Ася Алкимова
Фокусник
Макс округлил глаза и бросил на меня умоляющий взгляд. Я покачала головой. Я была очень рада, что Яна кричала не на меня, и хотела, чтобы так оно и оставалось.
– Родная, ну что ты… – начал Макс.
– Дебил! – Взвизгнула Яна, – Все вы дебилы! Сволочи, ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!!!
– У тебя не ПМС ли случаем?
Яна взвыла что-то очень грубое и разрыдалась.
– Я больше не могу, я больше не могу, – причитала она сквозь всхлипывания, – Я реально больше не могу…
Постепенно она успокоилась. Влад отвел ее на улицу, чтобы выкурить косячок, и обратно они не вернулись. Мы с Максом остались одни на кухне, где теперь стало пусто, тихо и одиноко. Макс упрямо молчал, и я заговорила первая.
– Что ты обо всем этом думаешь?
– О Яне? Да ПМС у нее.
– Макс. Серьезно.
– Я думаю… – начал он, – Я думаю… что это конец.
– Конец чего?
– Кухни. Свиты. Вардана. Нас?
Заметив, что я удивленно смотрю на него, Макс спросил:
– А что, ты так не думаешь?
– Нет. Он что-нибудь придумает.
– Ну-ну, – протянул Макс.
А пока Вардан думал, мы терпели. Хуже всех был Джонни. Тот самый Джонни, который чуть было не разгромил «Зигги», тот Джонни, на которого жаловался Саймон. Он был предводителем торчков, самым громким, самым жалким, самым грязным и самым наглым из них.
Это был худой, высокий и злобный англичанин лет тридцати пяти, который, видимо, еще до становления героинщиком, был уже отвратительным человеком. Судя по его жилистой фигуре, бритой голове и привычке всегда носить армейские штаны и ботинки, он когда-то был военным. Теперь он скитался по заброшенным домам и крытым галереям, бездомный, обтрепанный, грубый, всегда готовый затеять драку ради очередной дозы, всегда голодный, с сумасшедшими глазами наркомана. Он ошивался под нашими окнами и орал на всю улицу:
– Чува-ак, у меня есть деньги!! Чувак, я достал деньги, спускайся!! Накорми папочку!
Денег у него никогда не было, но всегда был нож в кармане и отчаяние на лице.
Сначала Вардан игнорировал его, как игнорировал всех нежелательных клиентов. Но это не сработало. Джонни становился все настырнее с каждым днем. Если ему удавалось пробраться в подъезд, он творил все вообразимое и невообразимое, пытаясь привлечь внимание Вардана. Он гадил в коридоре, он расписывал стены кухни непристойными словами, он бил и ломал все, что попадалось ему под руку, все это в безумной надежде, что Вардан отдаст ему наркотики задаром, просто чтобы отвязаться.
Вардан упрямо не обращал внимания на его немыслимые проделки, но это было неважно. Джонни не понимал слов, не принимал договоров, не заботился ни о чем, кроме героина. Как-то раз Вардан попытался прогнать его, пригрозив полицией. Джонни инфернально расхохотался и сообщил, гадко подхихикивая, что в таком случае сообщит господам офицерам, чем занимается «мистер Уорден», и тогда «мистеру Уордену и его шайке» придет безвременный конец. Вардан презрительно отвернулся, но я успела заметить легкий испуг на его лице.
В городе к весне подстригали деревья. Огромные зеленые ветки кленов тяжело падали на землю, как подстреленные животные, и оставались лежать, конвульсируя на ветру, до следующего утра, когда за ними приезжал грузовичок и увозил их, еще свежие и пахучие, на свалку. По всему городу, как капли крови, лежали кленовые листья. Ветер носил их по улицам и с упреком кидал в лица прохожим.
Джонни постоянно околачивался у дверей. Он старался быть как можно ближе к Вардану, наверное, на всякий случай. Больше его нигде не ждали.
Но он не сидел тихо, о нет. Он выл и визжал, как будто его каждую секунду убивали. Когда я оставалась на ночь, он не давал нам спать. После нескольких таких ночей стало ясно, что он делает это нарочно, надеясь, видимо, что меня разжалобить будет проще. Через неделю его вопли стали мне сниться. Я просыпалась посреди ночи, так резко, как будто кто-то толкал меня, тяжело дыша и с колотящимся сердцем.
И я уже не была единственной, кому он действовал на нервы. Проворочавшись с полночи, Вардан вскочил и сбежал вниз.
– Да уберите его кто-нибудь отсюда! Хоть пристрелите, сделайте с ним что угодно, чтобы я его больше не слышал!
Макс замялся, видимо, не зная, насколько серьезно воспринимать такой приказ.
В маленьком городе некуда убежать. Если кто-то хочет вас найти, он найдет. Джонни был везде.
Приблизительно через месяц после начала этой фантасмагории Вардан договорился увидеться в Саймоном в одном из шумных оксфордских пабов. Внутри было жарко. Ярко горели лампы, гул и гам ударяли в голову сильнее, чем пиво. Саймон помахал нам с одного из столов, мы подошли. Я почувствовала легкую, едва заметную перемену в тоне и настроении встречи, какую-то снисходительность Саймона, которая была бы неуловимой, если бы не то удовольствие, которое он извлекал из нее. Весь его вид как будто говорил «А я ведь предупреждал тебя, а ты не слушал, а я все знал загодя, и все предвидел». Мне это было противно. Я не знала, и до сих пор не знаю, о чем они говорили. Но через неделю Вардан ненадолго отлучился, и вернулся, неся в кармане пальто вещь, подобные которой я никогда раньше не встречала. Это был пистолет. Настоящий, пневматический пистолет, испанская «Астра», которой пользуются полицейские, крупнокалиберная, тяжелая, и невыразимо страшная «Астра».
Как ни хладнокровно относился Вардан к своей власти, он все-таки не смог преодолеть искушения похвастаться пистолетом перед свитой. Это было что-то совершенно непривычное, что-то из фильмов и книг, но никак не из настоящей нашей жизни. Даже для Вардана такое наглое нарушение закона было в новинку.
– Это только на всякий случай, – объяснял он нам, столпившимся вокруг стола, на котором возлежал диковинный предмет, – Я не собираюсь им пользоваться.
Влад смотрел на жуткую железяку с нескрываемым восхищением. Макс – с недоверием, Яна с опаской. Я пыталась воскресить в памяти те крупицы знаний, которыми обладала об оружии. К моему облегчению, специалистов среди нас не было. Все молчали, стесняясь заговорить.
Наконец Яна спасла нас от необходимости самим задать какой-нибудь глупый вопрос. Она сказала:
– А оно стреляет?
Все облегченно засмеялись.
– Очень вероятно, – ухмыльнувшись, ответил Вардан.
– А ты пробовал? – Поинтересовалась Яна, кончиком указательного пальца осторожно потрогав пистолет, как будто опасаясь обжечься.
– Нет, – честно признался Вардан.
– А ты знаешь, как? – Спросила я, вдохновленная Яниным примером, и больше не опасаясь выглядеть дурочкой.
– Я представляю, – уклончиво ответил Вардан.
– Чай не бином Ньютона, – хмыкнула я.
Все обернулись на меня. О биноме Ньютона компания имела не большее представление, чем об огнестрельном оружии.
– А патроны есть? – Спросил Макс, оживляясь.
– Есть.
– А какие?
– Девять миллиметров.
Яна пихнула меня в плечо.
– А девять миллиметров – это длина или ширина?
– Толщина? – Шепотом предположила я.
– А-а…
– А пошли постреляем? – Предложил Макс.
– Что, на улицу?
– Ну нет конечно. В лес куда-нибудь.
– Пойдем, – неожиданно легко согласился Вардан.
Видно, ему было так же любопытно, как нам. Макс бросил в рюкзак пластиковую коробочку с патронами, напомнившую мне новогоднюю батарею фейерверков, Влад выудил откуда-то старую картонку, которая должна была служить мишенью. Мы долго решали, кто же понесет пистолет. С одной стороны, ужасно хотелось пройти по улице города с настоящим оружием в кармане. С другой стороны, всем нам было ровно настолько же страшно, насколько любопытно. Наконец, мы пришли к соглашению, что «Астру» понесет Вардан, в качестве ее (относительно) законного владельца и хозяина.
Он сунул ее во внутренний карман пальто, и мы отправились в лес.
Мы старались отойти как можно дальше от всех признаков цивилизации, но в Англии это сделать непросто. То тут то там из унылых сумерек короткого зимнего дня вырастали дома, изгороди, мусорные баки, проявлялись тропинки и дорожные знаки. Нам все казалось, что мы забрались недостаточно далеко, и мы шли вперед и вперед, петляя по полям и рощам, пока наконец не оказались в приличном удалении от последней прилегающей к Оксфорду деревеньки. Минуло больше получаса с тех пор, как мы прошли последний виденный нами дом, и мы решили, что двигаться дальше не имеет смысла – мы рисковали пересечь необитаемую местность и оказаться в следующем поселке.
Мы свернули с дорожки, прошли несколько сотен метров по редкому полупрозрачному лесу, и остановились на небольшой поляне.
– Тут? – Спросил Макс.
– Давай тут.
Влад спотыкаясь проследовал на другой край лужайки, чтобы установить мишень. Яна дергалась и заметно нервничала, оглядываясь по сторонам. Мне тоже было не по себе.
– Надо было наверное ночью идти.
– Не, – резонно возразил Влад, – Ночью не видно. Мало ли во шо попадешь.
Ох, думала я, а если нас кто-нибудь увидит? А если какому-нибудь фермеру, или ботанику, или собачнику не сидится дома? А если услышат выстрелы? А если мы, как ни была низка вероятность этого, случайно выстрелим во что-нибудь живое? А если…
Вардану опять предстояло стрелять первым. Он на удивление ловко вынул из рукоятки пистолета магазин; немного покрутив его туда-сюда, он разобрался, как вкладывать патроны – мы все наблюдали на почтительном отдалении – и не прошло и пары минут, как он уже стоял, держа Астру на вытянутой руке и подслеповато разглядывая намалеванные на картонке круги.
– Двумя руками возьми, – посоветовал Влад, правда, довольно нерешительно.
Вардан и бровью не повел. Грохнуло, как мне показалось, на весь лес, и на все окружавшие нас деревеньки. Эхо разлетелось вверх и по сторонам, тревожно завопили перепуганные вороны. Легонько завоняло горелым.
Из пистолета вылетело что-то темное и маленькое, и покатилось по траве.
– Ой, – вздрогнула Яна, – это пуля?
– Наверное, гильза? – Отозвалась я.
– А-а…
Вардан, как выяснилось, даже не промазал мимо картонки. Слегка обгоревшая дырочка виднелась на самом ее краю, но это все-таки было значительно лучше, чем мы ожидали. Следующими стреляли Макс и Влад (оба попали в мишень, хотя и еле-еле), дальше подошла моя очередь.
Я нерешительно двинулась к Максу, который протягивал мне оружие, держа его, как полагается, за ствол. От необъяснимого страха и предвкушения чего-то необычного у меня зверски тряслись руки.
– Э-э, – покачал головой Макс, – ты меня-то не пристрели, пожалуйста.
Рассматривая пистолет, глядя, как забавляются им другие, я не могла справиться с легким омерзением. Как ни увлекательна было наше новое развлечение, все же «Астра» была оружием, вещью, предназначенной для того, чтобы убивать. Причем вовсе не так благородно и романтично, как, например, клинок, а куда проще, и куда эффективнее. Это была очень страшная штука, и, вместе с любопытством, она вызывала у меня напряженную брезгливость, и то беспокойное чувство, которые англичане называют unease, и которое по сути есть не совсем страх, но скорее нервная настороженность. Я протянула руку и взяла у Макса пистолет.
Он оказался гораздо тяжелее, чем я представляла, и гораздо теплее. Нагретый то ли ладонями предыдущих стрелков, то ли отдачей от недавних выстрелов, он почти что пульсировал у меня в руке, отзываясь на мое собственное возбужденное сердцебиение глухими и гулкими ударами крови о металл. Еще он был ужасно тяжелым, и я подумала, что мои ожидания, наверное, основывались на пластиковых репликах, в которые я без особых раздумий играла в детстве, с гиканьем и воплями носясь по дворам, и выпуская бессчетные пластиковые пульки в птиц и одноклассников. Мне понадобилось с полминуты, чтобы вполне осознать, что я держу в руках не реплику. Я опустила руку, потом снова подняла, и неожиданно для самой себя понюхала ствол. Он пах кисло и тревожно, пах железом, потом, гарью и войной, ужасающе, удушающе.
Я вспомнила, как еще в далеком детстве в канун празднований Дня Победы на всей Тверской, до самой Красной Площади стояли танки. Я была совсем близко от них, и они произвели на меня острое, гнетущее впечатление. Они были страшными, нет, даже Страшными. Они были символом войны, символом горя, не было ничего отвратительней и жутче.
Я положила указательный палец на курок и направила пистолет в сторону едва видневшейся в сгущающихся сумерках мишени. И тут произошло что-то загадочное, чего я никак не могла ожидать. Мне стало весело. Мне стало тепло, легко и радостно, и как будто бы совершенно спокойно.
– Ух вау, – прошептала я, – держа «Астру» в левой руке, и придерживая ее правой.
Ух вау, скакало в голове с каким-то непередаваемым восторгом, ух вау. Больше не было никаких мыслей. Неожиданно для самой себя я ощутила сладкое и смешливое биение власти в своей руке. Испуг сменился лихорадочной радостью. Пистолет больше не казался тяжелым, он будто бы специально был создан для того, чтобы именно я держала его в своей вспотевшей ладони.
– Уиии, – закричала я, нажимая на курок.
Загрохотало как будто бы даже громоподобнее и дольше, чем раньше. Так апплодисменты тоже слышатся гораздо громче, когда они предназначены именно тебе. «Астра» дернулась отдачей, но я удержала ее и расхохоталась в неимоверном удовольствии и восторге.
– Уиии, – повторила я, поворачиваясь к остальным, все еще держа пистолет в поднятой руке.
– Спокойно, спокойно, – со смехом закричал Макс, – Все свои.
– Я могу вас всех убить! – Воскликнула я с неожиданным злобным вдохновением, – Я могу вас всех убить, прямо сейчас!
Тепло разливалось по телу, как сироп, как первый глоток вина, отдавалось в кончиках пальцев. Я чувствовала почти сексуальное единение с этим страшным куском железа. Всесилие и наглый авторитет войны, и такая чуждая вещь, сросшаяся с моей рукой, как будто именно здесь было ее настоящее место, все это действовало как наркотик, как любовь, с экстатической мощью и страстью, опьяняюще, всепоглощающе, головокружительно. Ох, как же это было круто, как же это было без слов прекрасно, стоять посреди темнеющего леса, держа в руках горячую, и будто специально для этого родившуюся на свет «Астру», осознавая, что несмотря на всю беззаконность, всю глупость нашего с ней положения, мы с ней едины, и мы – самое страшное, что здесь есть, за мили и мили кругом. Держать ее в руке было так же естественно, как есть, спать, разговаривать, жить.
Когда Яна протянула руку, чтобы, согласно очереди, забрать у меня пистолет, мне показалось, что я не смогу разжать жаркие пальцы.
В следующую пятницу среди новичков на кухне появился неловкий растрепанный кореец. Я смутно помнила его по занятиям – кажется, он учился в одном колледже со мной. Он клялся, что нынешний президент Кореи – его дядя. Никто ему не верил.
– У тебя нет экстази? – неуклюже, но бойко обратился он к Вардану.
Вардан удостоил его взглядом.
– Двадцать.
– Дорого как-то?
Вардан дернул плечом и опустил глаза.
– Давай пятнадцать?
Вардан сидел, опустив голову и глядя на пол сквозь расставленные пальцы. Кореец подождал с полминуты. Вардан не шевелился. Видимо, парню надоело.
– Окей, двадцать.
Он сжал таблетки в кулаке, поблагодарил и вышел.
На следующее утро, как всегда, Макс сообщил мне последние новости.
– Джухо умер.
Я охнула и тут же почувствовала облегчение от того, что имя было мне незнакомо.
– Кто?
– Кореец у Вардана.
Я ощутила, как все на моем лице как будто опустилось, когда заинтересованное выражение сменилось испуганным.
– Что случилось?
– Аллергия на MDMA.
– И что теперь будет?
Из всех вертевшихся в голове вопросов я задала самый бессмысленный.
– А что, ничего. Репатриация тела.
– А с Варданом?
– А как теперь докажешь?
Вардан не выглядел ни испуганным, ни опечаленным. Выражение его лица было ближе всего к раздражению.
– Джухо умер, – сказала я с порога, как будто он мог об этом не знать.
– И что? – ответил он с вызовом.
– Жалко.
– Жалко, – согласился Вардан, – И тебя жалко, и меня жалко. Откуда ты знаешь, может, мы еще похуже умрем. Кто нас пожалеет?
– Кто-нибудь пожалеет.
– Замешать ему что-нибудь, чтобы он тоже сдох… наконец… – задумчиво произнес Вардан.
– Кому?
– Джонни.
Как и Макс, я не поняла, шутит ли он.
– Становиться убийцей ради такого выродка? Как-то это… жалко.
– Ты забываешь, я же уже убийца, как бы. Он меня доведет, честное слово. Уже довел.
– Отправь его куда-нибудь лечиться, – неожиданно предложила я.
– Так он же, сука, сбежит.
– Отправь туда, откуда не сбежит.
– Вот мне делать больше нечего. Умер бы он… Всем бы легче стало.
– А мне его жалко.
– А мне нет.
Он действительно не испытывал к Джонни никаких чувств, кроме глухого раздражения. А я не могла смотреть на отвратительного торчка без слез страха и тоски.
– Отправь его лечиться. Для тебя это даже не дорого.
– Да ты достала. Никому нет до него дела, вот и ты прекрати париться. Он не человек даже. Так, белковое тело, которое только и ждет, чтобы сдохнуть.
– Неправда.
– Правда, и ты это знаешь.
– Пожалуйста, – продолжала упрашивать я, – Я из-за него рехнусь.
– Зачем он вообще живет? Ты об этом думала? Убожество и страдание. Какой смысл ему в этом помогать?
Вардан снова отвернулся, увлекшись игрой в наперстки с самим собой. Таким образом он тренировал свою хвалёную престидижитацию. Я кричала на него так, что заложило уши. Вардан был непреклонен.
– Ты не задумывалась, о скольких, глядя на них со стороны, мы думаем: разве не легче им было бы умереть? Вот ты поразмысли. Люди живут, и их жизнь – это мучения. Непрекращающиеся, убийственные мучения. Неизбывные. Их жизнь – это пытка. И ты хочешь ее длить?
– У меня дедушка такой, – сказала я.
И добавила:
– И дядя.
И подумала:
– И я.
– Ну вот. Чем такой ход событий лучше, чем эвтаназия по психическим показаниям?
Я не знала, что возразить, и ухватилась за самый очевидный аргумент:
– В случае с неизлечимо больными ты знаешь наверняка, что у них не будет больше не одной счастливой секунды. Как ты можешь это гарантировать, например, Джонни?
– Могу. И тебе могу. Ты сама говоришь, что всегда несчастна.
– В целом – возможно. Но ты сознательно лишишь меня мелких радостей. Я не хочу умереть, когда пью утром кофе. Или когда ты меня трахаешь, – сказала я в отчаянной попытке увести разговор в более жизнерадостное русло.
– Я могу убить тебя, пока мы трахаемся, – меланхолично предложил Вардан,– И вообще: «мелкая радость»?!
Мы рассмеялись.
– Убивай. Потом сам будешь моим родителям объяснять ход своих мыслей.
– Мне как-то никогда не приходило в голову, что у тебя есть родители.
– Поверь мне, моим родителям никогда не приходило в голову, что у меня есть ты.
– А я есть? Ты уверена, что это не фокус?
– О, ты есть!
– Расскажи, – потребовал Вардан.
– Ты умный, злой, циничный, гордый, с непереносимым характером.
– Это все не то, я должен быть особенным.
– Все люди особенные.
– Может быть, но одни гораздо особеннее других. Не спорь, это глупо.