Ася Юрьевна Вакина
Клон моей жены
Клон моей жены
Пролог
Стеклянные стены, закрыты жалюзи, пол затемнен на время спаривания. Но это не спасает. Потолок – видеокамера. Нас видят. Мы под наблюдением Совета по вопросам нации, Отдела семьи и брака. Каждый наш жест, каждое движение запишется определением в личное дело каждого и досье семьи, которую мы вскоре создадим.
Моей паре предложили на выбор: возбуждающие таблетки и механику. И она выбрала второе. Я вижу ее обнаженную спину. Правой рукой она делает себе массаж промежности, чтобы к моменту спаривания ее половые органы были полностью готовы.
Я тоже обнажен. Стою у закрытой двери и смотрю на нее. Она взволнована предстоящим. Я чувствую, как дрожат ее руки.
До спаривания нам не положено знать имен друг друга. Советом определено, что мы подходим, значит, так тому и быть. Ни один здравомыслящий член общества не усомнился в проводимой политике. Да это было бы очень неразумно.
Услышав, что я вошел, она обернулась и замерла. В ее голубых глазах застыл испуг. Она перестала дышать. Светло-русые волосы распущены и длиной доходят до выпирающих от неловкого движения лопаток. Я оценил ее, как красивую. И мысленно порадовался, что мне досталась именно такая.
– Привет, – поздоровался, не в силах больше молчать, сделал несколько осторожных шагов навстречу. Она робко, но оценивающе разглядывала мое обнаженное тело, отчего легким покалыванием мурашки побежали по коже. В комнате не должно быть прохладно, климат-контроль обеспечивал комфортную температуру. Но, тем не менее, я весь внутренне дрожал. К тому же стало трудно дышать, будто все системы вентиляции помещения разом дали сбой. С моей парой происходило то же. И я решил непременно выяснить, в чем дело, предъявить за ненадлежащее содержание важных комнат. Но сделать это я собирался потом. Потому что теперь передо мной стояла важная задача спаривания.
– Что мне нужно сделать? – очень тихо спросила она, повернувшись ко мне лицом. Ее груди всколыхнулись, и это движение отдалось в моем теле странными ощущениями. Мой половой орган потяжелел, и, помимо моей воли, начал увеличиваться в размерах и подниматься кверху. Это и должно было произойти, но полного механизма я не понимал. Не мог понять и осознать, что всего лишь вид обнаженной самки моментально приводит к таким изменениям во всем моем организме.
Я оторвался от рассматривания ее ладного, как мне показалось, тела и осмотрел кровать. Белая. Простынь, как и полагается по стандартам спаривания, сильно натянута. Подушек несколько. Их предназначение нам обоим известно.
Мне не хочется смотреть в ее глаза. И я не могу объяснить, почему. Но хочется провести эти несколько минут достойно. Жаль, что о степени понимания этого параметра я не имею ни малейшего представления, ровно, как и моя партнерша.
– Встань на колени, – произношу я, потому что эта поза кажется мне наиболее подходящей. Она послушно идет до кровати и встает лицом к изголовью и спиной ко мне… Наклоняется… Встает на локти. Ноги слегка расставлены. Она больше не делает себе массаж промежности, из чего я делаю вывод, что весь ее организм готов. Но я не могу сдвинуться с места! Ноги не слушаются и, кажется, что подкашиваются. Если я не болен, и это нормальное мое состояние в момент спаривания, то я совершенно обескуражен тем, почему никто не предупреждает нас о подобном! Или, может, болен?.. Тогда, наверное, мне стоит покинуть помещение и перенести процедуру на более подходящее время. Но я не могу сдвинуться с места, чтобы уйти.
Моя пара стоит смирно, иногда переминаясь с ноги на ногу. Я не вижу ее лица. Я вижу ее промежность – ту часть, в которую я должен внести свое семя. Мне нравятся эти розовые складочки, едва блестящие от выделившейся после подготовки влаги. Медленно я стал приближаться. В конце концов, это точно не сложнее расчетов семизначных кодов на кораблях с параллельными радиусами. Мой половой орган готов, его, будто сводило приятной судорогой, и он прижимался мне к животу. Я потрогал его. Он был каменный и немного посиневший. Из «Пояснений по спариванию» можно было сделать вывод, что нужное состояние достигнуто. По всем видимым мне признакам самка тоже была готова. Впрочем, спрашивать об этом ее я не собирался, чтобы не показаться невеждой в данном вопросе, который все лицеисты должны непременно сдать на «звездочку» и быть допущены к созданию семьи.
После окончания спаривания нас представят друг другу и поселят вместе. По всем медицинским параметрам она идеально мне подходит. К тому же от нее могут появиться достойные члены нашего общества…
Я коснулся ладонью ее бедра, другой рукой приставляя член между ее розовых складочек половых губ. Самка вздрогнула, будто не ожидала. Сердце в груди бешено колотилось и, казалось, с моим организмом творится что-то странное. Я усиленно задышал, чтобы кровь смогла в достаточном количестве снабжать мой мозг кислородом. Но от этого пах только сильнее свело. Моя ладонь лежала на ягодице самки, и, может, потому нестерпимо хотелось пройтись рукой по всему ее телу, попробовать на ощупь, оценить, сравнить фактуру со своей кожей. И совершенно правильно подобные действия были строго запрещены при первом спаривании. Я слышал даже, что было несколько случаев, когда Совет прекращал спаривание и строго наказывал виновника или виновницу. Конечно, если я начну лапать ее тело, то совершенно позабуду об основной своей цели.
Мой член стоял у входа во влагалище самки. А я зачарованно рассматривал ее округлые формы. Все мои скудные на тот момент представления о красоте и совершенстве слились воедино в ее обнаженной фигуре. Мне чертовски хотелось опустить голову и вдохнуть ее аромат, тот неповторимый, который щекотал ноздри еле уловимыми цветочными нотками. Мысли рождали весьма странные фантазии о том, как я попробую ее груди на вкус. И поцелуй – этот пережиток прошлого, архаизм, в тот момент не казался таким диким и невероятным. В файлах старинных книг писалось, что раньше даже посасывали друг другу языки. Ужасно. Мерзко. Полное отсутствие уважения к самке и жене. Разумеется, я разыскал эти сведения в запрещенной литературе, которую… впрочем, это совсем не важно.
Шумно выдохнул и сделал усилие, чтобы протиснуться в ее узкую дырочку. Так тесно. Она уперлась сильнее локтями, видимо, чтобы мне помочь. Поводил членом вверх и вниз по складочкам, что оказалось очень приятно. Настолько, что я невольно прикрыл глаза. Наконец, собравшись и четко установив совсем онемевший орган в раскрытые губы, я сжал ее бедра и резким толчком вклинился. Самка сжала кулачки и заскулила. Проникновение было неполным. А все потому, что ее щель оказалась очень узкой. Мой член свело еще больше. И на секунду даже показалось, что его там придавило, хотя характерной боли или неприятных ощущений не было. Наоборот. Она горела внутри огнем. Жарким. Приятным до одури и потемнения в глазах. Я прижал бедра самки к себе, до упора натягивая ее. Она стонала, видимо, испытывая боль. Но как же мне стало на это плевать в тот момент! Хотелось еще глубже в нее проникнуть. Не думать о долге, уважении к партнерше, ее здоровье и своей будущей карьере ученого…
Я резко вынул член и снова вошел, ощутив прилив сил, уверенности и какой-то чисто животной ярости. Повторив, я начал медленно двигаться, отчего кожа на моем половом органе ерзала туда и сюда. Мне казалось, что это с меня снимают кожу, я меняюсь и становлюсь абсолютно другим. Я вошел в эту комнату юношей, а выйду не просто мужчиной. Все в моей личности с того самого памятного дня будет завершено. И ничего не изменится более…
Самка попискивала. Я наращивал темп, все сильнее и резче шлепая по ее мокрой от соков дырочке. Она немного расширилась, но все равно надо было прикладывать усилие, чтобы вклиниться в нее. Я прошелся взглядом по ее чуть тронутой загаром спине, задержался на выпирающих лопатках, милых и напряженных от моих толчков. Рассмотрел блестящие прямые гладкие пряди волос, упавших в тот момент ей на лицо. Она склонила голову и мученически выдерживала то испытание, которому я ее подвергал. Мне понравилось это ее мужество. Я не знал, как делают другие, не знал, как надо делать и как будет правильно. Для нас таких понятий не существовало. Пара создавалась единожды, предварительно пройдя моральную и информационную подготовку. Была всегда истинной, другого не дано. Государство обо всем подумало, всех исследовало.
И когда я изо всех сил инстинктивно прижал ее бедра к себе, застонав, будто от боли, но совсем не от нее, а от внезапного, хлынувшего на меня удовольствия, и мои чресла, наконец, освободились от того самого ощущения тяжести, когда я почувствовал, что значит излить свое семя, когда мой разум в одну секунду просветлел, а мне захотелось уйти, я понял одно – спаривание освободило мою душу. Отступив на шаг назад, еще раз внимательно осмотрел место свершенного процесса. Еще совсем недавно нежно-розовые складочки, стали красными. Кровь была размазана по гениталиям и попке самки. Зачем случилось так? Зачем эта идеальная красота превратилась в поле сражения?..
– Я закончил… – хрипло отозвался я. – Ты можешь встать…
Когда она с трудом попыталась сесть, удерживая свое тело на вытянутых руках, когда тонкие пальцы вцепились в белоснежный край кровати, когда я увидел, что щеки ее мокрые от слез, а из груди то и дело вырываются сдерживаемые всхлипывания, я потерял дар речи. Она втягивала голову в худенькие плечи и совсем на меня не смотрела. Все ее тело напоминало в тот момент напряженный и наэлектризованный комок. Он принадлежал мне. Я был ответственен за всю ту боль, которую ей пришлось пережить и которую я не заметил, чутко вслушиваясь только в свои ощущения. Боль, которую она мне не простит никогда…
Глава 1
– Давай же, Адам… – прошептала она мне нежно на ухо, – никто ничего не узнает… Ты прекрасно знаешь, как можно избавиться на время от навязчивого наблюдения… Не зря отец разрешил нам поселиться за городом. Здесь нет пристального наблюдения… Это я его попросила.
– Но зачем? – я смотрел на нее непонимающе.
Мы впервые оказались в нашей новой квартире элитного поселка на окраине города. Я мог бы и сам дождаться очереди, на которую мы с Юсей встали сразу после Церемонии Штампа. Но ее отец, стоящий во главе Совета, поспособствовал тому, чтобы нашу первую годовщину мы встретили здесь.
Она посмотрела на меня заискивающе и одновременно маняще. Я не мог припомнить, когда она освоила это сильнодействующее на меня оружие – взгляд. То он был властный и холодный, как у Верховной Хельды из Совета, то мягкий, как на электронных копиях старинных картин, то темный и манящий, часто возникающий в минуты спаривания. Меня тянуло к ней с неимоверной силой. И в то же время я боялся ее безудержности.
С момента нашего первого спаривания и каждый последующий день я убеждался лишь в одном – я не знал свою жену и не смогу до конца разгадать никогда. Ее частые перемены настроения вводили меня в ступор, заставляли задумываться и задавать единственный вопрос – почему она не такая, как все?
– Что у тебя сегодня на уме, Юся? – спросил я, улыбнувшись.
– Не на камеру, – шепнула она мне на ухо, не выпуская мою руку из своей.
– Хорошо, – согласился я и достал из кармана замедлитель, который смастерил неделю назад, чтобы воровать время в момент спаривания. Жалюзи на стеклянных стенах упали, скрывая нас от посторонних глаз…
Дело в том, что нам с Юсей катастрофически не хватало отведенных пятнадцати минут. Спешка в конце акта каждый раз оставляла ощущение незавершенности и какой-то горьковатый привкус у нас обоих. И тогда я стал думать, каким образом можно обмануть время. Конечно, я сознавал, на какое преступление иду, даже в мыслях позволяя себе конфликтовать с установленным порядком. Но влажные складочки моей Юси быстро разрушили все возможные барьеры отговорок, которые я возводил в своем сознании в тот момент, когда выход был найден. Механизм был прост в использовании. Исходящий луч замедлял прокрутку камеры, а время шло по-прежнему. Поэтому, когда мы уже готовы были инсценировать окончание, я направлял его повторно, и дальнейшие записанные в памяти действия удалялись безвозвратно. На записи же могло возникнуть лишь ощущение так называемого «съеденного кадра», не более того. А учитывая то, что к семье дочери Верховного Главы Совета никто особо не присматривался, все наши шалости проходили довольно-таки гладко.
– Поцелуй меня… – произнесла она, приблизившись ко мне вплотную.
– Что?.. – Каждый день с ней я ощущал себя случайно заброшенным на ее полную неожиданностей планету.
Она встала на цыпочки и, притянув одной рукой меня за шею, коснулась своими теплыми и мокрыми губами моих губ, при этом закрыв глаза. Я видел, как трепетали ее пушистые ресницы, а на щеках появился стыдливый румянец, почти такой же, какой был в день нашего первого спаривания. Я не оттолкнул ее, как должен был. Воскресший внезапно пережиток прошлого, несший в себе неуважение и презрительное отношение к самке – так было написано в многочисленных трактатах на тему семьи – оказался очень приятным. Я не смог противостоять нахлынувшему на меня возбуждению. В одну секунду мое сердце заколотилось так, будто я только что прошел самую усиленную тренировку по подготовке к полетам. И половой орган невыносимо напрягся.
Ее руки гладили мое лицо, и я невольно притянул ее за талию к себе. Она слегка раскрыла губы и мягким горячим языком проникла внутрь моего рта. Я последовал ее примеру, впустил и коснулся своим языком ее. Передать, что со мной произошло, словами невозможно. Полное ощущение того, что я держу в руках оголенные провода! Электрические разряды проходили через все мое тело, передаваясь и Юсе тоже.
Мы целовались! Немыслимо, невообразимо! Отвратительно и до ужаса приятно!.. Как странно, почему этот процесс был навсегда забыт и запрещен между самкой и самцом?..
– Юсечка… Юся… Так нельзя… Разве ты не знаешь? – я сам не понял, как начал касаться губами ее кожи на лице, спускаясь по шее все ниже.
– Это еще не все… что я хотела попробовать… – задохнулась тихим шепотом она.
– Мы ведь больше не позволим себе этого, правда? – я уже собирался ее перевернуть спиной и, наклонив у кровати, начать спаривание, но она, повторяя ощупывание моей кожи губами, слегка укусила меня в шею.
– Аааа… – я сжал ее, не в силах больше выпустить. – Юся… так я не дойду до спаривания… Семя прольется мимо…
– Адам… Прошу тебя, сдержись… Мне очень нужно…
Она отстранилась от меня и отошла на пару шагов назад, оказавшись рядом с кроватью.
– Целовались раньше не только в губы… – и она стала медленно поднимать подол своей коротенькой расклешенной юбочки. – Целовали друг друга и там тоже…
Она медленно опустилась на кровать. Широко раздвинула ноги и подняла подол… Трусиков не было. Розовые аккуратные складочки слегка поблескивали.
– Поцелуй меня там… – прошептала она.
В висках гулко стучала кровь. То, что она предлагала мне сделать, могло расцениваться, как уголовное преступление! Зачем моей Юсе нужно, чтобы я преступил закон? Разве возможно предавать истинную пару? Да, беременность у нее вот уже целый год не наступала. Но электронное ежемесячное обследование раз от раза показывало, что все в порядке и у меня, и у нее.
Она хотела, чтобы я оставил свою слюну на ее гениталиях. Не испытывала отвращения, не думала о возможном нарушении биологической среды половой щели. Тогда о чем она думала? О чем?
Ее увлечение историей семейных отношений меня не радовало. Точнее, пугал ее задумчивый вид после прочтения нескольких трактатов с грифом «Совершенно секретно». Они меняли ее мысли, внося сумятицу. Всегда по приходу из архива она поначалу долго молчала, видимо, обдумывая прочитанное. А потом начинала переносить процессовые архаизмы на нашу жизнь. Я старался ни о чем не спрашивать, надеясь, что она и сама в состоянии принять правильное решение и вовремя добровольно отказаться от запретного. Но в итоге и сам попал в эту «черную дыру» прошлого…
Да! Как не стыдно признать, я подошел к постели и встал перед Юсей на колени. Несмотря на совершенно невыносимое желание спариться, в тот момент я собирался ей что-то возразить. Но она схватила мою голову и резко притянула к своей промежности. Инстинктивно я схватил ее за бедра обеими руками. Втянул носом воздух и этот сладковато-терпкий запах, который я ощущал отдаленно при спаривании, вдруг ударил мне в лицо с такой невероятной силой, что я совершенно обо всем забыл. Мои губы коснулись, наконец, розовых складочек самки… Я закрыл глаза и дотронулся до выпуклой горошины языком. Это было незабываемо. Вкусно. Скользнул по тонким лепесткам внутренних губ и погрузился языком туда, где бывал только мой член. Юся откинулась на спину, закинув руки за голову. Она скулила, стараясь делать это как можно тише. В новой комнате могли стоять прослушки. Но о чем это я, когда мы только что нарушили все мыслимые и немыслимые законы!
Я крепко сжал ладонями ее ягодицы, проникая внутрь нее языком, изредка выныривая из этой поглотившей весь мой рассудок бездны, чтобы в следующий момент с радостью погрузиться туда вновь.
Когда мне вдруг пришло в голову ближе познакомиться с ее клитором, я принялся аккуратно посасывать его губами, быстро двигая языком по нему. Юся заметалась по постели. Ее руки беспорядочно перескакивали то на подушки, то на простыню, резко хлопая по ним, то с одной, то с другой стороны. Не останавливала, значит, допускала такие мои действия. Слегка потряхивала бедрами, насколько ей позволяла моя мертвая хватка.
Я дышал прерывисто, за год спаривания точно уяснив, что воздуха мне не хватает из-за сильного возбуждения. Это было нормально, хотя я так и не помнил, чтобы встречался с подобным фактом в каких-либо обучающих файлах. Внезапно мне захотелось ее лизать, проходя по промежности длинными мокрыми дорожками, словно старинный художник небрежными взмахами широкой кисти. И я принялся это делать, совпадая с ритмом своих обычных фрикций. Через несколько секунд моя самка закричала…
Ее клитор пульсировал и сокращался, а из узкой щели потекла едва заметная струйка. Она пахла невыносимо сильно, до того притягательно, что у меня кружилась голова. А пах так сильно тянуло, будто в живот мне наложили несколько килограммовых камней.
– Переворачивайся… – хрипло выдавил из себя я, ощущая, как болит весь мой пах.
– Нет! – запротестовала Юся и разом села на кровати. – Садись на мое место.
– Я больше не выдержу, честное слово, – выдохнул я обреченно. – Это под запретом…
– Тшшш, – приложила она палец к моим губам. – Садись.
Я повиновался, потому что и вправду почувствовал себя сильно измотанным. Резким движением она толкнула меня в грудь, и я откинулся на спину. Ее быстрые пальчики скользнули к замку на моих штанах, пробежались по кнопочкам, и пояс ослаб, чем доставил мне массу удовольствия. На окаменевшем члене я почувствовал ее прикосновения. Задержав дыхание, я мысленно приказал себе – не изливать. Начинающийся внутри меня ураган стал немного терять силу, но… Юся прикоснулась к головке губами! Желая прогнать напор, я ударил рукой по простыни. Жена вздрогнула, но не отступилась. Я зажмурился! От осознания того, что она вбирала мой половой орган мягкими губами, погружая все глубже в рот, показалось, что сознание скоро покинет меня. Когда я почувствовал, как ее губы сомкнулись почти у основания члена, из груди моей вырвался стон. А она втянула еще, всасываясь и сжимая окаменевший орган сильнее. Не могу точно описать, что творилось с моим телом, потому что тело я ощущать перестал. Все мое внимание сосредоточилось на ее губах и моем нестерпимом желании в них излиться…
Она сосала медленно и быстро, по-разному, но одинаково желанно. И во второй раз я подумал: почему… почему это запрещено? Казалось, мозг в этот день раздвигал все больше границы дозволенного. И происходило это до тех пор, пока, зарычав, словно дикий зверь, я не излил семя прямо ей в рот…
Она глотала! Возбужденно пила, закрыв глаза, будто из меня лился сахарный сироп или игристое вино.
– Юся! – выкрикнул я, внезапно протрезвев. – Что я наделал?!
Глава 2
Она умерла…
Не оставив мне ничего взамен…
Моя самка… Моя истинная пара…
Я остался один, и не было мне в этой жизни утешения…
Было ли что-то в моей жизни, кроме нее?..
Тусклый свет, дозволенный в моменты скорби, приводил меня в состояние, граничащее с небытием. Небольшими глотками я пил из пластиковой герметичной бутылки густое месиво, якобы способное вывести меня из моего скорбного состояния. Сделаю вид, что это возможно. За мной установлена слежка. Оказывается, не все еще законы были мной нарушены. Остались мелочи, типа добровольного лишения жизни и причинения тяжкого вреда здоровью. Если этого удастся избежать при помощи сильнодействующих успокоительных смесей, прописываемых в обязательном порядке таким, как я, то, по правилам, через три месяца максимум мне должны подобрать другую истинную пару. От этого «подарка» Совета я отказался. Наотрез.
Жить в одиночестве тоже возможно. Только режим опускания жалюзи будет теперь раз в неделю вместо положенных двух. Этот единственный раз временным отрезком в десять минут выделен на то, чтобы я сам мог снимать себе напряжение. Онанизм, запрещенный в студенческие годы и в семейной жизни. Теперь до моего семени Отделу семьи при Совете нет никакого дела.
Недолго поразмыслив, решил, что это весьма кстати. В голове моей зрел грандиозный план, который, как я думал тогда, призван был не просто вытащить меня за волосы из кислотной трясины навалившейся беды, но и вернуть все то, что было так внезапно отнято нерадостным стечением обстоятельств. Я должен был приступить к его осуществлению через три месяца, как раз после подтверждения своего статуса вдовца.
А пока я лежал на нашей семейной кровати с закрытыми глазами, под тяжестью свалившегося на меня горя, раздавленного и уставшего. Мир перестал существовать, но меня это весьма мало заботило. Под действием принимаемых препаратов я продолжал видеть вещи, теперь особо яркими контурами представшие передо мной, но не несущие больше никакого смысла. Не важны стали происходящие события, навещавшие меня знакомые и планомерно кипящая в Центре Подготовки Полетов (ЦПП) работа. Я словно отделился от всего и гармонично застыл в пространстве, очень близком ко входу во временной портал. Желал ли я что-то изменить, чтобы предотвратить ее гибель? Не знаю…
Особенно часто меня навещал брат Крон. Он по специальности медик. Я смотрю на него и не могу понять, почему и он ничего не знает о прошлом? Не имеет собственного мнения на счет чьего-то выбора сделать нас ограниченными по чувствам и ощущениям. Немного поразмыслив, прихожу к выводу, что и я мог бы остаться таким же клонированным членом общества, если бы не выпавшая мне честь – быть истинной парой для Юсенны Роу, принявшей мою фамилию Шон.
Она открыла для меня целый мир, наполненный давно позабытыми словами и понятиями: нежность, страсть, любовь. Понятиями, не имеющими ничего общего с процессами, а относящимися только к сфере чувств, то есть к душе (самого забытого на этой планете архаизма), так яростно вытравливаемой из сознания общества в целом.
Юся…
Я почти ненавидел себя за свою слабость. Но именно она придавала мне силы в моих многочисленных исследованиях. Уверенно двигаясь по карьерной лестнице, и не только благодаря заботам ее отца, но и за собственное старание и рвение, за пытливость и въедливость в каждом вопросе, а этому меня научила именно моя жена. Как бы я жил без нее? Кем бы стал? Одним из баранов, идущих в одном строю? Она вела меня запретной дорогой, но в итоге – открывала глаза на совершенно другие аспекты нашей жизни. Осторожно обращаясь к забытому прошлому, я учился понимать настоящее и видеть будущее, а значит, был на два шага впереди других ученых…
Но эта странная идея посетила меня, когда я нашел в одном из ящиков нашей спальни аккуратно завернутые в бумажный пакет волосы Юси. Не знаю, откуда, но у нее была эта необычная привычка – складывать волосы в пакетики после каждого похода в парикмахерскую. И когда я впервые их нашел, конечно, был очень удивлен и даже хотел выбросить. Но она тогда поймала мою руку, перевернула открытой ладонью кверху и написала на ней черной кемалевой ручкой «не надо». Я послушался ее, и со временем она рассказала, что читала о странной примете прошлого: нельзя выбрасывать свои остриженные волосы, а прибирать и хранить дома, чтобы никто из недоброжелателей не смог их коснуться. Усмехнувшись, я просто позволил ей эту странность.
Теперь же, когда нашел этот пакет, вдруг подумал, что не все для меня потеряно. И шальная мысль дала мне силы и храбрость для откровенного разговора с Кроном.
Надо понимать, что в таком деле, как политические преступления, родственников и друзей не бывает. А в нашем до мелочей продуманном мире и подавно. Поэтому даже признание в своих тайных помыслах родному брату далось мне очень тяжело.
– Крон, – обратился я к нему однажды, посетив его лабораторию перед самым уходом. – Как ты считаешь, насколько велика вероятность проникновения в Биологический Банк?
Вопрос несколько шокировал брата. Он сначала нервно заходил по комнате, а затем принялся переставлять с места на место колбы. Когда он все же решился ответить, я понял, что обратился по адресу.
– Адам, я согласен.
Более на эту тему мы не общались. Я знал, что он имел доступ в Биологический Банк, где хранился материал абсолютно каждого жителя нашего мира. И он не просто не побоялся ответить мне на провокационный вопрос, заданный в стенах медицинской лаборатории, но и ответил согласием на вопрос, которого я не задавал даже в мыслях самому себе.
Мы молча покинули здание. Он подбросил меня до дома и, проводив до двери, при рукопожатии вложил мне в руку очень тонкую прозрачную пластинку. Я догадался, что это неофициальное мобильное устройство. Зная, куда смотрят камеры моего подъезда, задержавшись на секунду в узкой слепой зоне между входной дверью, прямо на пороге, я прижал руку ко лбу, будто мне стало нехорошо, а сам взглядом скользнул по пластинке.
«21030201020 304050»
Догадаться было несложно, о чем идет речь. Мы так часто переписывались с Кроном в детстве. Первый номер – дата, затем – время, а через пробел – координаты места назначения. Я запомнил эти цифры моментально. Единственной проблемой было – прожить целую неделю, словно целую вечность. Но с надеждой жить мне стало гораздо спокойнее.
И в самом деле, неделя пролетела незаметно. Я приехал в назначенное время на указанное место и присел на лавочку. Мимо пробежала девушка в наушниках, незаметно выронив из кармана маленькую пластиковую капсулу, похожую на таблетку. Я медленно поднялся и сделал шаг по направлению к выпавшему предмету. Согнулся, якобы чтобы поправить костюм и обувь внизу. Присел и как можно незаметнее сжал в руке желанный предмет. Сердце бешено колотилось в груди. Кто эта девушка, что согласилась так легко пойти на преступление во время утренней пробежки? Может, эта подружка Крона? Или сотрудница Биологического Банка?
Я поднялся и медленно пошел по алее по направлению к Центру Подготовки Полетов. О находящейся в подвале старой лаборатории давно все забыли. И лишь на это я надеялся больше всего. Там не было камер. О ней мне когда-то рассказала Юся, в надежде однажды оказаться там наедине… Не успела…
Конечно, оборудование было старым, если не сказать древним. Но на это я и делал ставку. Как о нем, так и обо мне все давно забыли. Никому не было никакого дела до рухляди. А замок настолько заедал, что обычный порядочный гражданин нашей страны вряд ли мог с ним справиться.
Как же я был благодарен Крону! В моей душе снова поселилась радость, выразить которую пока не представлялось никакой возможности. Ты будешь жить, моя Юся…
Глава 3
Он смотрел на меня внимательно сквозь стекло, а я смотрела на него. Его образ будто был выгравирован в моем сердце, моем сознании, к каждой клеточке моего тела. В его глазах я видела боль и вместе с тем надежду.
Тогда я не знала, кто он такой и слабо представляла, кто я сама. Понимание пришло гораздо позже. В тот момент я впервые открыла глаза. Образ то расплывался, то собирался снова в единую картинку. Я висела внутри колбы, в жизнеобразующей жидкости, как я потом узнала. А он стоял по ту сторону, напротив, и слегка шевелил губами. Наверное, он что-то пытался мне сказать, но я не слышала, да и если бы слышала, не смогла бы понять. Но мне сильно хотелось преодолеть эту преграду из стекла и воды, чтобы стать к нему ближе. Это было записано в моем подсознании, где-то глубоко, вызывая довольно приятные волнения внутри.
Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем он пришел в себя и попятился назад, совершенно не замечая, как натыкается на стулья, как роняет предметы вокруг. На ощупь, не отрывая удивленного взгляда, он взял какой-то предмет со стола и поднес его к лицу. Снова подошел ко мне, покручивая какие-то механизмы. Я узнаю потом, что эта штука называется видео. Она в точности копировала и записывала мое поведение. Но в тот момент мне захотелось отвернуться, и я, как могла, оттолкнулась от стекла своей капсулы. Свет замерцал, заставляя меня жмуриться. Картинка стала снова расплываться. Я двигалась, но этот за стеклом двигался тоже, передвигая нижними конечностями. Осмыслив его поведение, догадалась, что смогу делать также. Сначала движения получались странными, ноги не подчинялись, но постепенно я начала овладевать управлением своего тела. Но мне все время мешал мой хвост, который шел от моего пупка и устремлялся в потолок капсулы. У того, кто смотрел на меня, такого хвоста не было, либо же я никак не могла разглядеть его за окутывающими его тело тряпками или одеждой, как я узнала потом. Убежать от него не удавалось. Он, видимо, знал что-то важное, чего не знала я. И я неожиданно для себя решила пойти к нему. Я размахивала руками и била по стеклу, насколько могла сильно. Он еще некоторое время снимал, а потом положил свое видео обратно на стол.
Приблизился к моей капсуле вплотную и поставил руки на стекло. Он улыбался, а в глазах его стояли слезы. Чему он радовался и отчего плакал? Я перестала стучать и поставила свои руки на его. Морщинки под его глазами смешно растянулись. Мне хотелось дотронуться до них руками точно так же, как я трогала свою пуповину, изредка называя ее хвостом. Нас разделяло только стекло, но я чувствовала его тепло и что-то еще такое, от чего приятно покалывает в животе.
В этот момент я увидела другого, вошедшего в комнату. Он увидел меня и поспешно закрыл дверь, прижавшись к ней спиной. Он что-то, видимо, сказал тому, которого я первого увидела, но он не отреагировал. До того другого, стоящего у двери, мне дотрагиваться не хотелось. Признаться, и видеть его не хотелось. Ровно настолько, что я даже отстранилась.
