльнулся. Скрестил руки на груди. Поморщился от боли в плече, но не разъединил рук.
– А что это у вас, товарищ Землицын? – Нахмурилась Алла Ивановна, – повязка?
– Травмировались? – Егоров, с обеспокоенным лицом, слегка склонил голову набок.
– Ага, – пожал я плечами, – травма на производстве.
Комиссары переглянулись.
– Да как же это вы? – Растерялась Алла Ивановна, – как выступать-то вы собрались с искалеченной рукою? Сможете?
– Игорь, – улыбнулся Вакулин, – рука, я вижу, у тебя гнется. Рулем крутить можешь?
– Могу, – улыбнулся я, – а чего бы не мочь?
– А на малой скорости? Насилу можешь?
– Конечно!
– Ну тогда, – сказал Вакулин, у вас, Алла Ивановна, нету поводов для беспокойств.
Алла Ивановна поджала свои краснющие губы. Отвернулась так, будто надо ей пару мгновений перевести дыхание. Потом глянула на Вакулина.
– Есть. Еще как есть! Он же травмирован! А как же его такого на глаза нашим гостям показать? Это же катастрофа! Ужас! Кошмар!
– И чего тут кошмарного? – Пожал я плечами.
– Вы не понимаете! Советская команда должна показать высокий класс!
– Так мы и покажем, – улыбнулся я, – чего эти немцы, любоваться на нас будут, что ли? Им дело надо показать. А это мы можем. Да, мужики?
– Ну да!
– Ага. А чего тут? Дело привычное!
– Ну!
Шоферы загалдели, поддержали меня словом.
– Настроение боевое, – заулыбался Вакулин, – а чего вам еще надо, Алла Ивановна? Или распорядитесь их причесать да побрызгать тройным одеколоном?
Шоферы грянули дружным смехом.
– Ну вот и я того же мнения, – улыбнулся я, – отработаем как надо.
– Мда, – Алла Ивановна немного помялась. Поправила пышную свою прическу, – сейчас я вам расскажу о том, что от вас будет требоваться на учениях. Как вам предстоит работать.
– Да чего мы, – развел руками Титок, – под комбайном не ходили? И так все знаем!
– Таков регламент учений, товарищ Титков, – строго сказала Алла Ивановна, – надо мне его соблюсти от и до!
– Ой, – отмахнулся Вакулин, – давайте, Алла Ивановна, без вашей этой канцелярщины. Чего тут сложного? Перед вами профессионалы, а вы с ними как с детьми возитесь! Чего они не знают, с какой стороны к комбайну подъехать?
– Евгений Герасимович! – Возмутилась Алла Ивановна, – вы подрываете мой авторитет перед всем отрядом!
– Вы сама его подрываете, – хмыкнул Вакулин, – а тут все просто, – Вакулин посмотрел на нас, – соревнования будут проходить в три этапа, но вы будете участвовать только в одном, потому как остальные два проводятся в лабораторных условиях, когда зерно, собранное нашими и иностранными машинами, будут изучать на целостность и сорность.
– А какой наш? – Спросил я.
– Сбор на скорость нескольких зерновых культур, – опередил Вакулин Аллу Ивановну, которая уже открыла было рот. Ваша работа тут освобождать бункера, да переправлять урожай на ток. Тихо, спокойно, дисциплинированно. Вот, и дело с концом!
– А зачем тогда ученья? – Спросил Сашка Плюхин, – все ж и так ясно!
– А учения, товарищ Плюхин, нужны чтобы… – Осекся Вакулин, поглядел куда-то вдаль.
– Это что за машина? – Нахмурилась Алла Ивановна, – я же дала распоряжения, лишних машин в этот район не направлять!
Все обернулись. По широкой дороге, по которой десять минут назад прошла колонна комбайнов, мчался, поднимая пыль, пятьдесят второй газон. Когда приблизился он так, что смог я рассмотреть, кто сидит в кабине, то сказал, с улыбкой потирая шею:
– Кажется мне, что пришла эта машина по мою душу.