Ая эН
Казя теперь труп
Веселая жизнь мертвецов
© Ая эН, текст, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Глава 1
Казя теперь труп
В тринадцать тридцать или около того Казя обнаружила себя на кладбище в полном одиночестве. Около собственной свежей могилы.
Зашибись.
Она помнила себя в гробу, отпевание, вопли-сопли близких и все вот это, кажется, помнила и морг – но не точно. Может, это был ни разу не морг, а, например, операционная… Трудно сказать. Там она вроде бы лежала. На отпевании уже точно стояла. Сбоку от толпы. Ну да. Как ехали на кладбище – стерлось. Как хоронили – в общих чертах, а ведь это вот только-только происходило.
Чума. Как это вообще?!
Чума и ступор.
– Чего стоим, кого ждем?
Казя обернулась. В трех-четырех шагах за ее спиной покачивался непрезентабельного вида мужичок. Новенькая нейлоновая куртка-бомбер с ярким принтом, грязнющая борода до пояса, брюки клеш, ободранные по низу – привет из прошлого века, – нечто невнятное и стоптанное на ногах. И – та-дам! – выцветшая медицинская маска на ухе тряпочкой болтается. Бомж? Бомж, кто ж еще… Надо уходить.
Мужичок подошел. Сине-желтые рыбы на принте бомбера, запутавшиеся в буро-зеленых водорослях, подмигивали Казе при каждом его шаге, то прячась в складки нейлона, то выныривая из них. «Он кого-то убил, а куртку украл!» – догадалась Казя. Молодого кого-то убил, такое только тинейджеры носят…
– Кассимира Павловна Володарь, пятнадцатое декабря две тыщи третьего, пятое сентября две тыщи двадцать первого. Так тебе еще и восемнадцати нет?
– Й… йе… есть! – Казе с трудом удалось расклеить губы и произнести первое слово, дальше пошло полегче. – Мне девятнадцать с половиной. Тут год напутан, я в две тысячи первом родилась.
– О как. На два года промахнулись.
– Угу.
– Бывает…
Мужичок деловито приблизился к могиле, протянул руку к утопленному в ворох цветов пластиковому стаканчику, накрытому ломтем черного хлеба.
– Ну, с прибытием вас на Потустороньку, Кассимира Павловна!
Он лихо опрокинул в себя содержимое стакана, закусил, одобрительно отметил:
– Бородинский. Свеженький. Хорошо!
Хлеб доел, а пустой стакан аккуратно вернул на место. Казя заметила, что ног мужика теперь не видно, он по колено погрузился в прикрытый цветами холмик. Причем правая нога буквально проходила сквозь один из венков, надпись «Вечная память» теперь обрывалась на буквах «мя», но эти «мя» были не замяты, а словно растворялись.
– Я… – сказала Казя. – Умерла.
Это был не вопрос, а необходимость проговорить вслух нечто нереальное.
– Туда посмотри!
Казя механически задрала голову в направлении, указанном местным алкашом. Высокие деревья за оградой кладбища едва шевелили зелеными кронами. Ничего интересного, ничего экстраординарного.
– А как вас покороче кликать, Кассимира Пална? – спросил мужик.
– Можно просто Казя. А вас как?
– Фёдор Иваныч я. Можно просто Фёдр. Я здешний здорож.
– Сторож?
– Ага, здорож. Вот и табличка-оберег, без обману, как есть.
Фёдор Иванович расстегнул молнию бомбера (центральная рыба, вертикально стоящая на хвосте, при этом хищно распахнула свою пасть) и извлек бейджик на красной, в черный горох, ленточке. На бейджике была фотография и надпись, сделанная от руки печатными буквами: «Фёдр. Здорож Пущинского округа Потустороньки». Казя невольно улыбнулась:
– Вы его сами сделали?
– Сам. Но кьюар-код настоящий, это главное. Согласна?
Казя готова была с этим согласиться. Ей, вообще-то, было все равно. Когда ты умираешь, ты как бы тупеешь. Не то чтобы буквально тупеешь и становишься дебилом – скорее, тебе становится все равно. Спорить, возражать, доказывать – зачем?
– Ну тогда давай, Казя, за знакомство! Ничего, что я на «ты»?
– Ничего.
Мужичок вновь протянул руку к пластиковому стакану. На нем опять лежала краюха. Казя готова была поклясться: тот же самый ломоть, который минуту назад был благополучно съеден.
Фёдр выпил, слопал хлебушек:
– Хорошо! Многие, как закопают покойничка, так ни конфетки ему не оставят, ни водочки. Никакого понимания у людей нет! А твои молодцы. Кто тебя хоронил-то, мама-папа? Бедные…
Он вернул стакан на место. Вылез из земли. Брюки его нисколько не испачкались, хотя почва была глинистая. Ни один цветок не сдвинулся со своего места, ни одна розочка не упала. Надпись «Вечная память» теперь была видна полностью.
– Мама у меня давно умерла, – ответила Казя. – Я как раз первый класс успела окончить и… А папа есть, но я его только на фото видела и на видео с их свадьбы. Они сразу разбежались, я еще и родиться не успела. Не знаю, где он.
Объяснила и замолчала.
– Странно, – нахмурился Фёдр.
– Почему странно? Поженились по залету. Мама его обманула, вообще-то. Ей было тридцать пять, она хотела ребенка. Ну и… И вот. У меня к отцу претензий нет, он даже на свадьбу согласился, чтобы родственники ничего не подумали и всякое такое. Хотя какая разница, кто что подумает? Не в каменном веке живем, да?
– Мы уже не живем, – поправил ее Фёдр. – Мы уже померли. Странно не то, что твои родители разбежались. Другое странно. Ну да ладно. Посмотри-ка теперь туда, красавица.
Казю при всем желании нельзя было назвать красавицей. Конечно, молодость, стройность, харизму и макияж никто не отменял и статуса «хорошенькая» она вполне заслуживала. Но не более. Средний рост, карие глаза, каштановые волосы с прядками цвета морской волны, остренький носик. Ничего особенного.
Казя посмотрела в направлении, указанном «здешним здорожем». Тропинка, засыпанная мелким строительным камнем, ряд могил без оград, кусты, скамейка.
– А что там?
– Ничо, просто глаза отвести надо, чтобы все вернулось, как было, – объяснил здорож. – Мне выпить хочется, пока водочка в силе. А то потом или дождь ее попортит, или выдохнется, или грызловские хмыри набегут, вылакают.
Деревенька Грызлово находилась в нескольких километрах от кладбища, какой смысл было кому-либо топать в такую даль в надежде найти стопарик? «Скорее уж из Липиц могут сюда прийти или кто с дачных участков, которые ближе к Оке…» – подумала Казя и глянула на могилку. Ломоть на стакане был целехонек, стакан полон.
– Как маму звали?
– Екатерина.
– Православная?
– Ну… Не особо. Крещеная.
– Светлая память рабе божьей Екатерине! – торжественно произнес Фёдр и уничтожил восстановившееся угощение.
– Рабе божьей… – эхом отозвалась Казя. – А Бог, значит, есть?
– А ыя зныаю? – жуя хлебушек, пожал плечами Фёдр. – Никто не знает.
Казя растерялась.
– Я думала, после смерти все выяснится… – промямлила она.
– Да щаз. С чего бы?
– Ну как… Рай, ад… Грехи. Карма… Стоп. А я точно умерла? – Кассимира вдруг засомневалась.
– Сама как думаешь?
– Ну… Я думаю, это пранк такой. Шоу, например. Вы актер, а везде скрытые камеры.
– А хлеб как появляется?
– Вы его кладете, пока я отворачиваюсь.
– Надо говорить не «отворачиваюсь», а «глаза отвожу», – поправил здорож. – Отвернуться мало. Если отвернуться, но в зеркало подглядывать, ничего не вернется.
Казя рассмеялась. Ее вдруг отпустило: это просто шоу! Трушное такое шоу. Она кокетливо помахала руками в сторону деревьев (одна из камер наверняка там), затем в сторону кустов (вторая камера там, точно, лучшего места не найти). Поправила прическу, перестала сутулиться.
– Ох, дурнэ-дурнэ, молодо-зелено, – покачал головой Фёдр. – Ладно, смотри.
– Куда?
– На меня!
Он решительно схватился за прикопанный венок, вырвал его из земли и отбросил в сторону. Затем принялся раскидывать розы.
– Эй, вы что творите?
– Что надо.
Табличка с именем-фамилией Кази и датами рождения и смерти поддалась с трудом. Но и ее Федору Иванычу удалось извлечь из глины.
– Для верности даже вот так сделаем…
Здорож наступил ногой на длинный металлический прут – довольно толстый – и изогнул его, помогая всем весом своего тела.
– Вы что???
«Хоть это и шоу, но кощунство же – могилу портить!» – подумала Казя.
– Запомнила картину маслом? – Фёдр подошел к Кассимире и приобнял ее за плечи. – Теперь отводим глаза, секунды-другой будет достаточно…
Он легко развернул девушку и сам повернулся, отвел глаза.
– Смотри!
Казя нахмурилась, кинула взгляд на могилу и ахнула. Все было в полном порядке, включая злополучный кусок бородинского на пластиковом стакане. Не может такого быть, но вот же…
– Нет, – твердо сказала Казя. – Нет. Это голограмма. Это виртуальная реальность. Это сон. Шоу.
– Шоу?
– Шоу! Причем самое дурацкое и бесчеловечное! И я точно подам на вас всех в суд! Миллион за моральный ущерб! Минимум! А сейчас я… Ухожу! Домой. Вот!
И она решительно направилась прочь, в сторону центрального выхода.
– Ну-ну… – вздохнул ей вслед сторож. – Иди, иди, попробуй. Не ты первая…
Он махнул рукой и протянул руку к стакану. Пока не пошел дождь, можно пользоваться. Жаль только, не напиться по-настоящему – чтобы свалиться труп трупом, как когда-то при жизни.
Казя беспрепятственно добралась до ворот. Вот и забетонированная площадка со столбиками, на которые ставят гроб, прежде чем понести его дальше. Если могила далеко, гроб тут не вытаскивают, а везут на машине до нужной точки. Городу Пущино примерно лет пятьдесят, хотя кладбище старше, тут и раньше хоронили. Но все равно оно небольшое, с московскими не сравнить.
Сейчас на площадке перед входом стояло всего три машины. Возле одной курил молодой человек лет тридцати. Больше людей не было. Слева, ближе к дороге, располагалось небольшое здание – то ли контора, то ли помещение для рабочих. Дверь закрыта, света в окнах не видно. «Но сейчас день, и тем, кто внутри, естественного освещения достаточно…» – подумала Казя. У нее было три варианта. Первый: подойти к молодому человеку, попросить отвезти ее домой. Второй: зайти в контору и далее действовать по ситуации. Третий: дойти пешком до трассы и там поймать попутку или дождаться автобуса «Серпухов – Пущино». Внезапно Казю осенило:
– Вызову такси!
Капитан Очевидность.
Ха. Такси. А смартфон любимый где? Который в розовом чехольчике и с брелоком-поросенком? Карманы Кази были абсолютно пусты. Если не считать леденца, апельсинового, в прозрачной обертке. Ни платка, ни банковской карточки, ни проездного, ни даже маски – уж маску-то она постоянно носила в правом кармане куртки, одну, а то и две, с самого начала всей этой коронавирусной канители.
Прикидывая, сколько времени придется потратить, топая до города пешкодралом, Казя решительно направилась к выходу и…
БУМ!
С размаху, лбом, о невидимую стену.
– Мать твою на байдарку!!!
Казя не сразу поняла, что ей не больно. Вообще, совсем. А ведь приложилась так, что и сотрясение мозга можно было получить. Она вытянула руки и потрогала воздух. Да, ровно на уровне выхода прощупывалась гладкая, невидимая стена, от самой земли до… Ну, метра на два вверх как минимум.
Скользя ладонью по стене, Казя прошла вправо… Влево…
– Один карантин… – пробормотала Казя. – Везде засада. Ну надо же.
Парень со стоянки докурил и теперь направлялся в ее сторону, точнее, к коробу для мусора.
– Эй, молодой человек! – закричала Казя. – Эй!
Между ними сейчас было метров пять, не больше. Он по ту сторону стены, она – по эту.
– Эй, вы меня слышите? – Она запрыгала и замахала руками.
Молодой человек равнодушно бросил окурок в ящик и побрел обратно к машине. Казя выругалась. И стала припоминать кинофильмы на тему загробной жизни. Первым пришел в голову фильм «Привидение» с Патриком Суэйзи в главной роли. Вторым – мульт «Труп невесты». Казя припомнила и третий, но не была уверена в названии. «Сладкие кости»? «Любимые кости»? В общем, какие-то там кости.
Пока припоминала, чуть не пропустила тройку людей, направляющихся к выходу. «Проскочу с ними!» – решила Казя и рванула.
Двое, мужчина и женщина, шли впереди. Третья, грузная и пожилая тетушка, немного от них отставала. Казя удачно пристроилась между ними, как ветчина в бутерброде.
Идем, идем, идем потихонечку…
БУМ!
Они прошли, она нет.
Причем грузная тетка продефилировала прямиком сквозь Казю, как нефиг делать.
– Угу, – пробормотала Казя. – Точно, как в «Привидении». По ходу, снимаем вторую часть.
Хотелось заплакать, но не плакалось.
Хотелось завыть, но не вылось.
Фёдр появился внезапно, из ниоткуда, как и в прошлый раз.
– «Привидение» – лажа для живых, – заявил он. – Тут, скорее, Нил Гейман. Читала?
Казя не читала.
– У меня в библиотеке есть, я тебе одолжу, – пообещал Фёдр.
– Эм-м… У вас есть библиотека?
– Ну да. Небольшая, но я не так уж давно начал собирать. Лет сто спустя после смерти. Пошли покажу.
Казя вздрогнула. Куда «пошли»? В могилу, что ли? «Ты приходи в могилу, приходи в мой дом. Мы потолкуем вместе, погнием вдвоем!» Песенка-пугалка из детства.
– Пойдемте…
Глава 2
Давайте устроим вечеринку
Шли они молча и недолго. Минуту-другую по центральной дороге, на развилке направо и еще минуту, и стоп.
– Теперь вниз, и там еще полстолька, – сказал Фёдр.
– Вниз в м-мо… могилу? – убитым голосом уточнила Казя.
– Можно через могилу, – кивнул Фёдр, – но зачем, если есть лестница?
Ничего похожего на лестницу рядом с ними не наблюдалось. Ограда слева, ограда справа, лужа, дуб.
– Чо смотришь, как живая? – с укором сказал Фёдр. – По-мертвяцки смотри.
– Как-как?
– По-трупьи. Ну… Не знаю, как объяснить. Лестница тут, прямо перед твоими кроссами. Видишь?
Казя вперилась в землю. Кроссовки она видела. Лужу перед ними тоже. Лестницу – нет.
– Шаг сделай.
Казя осторожно шагнула.
– Да не в лужу! А на ступеньку.
– Ы-ым?
– Ну, не по горизонтали шагай, а вниз, вниз. Дай-ка дорогу.
Казя подвинулась, прижалась к ограде. Прижалась по-человечьи, хотя могла бы провалиться сквозь прутья, уступить путь старику. Фёдр на ее глазах стал уходить под землю, сквозь лужу и опавшие листья. Вот уже по пояс исчез, вот по грудь.
– Мать твою на каяк… – пробормотала Казя.
– Что? Давай за мной.
– Я так не смогу, Фёдор Иваныч. Да и… И не хочу, если честно. Умерла так умерла, я все понимаю, но… Под землю все равно не хочется.
– Ну, как знаешь. Стой тут.
И здорож окончательно исчез.
Стоять столбом между оград Казя не собиралась. Она выбралась на дорожку, запомнила на всякий случай место и решила для начала просто пройтись. Надо найти других, попавших в аналогичную ситуацию. Попробовать выйти не через центральный вход, а иным способом. Вряд ли все кладбище огорожено, наверняка есть лазейки. Или, на крайняк, вернуться к своей могиле и сидеть там.
Который час, Казя не знала, но понимала, что скоро начнет темнеть. К этому моменту надо хотя бы сообразить, где провести ночь, если не удастся выбраться. Некоторое время она бродила бесцельно. На одной могилке нашла игрушки. Потопталась в нерешительности, затем взяла зайку. Отвела глаза, глянула: зайки задвоились. Один остался у нее в руках, второй, точно такой же, понуро сидел на мраморе, у фотографии девочки, имени которой Казя так и не разобрала.
– Отлично, – сказала она вслух. – Подушками и матрасом я обеспечена. Можно будет набрать побольше плюша и мягко устроиться. Лишь бы дождь не пошел. Еще бы плед найти и еду.
Есть пока не хотелось.
Казя прицепила зайца к поясу – он повис, как охотничий трофей, – и пошла дальше. В конце концов добрела до сетки, огораживающей территорию. Потрогала: сетка есть, пальцы сквозь нее проходят. Ну и отлично. Казя отыскала подходящее дерево, взобралась на ветку и спрыгнула на ту сторону. Вот она и на свободе! Теперь бегом в сторону трассы.
Ха! Ни бегом, ни кругом, ни в обход – никак! Гладкая невидимая стена высилась везде. Местами она отходила от сетки метра на три, местами – аж на пять-шесть. Иногда вплотную приближалась к ограждению. Лазеек не было.
Темнело.
Обратно перелезать не потребовалось: в одном месте две секции повалило на землю, по ним удалось спокойно пройти.
Поднялся ветер. Стайка птиц со скандалом устраивалась на ночлег.
Казя решила вернуться к своей могиле и пристроиться рядом с ней. Кажется, там недалеко валялись ящики. Можно посидеть на них, а если найти спички, то и разжечь костер. Казя всегда была мерзлячкой и не сомневалась в том, что сохранила эту особенность и после смерти.
Найти свою могилу удалось не сразу. Пришлось двигать к центральному входу и вспоминать, куда поворачивала процессия, когда несли гроб.
Около могилки ее ждал сюрприз: несколько человек, точнее несколько бывших человек, деловито опорожняли содержимое пластикового стаканчика в какую-то бутыль и кидали хлеб в пластиковый пакет с надписью «Сегодня я помог детям». Затем дружно отворачивались и повторяли процедуру. Если судить по наполненности пакета, хлебушка в нем набралось никак не меньше трех килограмм.
Казя хотела было сбежать, но ее заметили.
– Йоху!
– Задохля новенькая!
– Подваливай к нам!
– Давай, не тормози!
Казя попятилась, судорожно сглотнула, выдохнула и приблизилась:
– З-здр… здравствуйте!
Мертвяки дружно расхохотались. Молодой, красивый, хипстерского вида, в очках и полосатом шарфе, как у «Доктора Кто», ответил:
– И тебе сто лет не гнить! Кассимира?
– Ну да. Казя.
– Отлично. А я Лекс. Алексей Таганов. Будем знакомы. Запоминай: тетя Таня, Игнат Матвеич, Склеп Иваныч…
– Склеп?
– Это кличка. Я Иван Иванович. Но правнуки на моей могиле решили что-то вроде склепа соорудить, так что… Я не возражаю.
– А как ты им возразил бы? – резонно заметила тетя Таня.
– Я не возражаю против клички, – повторил не ей, а скорее Казе Иван Иванович. – Склеп так Склеп. Нормально.
Тете Тане на вид было не больше сорока, сорок пять от силы. Черное трикотажное платье подчеркивало прекрасную фигуру. Старила ее прическа: перманентная завивка, начесано все, лака столько, словно широкой кистью покрывали. Привет из восьмидесятых годов прошлого века.
Склеп Иваныч был сухоньким стариканом в строгом сером костюме. Вместо сорочки под пиджаком виднелся красный пуловер, а может футболка.
Игната Матвеича Казя пока не разглядела.
– Меня не представил, – заметил пятый мертвяк, толстячок-подросток.
– Это наш Маня! – сказал Лекс. – Прошу любить и жаловать.
– Маня – сокращенно, а полностью – Маньяк, – уточнил толстячок. – Я серийный убийца. Не пойманный. На мне восемнадцать изощренных убийств.
– Ой, всё! – скривилась тетя Таня. – Уже восемнадцать. Когда Лекс появился, было семнадцать. Обычных.
– Каких обычных?! – обиделся Маня. – Ну одного да, кирпичом. А того, кого ртутью, это обычное? Да было бы у меня все обычное, я бы тут с вами не зависал! Сами знаете, по нашим законам мне не как вам, в аду вечно не гореть. Год отмучился – и свободен!
Поймав удивленный Казин взгляд, Лекс пояснил:
– Маня – еврей. Он верит, что в течение года после смерти придется испытывать то, что ты причинил другим, а потом все грехи снимаются. Такие у них правила. Как по мне, так деби…
– Да шо ты понимаешь в наших правилах! – взбеленился Маня. – Да я…
– Стоп! – сказал Склеп Иваныч. – Стоп.
Все заткнулись. «Вот кто у них главный!» – поняла Казя.
– Сцепитесь потом, у нас сегодня вечеринка.
– Вечеринка?!
– Ну да. В честь тебя. Ты ж похоронилась? Похоронилась. Надо отметить. Тем более, есть чем угоститься.
– Надо бы еще водочки набрать, – подал голос Игнат Матвеич.
– Да хватит, – осадила его тетя Таня. – Там у нас еще сок апельсиновый, яйца, гамбургеры…
– Бенгальские огни! – добавил Маня, так по-детски добавил, мечтательно. – Давайте уже сегодня используем, такой повод!
Казю вдруг «улыбнуло и отпустило»: она не одна, тут есть сок и гамбургеры, веселая компания и вечеринки.
– Теперь вопрос: где будем праздновать? – сказал Склеп. – Логично, чтобы у новенькой. Но она явно еще не обустроилась.
– Не обустроилась, – подтвердила Казя.
– А у себя-то хоть уже была?
– В смысле? Н-н-н… Наверное, нет.
Все принялись спорить, обсуждать, как быть.
Казя помалкивала, помалкивала, затем, уловив нить, заявила:
– Я под землю не хочу. Боюсь.
Тетя Таня и маньяк Маня многозначительно переглянулись. Лекс посмотрел на Казю поверх очков. А Склеп Иваныч решил:
– Будем праздновать в моей склепе, на свежем воздухе.
Этот вариант Казю устраивал. Она хотела заметить, что «склеп» – мужского рода и правильнее было бы сказать «в моем склепе», но сдержала свой спонтанный филологический порыв. Мало ли какие тут правила, в этом мире!
Двинули к склепу.
Пока шли, совсем стемнело, и над центральной дорогой зажглись фонари. Если бы кто сказал Кассимире еще хоть неделю назад, что ее ждет вечеринка на кладбище, ночью и с мертвяками, она бы покрутила у виска пальцем. Однако же вот…
Склеп Склепа Иваныча оказался не склепом, а нелепой каменной постройкой из трех стен с небольшой крышей-навесом. На всех стенах – мраморные памятные доски. Чтобы Казе было лучше видно, кто-то поставил в боковую нишу карманный фонарик.
– Тут нас, родственничков, как бы пятнадцать уже, но настоящих гробов только четыре, остальные – урны с пеплом да земля, – пояснил Склеп Иваныч.
– Как – «земля»?
– Ты объясни, – приказал Склеп Лексу, – а мы пока сгоняем за продуктами.
Лекс принялся рассказывать о том, как люди берут горсть земли со старого захоронения, перевозят на новое место, подсыпают – и вроде как семья в сборе. Но Казе было не до его рассказа: на ее глазах новые знакомые один за другим лихо проваливались сквозь бетонно-мраморное покрытие и исчезали в глубине. Не успел последним нырнуть Игнат, как сбоку появилась, из земли же, тетя Таня с блюдом, полным совершенно одинаковых яблок. Следом нарисовался Маня с неким рогатым предметом – оказалось, это складной стол.
Вскоре стол был установлен, накрыт скатертью и украшен свечами.
– Свечей у нас – миллион! – похвастался Маня. – Тебе достаточно светло?
Казя кивнула:
– Вполне! А вам?
– А нам не нужно. Разве что для красоты. Тебе тоже потом не нужно будет. Тут кто как адаптируется. Кому месяц темно, кому неделю.
– Я полгода со смартфонами и свечами ходил, – признался Лекс. – А теть Таня уже на второй день спокойно обходилась без подсветки.
– У вас есть смартфоны?! – изумилась Казя. – И они работают?
Выяснилось, что как раз телефончиков полно, поскольку многие посетители оставляют их на скамейках или в карманах верхней одежды, пока убирают могилки. За это время гаджеты можно сдублить, а…
– Что сделать?
– Сдублить, ну, взять себе, отвести глаза, убедиться в том, что вещь продубливалась, и уйти. И пользоваться.
– Супер! – сказала Казя. – Пока зарядка не кончится…
– Да у нас даже зарядки есть. Правда, не под все модели… И заряжать сложно, приходится каждый раз здорожа Фёдра просить, а он жуть как не любит правила нарушать.
– Да какие там правила! – встрепенулся Маня. – Сам он придумал все эти правила!
– Чушь, не сам!
– Сам! Вот вспомни, как в марте он говорил…
– Погодите, – прервала спор Казя. – А можно мне воспользоваться каким-нибудь телефоном? Мне бы один звонок сделать. Я номер наизусть помню. У меня же есть право на один звонок?
Маня фыркнул, Игнат хрюкнул, Лекс вздохнул, Склеп Иваныч сказал:
– Связи нет. С Потустороньки в реальный мир не пробиться. Не дозвониться. Не достучаться. Ничего «не». Фотки даже не получаются. Только фонариком можно пользоваться, да нам ни к чему. А про связь забудь.
И, видя, как потухла, скисла новенькая, бодро продолжил:
– Давайте праздновать! Смотрите, что у меня есть!
И он извлек из-под полы серого своего пиджака бутылку красного вина. Неоткрытую.
– Вау! – обрадовался Маня. – Откуда?
– И молчал же! – всплеснула руками тетя Таня. – Я за штопором. А Казечке соку налейте пока, она несовершеннолетняя. Я все понимаю, правила мы и так постоянно нарушаем, но тут давайте уж не идти на открытый конфликт с Фёдром. А то напишет в Небесную Канцелярию.
И она нырнула, но не вниз, а сквозь стену склепа.
– Мне уже есть восемнадцать, честно! – возразила Казя. – Клянусь. Мне в декабре двадцать должно было стукнуть. Это на табличке напутали почему-то. На два года ошиблись.
Все замолчали.
– Тогда совсем странно… – пробормотал Лекс.
– Что странно?
– Нет ничего странного! – отрезал Склеп. – Давайте праздновать. У всех нÓлито?
Казе в изящную чайную чашку налили соку, в который Лекс, немного поколебавшись, добавил грамм двадцать водки. Чашка была – само совершенство, императорский фарфор. С какой могилы могли такое сдублить – неведомо.
– С прибытием на Потустороньку, дорогая Кассимира Павловна Володарь! – торжественно произнес Склеп Иванович.
– Пусть земля будет вам пухом! – добавил Маня и хихикнул.
– Ой, а пух-то, пух забыли! – всполошилась тетя Таня.
– Не забыли, у меня он, вот, – откликнулся Игнат Матвеевич, демонстрируя всем невзрачный туристический рюкзак с веревками вместо лямок.
– Ну, с прибытием! – Лекс поднял свой бокал – хрустальную чашу на ножке – и уточнил: – До дна и не чокаясь.
Выпили не чокаясь.
Казя осушила чашку, поставила ее на блюдечко (надо же, и блюдечко из того же сервиза!) и поискала, чем закусить. Стол отличался изобилием. Соленые огурчики, свежие помидоры, колбаска, чипсы…
– Оливье?!
– Свежайший! Тамаре Палне принесли, у нее не могила – кафе! – объяснила тетя Таня. – Мы к ней постоянно наведываемся. Я тебе потом покажу где.
Казе положили оливье, подлили соку.
– Ой, мне столько не съесть! – замахала руками Казя, увидев гору салата на своей тарелке.
Мертвяки рассмеялись. Оказалось, на том свете можно есть сколько угодно, без всякой меры. Кишок-то ни у кого нет.
– Как это нет?
– Так в морге при вскрытии первым делом все это удаляют!
Казе вдруг стало как-то… Мутно. Да, умерла. Но – фу-фу-фу, можно хотя бы за столом без всех этих противных подробностей? К счастью, разговор повернул в другое русло, и тема анатомических особенностей покойников осталась нераскрытой.
Пир продолжался, тосты шли один за другим, впрочем, никто не пьянел.
И бенгальские огни зажгли.
И воздушный шарик надули и лопнули.
И музыку с танцами в программу включили. Танцевать особо не танцевали, так, пару дергалок, кто во что горазд, и один медляк – Маня немедленно пригласил тетю Таню, а Лекс, конечно же, Казю. Казя никак не могла понять, Лекс – теплый или могильно-холодный? А сама она – теплая или уже нет? А вообще ночь – она какая, ветерок – какой?
Пока танцевали, Склеп и Игнат обновили стол, убрали грязную посуду, притащили сладости. В основном конфеты.
– Жаль, тортика нет, – посетовала тетя Таня.
– Как же нет, вон стоит! – Склеп мотнул головой в сторону дальней стены склепа. – Неси.
Тетя Таня вдруг взбунтовалась:
– Почему это я должна нести? Чего ты вообще командуешь? Не пойду. Пусть Маня идет.
– Ага, Маня то, Маня сё, а почему я? – проворчал Маня.
– А почему нет?
Казя присмотрелась: торт стоял на столике в двух шагах. Обычный такой торт, белый, кремовый. Кажется, «Киевский».
– Давайте я принесу! – вызвалась Казя.
– Ну принеси…
– Погоди, я тебе помогу, тяжелый же! – сказал Лекс.
Казя поднялась со скамьи и направилась к склепу, Лекс за ней. Свечи мерцали, сзади Склеп Иваныч командовал остальными: «Так, наливаем, под сладкое, ну же, дружно! Игнат, куда ты опять водку, давай наливку…»
– Осторожно, ступенька, – предупредил Лекс, подхватывая Казю под локоть. – И еще одна. Ты какой торт любишь, кстати? Я «Прагу», а ты?
– Я тоже «Прагу», но больше – «Три шоколада».
– О, да, я тоже! Как я про него забыл? Не поскользнись, тут лепестки роз…
– Ага, вижу!
– А ты пробовала настоящий австрийский этот… Как он называется…
– «Захер», что ли?
– Точно! Пробовала? В Австрии?
– Я в Австрии не бывала, но…
Казя и не заметила, как они спустились по каменным ступеням, щедро усыпанным розовыми лепестками, под землю.
– Где мы?!
Они стояли у торта. Торт возвышался на круглом высоком столике в центре огромного овального зала с колоннами по периметру. Тут было не очень светло и очень красиво. Как на старинных винтажных открытках.
Лекс по-прежнему придерживал ее под локоток. Все остальные неведомым образом нарисовались вокруг.
И здорож Фёдр с ними.
– Добро пожаловать на Потустороньку! – сказал Фёдр.
А маньяк Маня добавил:
– Пусть земля будет тебе пухом!
Игнат одним движением раскрыл рюкзак и из него полетел пух – белоснежный, невесомый. Летел и летел.
– Оу! – произнесла Казя и… расплакалась.
