Артём Витальевич Руснак
Сборник ужасов

Полная версия

Друзья на веки

Мир для меня – это серые стены комнаты, которую я делю со своими друзьями. Их мало у меня, но они всегда рядом со мной и я всегда могу с ними проводить время. Они появились у меня не так давно, где то около недели назад, когда мои родители очередной раз бросили меня одного в грязном, неубранном, с кучей разного мусора и дешёвыми бутылками алкоголя дома.

До появления моих нынешных друзей, я был для вех изгоем, порой даже невидимкой. В школе издевались надо мной, называли слабоумным и слабаком. Они правы, я боюсь их. Руки дрожат, когда пытаюсь ответить, слова застревают в горле. Мне кажется, что они видят мои мысли, знают о моих страхах.

Я пытался рассказать родителям, но им было всё ровно на меня, для них были важны собутыльники, которые почти каждый день приходили к нам в гости или родители уходили к ним на несколько дней. Я не знаю родительской любви, я с самого детства жил в тени чужого равнодушия, которая заполняла каждый уголок моей жизни. В доме, где я рос, всегда царил вечный сумрак пьяных криков и разбитой посуды. Родители опутанными цепями алкогольной зависимости, видели меня обузой, источник лишних проблем. В школу я ездил очень редко, так как сама школа, в которой я учился находилась в другом посёлке и из за плохих дорог, я не мог ездить на учёбу и не хотел. Учителя там все злые и самовлюблённые.

Тем вечером, когда мои родители очередной раз бросили меня и ушли к своим друзьям, я сидел посреди кучи хлама разбросанный по всему дому, обхватив колени руками. Бутылки от пива, пустые пакеты, ящики, грязная одежда с помоек и окурки – всё это было моим единственным окружением. Я заглянул в очередной пакет, перебирая грязные салфетки, грязные упаковки из под всякой еды и обрывки газет. Мне так хотелось найти что-нибудь интересное, что-то, что могло бы стать моей игрушкой. Не то чтобы у меня было много выбора. В этом доме всё давно превратилось в мусор. Вдруг, под слоем газет я нащупал острый шприц и не успев среагировать, укололся об него. Было больно и не приятно, у меня из указательного пальца пошла кровь. Что бы не пачкаться собственной кровью, я высасывал её с пальца. Я видел это как делают другие при повреждения пальца и тем самым пытаются остановить кровь.

Утром я увидел сыпь по всему телу и чувствовал легкий зуд, покраснения, словно от солнечного ожога, но без боли. Я думал, что это аллергия на что-то, может быть от фруктов на столе, которые родители принесли ещё неделю назад с очередной пьянки, но попробовать я их смог только вчера вечером.

Но на следующий день покраснения превратились в бурые пятна, которые покрывали всё тело. Они шелушились, словно старая краска на заборе, и под ними виднелась розовая, будто свежая, плоть с непонятными отростками, похожие на красные толстые нитки. Это было странно, неприятно, но… захватывало. Они были интересными для меня, особенно самый длинный, возле правого плеча. При прикосновении, он начинал быстро шевелиться в разные стороны, при этом я испытывал лёгкую щекотку в области предплечии. К вечеру он стал толще других с ярко бурой окрасом. Так появился у меня первый друг, которого звали Джимми, в честь червячка Джимми из мультика, который раньше видел по телеку. Не смотря на страшный зуд и боли, когда задевал те торчащие нитки из моего тела при очередном чёсе, я игрался с Джимми. Он был самым дружелюбным со мной и единственный, кто не причинял мне боль при прикосновении. Я любил наблюдать, как он пытается выскользнуть с моих пальцев, когда зажимал его в руках. Джимми пытался сжаться обратно в плечо, но с улыбкой на лице, я ему этого не давал.

Моя кожа продолжала меняться. Болячки становились ярче, а под ними пульсировала странные, тёплые шевеления чего то необычного. Через пару дней у меня появился второй друг. Он был нечто поистине уникальным – опухоль на спине, похожую на вздутый шарик. Опухоль пульсировала, словно сердце, из неё исходили едва слышные щелчки и гудения. Я был в восторге от неё!!! Я ощущал как мы с ней связанны. Я любил гладить её и всегда пытался понять её язык. Но к сожалению, поздно ночью, она исчезала, уходила глубоко в спину, её уход я всегда чувствовал. Было всегда больно, но я привык и не расстраивался, ведь утром она опять возвращалась!!! С каждым днём я был счастлив!!! Я был не один, со мной были мои верные друзья. Я любил с ними проводить время и каждый раз затеивал с ними новые развлечения. Они были разные. Ложился в грязную ванну заполненная холодной водой и любил наблюдать как торчащие отростки из моего тела начинали быстро шевелиться в разные стороны, а Джимми пытался словно выбраться с моего плеча. А подружка на спине выпускала маленькие пузырьки. В темноте, я чувствовал как мои многочисленные мини друзья вместе с Джимми пытались спрятаться глубоко под кожу, но я резко включал свет, тем самым обманывал их и смеялся над ними.

Но однажды у меня появился злой товарищ. Я не мог его назвать другом. Он дурно пах и постоянно вызывал ощущения жжения на шее и выглядел не знаю даже как описать, но там были много противных для меня пупырышек с волосками торчащие из много глубоких маленьких дырочек. Я даже не мог с ним нормально поиграть. При каждом прикосновении он начинал тихонько шипеть, волоски в так движения моей руки агрессивно вскакивали и синхронно двигались в сторону моего пальца, если они были рядом с ними, из дырочек что то вытекало грязное, противного цвета, похожий на гной и мерзко пахло. Такой друг мне был не нужен и я решил поскорее от него избавиться, побежав на кухню за кухонным ножом

Тёмные следы забвения

Её ум увлекается в мир мрачных сценариев. Она представляет, как извращёнными способами избавляется от нежеланного ребёнка, не зная кто его настоящий отец. Она много раз представляла, как топила своё чадо в ванной, как оставляла его на улице в холодную погоду или просто душила.В глубинах человеческой души, где обитают самые тёмные страхи и желания, пробуждаются мысли, которые прячутся от света и здравого рассудка. Эти тернистые образы, как призраки, вызывают муки совести и одновременно притягивают, словно магнит. Мысли о совершении ужасных дел становятся неумолимым шёпотом, который застревает в сознании, предостерегая от хрупкости морали. Иногда кажется, что эти мысли являются отражением подавленных духом страстей, жаждой мести или сильной тоской. Они зреют в тени повседневной жизни, ожидая момента, когда человек избавится от пут общественных норм. В такие моменты легко забыть о последствиях, и страх неожиданно сливается с соблазном. Но стоит лишь на мгновение столкнуться с реальностью своих желаний, как возникает вопрос: кто я на самом деле? В желании следовать своим тёмным импульсам кроется угроза утратить самого себя. На этой грани возникает конфликт – между привычной моралью и губительной свободой, где каждая мыслишка может обернуться катастрофой. В ту ночь, когда тишина в доме казалась слишком громкой, мать одиночка сидела на краю кровати, прижимая колени к груди. Её взгляду открывалась комната, полная игрушек, но каждая из них вызывала лишь раздражение. Младенец спал в колыбели, мирно посапывая, а в её голове бурлили мысли, от которых хотелось кричать. Каждый крик, каждое требование – словно остриё ножа, вонзающееся в её измотанную душу. «Как было бы хорошо избавиться от этой твари», – проклинала она в своих мыслях, визуализируя способы, как ускользнуть от этой жизни. Чёрные фантазии проникали в её разум: по ту сторону реальности, где она могла бы хоть на мгновение ощутить себя свободной. Ударить, бросить, оставить, убить… Но каждое из этих "решений" находило противодействие в её сердце, напоминая о беззащитном существе, что зависело от неё. Глубокий вздох вырвался из её груди. Она знала, что эти мысли лишь отражение её страха и отчаяния. Осознавая, что лишь сразится с тёмным зеркалом своих эмоций, она старалась найти надежду в утреннем светении и мягком взгляде ребёнка, который, возможно, когда-нибудь станет её спасением. Но страшные мысли пытаются овладеть девушку, словно тёмный облак, нависший над её сознанием. Каждый день она просыпается с тенью тревоги, которая растет с каждым мгновением. Боязнь потери контроля над собой наполняет её сердце волнением, и она оказывается в ловушке собственных страхов.

В ту ночь город спал, не подозревая о трагедии, разыгравшейся на его окраине. А девушка на балконе осталась одна на едине со своим выборомВ ту беспросветную дождливую ночь, когда холодный ветер бился в окна, на одиннадцатом этаже старого панельного дома, в квартире с выцветшими обоями и потрескавшимся паркетом, лишённая разума, на балконе стояла молодая девушка восемнадцати лет. Её глаза будто запечатлены во мгле. Ветер играл с её волосами, поднимая их в водоворот бессмысленных мыслей. В её глазах, обычно полных жизни и искры, теперь царила пустота, а руки дрожали от напряжения, держа в руках сверток с дрожащим плачущим ребёнком. В этот момент, в порыве бесконечного отчаяния и непонимания, она подняла его над периллами, как будто искала в этом жесте освобождение, как будто это была единственная истина, которую она могла постичь. Внутренний конфликт разрывал её на части: страх перед будущим, чувство вины и растерянности буквально захлестнули её. Каждый вскрик малыша отзывалось болью в её сердце, но реальность была слишком тяжела. Она вспомнила себя в прежнем, беззаботном времени, когда жизнь казалась яркой и полной. Теперь же была безысходность, которая усугубляла её страдания. Она закричала, её голос разорвал тишину, и в этом крике содержалось всё: страх, любовь, безумие. Младенец в её руках был не просто ребёнком, а символом её собственного разорванного существования, единственным узлом, связывающим её с миром, который она больше не могла понять. И в тот миг, когда она швырнула его за балкон, время остановилось. Ветер унес её крик в бездну, и она почувствовала, как реальность начинает трещать по швам. Позади неё осталась квартира, полная разорванных надежд и цифровых шаблонов жизни. Она проступила шаг назад, но её разум, оказавшийся в плену собственных страхов, толкал её вперёд. Младенец, падая, казался ей замедленным кадром – эта сцена запечатлелась в памяти, как последняя надежда на свободу. Внезапно всё вокруг обрелось в серых тонах: крышу соседних домов, силуэты прохожих, которые даже не заметили драмы, разворачивающейся на высоте одиннадцатого этажа. В глазах девушки мерцал бред, который пытался преодолеть тьму. Она снова вспомнила о материнстве – о том, как оно наполняло её душу радостью, но также и ужасом ответственности.

Кровавый Хроникёр

Когда все было кончено, рука, державшая меня, опустилась. Я остался лежать на алтаре в луже крови покрытый ею словно кровавым плащом.Внезапно, охваченный нездешней силой, я проснулся. Мир предстал передо мной в резких, холодных красках. Я чувствовал себя… живым. Нет, не так – осознающим. Моя сталь, прежде лишь бездушно отражавшая свет, теперь пульсировала, реагировала на каждый шорох, каждый запах. Я был ножом, но не обычным, а ритуальным, с красивыми мистическими узорами. Черный ритуал, о котором я узнал впоследствии, подарил мне сознание, но не дал ответов. Для чего я нужен? Как мне жить? Мое лезвие, прежде послушное руке человека, теперь жаждало действия, но действие какого? Моя сталь, отражала искаженное лицо мужчины, держащего меня в руке. Его глаза, красные от ярости, смотрели сквозь меня, сквозь мир, будто видя только ту точку, где жизнь человека вот-вот оборвется. Я чувствовал его хватку, напряженную, несокрушимую. Моя рукоять, теплая от его руки, передавала мне всю силу ненависти, всю боль, которую он хотел выплеснуть. Я словно становился частью его души, но при этом оставался холодным, бесчувственным инструментом. Я слышал шепот, тихий, пронзительный, словно из далека. Это был голос разума, пытающийся пробиться сквозь завесу ярости. Но разум был слаб, а ненависть была сильна. И вот он, этот человек, сжимающий меня в руке поднял меня высоко над своей головой. Я почувствовал, как воздух вокруг меня замер, как время остановилось. В этот миг я понял, что моя судьба, моя природа – быть орудием, но не выбирать цель. Я могу резать, колоть, проникать, разделять, разрушать, но не могу решать кого. Я видел ужас в глазах жертвы, видел отчаянную борьбу за жизнь. И в этой борьбе я чувствовал свою собственную беспомощность, свою собственную трагедию. Я был орудием, но не виноват в том, что происходит. Я – лишь сталь, холодная и бездушная. Но в то же время, я чувствовал себя частью чего-то большего, частью этой драмы, этой борьбы добра и зла. И хотя моя роль была пассивной, я был свидетелем всего, что происходило. Я у видел ярость и безумие в глазах мужчины, проводившего кровавый ритуал. Он не ожидал, что я проснусь. Не хотел этого. Но я был уже здесь, в этом мире, с этой новой, пугающей свободой. Мужчина в черном одеянии мантии словно почувствовал меня, но не чего не сказал, а только с большой силой ударил мною свою жертву. С каждым движением руки, каждый нерв, каждое сухожилие, каждый сосуд, через которые я проходил, с каждой каплей теплой крови, которая оседала на моем лезвии, я чувствовал все больше отвращение к тому, что творил. Я был лишь инструментом, но мог чувствовать боль, которую причинял.

Я останусь на алтаре, пока не придет время для нового ритуала, для новой истории, которую мне предстоит увидетьНочь окутала храм густым мраком. Моя ледяная сталь ощущала каждый вздох ветра, проникающий сквозь щели в древних стенах. Я лежал неподвижно на алтаре, холодный свидетель тайных ритуалов. Весь день я видел, как мужчина, одетый в черную мантию с капюшоном на голове, суетился в комнате. Он читал замысловатые молитвы, окуривал храм дымом благовоний, украшал алтарь цветами, человеческими костями и свечами. Я чувствовал его волнение, слышал шепот его молитв, пропитанных тоской и отчаянием. Когда последние лучи заходящего солнца погасли, он зажег факелы. Их мерцающий свет плясал по стенам храма, озаряя мрачные углы, а затем, словно живой, перетекал на меня. Я увидел себя в этом свете – холодный, блестящий, опасный. Парень подошел к трупу лежащий рядом, взял его на руки и пошел к тайному ходу, ведущему возможно в подземелье. Длинная тень от его тела скользнула по полу, как призрак. Он вернулся, неся на руках завернутый в белую ткань труп. Он положил тело на алтарь рядом со мной. Моя сталь почувствовала его близость, холодную тяжесть мертвого тела. Парень начал читать молитвы, его голос дрожал, слова сливались в протяжный стон. Он просил у богов прощения, просил о покое для умершего. Весь дом храма наполнился скорбью. Я видел слезы парня, слышал его рыдания, чувствовал тяжесть его горя. Ночь тянулась бесконечно. Наконец, закончил свою молитву, он закрыл глаза, склонил голову и долго сидел так, неподвижно. Когда первые лучи рассвета прорезали тьму, он поднялся и ушел, оставив меня наедине со смертью. Ночь была свидетелем его отчаяния, но я, нож, видел все. Я видел боль парня, его любовь к умершему, его веру в богов. И я знал, что моя роль в этом трагическом спектакле – быть молчаливым наблюдателем, хранителем тайны.