Ася Лавринович
Летняя любовь. Подарочное издание дачных историй от Аси Лавринович
Глава девятая
В кабинете Лидии Андреевны я провела больше получаса. Директриса отпустила меня лишь после напоминания о том, что вот-вот должно начаться наше выступление в актовом зале.
Все это время я теребила в руках желтый шарф Маленького принца, который вернулся ко мне от Лели Селезневой, и слушала Лидию вполуха. Размышляла, стоит ли рассказать ей о том, что кто-то из нашей гимназии посылает мне жуткие угрозы. У меня ведь даже есть подозреваемые – Оксана и Амелия… Но что-то меня останавливало. Без сомнений, Лидия Андреевна обязательно прислушалась бы к моим подозрениям, но ведь на руках не было никаких доказательств, одни предположения и догадки. Да и зачем грузить директрису этой ерундой, когда у нее на носу экзамены и выпускные. Придется разбираться во всем самой. Пожалуй, единственный способ выяснить, кто же творит все эти бесчинства, – поговорить с глазу на глаз и с Оксаной, и с Амелией. Попросить прекратить эту грязную игру, иначе… Что будет «иначе» – я понятия не имела.
В актовый зал я вернулась в скверном расположении духа. Третьякова, наряженная в белую рубашку и черную расклешенную мини-юбку, сидела на задних рядах. Утром я тоже нацепила «светлый верх, темный низ» и чувствовала себя не в своей тарелке.
У сцены толпились ребята, принимающие участие в спектакле. Пирожков расстраивал бедное фортепьяно, фальшиво наигрывая «В траве сидел кузнечик». Я заметила, что Марк стоит рядом с Настей Мороз и мило ей улыбается. Точно так же, как улыбался пару недель назад мне. Только Настя не терялась, как я. Звонко хохотала, то и дело без стеснения дотрагивалась до локтя Василевского. Меня, наверное, парализовало бы на месте, если б я решилась к нему вот так прикоснуться. Странное дело: сколько себя помню, всегда могла запросто отвесить Дане подзатыльник или, еще раньше, – запрыгнуть Яровому на спину. До Марка же дотронуться страшно, будто он какая-то священная реликвия в музее. Я завидовала Мороз. Вот так просто флиртовать и хохотать с симпатичным парнем… А Марк даже не обратил на меня внимания, когда я появилась в зале. Проводив парочку сердитым взглядом, я уселась рядом с Иркой.
– Ты не одна на них так пялишься, – сказала Третьякова.
– А?
– Соболь сейчас свою подружку испепелит.
Я перевела взгляд на Оксану. Та сидела на подоконнике и, болтая ногами, смотрела на Марка и Настю с раздражением.
– Это точно она козни строит, – вздохнула я. – Больная.
– А до того как Марк в зале нарисовался, на том же подоконнике с Кузей лобзалась.
– Фу! Думаешь, не она?
– Думаю, что это все-таки Амелия, – вынесла вердикт Ира. – Мы ей давно не нравимся.
Я отыскала в зале Циглер. Та, как обычно, стояла в стороне и с напускным безразличием смотрела на сцену.
– Тогда почему она привязалась только ко мне? – спросила я.
– Чует в тебе сильного конкурента за место под солнцем в нашем классе, – пожала плечами Ира. – А со мной связываться боится.
– Ой, да ты просто Халк, Третьякова! – рассмеялась я.
– Палец принесла?
– Сейчас!
Я полезла в рюкзак и достала бутафорский палец.
– Бе! – скривилась Ирка. – Ну это точно в духе Циглер. Я видела у нее брелок на ключах в виде глазного яблока.
С Циглер мы перевели взгляд на Соболь, с Соболь – снова на Циглер. Сидели на последнем ряду, как партизаны в разведке. Нам только полевого бинокля не хватало, который бы мы передавали друг другу.
– Отмазала Никиту перед Лидочкой? – спросила Третьякова.
– Угу. Но Лидия Андреевна расстроилась. Все-таки одно место пропадает. Она уже отправила заявки, больше не вписать никого. А еще эта олимпиада по физике… Не знала, что Яровой на таком хорошем счету.
– Ты многого уже о нем не знаешь, – загадочно проговорила Ира.
Я только равнодушно пожала плечами, давая понять, что мне личность Ярового неинтересна.
Постепенно актовый зал начал заполняться зрителями, и мы с Третьяковой отправились за кулисы. После нашего мини-спектакля здесь должно было пройти торжественное поздравление выпускников. Сами они уже толпились у входа, счастливо переговариваясь и смеясь.
– Везунчики! – вздохнула Ира, выглядывая из-за кулисы.
– Зато им сейчас самая жаришка предстоит, – сказал Даня. – А у нас впереди – целое классное беззаботное лето.
Я закивала. Знала бы тогда, как проведу это лето, – особо не радовалась бы.
– Вадик не звонил? – спросила я у Ирки, наматывая на шею желтый шарф.
Но подруга не ответила. Просто сделала вид, что не расслышала.
– Не напоминай ей даже, – шепнул мне на ухо Даня. – Уже какой день сопли по вечерам жует, как про него вспомнит.
Я покосилась на Ирку. А так даже не скажешь, что переживает. Разве что по-прежнему постоянно проверяет телефон. В этом вся Третьякова – напускная веселость, беззаботность, когда на душе кошки скребут. У меня же постоянно все эмоции написаны на лице.
Постановка не сказать чтобы имела оглушительный успех, но все же вызвала громкие дружные аплодисменты. На сей раз все обошлось без происшествий. Я наизусть протарабанила заученный текст, находясь в мыслях где-то далеко. Наверняка Селезнева сыграла бы эту роль намного лучше, если б не несчастный случай во время репетиции. Стремянку в итоге мы вообще убрали из реквизита, так что в конце со сцены я спрыгнула живая и невредимая. Ирка, которая в спектакле выполняла роль звукача, последовала за мной. В дверях толпились одноклассники и ребята из параллели. Кресла были заняты учителями, выпускниками и их родителями. Мы с Иркой тоже встали недалеко от входа, ожидая торжественной части и развлекательной программы. На сцену вышла Лидия Андреевна со стопкой грамот.
– Ой, сейчас два часа награждать будут, скучища! – проворчала Ира. – Когда же концерт?
При этом подруга несколько раз стрельнула глазами куда-то в сторону.
– Кого ты все высматриваешь? – не выдержала я.
– Шш! Погоди!
Наконец я смогла разглядеть, на кого пялится Ирка. Чуть поодаль от нас стояла Циглер, которая в ответ немигающим взглядом уставилась на Третьякову.
– Что случилось? – почему-то запаниковала я. – Ир, почему ты на нее так смотришь?
Внезапно Амелия резко сорвалась с места и, пробираясь сквозь толпу, двинулась к выходу.
– Опять какую-то гадость задумала! – проворчала Ира. – Вот чувствую от нее новую подлянку!
– И что делать? – спросила я, поглядывая на сцену. – Как нам теперь быть?
– А я откуда знаю? – пробасил мне в ухо Пирожков. – Вопрос чисто риторический. Философский, я бы даже сказал!
Я вздрогнула и уставилась на одноклассника, который стоял теперь рядом со мной вместо Третьяковой. Сама Ирка, расталкивая всех локтями, следовала за Амелией. Чертыхнувшись, я под звуки поздравительных фанфар тоже последовала за одноклассницами.
Ира поджидала меня в рекреации.
– Сдурела? – накинулась я на нее. – Хоть бы предупредила, что сбегаешь. Стою там, сама с собой разговариваю, как блаженная.
– Бежим! Упустим ее!
– Да сдалась она нам сейчас? – удивленно проговорила я, едва поспевая за Иркой.
– А чего она так пялится? Нет, Вера, надо с ней серьезно поговорить!
Ирка даже воинственно закатала рукава белой рубашки.
– Погоди! – я притормозила и ухватила Ирку за рюкзак. Скорее всего, она из-за Вадика своего дурацкого так взвинчена. Решила злость сорвать. – Ты что, драться с Амелией собралась?
– Если надо будет, и подерусь! – с вызовом проговорила Третьякова.
– Ничего, что она тебя почти на голову выше?
– Давай без твоих взрослых нотаций, мамочка! – поморщилась Ира.
Мы снова торопливо зашагали по пустому школьному коридору. Звуки фанфар остались позади.
– Ты же знаешь, что драка – это не метод. Я против!
– Да? А отмалчиваться – метод? А если она тебе в следующий раз голову коня пришлет?
Я не знала, что на это ответить Ирке.
– Не будет никто драться с твоей обожаемой Амелией, – успокоила меня Третьякова. – Так просто, поболтаем.
Однако одними разговорами не обошлось. Как только мы свернули за угол школы, на Ирку тут же налетела рассерженная Амелия.
– Что вы привязались ко мне? – спросила она, первой толкнув Иру в грудь.
– Ах, это мы привязались? – задохнулась от возмущения Третьякова. – Это ты что людям спокойной жизни не даешь?
Мы остановились прямо под распахнутыми окнами второго этажа, где находился актовый зал. Вся гимназия сейчас была там. Сверху раздались очередные аплодисменты.
– Какой это я тебе жизни не даю? Это ты странно пялишься все время. И сама ко мне лезешь!
– Ну конечно! А палец чей?
– Что еще за палец?
– Вера, доставай!
Ирка стояла напротив Амелии, презрительно раздувая ноздри. Давненько я не видела ее такой рассерженной. Циглер в ответ воинственно сжала кулаки. Я снова поспешно полезла в рюкзак за этим несчастным оторванным пальцем.
– Вот!
Я кинула его Ирке в руки, Ирка кинула палец Циглер. Циглер, рассмотрев, что к ней прилетело, взвизгнула и бросила его обратно мне. Круговорот чьего-то пальца в природе.
– Больные идиотки! – выпалила Амелия.
– Как ты нас назвала? – зло прищурилась Третьякова.
– Ты глухая? – рассмеялась Амелия. – Или, скорее, тупая?
Как я и думала, Ирка тут же полезла в драку. Бросив рюкзак на землю, Третьякова вцепилась в черную толстовку Амелии (разумеется, Циглер проигнорировала дресс-код). В ответ Амелия схватила Ирку за воротничок белой рубашки и повалила на землю. Все это произошло так быстро, я ахнуть не успела. Из окон лилась задорная музыка в исполнении нашего музыкального руководителя.
– Девочки, вы чего! Перестаньте!
Я металась вокруг, не зная, что делать. С одной стороны, я против драк. Меня вообще после истории с Никитой трясет от подобных вспышек гнева, а с другой… Вот же, моя лучшая подруга лежит на земле, а ее мутузит грозная шпала Циглер. Тогда я бросилась разнимать одноклассниц.
– Прекратите немедленно!
Девчонки перестали тянуть друг друга за грудки и вцепились в волосы. А когда я подлетела к ним, обе, как назло, начали махать кулаками куда попало. Разумеется, парочка ударов обрушилась и на меня. Ирка зарядила мне в скулу, а Амелия со всей дури царапнула одним из своих многочисленных колец. Я даже взвыла от боли и досады. Не знаю, что бесило больше – вся эта ситуация или нарочито веселая музыка из актового зала.
– Нас увидят, всем достанется! – пропыхтела я, пытаясь оттащить разъяренную Циглер от Ирки.
– Плевать, учебный год закончен. Занятий больше нет! – парировала Амелия, снова потянув Третьякову за волосы.
– Ой-ой-ой! Все, пусти, дура!
Наконец Амелия отклеилась от брыкающейся Ирки и уселась на траву. Втроем мы тяжело дышали.
– Если нас кто-то видел из окна, это просто катастрофа! – проговорила я.
И что за мания такая у всех – подпортить мне репутацию под конец учебного года? Сначала анонимка в «Подслушано», теперь Ирка драку затеяла.
Мы с Амелией одновременно повернулись к окнам актового зала, разглядывая тяжелые портьеры. Как раз в этот момент до нас донесся взрыв хохота. Но нет, во двор никто не смотрел, все были заняты праздником. Ирка же не сводила злого взгляда с Циглер.
– Не думай, что мы с тобой закончили! – проговорила она, осторожно касаясь подбитого глаза.
Я удивленно посмотрела на подругу. Да Амелия нас отделала, как котят. У самой же разве что толстовка немного запылилась.
– Какие же вы пустые Барби! – удрученно покачала головой Амелия. Поднялась с земли, схватила рюкзак и направилась прочь со двора.
Мы с Иркой остались вдвоем. Третьякова, хныкнув, улеглась на траву. Ее белую рубашку уже было не спасти.
– Вы красивые, но пустые, – процитировала я. – Ради вас не захочется умереть.
– Что? – Ира подняла голову и удивленно посмотрела на меня. Ее заплывший глаз, если честно, пугал.
– «Маленький принц», – объяснила я. – Это про нас.
– О боже, Азарова! – Ирка поднялась с земли и тоже отыскала свой рюкзак. – Достала ты меня со своим дурацким принцем!
– Ты первая к Циглер полезла.
– Сначала она меня толкнула!
– Если об этом узнает Лидия Андреевна…
– Да плевать мне на твою обожаемую Лидию Андреевну! – рассердилась Ирка, снова проверив телефон. Я только покачала головой. Почему она не поговорит со мной о Вадике? Ей было бы легче. Куда лучше, чем срывать злость на всех подряд.
Ирка, прихрамывая, первой направилась в сторону дома. Я, выбросив злополучный палец в кусты, двинулась за ней. Ковыляли мы под громкие аплодисменты и песню в исполнении хора: «Когда уйдем со школьного двора…»
* * *
Я искренне радовалась тому, что Софья Николаевна сегодня на даче и мне не придется объяснять, что случилось. Она бы, наверное, с ума сошла, если бы увидела меня в таком виде. А вот с отцом вполне реально не пересекаться весь вечер в квартире. Да даже если он заметит мою рассеченную бровь и синяк на скуле – ничего страшного. Ему можно соврать, что я записалась в секцию бокса. Он бы во все поверил.
Каково же было мое удивление, когда я обнаружила, что дверь закрыта лишь на нижний замок. Это означало, что дома кто-то есть. Неужели папа снова свалился с простудой?
Чертыхнувшись, я открыла дверь и осторожно заглянула в квартиру. Тут же обнаружила Катерину, которая застыла посреди коридора.
– Привет, – тихо сказала она.
– Привет!
Только ее мне сейчас не хватало! Я прошла в квартиру и сердито бросила пыльный рюкзак у порога.
– Твой отец попросил меня у вас его дождаться, – сбивчиво начала она. Сложилось впечатление, что она меня побаивается. И если честно, это радовало и немного обескураживало. Все-таки ее неуверенное блеяние никак не совпадало с образом роковой красотки.
– Понятно, – усмехнулась я.
Склонившись, нарочно долго возилась со шнурками. А когда разулась и вышла на дневной свет, Катерина ахнула:
– Ого! Это кто так тебя?
Ей какое дело? Я хотела грубо ответить, но все-таки сдержалась.
– Так, возникло недопонимание с одной девчонкой из класса.
Подошла к зеркалу и наконец взглянула на себя. Действительно, «ого». Недаром прохожие пялились на нас с Иркой с нескрываемым интересом. Наверное, решили, что мы между собой что-то не поделили, а отмутузив друг дружку, помирились. Бровь саднила и кровоточила. Что за кольца носит Циглер? Не бижутерия, а кастет. На скуле красовался яркий синяк, а синяки девчонок, увы, не украшают. Хорошо, что занятия уже закончились, а до лагеря еще полторы недели. Можно отсидеться дома.
Я стянула некогда нарядные рубашку и юбку, бросила все в стирку и без стеснения, в трусах и лифчике, прошла мимо Катерины в свою комнату. Будто ее тут и не было. Брюнетка так и топталась на одном месте. Из комнаты я вышла уже в домашних шортах и майке. Катерина отправилась вслед за мной на кухню.
– Подогреть тебе суп? – спросила она.
– Тетя Соня заходила? – удивилась я, затягивая тесемку на шортах. Я-то уже настроилась на бутерброды с чаем.
– Нет, я сама приготовила, – смущенно ответила Катерина.
Я кивнула, мол, давай свой суп, и уселась за стол. Честно говоря, после спектакля и заварушки на школьном дворе жутко разыгрался аппетит.
Катерина забавно мельтешила по кухне. Что за суп она могла приготовить? Из пакетика? Но когда брюнетка поставила передо мной тарелку дымящегося душистого супа с фасолью, у меня слюнки потекли. Зачерпнув ложкой и предварительно подув, осторожно попробовала. Удивительно, но суп был даже вкуснее, чем у Софьи Николаевны и тети Оли, мамы Третьяковых. Да что там говорить, я в жизни такой вкусноты не ела!
Видимо, у Катерины это блюдо было коронным, потому как она замерла в ожидании вердикта.
– Ну как? – все-таки спросила она, поняв, что я не собираюсь рассыпаться в комплиментах.
– Сойдет, – сказала я и продолжила есть молча. Не знаю, почему я не похвалила суп Катерины. Он и правда получился отменным. Но меня почему-то дико раздражало присутствие этой муклы в нашем доме. Особенно после того, как ее фотографии выложили в школьном «Подслушано». А еще меня не покидало чувство, будто брюнетка все время пытается мне угодить, что тоже немного бесило.
Так и сидели молча. Я нарочно громко звякала ложкой по тарелке, а Катерина гипнотизировала столешницу, но не думала уходить. Когда я практически доела, она сказала:
– Оставь тарелку, я помою.
– Я и сама могу помыть за собой посуду, – тут же насупилась я.
Мытье тарелок – не самое любимое занятие, но мысль, что Катерина тут начнет хозяйничать, мне не нравилась.
Тогда брюнетка поднялась из-за стола и направилась к шкафчику, где у нас хранились медикаменты. Сначала я хотела возмутиться, что она здесь все шкафы облазила, но потом вспомнила, как сама при Катерине доставала аптечку и искала жаропонижающее, когда отец болел.
– Отлично, все необходимое есть! – обрадовалась Катерина.
– Что ты хочешь делать? – насторожилась я.
– Обработать тебе ссадину.
Я дернулась было встать из-за стола, но брюнетка вдруг прикрикнула:
– Сидеть! – А потом тише добавила: – Не бойся, больно не будет.
Катерина аккуратно обрабатывала мне ссадину, а я время от времени морщилась, стараясь особо не пялиться на ее лицо. Но все-таки успела разглядеть, что у нее очень необычные глаза. До этого мы оба раза встречались только в вечернее время, и мне казалось, что Катерина кареглазая. Но при дневном свете глаза ее оказались ореховыми с окрашенной внутри в желтый цвет радужкой.
– Отец говорил, что ты президент ученического совета в своей элитной гимназии… – начала Катерина.
– Так и есть, – сдержанно отозвалась я. – Только она у меня не элитная. Гимназия как гимназия. Пошла в ту, что ближе к дому.
Катерина как-то странно усмехнулась и продолжила:
– Думала, ты вся такая важная припевочка, а ты оказалась нормальной девчонкой. И в драку, если что, полезешь.
– А я думала, у тебя губы накачанные. И зубы вставные.
– Нет, у меня все свое, – широко улыбнулась девушка. Мой тон ничуть ее не обижал. – Ты вообще в курсе, сколько виниры стоят? Мне они не по зубам, – скаламбурила Катерина и взяла еще один ватный диск.
– Ай! – поморщилась я. – Щиплет! По-твоему, лезть в драку для девчонки – это нормально?
Сама-то я такие методы точно не одобряла. И если бы не Ирка…
– По-моему, это в пределах нормы, – беспечно пожала плечами Катерина. – Я в школе несколько раз дралась.
– Я почему-то не удивлена, – не удержалась я от колкости. – С кем дралась? С парнями или девчонками?
– Чаще всего с родителями, – ответила Катерина, взглянув мне в глаза.
На мгновение я смутилась, стало не по себе. Но все-таки выдержала взгляд брюнетки и постаралась придать голосу максимум равнодушия.
– Весело у вас было.
– Ты даже не представляешь себе, насколько, – согласилась Катерина. – Мои родители последние пьяницы, даже говорить о них не хочу.
Будто кто-то ее заставлял рассказывать о своей семье. Я тоже не горела желанием вести беседу о родителях-пьяницах этой девицы, которая, возможно, в скором времени переберется в наш дом и станет моей мачехой.
– Да, не всем везет родиться в золотой люльке, – вздохнула брюнетка. – Зато отличный урок на всю жизнь. Я решила, что ни за что не повторю участи своих родителей. Хочу выбиться в люди.
– Танцевать на барной стойке – это выбиться в люди? – снова не сдержалась я. Возможно, мой вопрос прозвучал резко. Но всякий раз при воспоминании о работе Катерины перед глазами вставал этот позорный коллаж, над которым потешались одноклассники.
– Ничем непристойным я не занималась, – жестко сказала Катерина. – Я ведь тебе уже говорила об этом. Все в рамках приличий. Мне с детства нравилось танцевать, но школу искусств я посещать не могла. Я самоучка. Хотела поступать, но…
– Но не поступила. Ты уже говорила, – перебив, напомнила я.
Катерина, закончив, убрала вату и перекись обратно в аптечку и отошла к шкафчикам.
– Тяжело работать в том месте, к которому у тебя душа не лежит, – обиженным голосом сказала брюнетка. – А еще тяжелее, когда рушатся твои мечты.
Катерина замолчала. Я тоже ничего не говорила. Вскоре мне надоела эта затянувшаяся неловкая пауза, поэтому я все-таки признала:
– Суп вкусный.
Катерина обернулась и просияла. Какая отходчивая!
Брюнетка так искренне обрадовалась моей похвале, что я не удержалась и улыбнулась в ответ.
Катерина все-таки взяла со стола мою пустую тарелку и понесла ее к раковине.
– Ты бы могла работать по профессии и стать классным поваром, – сказала я.
– Я ненавидела техникум, – возразила Катерина. – Пошла туда учиться, потому что к дому ближе всего. Как ты в свою элитную гимназию.
Мне показалось, что произнесла она это с издевкой.
– Вы с папой куда-то сегодня идете?
Я спросила это буднично, меня давно не задевало, что отец не уделяет мне время. Привыкла. Перевела разговор лишь потому, что надоело слушать о разбитых мечтах Катерины. Но брюнетка повернулась ко мне с таким жалостливым видом, что мне стало не по себе. Видимо, она решила, что я так сильно ревную папу, что никуда его не отпущу… Будто он спрашивает моего разрешения.
– Да, мы идем ужинать. Вера, твой отец тебя очень любит. И из-за того, что у него теперь есть я, он не станет относиться к тебе как-то по-другому. Просто мужчины обычно более сдержанны в проявлении эмоций, и если тебе кажется, что он холоден…
– К тебе он тоже холоден?
– При чем тут я? Я – совсем другое! – возразила Катерина. – Поверь, тебе очень повезло жить так, как ты живешь сейчас. Сыта, одета, обута… Вот мои родители живы, но для меня уже давным-давно мертвы. Это так страшно. Вряд ли ты меня поймешь…
Она отвернулась и принялась греметь грязной посудой. По-хорошему, мне нужно было уйти в свою комнату, но я почему-то осталась сидеть на месте и наблюдала за каждым движением Катерины. Я испытала странное состояние дежавю. Конечно, Катерина была совершенно другой, но сейчас она совершила такой привычный маршрут от раковины к шкафчику, так же протерла тарелку полотенцем и так же, как и мама, нервным движением убрала выбившуюся прядь за ухо… Господи, ну почему она свалилась на наши головы?
– Мои родители тоже живы, но их будто нет, – сказала я, поднимаясь из-за стола. – И все эти «сыта, одета, обута» не делают меня намного счастливее. Ты права, вряд ли мы друг друга поймем.
Жалостливый вид брюнетки стал еще больше раздражать.
– Вера, все будет хорошо! – выкрикнула мне вслед Катерина, когда я вышла из кухни. – Счастье все равно придет!
